Одним из театральных представлений, что с неизменным успехом идет на токийской сцене, является пьеса под названием Ботан-Доро – «Пионовый фонарь». Представляет ее труппа знаменитого японского актера и постановщика Кикугоро. Это произведение мистического содержания. Его действие разворачивается в середине минувшего столетия. Пьеса – инсценировка произведения Санъютэя Энтё, известного японского романиста. Актеры представляют на разговорном японском, и, хотя источник истории – древняя китайская легенда, постановка насыщена японским колоритом. Я сходил на представление. Оно мне понравилось своей по-настоящему мистической атмосферой. После спектакля Кикугоро, который прекрасно разбирался и не раз консультировал меня в тонкостях японской культуры, спросил:

– А почему бы вам не познакомить читающих по-английски с этой историей? Или, по крайней мере, с той ее частью, где действуют привидения и призраки? Человеку Запада будет в таком случае легче разобраться с нашими представлениями о сверхъестественном. Ведь они знают об этом очень мало. А я могу помочь с переводом.

Я с радостью согласился, и мы вместе составили пересказ той части романа Энтё, который показался нам наиболее насыщенным сверхъестественным. Местами нам пришлось изрядно подсократить оригинальный текст, но все же мы попытались сохранить главное, и особенно диалоги, поскольку последние представляют особый интерес психологического свойства.

Вот вам история о привидениях из романа «Пионовый фонарь».

В Эдо, в районе под названием Усигомэ, некогда жил один хатамото по имени Иидзима Хэйдзаэмон. У него была единственная дочь-красавица, и звали ее соответственно: О-Цую, что означает «утренняя роса». Когда О-Цую почти исполнилось шестнадцать, ее отец женился во второй раз. Но посчитал, что девочка не будет счастлива, живя с мачехой, и потому специально для дочери выстроил дом – небольшую, но очень красивую резиденцию в пригороде. Специально для нее он нанял прекрасно вышколенную прислугу О-Ёнэ, чтобы та вела хозяйство.

Не ведая забот, О-Цую жила в своем новом доме до тех пор, пока ее однажды не навестил их семейный врач Ямамото Сидзё. Он пришел не один – его сопровождал молодой самурай по имени Хагивара Синдзабуро. Тот жил неподалеку, в квартале Нэдзу. Синдзабуро был наделен необыкновенно привлекательной внешностью и очень воспитан. Неудивительно, что молодые люди полюбили друг друга с первого взгляда. Несмотря на то что визит был краток, они успели признаться во взаимной любви и даже – старый доктор ничего не слышал – поклясться друг другу в вечной верности. Расставаясь, О-Цую шепнула возлюбленному:

– Помни! Если ты не придешь ко мне снова, чтобы увидеться, я непременно умру!

Синдзабуро, разумеется, не забыл этих слов, да он и сам стремился повидаться с девушкой. Но этикет запрещал ему нанести визит самостоятельно: потому он ждал, когда представится случай и старый доктор вновь навестит О-Цую, ведь он обещал взять его с собой, когда пойдет в ее дом снова. К сожалению, старик не сдержал данного обещания. От него не укрылось чувство, вспыхнувшее в девушке. Он испугался гнева ее отца, поскольку посчитал себя виновником произошедшего. Тем более что Иидзима Хэйдзаэмон слыл настоящим головорезом. И чем больше старый лекарь размышлял о возможных последствиях встречи молодых людей в загородной вилле, тем страшнее ему становилось. Потому, когда в следующий раз он решил навестить О-Цую, он сознательно воздержался от того, чтобы взять с собой молодого самурая.

Проходили месяцы; несчастная девушка, не догадываясь об истинной причине, убедила себя, что Синдзабуро пренебрег ее любовью. Она погрузилась в уныние, уныние переросло в болезнь, и она умерла. А вскоре после нее, не в силах перенести смерть госпожи, угасла и служанка О-Ёнэ. Их так и похоронили рядом, на кладбище Син-Бандзуй-Ин во дворе храма, который до сих пор стоит по соседству с Данго-Дзака, где каждый год устраивают знаменитый праздник хризантем.

Синдзабуро ничего не знал о том, что случилось, но душевные переживания истомили и его. Он тоже занедужил и болел долго. Выздоравливал медленно и был еще совсем слаб, когда его внезапно навестил старый лекарь. Ямамото взялся долго и путано извиняться за то, что давно не заходил к юноше. Тот сообщил ему:

– Я болею с самого начала весны. Я и сейчас почти ничего не ем. И по-моему, не очень вежливо с вашей стороны не вспоминать обо мне так долго… Я думал, что мы договорились вместе навестить дом молодой госпожи Иидзима; я хотел передать ей небольшой подарок в благодарность за любезную встречу, что нам оказали в ее доме прежде. Вы понимаете, что один пойти я не мог…

– Мне очень жаль говорить вам это, – горестно отвечал лекарь, – но молодая госпожа умерла.

