По федеральной трассе М-52, более известной как Чуйский тракт, я уже имел удовольствие путешествовать, когда мы с Татьяной неожиданно решили отдохнуть и врезать автопробегом до Чемала на моих тогдашних «жигулях». За стеклами теперешней «тойоты» сейчас, как и тогда, мелькали знакомые названия населенных пунктов, перевалов и водопадов: Чике-Таман, Кату-Ярык, Ширлак, Акташ, Улаган, Балыктуюль… Чем дальше на юг, тем меньше русских слов в топонимике, и тем суровее местное население. Некоторые деревушки республики Алтай мало чем отличаются от нашего (кстати, о топонимике) Турлака: местное мужское население зачастую там делится на три категории: отсидел, скоро сядет или мент позорный… Чем дальше на юг, тем круче горы и хуже дорога. Сам тракт — это вполне достойное шоссе, федеральная трасса как-никак, но выезд в долину ледника Ак-Тру вымотал меня до предела. Татьяна держалась молодцом. Аркадий позеленел, но помалкивал… Навстречу нам раза три попались «лифтованные» внедорожники с торчащими выше крыш шноркелями; экипажи этих машин либо недоуменно глядели на мою «Антилопу», либо восторженно вопили и размахивали руками, высовываясь в окна… а в руках они иной раз держали бутылки и, скорее всего, далеко не с минералкой. Туристы освоили Горный Алтай практически до самой границы с Монголией, и не факт, что это пошло на пользу его природе: неопрятные кучи мусора вдоль дорог, исписанные корявыми буквами скалы, обвешанные ленточками деревья наобум лазаря… Слышал про одного деятеля, который вырубил в скале камень килограммов на сто с изображенным на нем античным петроглифом и увез восвояси в багажнике своего «лексуса». Власти до сих пор не могут решить, как быть с этим товарищем: то ли взыскать штраф, то ли просто обязать вернуть артефакт туда, где взял. А пока суд да дело, камень тот лежит у мужика в садике перед коттеджем, и ясно, что обратно в горы он вряд ли когда вернется.

Впрочем, на туристов местным еще и молиться надо: кто еще повезет в глушь деньги? Кого еще можно будет по тихой грусти обокрасть или каким-то образом облапошить?

Справедливости ради, агрессивно или мошеннически настроенных алтайцев я так и не встретил, ни в тот раз, ни в этот. Наш автобус не вызывал у местных нехорошего интереса… впрочем, и хорошего тоже. И на том спасибо.

— Судя по навигатору, дорога уже должна была закончиться, — сказала Таня, когда я продирался через торчащие камни очередного перевала и спускался в живописную низину, на дне которой серебрился очередной ручей быстрой воды. Первые ручьи после Ак-Тру мы пересекали с опаской: выходили из машины, мерили глубину импровизированным футштоком, и только после приличествующих шаманских плясок я осторожно направлял «хайса» в поток. Перед четвертым ручьем мы остановились, но из машины выходить не стали. Пятый я преодолел без остановки — ощущение было такое, будто колеса только едва коснулись воды. Зато шестой ручей, на вид самый безобидный, неожиданно оказался быстрее и глубже предыдущих; он едва не снес «тойоту», залив водой моторный отсек. Машина заглохла, когда передние колеса оказались на берегу, и я считал, что нам крупно повезло: все-таки мы сумели покинуть автобус, выпрыгивая на сушу, да и троса хватило, чтобы вытащить машину лебедкой из воды целиком, зацепив конец за растущие поблизости деревья.

Пока залитые моторные узлы сохли на теплом июльском ветерке, Аркадий взмолился об отдыхе. Таня кстати вспомнила, что надо бы поужинать, раз мы решили днем обойтись без обеда. Сказано — сделано. Мы раскочегарили газовую печку и организовали простую, но сравнительно вкусную, трапезу. Под коньячок, прошу отметить. Водителю (то есть, мне) было тоже отмерено граммов сто, поскольку все мы резонно надеялись, что уж сюда точно не заберутся даже самые рьяные инспектора ДПС.

Туристов тоже больше не было видно. Дорога превратилась в малопонятный намек на нее, каждый новый перевал выглядел как копия предыдущего, то же можно сказать и о низинах. Красоты Горного Алтая, конечно, неописуемы, но чем дальше, тем меньше было новизны в зрительных ощущениях.

— Аркадий, — позвал я, когда мы закончили с трапезой и развалились на пледах, уложенных так, чтобы под ними оказалось поменьше острых камней. Если быть точным, «развалилась» Таня, удобно уложив затылок мне на брюхо. У меня под головой и плечами была всего лишь сумка. Монин просто сел полулежа чуть поодаль, опершись спиной на круглый валун.

— Да, — отозвался он.

— Можно деликатный вопрос?

— Ну, задавай.

— Как ты потерял руку?

Я ощутил, как едва заметно шелохнулось Танино тело. Видимо, ее тоже занимали подробности происшествия, в результате которого Монин стал калекой.

Наверное, евангелист не ожидал такого вопроса. Он озадаченно промолчал.

— Это сложная история, — сказал он сипло после некоторого раздумья. — И я не очень люблю ее вспоминать.

— Но ты связался с церковью из-за этой истории или нет?

— Андрей, это так важно для тебя?

Все было ясно: не лезь с ненужными вопросами и не устраивай примитивных ловушек. Я огорченно закурил, но тут Татьяна, завозившись и надавив головой мне на желудок с ужином, повернулась на бок и спросила:

— А вообще, Аркадий, а чем ты занимался в жизни? Евангелист — это ведь не профессия. Это, скорее, призвание. Потом, про нас с Андреем ты знаешь все. По крайней мере, очень многое. Мы про тебя — почти ничего.

— Я верю в господа нашего Иисуса Христа, — сказал Монин сухо. — И верю в то, что он направляет меня в моих намерениях.

— Мы знаем о твоих намерениях, — продолжала Таня. — Ты сам о них рассказал. И знаем, что ты рассчитываешь в первую очередь просто поживиться, извини за цинизм. Как-то это сообразуется с твоей верой?

— Вполне нормально, — сказал Аркадий. — Слово «поживиться» мне не очень нравится. Но еще меньше мне нравятся мои перспективы. Имея только одну руку, я лишен многих возможностей. У меня на самом деле не лучшее в мире здоровье. У меня нет востребованной профессии, а моя работа в церкви при всех ее благих аспектах не дает надежды на спокойную старость. Я не знаю, даст ли бог мне возможность решить хотя бы часть моих проблем… Но если я ничего не буду делать, то ничего не буду иметь. Помните эту притчу про молитвы о выигрыше в лотерею?.. Так вот, я не только молюсь. Я еще и приобретаю лотерейные билеты. Думаю, вы ребята умные и все понимаете. И я не хочу больше возвращаться к этому вопросу.

Очень корректно, довольно ясно и отчасти правдоподобно. Я не успел сформулировать еще один вопрос, который вертелся у меня на языке, и который теперь нельзя было задавать просто так, «в лоб», как вдруг послышался шум мощного мотора. Со стороны, где, вероятно, находился пункт нашего назначения, шла большая машина, ревя, словно динозавр в джунглях. Я испытал нечто вроде ощущения дежа-вю, когда в низину вывалился древний «ЗИЛ-157», еще в пятидесятые получивший прозвище «трумэн»: нечасто в наши дни встретишь подобный раритет!