– Умерла… – повторил за ним Синдзабуро и смертельно побледнел. – Вы сказали, что она умерла?

Доктор замолчал на мгновение, как бы собираясь с духом, а затем заговорил вновь, но уже совершенно иным тоном – как человек, решивший не придавать особого значения произошедшему:

– Я очень ошибся, познакомив вас: похоже на то, что она сразу же влюбилась. Боюсь, вы и сами помогли разжечь костер этого чувства: о чем-то же вы говорили тогда, когда остались наедине в маленькой гостиной. По всему я понял, что́ из этого может выйти, и очень встревожился: я очень испугался – а если это дойдет до ее отца? Тогда вся ответственность ляжет на меня. И я решил – вам бы, кстати, следовало оценить мою искренность, – что будет лучше не звать вас больше. Потому-то так долго и не навещал вас и к ней не ходил. Но вот несколько дней тому назад я зашел в дом Иидзима и, к моему великому изумлению, услышал, что дочь его скончалась и ее служанка О-Ёнэ тоже. Тогда, вспомнив, что происходило, я понял: молодая госпожа, должно быть, умерла от любви к вам… – Тут он прервал свою речь и захихикал: – Эх! Вы у нас известный греховодник! Ну а как же! – Он выдавил еще один смешок. – Разве не грех родиться таким красивым, что девушки умирают от любви к вам? – Затем, уже более серьезно, продолжал: – Ну да ладно. Смерть оставим мертвым. Нет смысла говорить об этом дальше – все, что мы можем теперь сделать, – только помолиться лишний раз во спасение ушедших… Прощайте.

И старик поспешно удалился. Он явно избегал разговора на болезненную тему, поскольку считал себя в какой-то мере ответственным за то, что произошло.

Долгое время Синдзабуро был совершенно подавлен известием о смерти О-Цую. Но как только вновь обрел способность ясно мыслить, начертал имя мертвой девушки на специальной поминальной табличке и поместил ее в домашний алтарь. Потом он принес полагающиеся дары и прочитал молитвы. И каждый день затем он повторял соответствующие ритуалы и читал особые поминальные молитвы – нэмбуцу; и память об О-Цую продолжала жить в его думах.

Ничего не менялось в монотонной жизни молодого самурая – так все и шло до самого праздника Бон, великого праздника мертвых, который начинается на тринадцатый день седьмого месяца. Накануне Синдзабуро украсил дом и приготовил все необходимое – развесил бумажные фонари, что освещают дорогу возвращающимся духам; приготовил пищу для мертвых и поставил ее на сёрёдана – полку душ. А в первый вечер наступившего праздника, сразу после заката, зажег лампадку перед табличкой с именем О-Цую и возжег все светильники.

Ночь была тиха. Светила полная луна. Было безветренно и очень тепло, даже душно. Синдзабуро расположился на веранде – там было прохладнее. На нем было только легкое летнее кимоно. Он сидел в одиночестве, погруженный в печальные думы, грустный и скорбный. Время от времени он обмахивался веером да иногда подкладывал в курительницу немного сухой травы, чтобы дым отпугивал москитов и те не мешали вспоминать о возлюбленной. Все кругом замерло. Только иногда вдалеке слышались шаги прохожих да журчание недальнего ручья сплеталось с неумолчной песней цикад.

Но внезапно тишину нарушил стук женских гэта: кара-кон, кара-кон – он быстро приближался и звучал все ближе и ближе, пока не замер у живой изгороди, что окружала сад. Синдзабуро, немало удивленный, встал на цыпочки, чтобы посмотреть, кто это. За изгородью он увидел две женские фигуры. Одна, по виду служанка, несла в руках красивый бумажный фонарь – он был изготовлен в виде цветка пиона. Другая была стройной девушкой – очень молодой, едва ли старше семнадцати лет, в кимоно с длинными рукавами, расшитом осенними цветами. Почти тотчас обе женщины обернулись и увидели Синдзабуро, а тот, к полному своему изумлению, узнал в них О-Цуи и ее служанку О-Ёнэ.

Они замерли, и последняя ошеломленно произнесла:

– О, как странно!.. Это же Хагивара-сан!

Одновременно и Синдзабуро признал говорившую и окликнул ее:

– О-Ёнэ! Ведь это же вы, О-Ёнэ?

– Хагивара-сан! – воскликнула О-Ёнэ; удивление ясно слышалось в ее голосе. – Никогда бы не подумала, что такое возможно! Господин, нам сказали, что вы умерли!

– Совершенно невообразимо! – вскричал Синдзабуро. – Как же так? Это мне сказали, что вы обе умерли!