Кабина грузовика, крашенная когда-то в радикальный зеленый цвет, сейчас полиняла до рыжеватой грунтовки. Дверь с водительской стороны явно заменили на «неродную» — ярко-желтого цвета с эмблемой «Аэрофлота» — оставшейся неизменной с советских времен, в виде серпа и молота со стилизованными крылышками. Борта кузова, груженного коричневато-серыми дерюжными мешками, определенно не раз подвергались переделкам и укреплениям. Что касается госномера, то «старорежимные» белые цифры и буквы на черном фоне красноречиво говорили о том, что выдан он был в те времена, когда еще никто не думал о разделении страны на федерально-автомобильные «регионы».

Я уже давно поднялся и, когда грузовик приблизился, замахал руками в надежде, что седоки остановятся и дадут нам толковые рекомендации, куда дальше ехать… и есть ли вообще смысл в дальнейшем движении.

«Трумэн» остановился. Со стороны пассажира открылась дверь, и на меня уставилось лицо типично азиатской национальности: черноволосое и узкоглазое. И довольно округлое. Молодой мужчина, одетый в толстовку и линялые джинсы, куда больше походил на казаха, чем на алтайца.

— Здравствуйте, — обратился я к мужчине, подойдя чуть ближе. — Не подскажете, далеко ли до деревни?

— Здайавствуйта, — послышался ответ в сопровождении подобия улыбки. — Деевена наплав цитыри цас ехать.

Нет, это был не казах. Знакомый еще по моим коммерческим вояжам в Маньчжурию акцент выдавал в парне китайца. Водитель, кажется, тоже был из «хунхузов».

— Спасибо, — сказал я и тоже с легкой улыбкой. Но тут китаец вмиг стал серьезным и поинтересовался, какого, собственно, лешего мы забыли в деревне?

Разумеется, сказал он это несколько иными словами, но тон его мне совсем не понравился.

— К друзьям едем, — сердито сказал я. И снова сказал спасибо, уже со значением, типа: разговор окончен.

— В деевене нет ваша дузья, — огорошил меня китаец.

— Как это «нет»? — спросил я тем же тоном. — Если нас приглашали.

Тут заговорил водитель. По-китайски я не понимаю абсолютно ничего, и это вызывало легкую досаду. По крайней мере, в текущий момент.

— Это наша деевена, — перевел пассажир мне. — Не руски. Нет ваша дузья.

Ну что ж, китайская деревня на русской земле — это в наши дни дело обычное…

— Там что — только одна деревня?

— Да, да. Одна, — подтвердил странный житель Поднебесной.

— Как называется? — спросил подошедший Монин.

— Назавается? — переспросил китаец, явно включивший «тумблер».

— У деревни какое название? — не сдавался Монин.

Китаец с явной неохотой произнес что-то похожее на «валенки».

Мы с Мониным переглянулись.

— ВрАнки? — с надеждой спросил Монин.

— ВалАнки, — с расстановкой произнес китаец.

— ВрАнки, — сказал я. И покосился на Аркадия — ну что, кажется, нашлась «сонная лощина»?

— Все правильно, — подтвердил Монин китайцу. — Спасибо.

И вернулся к нашему бивуаку, где на пледе сидела Татьяна, с заинтересованным видом наблюдавшая за нашей беседой. Я тоже прекратил разговор и отошел от грузовика.

Китаец с недовольным видом захлопнул дверь кабины, что-то заговорил, обращаясь к водителю. «ЗИЛ» тронулся в направлении Чуйского тракта, и скоро стихли даже малейшие отзвуки воя двигателя.

— Кажется, мы нашли это место, — спокойно сказал Монин.

— Поехали, — сказал я, обращаясь ко всем. — Четыре часа им ехать на этом динозавре, значит, мы долетим меньше, чем за три.

— Неизвестно, какая дальше дорога, — проворчал Аркадий.

— Сяду за руль? — спросила Таня. — Отдохнуть не желаешь?

— Желаю, — сказал я, бросив ключ Татьяне. Она ловко его поймала и запрыгнула на водительское место. Повернула ключ — двигатель немедленно завелся. Правда, некоторое время «троил», но вскоре заработал нормально, словно и не попадал в воду. Конечно, хвати он воды воздухозаборником и наша экспедиция могла закончиться прямо сейчас… но кто-то словно бы решил, что шоу должно продолжаться.

…Пейзаж изменился — сказывалась близость Чуйской степи. Дорога уже шла не через сплошные утесы и валуны, начали встречаться холмики, покрытые веселой зеленью, издалека производящей впечатление нереально мягкого и нежного на ощупь плюша, сквозь который продирались торчащие там и тут голые камни. Глядя на эти красоты, освещаемые заходящим солнцем, я умудрился задремать, а проснулся от того, что Татьяна прибавила скорости. Водит она не слишком уверенно, но зато вполне предсказуемо и спокойно. Ее вполне можно выпускать и на городские улицы, только сама она этого не хочет — уж очень ее раздражают другие участники дорожного движения, ну и пробки — это уж само собой.

— Если здесь не слышали ни о каком Ратаеве, то это будет последнее место, куда я еду в рамках проекта «Золотая баба», — сообщил я, когда из-за гряды скал показалась ажурная конструкция — ветряк с многолопастной крыльчаткой, которая из-за полного безветрия сейчас не вращалась. Под ветряком располагались несколько маленьких одноэтажных домишек — вот моя деревня…

Мои спутники промолчали. Таня вела машину строго по направлению к деревне, постепенно приближающейся к нам. Затерянный за далекими горами населенный пункт находился в центре круглой долины, окруженной не очень высокими холмами, частью — гладко-зелеными, частью — скалистыми. Да и среди лужаек на склонах там и тут торчали грубые темные наросты. Рядом с деревней синело небольшое озеро, от которого к деревне через явно возделанное поле тянулись нитки арыков — точно так, как это принято в среднеазиатских кишлаках и аулах, жителям которых повезло поселиться рядом с пресным водоемом. Никаких линий электропередач вдоль дороги, по которой мы каким-то образом проехали, не было и в помине, ветряк не шевелился, а это означало, что яркий свет ламп питается здесь от какого-то иного автономного источника — вероятнее всего, от мощной дизельной электростанции. На поле виднелось несколько десятков согнутых человеческих силуэтов.

— Тупиковая ветвь развития цивилизации, — произнес я, понимая, что сейчас нам предстоит знакомство с аборигенами. Среди которых друзей у нас действительно нет, и к тому же, нас тут на самом деле никто не ждет.

Рядом с остатками дороги на двух металлических столбиках висел ржавый щит с указателем:

Я, если честно, уже особо и не верил, что мы найдем эту деревню… Дорога вела вдоль околицы. Мы с Аркадием прилипли к окнам, пытаясь понять, куда нас черт занес. Вроде бы самые обычные дома-избушки, деревянные штакетники… Какой-то амбар, сооружение, похожее на гараж… Пахло сеном и навозом. Деревня как деревня… Вот только…

— Смотри, тут все по-китайски, — сказала Татьяна, углядев какую-то вывеску над воротами одного из участков. Точно — желтые затейливые иероглифы на красном фоне что-то говорили посвященным, каковыми мы, к сожалению, не являлись.

Слабо наезженная, но довольно ровная дорога уводила влево, к центру населенного пункта. Таня притормозила.

— Поворачиваем? — спросила она.

— Без вариантов, — ответил я.

Мы въехали в промежуток между домами. Пока нам еще не встретился ни один человек. Впрочем, это могло быть вполне объяснимо — жители наверняка заняты сельскохозяйственным трудом… Через минуту, выкатившись в самый центр населенного пункта, мы оказались на деревенской площади. Таня остановила машину.

— Мы точно в Китае, — пробормотал Монин.

Слева от нас находилась сравнительно высокая деревянная двухэтажная постройка с крышей, напоминающей четырехскатную пагоду. Резные перила крыльца были выполнены в виде грубых крашенных в сине-зеленый цвет драконов, разевавших на нас отвратительные деревянные пасти. Над крыльцом едва заметно колыхалось полотнище красного цвета, на котором белыми иероглифами было написано нечто, опять-таки недоступное нашему пониманию. Направо находилось одноэтажное здание, на вид довольно старое и, похоже, сложенное из шлакоблоков — кладка проглядывала сквозь осыпающуюся штукатурку. Над центральной дверью виднелась выщербленная рельефная надпись, представляющая собой слово «клуб», а рядом с ней на застекленном стенде с металлическими буквами «афиша» красовалась реклама чего-то китайского. Возможно, фильма, если тут их еще кому-то показывают. А может, еще чего-нибудь. Возле клубной афиши стоял столб с большим плафоном, а в нем виднелась ртутная лампа, по всей видимости, давно прохудившаяся. Перед пагодой попирал колесами землю сравнительно свежего выпуска «мицубиси-паджеро», а к драконовым перилам прислонился велосипед. Возле двери клуба, колесом почти касаясь его крыльца, стоял обшарпанный мотоцикл «урал» с люлькой.

В доме-пагоде открылась дверь, и наружу вышел седой узкоглазый мужчина в светло-серой рубашке с короткими рукавами и мягких брюках. Он долго и с явным удивлением смотрел на наш экипаж.

— Выйти, поздороваться? — спросила Таня. Мы молчали. Я чувствовал себя немного не в своей тарелке, примерно как если приходишь в кинозал и обнаруживаешь, что на твоем месте уже сидит человек с точно таким же билетом, что и у тебя. Только он пришел раньше…

Между тем выяснилось, что деревня вовсе не безлюдна. Следом за нами, оказывается, бежали несколько детишек — тоже несомненно китайской внешности. Из дверей клуба вышли двое — молодые, крепкие, коротко стриженные в камуфлированных комбинезонах. Азиатские варианты Курача и Гуцула.

— Оккупанты, — проворчала Таня.

— Ну, одна деревня на район — это не оккупанты, — благодушно сказал я. — Как хотите, а я пошел знакомиться.

— Будь осторожен, — сказали мне Таня и Аркадий, почти хором. Я сдвинул боковую дверь автобуса и вышел на пыльную поверхность деревенской площади. Оценив обстановку, двинулся к пагоде. И тут загалдели детишки. Галдели они по-своему, но в их воплях прослушивались знакомые слова. «Русские», «работа», «картошка»… Черт возьми, кажется, так…

— Добрый вечер, — поздоровался я, ступив на крыльцо и отсчитав ногами семь ступеней, прежде чем оказался на широком дощатом помосте перед входом в здание.

— Добрый вечер, — вполне внятно ответил пожилой.

— Скажите, вы, наверное, тут старший?.. Мы ищем вот этого человека. — Я вынул и показал китайцу фото Геннадия Ратаева.

Азиат, по-моему, даже не взглянул на него.

— Зачем вы сюда приехали? — спросил он совершенно равнодушно и прямо-таки с механической интонацией. — Вас сюда не приглашали.

— Я же сказал: мы ищем человека.

Китаец смотрел куда-то мимо меня, я резко обернулся и увидел, что один из громил в камуфляже приближается к нам, да не один, а в сопровождении маленького человечка неопределенного возраста, вероятнее всего, представителя какой-нибудь алтайской народности. Мужчины тоже преодолели ступеньки крыльца и поднялись к нам.

— Дядя Кота, — звонко вдруг выкрикнул один из китайчат, толпящихся внизу, — они к нам на картошку работать приехали, да?

«Дядя Кота» не обратил на мальчишку никакого внимания. Он подошел ко мне, без видимого удовольствия оглядел мою персону и осведомился:

— Вы кто такие?

От алтайца разило ядреной смесью картофельного самогона и сырого лука.

— Добрый вечер, — не без яда сказал я.

— ЗдорОво, — несколько озадаченно произнес «дядя Кота».

— Мне нужно встретиться с одним человеком, — сказал я. — Он живет в этой деревне.

— Он работает? — спросил алтаец.

— Возможно… Не знаю, — честно ответил я. — Он археолог.

«Дядя Кота», кажется, понемногу начал сползать в когнитивный диссонанс.

— Да у нас тут из ваших только те, кто работает… Алкашня в основном. Ну и залетных кто привозит — тоже в основном пьянь всякую.

Я пока тоже ничего не понимал.

Тут заговорил пожилой китаец, обращаясь по-своему к «Дяде Коте». Тот отрицательно замотал головой и выдал седому какую-то фразу. Седой тоже выразил лицом легкое недоумение. Он потерял к нам всякий интерес, величественно повернулся и скрылся в своей «усадьбе», бросив последний взгляд на Аркадия, который тоже вылез из машины, бережно придерживая протез.

Походило на то, что мы действительно приперлись сюда ни селу ни городу.

— Чжэн Айлунь — наш хозяин, — объяснил алтаец, — спрашивает, человека, которого вы ищете, кто-то привез сюда? И вообще, вы сами привезли сюда работников? От кого? Если нет, вам тут вообще нечего делать. Ваши сюда не ездят, только людей привозят для работы.

— На сезонные работы, что ли, устраивают?

— Да на какие сезонные, — скривился «дядя Кота». — Тут ведь так заведено: раз привезли, значит — насовсем.

До меня наконец дошло.

— Бомжей, что ли привозят?

— И их тоже…

— Так это типа «совхоз» такой, для людей без документов?.. Знаю про такие…

— Ну, не то что бы «совхоз», — усмехнулся «дядя Кота». — Скорее поместье.

Китайцу в камуфляже тоже стало скучно. Он спустился со ступенек на землю, шугнул детишек и закурил, поглядывая то на нас с алтайцем, то на стоящую посреди площади «тойоту».