– Ах, что за ужас! – отвечала О-Ёнэ. – Кто это вам нарассказывал такого? Как нехорошо…

– Пожалуйста, входите, – сказал Синдзабуро, – здесь нам будет удобнее говорить. Ворота открыты.

Они вошли и обменялись приветствиями с хозяином. После того как последний убедился, что женщинам удобно, он сказал:

– Я верю, что вы способны простить мою неучтивость, – я не появлялся у вас долго. Но господин Ямамото, ваш лекарь, примерно месяц назад сказал мне, что вы обе умерли.

– Ах, так это был он? Он вам и сказал? – воскликнула О-Ёнэ. – Как нехорошо с его стороны говорить такое! Ведь именно он и нам сказал, что вы умерли. Я думаю, он хотел обмануть вас. А это совсем не трудно, потому что вы такой воспитанный и доверчивый. Возможно, до родителя моей хозяйки дошло, что вы ей понравились, а затем об этом узнала О-Куни, его новая жена. Вполне может быть, что она и надоумила доктора сказать, что мы умерли, и таким образом разлучить вас. Как бы там ни было, моя хозяйка, услышав, что вы скончались, захотела обрезать волосы и стать монахиней. Но я смогла убедить ее не делать этого и в конце концов уверила, что она может стать монахиней и так – в своем сердце. После этого отец решил выдать ее замуж и сосватал за одного молодого человека, но О-Цую ему отказала. Затем случились кое-какие неприятности – главным образом по вине О-Куни. В результате нам пришлось покинуть наше жилище и уехать. Мы поселились в маленьком домике в местечке Янака-но-Сасаки. Живется нам теперь непросто – приходится брать работу на дом, но жить как-то надо… Моя госпожа постоянно читает поминальную молитву в память о вас. Сегодня, в первый день праздника Бон, мы отправились навестить несколько храмов. И вот теперь, на пути домой – конечно, мы очень припозднились, – произошла эта удивительная встреча!

– Поразительно! – воскликнул Синдзабуро. – Неужели я не сплю? И это правда? Ведь я тоже постоянно возношу молитвы перед поминальной табличкой с именем О-Цую! Посмотрите!

И с этими словами он показал им табличку О-Цую, стоящую на полке душ.

– Мы очень благодарны за ваши молитвы… И даже более того, – отвечала О-Ёнэ, смеясь. – А вот моя госпожа… – Она повернулась к О-Цую, которая так и сидела, не говоря ни слова, притихшая, наполовину прикрыв лицо рукавом своего кимоно. – Моя госпожа… Она даже говорила, что готова на семь следующих воплощений отречься от своего отца или даже пусть он убьет ее, но она не отречется от вас! Но нам пора идти! Впрочем… Может быть, вы соизволите разрешить ей остаться на ночь у вас в доме?..

Синдзабуро даже побледнел от радости. Он отвечал, едва сдерживаясь, его голос дрожал от переполнявших эмоций:

– Пожалуйста. Я вас прошу остаться. Но лучше говорить потише. Потому что у меня по соседству живет один весьма непростой человек. Он нинсоми — предсказатель. Его зовут Хакуодо Юсай. Угадывает судьбу людей по лицам. Он очень любопытен. Лучше, чтобы он ничего не знал.

Женщины остались на ночь в доме молодого самурая, а домой к себе отправились незадолго перед рассветом. И следующую ночь они провели у него в доме. И так продолжалось семь ночей подряд. И даже погода не мешала им – они появлялись у ворот всегда в один и тот же час. Синдзабуро все теснее сближался с девушкой, все крепче привязывался к ней; с каждой новой встречей связующие их нити крепли. А такая невидимая связь, как известно, куда сильнее стальных оков.

Кроме Синдзабуро, на его участке жили еще двое – некий Томодзо и его жена О-Минэ. Они были его слугами и обитали во флигеле, который примыкал к дому самурая. Оба были вполне довольны своим молодым хозяином: служба их не угнетала и жили они с комфортом.

Однажды ночью, очень поздно, Томодзо услышал женский голос в покоях хозяина, и это его сильно встревожило. Он испугался, что Синдзабуро, будучи человеком очень мягким и впечатлительным, должно быть, сделался жертвой некой коварной и распутной особы. А в таком случае первыми страдают именно слуги. Потому он решил понаблюдать. На следующую ночь на цыпочках прокрался в дом хозяина и, сдвинув в сторону одну из панелей, припал глазом к образовавшейся щелке. В тусклом свете ночника, который горел у того в спальне, он увидел, что Синдзабуро разговаривает с незнакомой женщиной. Разглядеть ее подробно в полумраке слуга не мог, к тому же мешала москитная сетка, под пологом которой они беседовали. Да и сидела она к нему спиной. Но он заметил – об этом свидетельствовали цвет и крой ее одежд и прическа, – что она худенькая, стройная и очень молодая. Приникнув ухом к щели, Томодзо мог хорошо слышать, о чем они говорили. Женщина спросила:

– А если отец откажется от меня, вы позволите мне прийти и жить с вами?