В общем, становилось ясно. Мы приехали прямиком в неокрепостнический строй. Этот Чжэн, скорее всего, скупил целиком деревню, возможно, не сразу, а постепенно, как это сейчас заведено. Сначала по дешевке приобрел пустующие дома, которые мало-помалу заселил соотечественниками, которые принялись выносить мозг местным. Затем потряс пачкой денег, и купил дома, заселенные мелкими люмпенами — алкоголиками либо родственниками сидельцев. А остальным жителям предложил либо работать на них, либо убираться к дьяволу. Такие варианты мне тоже были известны. Правда, китайцы таким образом «осваивают» больше Приамурье и Забайкалье, но вот и до Алтая, значит, добрались… Картошечка, лучок… Медок. Вон пчелок-то сколько вокруг…

— А сами по себе к вам приезжают? — спросил я.

— Это как? — насторожился алтаец.

— Ну так, что не принудительно кого-то привозят, а человек, допустим, сам пришел. Погорелец, к примеру, без документов, которому податься совсем некуда…

— А! Понял. Были такие. Два нарика приползли однажды. Без документов. Завязать решили. Их тут бабы молоком отпаивали. Один все равно сдох от ломки, а второй — ничего, выжил, третий год уже тут работает… Уже и дом строить начал, вообще корни пустил. С китайкой живет — это вообще редкость. Среди местных такого точно не было… Ну они почти все алкаши. Летом им бухать не дают, а зимой они отрываются. Потом, как водится, то один помрет, то другой. А бабы остаются. Весной пополнение привозят. Из тех, кто еще хоть немного на людей похож, бывает, к вдовам местным перебираются. Одна уже шестерых поменяла… — Алтаец противно захихикал.

— А этого здесь не было? — показал я «дяде Коте» все то же фото.

Знает алтаец Геннадия! По крайней мере видел — не сумел с лицом совладать. Но все-таки почему-то решил соврать:

— Нет. Не знаю такого. Не было его у нас… Короче так. Вам тут делать нечего. Здесь китайцы по-своему все держат. Я тут с ментами договариваюсь и с вашими, кто людей привозит. Ты, я смотрю, от этой темы далек, да оно и правильно. Тут и без тебя есть кому дела мутить. Поэтому будет лучше, если вы сейчас уедете. Тем более с вами девка. Ей тут вообще лучше нос из машины не высовывать.

«Девка», похоже, умирала от любопытства. Китайчата, судя по всему, тоже.

— Ты-то сам из этой деревни? — решил спросить я мужичка под конец. — Наш археолог говорил, эту деревню потомки ссыльных шведов якобы основали. Фамилии европейские за это говорят, понимаешь?

— Да как тебе сказать… — пожал плечами алтаец. — У нас тут до войны, дед говорил, треть деревни носила фамилию Дюгонь. Сейчас из нас, Дюгоней, человек пять всего осталось. Саважи были еще, раньше три семьи Саважей тут жили, сейчас никого нет — померли все. Участкового нашего Даль фамилия, как артиста того — Олег Даль… У него и отец был мент, и дед, наверное, тоже. А так все мы местные, русские… — «Дядя Кота» о чем-то вдруг задумался, потом сказал грустно: — Скоро во Вранках ни одного русского из старожилов не останется, сопьются все, помрут или уедут… Некоторые, правда, возвращаются.

Тут полагающий себя русским «Дядя Кота» по фамилии Дюгонь с внешностью алтайца резко оборвал сам себя и еще раз порекомендовал мне не терять тут времени, ничего не вынюхивать и постараться не задерживаться во Вранках на ночь.

— …Блин, это ж работорговля какая-то! — возмутилась Татьяна, когда я передал ей рассказ алтайца, и от негодования стукнула кулачком по рулю. — Потом приедем, надо будет про этих китайцев сообщить куда следует. И в блогах написать.

— Да тут наверняка все схвачено, — резонно произнес Аркадий. — Участковый в теме, а кто над ним стоит, тот наверняка с этим Чжэном водку пьет и в баньку ходит. А Дюгонь — так, вынужденный коллаборационист…

Я всегда уважал людей, умевших выговорить это слово без запинок и ошибок. Но не стал комментировать, а обратился к Тане:

— Слушай, давай я сяду за руль, потому что хочу аккуратно проползти между вон теми скалами. Мы спрячем там машину, а ночью я аккуратно схожу на разведку и попытаюсь найти Геннадия.

Таня с готовностью остановила автобус (мы уже отъезжали от деревни), я вышел наружу и собрался было пройти на место водителя; Татьяна тоже выпрыгнула на землю.

В этот момент из-за угла ближайшего дома прямо под колеса кинулись трое — видимо, они прятались впритирку к забору. Невероятно грязные и оборванные с черными руками и рельефными морщинами на небритых лицах — определить возраст было абсолютно невозможно.

— Ребятки, голубчики! — зашамкал один из оборванцев. — Заберите нас с собой, христом-богом молю!

— Китайцы совсем оскотинели, — добавил другой. — Работать задарма заставляют и бьют, суки!

— Участковый паспорта у всей деревни забрал якобы на замену еще позатем летом, — пояснил третий. — И все, пиндец: мы тут теперь на своей земле как в чужой тюрячке.

— Давайте, уедем скорее! — довершил серию реплик второй. — И вы мотайте отсюда, пока можете, а то и вас тут припашут так, что мигнуть не успеете…

Знаете, я слегка струхнул от последних слов. Мне уже приходилось работать на вооруженных людей под принуждением и, скажу вам, большего унижения для цивилизованного белого человека трудно придумать… Несколько секунд я колебался, пытаясь принять хоть какое-то решение, успел только переглянуться с Татьяной и услышать крик Монина: «давайте быстро отсюда, все!», и тут послышался треск мотоциклетного двигателя, и к нам быстро подлетел тот самый «урал» с люлькой. Управлял мотоциклом гражданин Дюгонь, а в люльке сидел камуфлированный китаец. Не успел экипаж затормозить, как китаец, вооруженный длинным хлыстом, выскочил из люльки, и вопя что-то вроде «лабота, суволаць, бегом поле!», принялся лупить этим хлыстом оборванцев почем зря. На нас он даже внимания не обратил.

Я почти насильно затолкнул Татьяну в автобус. «Дядя Кота» подскочил ко мне и с досадой заговорил:

— Я же сказал тебе: не ваше это дело, мотайте отсюда! Зачем было останавливаться?

Не говоря ни слова, я вскочил в кабину и дал газ. Дверь захлопнулась почти что сама собой. В зеркале заднего вида хорошо было видно, что неприятный алтаец так и стоит на дороге и смотрит нам вслед. Китаец в камуфляже шел следом за тремя оборванцами, которые понуро брели в сторону поля и арыков.

— Черт знает, что тут творится, — выдохнула Таня. — А ведь когда-то наоборот было: китайцы нанимались за еду к европейцам… Их еще почему-то «кули» называли.

— Тяга человечества к рабовладению неискоренима, — проговорил Монин.

Солнце скрылось за горами, и низину быстро заполнили тяжелые чернильные тени. Пока еще хоть что-то можно было разглядеть, я, не включая фар, вел машину вдоль цепи утесов недалеко от дороги. Найдя первое более-менее подходящее ущелье, я остановился, прошел вглубь и, убедившись, насколько это было возможно, что среди скал можно спрятать автобус, осторожно завел машину в укрытие. Сделал я это как нельзя вовремя. Уже через десять минут над нами сгустилась непроглядная тьма, а зажигать фары было нельзя. При свете тусклых фонариков мы обсудили увиденное и попытались решить, каким именно образом мне найти Геннадия, потому что мы все были склонны верить тому, что он прячется в этой деревне… Или его, может быть, удерживают тут насильно.

— В третий раз с этим «дядей» лучше не встречаться, — резонно проговорил Аркадий. — Он заподозрит, что мы либо шпионим за ним, либо хотим поломать китайцам налаженный бизнес.

— За такой бизнес их бы депортировать без штанов восвояси, — мечтательно произнесла Таня.

— Поздно, — проскрипел Монин. — Сама же знаешь: это теперь в порядке вещей. Кроме того, я считаю, что тут бессмысленно что-то ломать. Ну выгонят китайцев. Этих. Придут другие. А даже если и не придут, этим выродившимся потомкам рыцарей и отловленным алкоголикам ты, что ли, предложишь работу? Ты их будешь кормить? Не будешь ты этого делать. А если и попытаешься, они же тебя сами и съедят, или поменяют на водку.

— Почему они так много пьют, в этих деревнях? — спросила Таня и почему-то посмотрела на меня.

— А что им еще делать? — сказал я.

— Ну раньше ведь такого не было.

— Да ладно, «не было»… Было.

— Ну, все равно, не так! — не сдавалась Таня.

— Может, и не так, — поддакнул Монин.

— Ну, пусть не так. Но все равно, пили. Раньше с чем было сравнивать? Деревенские еще и над нами, городскими, посмеивались: вы, типа, в своих муравейниках в дикой тесноте живете, как дураки тратите по два-три часа, чтобы на работу добраться, потом магазины штурмуете, в которых ничего нет. Такая же тоска зеленая, как и в деревне, только без чистого воздуха. Да и то деревенская молодежь в столицы убегала — кто через высшее образование, кто еще каким-нибудь способом… Девки через замуж. Но раньше пропаганды красивой жизни не было, да и на самом деле — уровень убогости везде был примерно одинаков. А теперь они видят по телевизору, что в городах все блестит и сверкает, кругом шикарные тачки, девушки с бритыми ножками, клубы ночные с сексом без обязательств и прочий техно-хаус. А в деревне что? Только навоз в коровнике и деревянный туалет на улице в тридцатиградусный мороз и, что самое противное — никаких перспектив к улучшению нет, хоть ты по двадцать часов в день этот навоз ворочай. Кто может, те убегают в город, остальные пьют горькую — потому что родители словно якоря держат или возраст уж не тот… И в итоге вообще всего лишаются. Грустно все это, но довольно логично. Конечно, всем хочется туда, где блеск и разврат — это нормальное и естественное желание любого молодого организма. И не только молодого… И еще скажи мне, что это не так!

— Аскетизм нынче не в почете, — вместо Тани сказал Монин. — Содом и Гоморра как субъект пропаганды, что еще говорить?

— Ты еще план Даллеса вспомни, — сказал я.

— К черту Даллеса, — произнесла Таня. — Надо думать о том, как найти Геннадия… И как это сделать максимально безопасно. Я, наверное, пойду с тобой… Не наверное, а точно.

— Ты с ума сошла, — искренне сказал я. — Тогда мы точно «спалимся».

Татьяну переубедить трудно. Но можно. Или нет, надо так сказать: Татьяну переубедить можно. Но сделать это очень, очень трудно. Я это смог сделать… Словом, где-то в час ночи после короткого и не очень спокойного сна я был готов к рейду. Вооружился я только универсальными пассатижами (китайского производства), маленьким светодиодным фонариком (того же производства) и зажигалкой (сами уже догадались, да?) И добрым складным ножом, но уже отечественным (вероятно). Все документы, какие у меня были, я оставил на хранение Тане — чем черт не шутит? Попадаться в чьи-нибудь лапы я не собирался, но в случае чего, наличие документов меня вряд ли спасло бы, а лишиться «бумажек», без которых и пешком-то не уйти далеко, не говоря уж о том, чтобы вести машину, мне не хотелось даже теоретически. Из вещей «общего пользования» я прихватил еще пачку сигарет.

— А вдруг тебя схватят? — с тревогой спросила Таня.

Могла бы и промолчать, конечно…

— Ну и что? — спросил я прямо как д'Артаньян. — Вы же вытащите меня, верно?

— Удачи, — сказал Аркадий.

— I'll be back, — процитировал я уже совсем другого персонажа.

Мы с Таней обнялись (как же без этого?), и я без лишних слов ушел в кромешную тьму, ориентируясь только на два красных огонька на верхушке ветряка, на пять-шесть белых огоньков внизу под ним, да на тихий гул дизеля.

Где тут можно искать человека, который прячется от цивилизации и которого нам не хотят показывать? Вот ведь еще вопрос — а точно ли он здесь? Может, внезапно собрался и уехал куда глаза глядят? А Алтай большой… Хочешь — спрячься в Монголии — там в наши дни границу было бы кому охранять… Хочешь — езжай на Аю и тусуйся с кришнаитами. Никто тебя там среди оголтелых туристов искать не будет… И еще — мы ведь думали об этом не раз — что делать, если Геннадий не будет безумно раз встрече с кем-то из нас и поведет себя как-то иначе, чем это пристало «ботану»? Жизнь-то его слегка обтерла, мало ли, каким он стал сейчас? Как говорится, глупо искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет, но еще глупее искать в такой же комнате ядовитую змею, особенно если она там есть…

Ноги постоянно цеплялись за угловатые камни — словно бы их кто-то специально накидал прямо на моем пути. А может, камни по ночам сами выкапываются из-под земли и ползут по ее поверхности причудливым зигзагом; кто знает, что творится у меня прямо под ногами, когда не видно ни зги, а фонарик включать нельзя ни в коем случае…

На фоне усыпанного звездами ночного неба опора ветряка казалась высотой с хорошую городскую телебашню; сооружение выглядело немного зловещим. Многочисленные угловатые лопасти замерли в ожидании ветра. «Ноги» ветряка, по-инженерному называемые «поясами», были огорожены высоким и плотным забором, правда, заметно покосившимся. Гудение дизеля доносилось из-за этого же забора, но пока я шел к деревне, генератор остановили, и над долиной повисли мертвая тишина и чернильная тьма. Приближаться к электростанции не было особой необходимости, и я пошел по направлению к полю, где под июльским ночным небом призрачно серебрились наполненные водой арыки.