Синдзабуро отвечал:

– Да не только пущу – я буду счастлив! Но нет причин бояться – отец никогда не отречется от вас, ведь вы его единственная дочь и он вас очень любит. Лишь одно меня пугает: что настает день и нас жестоко разлучат.

Она отвечала кротко:

– Никогда. Я никогда даже мысли не допускала, что у меня может быть другой муж, а не вы. Даже если бы и стало известно о нашей тайне и отец бы убил меня – все равно, даже после смерти, я не перестану думать о вас. А сейчас я почти уверена, что и вы не смогли бы жить долго без меня…

После этих слов она прижалась к нему, нежно поцеловала и стала ласкать, а он отвечал на ее ласки.

Томодзо удивился тому, что услышал. Речь незнакомки никак не походила на речь порочной женщины. Напротив, так могла разговаривать только дама высокого ранга. Разумеется, теперь ему еще сильнее захотелось рассмотреть лицо незнакомки. Ящерицей он выскользнул из своего укрытия и прокрался на другую половину дома. Он скользил из одной комнаты в другую, выискивая хотя бы малую щель, чтобы увидеть ее. Наконец это ему удалось… Но тут же ледяной ужас сковал его, а волосы встали дыбом.

Лицо незнакомки не было лицом живой женщины – это было лицо трупа. Она ласкала шею хозяина белыми костяными пальцами, лишенными плоти. Тела у нее не было. Точнее, ничего не было ниже талии – лишь мерцала и переливалась неверная призрачная мгла. Там, где очи влюбленного видели красоту и грацию, глаза слуги рассмотрели только пустоту смерти и ужас.

Но едва Томодзо увидел это, как из угла комнаты появился другой призрак. Это была тоже женщина, и она показалась ему еще ужаснее той, которую он рассматривал. Та, вторая, поднялась со своего места и направилась туда, где он скрывался, точно знала наверняка это место. В ужасе он со всех ног бросился вон из дома и побежал к соседу, Хакуодо Юсаю, и что есть сил забарабанил в ворота его жилища в надежде, что тот проснется и откроет.

Хакуодо Юсай, занимавшийся предсказаниями, был очень стар. Но в свое время он немало постранствовал и повидал многое, так что удивить его было трудно. Тем не менее история, которую ему поведал Томодзо, не только удивила, но и весьма встревожила. В старинных китайских книгах он читал о любви между живыми и мертвецами, но никогда не верил, что такое может случиться. Однако теперь, слушая соседского слугу, он понимал, что тот не врет и что-то действительно очень странное происходит в доме Синдзабуро. А если рассказ его правдив, то молодой самурай, скорее всего, обречен.

– Если та женщина, которую ты видел, – сказал Юсай перепуганному слуге, – на самом деле привидение, тогда твой хозяин скоро умрет. Конечно, при условии, что не удастся придумать что-нибудь совершенно необычное… Что сможет побороть магию. Если она призрак, – продолжал старик (а он был нинсоми, то есть тем, кто читает по лицам), – на лице влюбленного должны проступить знаки смерти. Поскольку дух живого человека, ёки, чист, а дух мертвеца, инки, нечист. Первый нисходит с небес, второй поднимается из бездны. Тот, у кого жена – призрак, жить не может. Даже если его кровь заряжена энергией жизни на сто лет, эта сила скоро иссякнет… Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти господина Синдзабуро. А ты, Томодзо, никому ничего не говори – даже своей жене – о том, что ты видел. Когда взойдет солнце, я пойду к твоему хозяину.

Когда поутру они встретились, Юсай прямо спросил самурая о том, кто был в его доме ночью. Поначалу Синдзабуро пытался все отрицать и говорил, что никакой женщины у него в доме не было. Но потом, видя, что неискренность ему не удается, да и старик расспрашивает не из вредности или праздного любопытства, он наконец признался и рассказал, что произошло, и объяснил, почему все это следует держать в секрете. Во всяком случае, он настаивает, что госпожа Иидзима вскоре станет его законной супругой.

– О, да вы безумец! – вскричал Юсай, теряя терпение от ужаса, что внушил ему рассказ самурая. – Знайте, господин, эти женщины, что являются к вам каждую ночь, давно мертвы! На вас навели колдовские чары! Как же так, вы знали, что О-Цую мертва, читали по ней молитвы-нэмбуцу, возносили дары и курили свечи перед поминальной табличкой с ее именем! Разве у вас были сомнения? Теперь мертвые губы целуют вас, а руки мертвеца вас ласкают!.. Вот сейчас, в этот самый момент, я вижу знаки смерти на вашем лице – а вы мне не верите! Послушайте меня, господин, – я умоляю вас, – если только вы хотите спастись… иначе вам не осталось жить и двадцати дней. Эти существа – они говорили вам, что обитают в районе Ситая, в местечке Янака-но-Сасаки. Вы когда-нибудь бывали там, навещали их? Нет. Конечно нет. Тогда отправляйтесь как можно скорее – прямо сейчас – в Янака-но-Сасаки и попытайтесь отыскать их дом!..

Старик говорил очень серьезно, даже страстно, и, завершив свою тираду, он резко повернулся и ушел.

Гневная речь старика если и не убедила Синдзабуро, то озадачила его. Поразмыслив, он решил-таки последовать совету нинсоми и отправиться в Ситая. Утро еще только разгоралось, а он уже добрался до Янака-но-Сасаки и принялся разыскивать жилище О-Цую. Он обследовал каждую улицу, изучил каждый дом, внимательно прочитал все имена на табличках у ворот, но ничего похожего на дом, о котором упоминала О-Ёнэ, не нашел. Тогда он стал расспрашивать людей. Может быть, кто-нибудь слышал о двух обитающих здесь одиноких женщинах? Но никто о них не слышал. Когда наконец он убедился, что дальнейшие поиски бессмысленны, то решил вернуться к себе домой и, чтобы сократить путь, пошел напрямую – через земли храма Син-Бандзуй-Ин.

Когда он проходил через кладбище, его внимание привлекли два явно новых надгробия. Они располагались рядом. Одно было совсем обычным – такие ставят на могилах людей простого звания. Но другое – огромным. К тому же его венчал монумент, а на нем висел искусно изготовленный бумажный фонарь в виде цветка пиона. Скорее всего, он остался со Дня поминовения мертвых. Синдзабуро вспомнил, что фонарь в форме пиона несла О-Ёнэ, и этот был точно такой же. Это странное совпадение заставило его содрогнуться. Он снова посмотрел на надгробия, но они ничего сообщить не могли – у буддистов на плитах высекают только каймё – посмертное имя усопшего. Тогда он решил зайти в храм, поспрашивать монахов. Служка, которого он остановил, охотно объяснил ему, что большой монумент установили на могиле дочери хатамото Иидзимы Хэйдзаэмона, а маленький принадлежит ее служанке, которую звали О-Ёнэ, – та умерла от горя вскоре после похорон молодой госпожи.

Немедленно в памяти Синдзабуро всплыли слова служанки: «…нам пришлось покинуть наше жилище и уехать. Мы нашли маленький домик в местечке Янака-но-Сасаки. Живется нам теперь непросто – приходится брать работу на дом…» Но теперь они наполнились новым, зловещим смыслом. И ведь на самом деле – очень «маленький домик» и в Янака-но-Сасаки. Но о какой «работе» она говорила?..

Охваченный неподдельным ужасом, молодой самурай поспешил к Юсаю и взмолил того о помощи и совете. Но старик объявил ему, что сам он ничем не сможет ему помочь в таком непростом деле. Все, что он может сделать, так это написать письмо настоятелю храма Рёсэки в Син-Бандзуй-Ин, – может быть, тот сможет помочь юноше.

Настоятель был человеком очень ученым и благочестивым. Он обладал способностью проникать в любые скорбные тайны и разбирать хитросплетения кармы, повлекшие их. Недвижим сидел он, слушая историю Синдзабуро, и, когда тот закончил, сказал:

– Очень большая опасность угрожает вам. Причиной тому ошибка, что вы совершили в одном из прежних своих воплощений. Ваша кармическая связь с умершей девушкой очень сильна. Я бы мог объяснить вам ее природу, но, боюсь, вы не сможете понять моих объяснений. Сказать могу только одно – мертвая девушка не испытывает к вам ненависти и не желает вам зла. Напротив, она очень любит вас. Скорее всего, чувство ее имеет долгую предысторию, и зародилось оно не в этой жизни, а по крайней мере три или четыре воплощения назад. В каждом из них ее облик, разумеется, менялся, но она всегда отыскивала вас и не в силах была совладать с теми чувствами, что испытывала к вам. А потому очень непросто избежать этих чар. Но я собираюсь одолжить вам мамори. Это амулет, который обладает большой силой, – изображение Будды Татхагаты. Мы называем его Кай-Он-Нёрай – Звучащий подобно голосу моря. Так называют его потому, что проповедь, когда Он читал священный закон, была подобна дыханию океана и побеждала все иные звуки. Его маленькое подобие – амулет сирё-ёкэ – сделано из чистого золота и защищает живых от мертвых. Вы должны иметь его при себе постоянно. Носите его на теле, прямо под одеждой, за поясом. Кроме этого, я отслужу специальную ритуальную службу сэгаки. Это необходимо, чтобы угомонить неспокойную душу призрака. И вот еще священная сутра. Она называется Убо-Дарани-Кё, или сутра, проливающая дождь сокровищ. Ее необходимо читать каждую ночь, когда вы будете дома. Читать ее нужно без ошибок! Ошибиться нельзя! Дополнительно вот вам еще свиток о-фуда. Вы должны заклеить ими все отверстия, все щели – даже самые малые! – в доме. Если вы исполните это, священные тексты защитят ваш дом от проникновения туда мертвых. Но главное – что бы ни происходило, – необходимо читать сутру.