Со стороны деревни пахло навозом животных… И, возможно, людскими нечистотами. К кромке поля примыкали несколько длинных сооружений, может, коровники. Может, бараки…

До меня донесся собачий брех. Вот черт! Про лучших друзей человека я ведь совсем забыл! Наивно было бы полагать, что китайцы тут обходятся без собак. Имея в соседях практически подневольных батраков, которые вряд ли испытывают к эксплуататорам нежные чувства, наверняка есть необходимость в верноподданных сторожах… Которых в случае чего и на ужин подать можно, если вдруг не окажется вариантов…

Две-три собаки, затеявшие ночной концерт, прекратили гавкать через пару минут, когда одна из них вдруг тихонько взвизгнула и заткнулась — наверное, хозяину надоело слушать бестолковый лай, и он угостил животное тумаком. Над деревней вновь воцарилась тишина. Я осторожно пробрался ближе к постройкам. Справа точно находился коровник. Слева…

Со стороны длинного дома скрипнула невидимая дверь, и наружу кто-то выволокся. Послышался зевок, надсадный кашель, перешедший в звуки, предательски выдающие серьезный метеоризм. Едва заметный на фоне темной стены силуэт слегка расставил ноги и принялся справлять малую нужду, судя по всему, прямо на тропинке. Еще раз выдал серию разнообразных звуков и отправился обратно в дом. Хлопнула та же дверь, скрывая обитателя барака в недрах жилища.

Нет, как хотите, но я не мог поверить, что образованный человек, аспирант-историк, который мог стать кандидатом наук, будет ночевать в подобном хлеву. Я бы на его месте лучше бы в правое сооружение отправился — к настоящей скотине. Хотя… кто знает, что с людьми в наше время могут делать? Та же «магия» по методу Кроули, наркотики, насилие… Но если так, то окажется ли Геннадий нам полезным после подобной обработки?

И все же — куда тогда идти? Шляться по дворам деревни, рискуя нарваться на крупного волкодава и его узкоглазого (впрочем, разрез глаз тут не главное) хозяина?

Можно было, конечно, пошнырять вокруг «ратуши» с крышей в форме соплеменной пагоды, но это я в любом случае собирался сделать. А пока я думал немного подождать и чего-нибудь все же дождаться. И дождался.

Из барака выползли сразу двое. Они тоже справили нужду в непосредственной близости от тропинки, ведущей к полю, затем уселись не то на бревно, не то на низкую лавочку у стены сооружения. Вспыхнула зажженная спичка, один из сидящих с шумом прикурил и затянулся. Натужно закашлялся — ну это уж как водится. Курить надо бросать, — в очередной раз шевельнулась вялая мысль.

— Давай в «цыганка» по две затяжки, — предложил второй.

Первый безмолвно согласился. Пара мужичков за минуту расправилась с сигаретой (а может, вообще с окурком), и один из них сказал с философским спокойствием:

— Хорошо… Но мало.

— Пошли спать, Мороз… Ты-то прохалявил вчера полдня, а я вкалывал как папа Карло за двоих…

— Но зато меня поймали и плетей всыпали, — произнес тот, кого назвали Морозом. — Теперь спина и жопа болят, сил нет… Какое спать… Леха-то барнаульский свалил… Так и не поймали, и сам не вернулся… Лафа ему сейчас, наверное…

— Если добрался куда. Может, и лафа. Че зимой-то с ним будет? Ни кола, ни двора, — скептически отозвался Воха. — Сдохнет где-нибудь на теплотрассе… Где бы еще закурить найти?

Тут и решил нарисоваться я.

— Здорово, мужики, — произнес я, выходя из темноты.

Лиц этих мужиков я не видел. Они не видели и моего. Но сразу поняли, что к ним подошел чужак.

— Здоровее видали, — выдал Воха традиционное приветствие.

— Ты чьих будешь? — выпоротый плетьми Мороз произнес еще одну бессмертную фразу.

— Своих собственных… — ответил я. — Закурим? — И, не дожидаясь ответа, протянул батракам по сигаретке.

— Ух ты… — почти хором произнесли мужички, выхватили сигареты и зажали их своими наверняка нездоровыми ртами. С треском вспыхнула спичка, освещая обросшие, морщинистые и рано постаревшие физиономии. Воха откусил и выплюнул фильтр. «Так лучше», — сообщил он.

Я прикурил, отвернувшись, потом присел на корточки рядом. Мы курили, одинаково держа сигареты — прятали огоньки в кулаке. Так курят подростки, некоторые уголовники и (подумал я вдруг) плохие разведчики…

— Мороз, это ты хотел сегодня свалить? — спросил я.

— А, так это ты приезжал?.. Думал, вы уехали… Да, валить надо отсюда.

— Куда ты свалишь-то? — спросил Воха. — У тебя ж как у Лехи с Барнаула ни черта нет…

— Давно тут? — спросил я.

— Я — третий год, — сказал Воха. — А Мороз еще и двух месяцев не проторчал, а уже валить думает… Того не понимает, что свалит, а все равно рано или поздно поймают и отправят еще куда-нибудь… На урановый рудник, например…

Мы разговорились. Я облегчил пачку еще на пару сигарет, и узнал кое-что об истории этих двух батраков, а по сути — современных крепостных, если не сказать — рабов.

Воха, он же Владимир, был родом из Красноярского края. Образования — ноль, за плечами только армия и курсы бульдозеристов. Жил в таком поселке, где тоже считалось, что если не сидел, то вроде как школу жизни и не проходил даже. Сидеть не хотелось. Отвечать на вопросы типа «все пьют, почему ты не пьешь?» — тоже. Уехал в Красноярск, устроился на работу, снял жилье, нашел хорошую вахту. Поначалу хорошую. Потом — как водится: хозяин вошел во вкус красивой жизни, стал урезать зарплату, ввел гибкую систему штрафов, сократил период отдыха между вахтами и отменил компенсацию цены билета на проезд к месту работы. Хоть увольняйся. Дома — куча непогашенных кредитов и растущая стоимость аренды. Распробовал спиртное — втянулся. Нашел работу в городе, переехал из квартиры в комнату. Сожительница, как водится, вынесла мозг, назвала неудачником и вынудила расстаться. Потребление алкоголя резко увеличилось. Новый хозяин, будучи человеком прагматичным, набрал на работу таджиков и уволил русских. Владимир, к этому моменту окончательно превратившийся в Воху, даже и не заметил, как запился окончательно, и что у него просто-напросто нет денег. Вообще. Решил вернуться в родной поселок, как это ни было противно и стыдно. Приехал: родители умерли, брат продал дом совершенно незнакомым людям, а сам отхватил срок по пьяному делу. Работы не было. Оказался среди бродяг. После очередной зачистки города от бомжей очнулся, когда его куда-то везли в цельнометаллическом фургоне среди десятка таких же как он, похмельных оборванцев. Привезли сюда, в деревню Вранки. Дали лопату, показали нары и сказали, что будут кормить хорошо. Не соврали. Но ни капли алкоголя (это, видимо, и к лучшему) и никаких денег на руки. Документы давно потерял (а может, украли или отобрали). Перспективы понятны, но лучшего все равно уже не найти.