Синдзабуро поблагодарил священника и поспешил домой. С собой он унес целый ворох оберегов о-фуда со священными текстами, сутру и золотой амулет. Он спешил: все приготовления необходимо было завершить до наступления темноты.

Благодаря помощи и советам старого лекаря, Синдзабуро с помощью соседа успел до темноты завесить все щели в своем доме священными текстами. Закончив работу, Юсай ушел к себе домой, оставив самурая в одиночестве. Пришла ночь. Она была теплая и ясная. Молодой человек запер на засовы двери, укрепил на поясе священный амулет, залез под москитную сетку и при свете ночника взялся читать Убо-Дарани-Кё. Довольно долгое время он нараспев читал слова, не особенно вникая в их смысл, а затем решил немного передохнуть. Но его разум был слишком взбудоражен странными событиями уходящего дня. Минула полночь, но сон не шел. Время тянулось, и вот он услышал, как прозвонил большой колокол в храме Дэнцу-Ин, извещавший о наступлении восьмого часа.

Едва угасло его эхо, Синдзабуро услышал знакомый стук гэта. Он доносился с привычной стороны, но на этот раз шаги приближались медленнее. Потому и звук был немного другим: каран-корон, каран-корон… Тотчас же мужчину прошиб холодный пот. Дрожащими руками он раскрыл сутру и снова взялся читать вслух. Шаги приближались и приближались – вот они достигли живой изгороди и… остановились! Затем произошло нечто странное: Синдзабуро вдруг ощутил, что не может оставаться дольше за москитной сеткой. Нечто значительно более сильное, чем страх, заставило прекратить чтение, и он, не думая о последствиях, подкрался к ставням и заглянул в щелку. Перед домом стояли О-Цую и О-Ёнэ с пионовым фонарем в руках. Обе смотрели на священные тексты, развешенные над входом. Никогда прежде – даже тогда, когда была жива, – О-Цую не казалась столь прекрасной, как сейчас. Синдзабуро ощутил, как сердце рвется навстречу возлюбленной, он почти не мог сопротивляться. Но ужас смерти и страх перед неведомым все же сдерживали его. В душе его любовь и опасения вступили в жестокую схватку, столь мучительную, что казалось, будто он уже пребывает в аду.

И тут донесся голос служанки:

– Моя дорогая госпожа! Мы не можем войти. Должно быть, сердце господина Хагивары переменилось. Потому что данное нам вчера обещание нарушено. Все двери заперты, и нам их не открыть… Мы не сможем остаться здесь на ночь… Для вас лучше не думать о нем больше, поскольку его чувства по отношению к вам, без сомнения, изменились. Вполне очевидно, что он не желает вас видеть. Так стоит ли страдать из-за человека с таким недобрым сердцем?

Но девушка в ответ заплакала и горестно запричитала:

– Разве можно поверить в то, что вы говорите, после всех клятв, что были даны нами!.. Часто мне говорили, что сердце мужчины изменчиво, как небо осенью… Но я не верю, что Хагивара-сан столь жесток, чтобы поступить со мной так… Милая Ёнэ, пожалуйста, найди способ, чтобы я могла с ним встретиться. Хотя ты и настаиваешь, но я никогда – никогда не вернусь домой снова!

Так она продолжала плакать и причитать, прикрывая лицо длинными рукавами своего кимоно, – и такой прекрасной она представлялась Синдзабуро, такой трогательной… Но страх смерти был все-таки сильнее.

О-Ёнэ слушала свою госпожу, молчала, пока наконец не произнесла:

– Моя дорогая хозяйка, ну что же вы мучаете себя из-за человека, что явил такую жестокость?.. Ну хорошо, давайте обойдем дом кругом и посмотрим, нет ли входа!

Сказав это, она взяла О-Цую за руку и повлекла за собой. И они тотчас исчезли – моментально растворились, – как гаснет огонь в лампе, когда его задуешь.

Ночь за ночью – каждый раз с наступлением часа Быка – приходили призраки. И каждую ночь Хагивара слышал рыдания О-Цую. Он уже почти поверил, что ему удалось спастись. Но смерть караулила его, и угроза исходила совсем не оттуда, откуда он опасался, а со стороны его слуг.