Мороз был просто Мороз из Омска. Образование — среднее. Техникум электронной промышленности. Армия. После армии — как водится: гулянки, пьянки, девочки. Мучительные воспоминания по утрам: почему разбита морда и ободраны костяшки пальцев? Получил условный срок. Увольнение с работы со стажем три месяца. Даже не за судимость, а просто завод приказал долго жить. С судимостью и без опыта никуда не брали. Собрал все деньги, какие есть, мотанул в Китай. Игрушки и тряпки. Дело пошло. Мучительные воспоминания по утрам: каким образом эта женщина оказалась рядом в постели и вообще, кто она такая? Открыл два киоска. Собрал еще денег, мотанул в Эмираты. Электроника «Кенвуд», «Техникс» и «Пионер». Дело пошло. Мучительных воспоминаний по утрам уже не было — не до того стало, да и женился. Открыл магазин. Собрал еще денег… Тут — очередной кризис, внезапно введенные новые таможенные правила и повышенные налоги. Закрыл магазин. Собрал все деньги, какие есть, мотанул в Японию за автомобилями. Пока паром с «тойотами» и «хондами» шел по морю, Россия ввела заградительные пошлины. Волосы стали седыми за два дня — тогда его и прозвали «Морозом». Жена, как водится, вынесла мозг, назвала неудачником и подала на развод. Выкручивался с долгами как мог. В итоге получил срок, уже не условный, ладно хоть небольшой. Кличка «Мороз» в зоне пристыла намертво. Вышел с чистой совестью и пустыми карманами. Имущества — никакого. Жилья — никакого. Из опыта работы — только неудачный бизнес. Две судимости. О честной работе не могло быть и речи, разве только за еду. Сколотил бригаду сельскохозяйственных рабочих. Был жестоко «кинут» нанимателем, которому после беседы недолго думая выпустил кишки. Скрылся среди бродяг. При очередной зачистке города от бомжей был «распределен» сюда, во Вранки. Дали лопату, показали нары и сказали, что будут кормить хорошо. Соврали — кормят много, но невкусно и однообразно. Ни капли алкоголя (да и нафиг не надо) и никаких денег на руки. Документов давно никаких нет. Перспективы не устраивают — лучше уж на большую дорогу. Дважды пытался уйти, оба раза ловили, возвращали обратно и пороли. Как минимум трем обитателям деревни придется лишиться кишок, но просто время еще не пришло…

Сидел я рядом на корточках, поддакивал, кивал головой, а про себя думал — это надо же, а ведь я иногда думаю, что это мне не везет в жизни… Тут историй таких вокруг, надо думать — вагон и маленькая тележка. А я все иногда думаю: куда исчезают «неудачники»? Почему в девяностые от бомжей на вокзалах было не протолкнуться, а сейчас — где они? Меньше их не должно ведь становиться…

— Слушай, Мороз, — сказал я. — Раз твой товарищ хочет тут остаться, пусть остается…

— Да не хочу я… — проскрипел Воха. — Просто везде одно и то же…

— Я понял… Так вот, а тебя, если хочешь, до Маймы я могу увезти. Там уже твое дело, куда дальше.

— До Маймы… Это хорошо. До Барнаула было бы лучше, конечно…

— Мне вряд ли понадобится ехать в Барнаул. До Бийска разве что.

— До Бийска — совсем хорошо. Не задаром же?

Мороз был понимающим человеком.

— Я ищу вот этого человека, — сказал я и протянул мужичкам фото. Чиркнула спичка.

— Первый раз вижу, — разочарованно сказал Мороз.

— Дай-ка… — Воха взял снимок, так и сяк покрутил его, прикрыл согнутыми пальцами аспирантскую бородку…

— Да это же этот… Медитатор…

— Кто? — не понял я.

— Сидит часами медитирует у Чжэна во флигеле. Там он живет уже черт знает сколько… Ну ты же его видел, Морозяка!

— Не помню, может и видел…

— Только он бороду сбрил, — добавил Воха. — Белобрысый такой, сутулый.

— Давно он здесь? — спросил я. — Как тут оказался?

— По зиме приехал с молодым парнем каким-то. Костя Дюгонь сразу было подлез — куда типа новенького определим — в коровник, наверное? Дак ему Чжэн сказал не лезть не в свое дело. Потом скрылись, что-то перетирали, а после этого вроде как видели — прижился белобрысый у Чжэна. Живет во флигеле, индийские тантры-мантры на майфуне слушает, дрова во дворе рубит. В общем, я так думаю, что он тоже где-то накосячил, и его тут прячут, только он не та птица, чтоб к нам на кильдым отправлять…

Несмотря на то, что информация шла от словоохотливого Вохи, Мороз вклинился в разговор и напомнил, что я вроде как обещал его увезти с собой подальше от злобных китайцев, которые заставляют убирать навоз, окучивать картошку, а самое главное — дерут плетьми.

— Я еще подымусь, — уверенно говорил Мороз. — У меня опять будут деньги, много денег… Я эту деревню танком пройду. С огнеметами.

Что было делать? Опасного типа теперь просто так со счетов не скинуть, а может, он пригодится? Я сказал:

— Пошли, заберем с собой вашего «медитатора». Все вместе и уедем.

— Во как? — слегка даже закручинился Воха. — Прямо сейчас?

— А что? — спросил Мороз. — Хотя бы и прямо сейчас. Выкурим еще по сигаретке и пойдем.

Решительный мужичок… И расчетливый. Все ж бизнесами занимался. А то, что неудачи были — так это ведь не потому что сглупил, а потому что правила игры поменяли без предупреждения. Как это у нас принято.

Теперь он затеял еще одну игру. И я почему-то посочувствовал китайцам, которым когда-нибудь придется втянуться в нее… Не прошло и получаса, а мы уже тихо шли по тихим неосвещенным проулкам. Мороз плохо знал деревню, но представлял примерно, где находится центр. Это знал и я, но вдвоем шагать нам было проще. И быстрее. Воха идти с нами отказался, но я сильно не расстраивался по этому поводу.

«Ратуша» все же была освещена. Над крыльцом висели две тусклых красных лампочки, выхватывая из темноты дверной проем. Ртутный фонарь на столбе действительно не работал, в противном случае я бы увидел его свет еще со стороны нашей стоянки, где прятался мой экипаж. Впрочем, двести двадцать вольт в деревне наверняка были только при ветре или работающем дизеле…

Окна флигеля были черны, как и все другие окна в здешних домах. Ночь была не такой уж темной, да и закончиться она должна уже вот-вот, мне казалось, что с каждой минутой становится все светлее. Надо поторапливаться…

— Смотри, дверь, — шепнул Мороз, показывая пальцем на торец флигеля, выходящий во внутренний дворик «ратуши». — Этот мужик наверняка через нее выходит.

Во дворик через забор (хотя бы и низенький) лезть было боязно — а ну как кинется псина?

— Лезь, — сказал я Морозу.

— А че это я?

— А то, — сказал я. — Если меня слотошат, то ты точно никуда не уедешь. А если слотошат тебя, то в худшем случае просто выпорют еще раз.

Мороз матюкнулся — видно, он понимал, что я прав. Он не стал больше спорить, а сравнительно ловко преодолел препятствие, с шумом подскочил к двери и внятно позвал меня:

— Давай сюда, тут незаперто.

Если бы во дворе была собака, Мороз уже наверняка бы лишился существенной части штанов, а может, и задницы. Но во дворе было тихо. Я последовал за своим стихийным сообщником, и мы через пару секунд пробрались внутрь флигеля. Я рискнул зажечь фонарик.

Комната, в которой мы оказались, была самой что ни на есть обыкновенной комнатой. Свет диода мало что проявлял в этой темноте, но стол, пару стульев и кровать я сумел хорошо разглядеть. На кровати кто-то лежал и сладко похрапывал — и то дело: три часа ночи, как-никак.