Томодзо обещал старому Юсаю никому – даже своей жене О-Минэ – ничего не говорить о страшных событиях. Но привидения и его не оставили в покое. Каждую ночь О-Ёнэ приходила к нему в жилище, будила его и просила убрать о-фуда с маленького оконца, что находится на задней стене дома хозяина. И Томодзо, вне себя от ужаса, каждую ночь обещал, что сделает это на закате следующего дня, но не делал, поскольку боялся навредить своему господину. Наконец однажды ночью, когда на дворе бушевала ужасная гроза, О-Ёнэ разбудила его, склонившись к нему на подушку, и крикнула:

– Поберегись так шутить с нами! Если завтра ночью ты не уберешь эти письмена, то узнаешь, что значит моя ненависть!

И в то время как она говорила это, лицо ее сделалось настолько страшным, что Томодзо чуть не умер от ужаса.

О-Минэ, жена Томодзо, совершенно ничего не знала о том, что делается, до той самой ночи. Собственно, и ее супруг воспринимал происходящее скорее как ночной кошмар, нежели как реальность. Но именно эта ночь все изменила. О-Минэ пробудилась внезапно и услышала голос женщины, которая говорила с ее мужем. Услышала она только последнюю фразу и даже не разобрала слов. Супруга повернулась к Томодзо, но в свете ночника разглядела только мужа – никакой женщины рядом не было. Он дрожал и побелел от страха. Незнакомка исчезла. Двери крепко заперты. Внутрь никто войти не мог. Но ревность, воспылав, заставила произвести О-Минэ форменный допрос, и… ему пришлось-таки открыться, рассказав, перед какой ужасной дилеммой он очутился.

Подозрительность супруги тут же сменилась страхом. Но О-Минэ не зря слыла женщиной сметливой и практичной. А потому немедленно предложила план: она придумала, как спасти мужа, принеся в жертву хозяина. Она дала Томодзо коварный совет – поторговаться с мертвецами.

Они пришли на следующую ночь – как обычно, в час Быка. И О-Минэ сама теперь услышала перестук приближающихся гэта: каран-корон, каран-корон!.. Томодзо вышел во тьму, чтобы встретить призраков, и даже нашел силы сказать то, что ему подсказала жена:

– Я вызвал ваш гнев, и он справедлив, но у меня и в мыслях не было злить вас. Причина, по которой священные письмена не сняты, заключается в том, что мы с женой живем лишь милостью нашего хозяина, Хагивары-сан. И не можем навредить ему, потому что в таком случае мы навлечем несчастье и на себя. Но если мы получим, скажем, сто золотых рё, мы будем вам очень благодарны, потому что помощи нам ожидать не от кого. Следовательно, если у нас окажется сотня рё, я смогу убрать о-фуда, поскольку в таком случае тревожиться о будущем нам будет уже не нужно.

После того как слуга произнес все это, призраки молча переглянулись. Повисла пауза. Затем О-Ёнэ сказала:

– Я же говорила вам, госпожа, не стоит нам беспокоить этого человека; мы не хотим ему зла. Нет, разумеется, толку страдать из-за господина Хагивары, потому что сердце его к вам переменилось. Потому снова, моя дорогая, разрешите попросить вас не думать о нем больше.

Но О-Цую, зарыдав, отвечала:

– Милая Ёнэ, что бы ни случилось, я просто не могу заставить себя не думать о нем! Ты же сможешь раздобыть сто рё, чтобы о-фуда убрали… Только раз, дорогая Ёнэ, только еще один раз дай мне встретиться с господином Хагиварой – заклинаю тебя!

Она спрятала лицо в рукава и снова громко зарыдала.

– Ах! Как вы можете просить меня о таких вещах? – отвечала О-Ёнэ. – Вы хорошо знаете, что у меня нет денег. Но поскольку вы настаиваете – несмотря на то, что я вам только что сказала, – надеюсь, я как-нибудь раздобуду деньги, чтобы принести завтра ночью… – Затем, повернувшись к вероломному Томодзо, произнесла: – Томодзо, должна тебе сказать еще вот что. Твой хозяин носит теперь на теле мамори – амулет, который называется Кай-Он-Нёрай. И пока он у него есть, приблизиться к этому человеку мы не сможем. Поэтому ты должен сделать так, чтобы амулета у него не было. Как ты это сделаешь, нас не касается, но его быть не должно. Разумеется, о-фуда тоже должен отсутствовать.

Томодзо в ответ пробормотал:

– И это сделаю, если вы только обещаете дать сто рё.

– Ну что ж, госпожа… – сказала О-Ёнэ. – Хотите вы или не хотите – придется подождать до следующей ночи.

– О моя дорогая О-Ёнэ, – всхлипнула в ответ девушка, – значит, нам и в эту ночь не увидеть господина Хагивару и придется опять вернуться ни с чем? Ах, как это жестоко!

Минул еще день, наступила ночь, а вместе с ней явились и мертвецы. Но на этот раз у дома Синдзабуро не слышно было горестных причитаний: в час Быка вероломный слуга получил свою награду и удалил свиток со священными письменами. Более того, он сумел украсть и амулет: когда хозяин совершал омовение, он незаметно вытащил из ковчежца золотую статуэтку Будды и заменил ее другой – медной. А золотую закопал в саду в тайном месте. Таким образом, на этот раз ничто не мешало призракам проникнуть в дом самурая. Прикрыв лица рукавами своих кимоно, они воспарили над землей и, подобно легким струям тумана, скользнули внутрь через слуховое оконце – охраняющий его текст с заклинаниями исчез. Что затем произошло в доме, Томодзо было неведомо.

Солнце уже стояло высоко в небе, когда предатель отважился наконец подойти к жилищу хозяина и постучать в дверь. Впервые за долгие годы он не получил отклика, и тишина испугала его. Он снова постучал, и вновь ответом ему было молчание. Затем, уже в сопровождении О-Минэ, он отважился войти в дом, а потом, один, проник в спальню господина. И снова позвал хозяина. И вновь – тщетно. Он распахнул ставни, чтобы стало светлее, но по-прежнему не донеслось ни шороха. Наконец он отважился подойти к ложу самурая и приподнял край москитной сетки. Едва Томодзо заглянул внутрь, как тут же выскочил из дома, крича от страха.

Синдзабуро Хагивара был мертв. Он умер отвратительной смертью, и на лице его застыла маска ужаса. Он лежал навзничь, а рядом с ним – скелет женщины. Две руки скелета крепко сжимали шею самурая.

По просьбе неверного Томодзо, который умолял о помощи, Хакуодо Юсай пришел осмотреть тело. Картина, что открылась старому предсказателю, ужаснула и ошеломила его. Но способности наблюдать он не утратил. Он огляделся и, пройдя в заднюю часть дома, обнаружил, что листок со священными письменами на слуховом окне отсутствует. Затем он обследовал тело и узнал, что и амулет исчез; в ковчежце на теле самурая вместо золотой статуэтки Будды лежало медное изображение Фудо – покровителя путников. Старик, естественно, заподозрил Томодзо в краже, но все увиденное произвело на него столь сокрушительное впечатление, что он решил не предпринимать пока никаких действий, а сначала посоветоваться с настоятелем храма в Рёсэки – сообщить тому о случившемся он посчитал совершенно необходимым. Поэтому Юсай еще раз внимательно осмотрел жилище самурая, а затем, насколько позволял почтенный возраст, поспешил в храм Син-Бандзуй-Ин.

Священник, даже не спрашивая о цели визита, немедленно пригласил Юсая в личные покои.

– Вы знаете, что здесь вы всегда желанный гость, – сказал он старику. – Пожалуйста, чувствуйте себя свободно… Не хочу огорчать вас, но должен сказать, что Хагивара-сан мертв.

Юсай в изумлении воскликнул:

– Да, он мертв! Но… как вы узнали об этом?

Священник отвечал:

– У господина Хагивары была плохая карма. Он пострадал от этого. Да и слуга его дурной человек. Того, что с ним произошло, избежать было невозможно – судьба предопределилась задолго до нынешнего воплощения самурая. Думаю, вам не следует сильно переживать по поводу того, что случилось.

Старый предсказатель отвечал:

– Я слышал, что священник, ведущий праведную жизнь, обладает силой провидеть будущее на столетие вперед, но впервые на своем веку вижу такое воочию… Однако в этой истории есть еще кое-что, что не дает мне покоя…

Тут священник прервал его и сказал:

– Вы имеете в виду кражу мамори – Кай-Он-Нёрай. Не думайте об этом. Фигурка зарыта в саду на грядке. Там ее и найдут, а потом вернут мне. Это случится в следующем году, в августе. По этому поводу не беспокойтесь больше.

Хотя изумление старого предсказателя становилось все сильнее и сильнее, тем не менее он отважился заметить:

– Я изучал инь и ян, ведомо мне и искусство предвидения – ведь я зарабатываю на жизнь, предсказывая людям будущее, – но даже я не способен понять, как вы можете знать такие вещи.

Священник отвечал серьезно, даже мрачно:

– Не стоит размышлять над тем, как мне это удается… Сейчас я хочу поговорить с вами совсем о другом – о похоронах господина Хагивары. Самурайский род Хагивара, конечно, имеет собственное семейное кладбище. Но хоронить его там не до́лжно. Его следует похоронить рядом с Ю-Цуи, госпожой Иидзима, поскольку их кармическая связь очень глубока. Поступить так – поступить правильно. Но и вы, Юсай-сан, многим обязаны умершему. Потому вам следует за свой счет поставить надгробие на могиле Синдзабуро.

Так и случилось. Синдзабуро похоронили подле могилы О-Цую, на кладбище в ограде храма Син-Бандзуй-Ин в местечке Янака-но-Сасаки.