Я приблизился к спящему и осветил его физиономию — безбородый блондин, довольно молодой, наверное, это и есть Гена Ратаев, историк-археолог и Татьянин дальний родственник…

— Гена, — тихо позвал я. — Гена, проснись. Разговор есть.

Блондин всхрапнул и заморгал, попытался заслониться ладонью от света фонарика.

— Кто тут? — спросил он хриплым со сна голосом. — Чего надо?

Поневоле задумаешься, «чего надо»…

— Привет тебе от Тани Черепановой, — сказал я.

— От кого? — не сразу даже и понял лежащий.

— Ты должен знать. Это твоя двоюродная сестра.

— А… Понял… А ты кто такой?

Тоже подумать надо, как ответить на этот простой вопрос.

— Я — тот человек, у которого проблемы из-за твоих научных работ, — сказал я довольно определенно. Вряд ли Ратаев меня не понял.

Несколько секунд он молчал.

— Чего ты хочешь?

— Знать, где спрятан известный тебе артефакт.

Геннадий негромко захихикал. Признаться, не ожидал такой реакции.

— Чего смешного я сказал?

— На самом деле ничего. Просто ты уже далеко не первый, кто задает мне этот вопрос… Ответ будет прежний — не знаю… Кстати, а откуда Танька узнала, что я нахожусь здесь?

— Это не она. Это я узнал.

— Интересно, это как?

— Долго объяснять…

Ситуация становилась идиотской. Я нашел человека, которого искал не только я сам, но и мои «благожелатели», и вот теперь нашел его и не знаю, что делать… Тут еще и Мороз добавил:

— Так, ну ладно. Валить-то надо отсюда.

— Одевайся, — сказал я Геннадию. Я чувствовал странную скуку, если не сказать — легкую депрессию. Я просто не представлял себе, что я делаю и зачем. Словно меня что-то двигало извне.

— С какого это перепугу? Мне и здесь неплохо.

— Что значит с какого? Тут неподалеку Татьяна нас ждет… Мама твоя с ума сходит, не знает, жив ты или нет.

Я чувствовал, что говорю что-то не то, но что должен был говорить, представлял плохо.

— С матушкой мне встречаться совсем не хочется, — заявил Геннадий. — Она не за меня беспокоится, а из-за себя страдает… Татьяна мне вообще не интересна… Слушай, иди отсюда, а? Я не случайно забрался в эту глушь, потому что вы все мне надоели…

Вместо «мне надоели» этот интеллигентный человек произнес несколько иные слова, произнес без запинки, и не понять их смысл было невозможно. Учитывая, что именно являлось предметом интереса для многих знакомых Геннадия, я его хорошо понимал.

— Помоги нам найти эту штуку, — настаивал я. — Мы уже близко к ней. И знаем, что она где-то рядом.

— Вы ее не найдете. Со мной или без меня — неважно. Ее уже искали здесь… И без толку.

— Кто?

Геннадий уже не лежал. Он сидел на кровати и, по всей видимости, был готов к активным действиям. В случае чего. При свете фонарика мне было видно, что археолог находится в неплохой физической форме — подтянут, жилист и мускулист. Не рохля рыхлая — жизнь в бегах заставила, видимо, напружиниться. Еще немного, и поднимет тревогу. В любом случае — не бить же его по голове, не тащить на себе к автобусу…

— Тебе еще от одного человека привет. От Аркадия Монина, — сказал я. Евангелист посоветовал мне назвать его имя и внешность только в том случае, если Геннадий наотрез откажется куда-либо идти со мной.

— Я не знаю такого…

— Высокий, чернявый. Без правой руки. Не знаешь такого?

— Без руки, говоришь?! Вот как? Он сказал, что его так зовут, да?

— Именно…

— Ну, понятно… Значит, он прячется. Знаю я его, конечно.

— А кто он?

— Долго рассказывать… В общем, то, о чем мы с тобой говорим, искали уже давно и безуспешно. Думаю, ты уже и это знаешь. И я это искал, и другие искали… Знаешь, как? Довели вот этого человека до ручки — били его и пытали больше недели, чтобы он дал отрубить себе правую руку. И с помощью этой руки начали поиски — якобы она их вела как навигатор…

— «Рука славы», — пробормотал Мороз. Кажется, ему стало интересно.

— Вроде того, — сказал Геннадий.

— Насколько я слышал, эта штука употребляется для проникновения в помещения. Якобы позволяет открывать двери, делает взломщика невидимым и усыпляет хозяев.

— Точно. А еще ведет себя как лоза при поиске кладов. Только тут есть одна тонкость — руку надо взять у человека, который с ней расстанется добровольно. По-другому, считается, не получится. Правда, тогда у них тоже не получилось…

— Ты знаешь, как звали этих людей?

— Нет, — сказал Геннадий.

Я подумал, что он врет.

— Где ты его встречал, если не секрет?

Геннадий оживился, похоже, личность Монина его сильно интересовала.

— Да в нескольких километрах отсюда… Вместе с Татьяной. Ждет нас с нетерпением…

— Не может быть… Каким образом вы пересеклись? Да и кто ты такой вообще?

— Слишком много вопросов, — сказал я. — Хочешь узнать, пошли с нами…

Геннадий, кажется, уже был готов сорваться, но что-то еще не давало ему покоя.

— Ладно. Но как твое имя?

— Андрей Маскаев. — Я по-прежнему был настроен говорить правду. До тех пор, пока это мне не вредило.

— А Татьяну ты откуда знаешь?

— Она моя жена, — сказал я. — Уже больше десяти лет.

— Вот как?.. А с Эльвирой ты не знаком, случайно?

Тут нужно было соблюдать осторожность, но я решил ответить как есть:

— Да, знаком, и даже встречался несколько раз…

— Ну, и?

— И ничего. Она не знает, где сейчас я, и что делаю, если ты об этом.

Кажется, Ратаева это устроило.

— А это кто? — Показал он на Мороза, вставая с кровати и протягивая руку к джинсам.

— Это наш проводник, — сказал я, не вдаваясь в подробности.

— Э, нет, — просек ситуацию Ратаев. — Он же из бараков. Пусть идет обратно, зачем он нам?

Вообще-то резонно. По крайней мере, теперь. Я попытался быстро сообразить, как бы отправить «проводника» туда, откуда он взялся, но сам Мороз считал, что так делать не надо.

— Мы уходим вместе, — сказал он. — Вы решайте свои дела, они меня не касаются. Но до Бийска я еду с вами.

Геннадий промолчал и принялся одеваться. Я тоже решил, что нет смысла развивать эту бесполезную дискуссию. Тем более что вторжение во флигель произошло без лишнего шума, и меня это радовало.

— Как он? — спрашивал Ратаев, одеваясь.

— В каком смысли? — спросил я.

— Ну, что он рассказывает?

— Да ничего. Угрюмый он человек… Да и здоровье не очень.

— Это точно. Тогда ему, конечно, жестоко досталось…

Я поежился, представив себе, что пришлось перенести Монину. Черт, это до какого же состояния надо довести человека, чтобы он сам сказал — хрен с вами, рубите руку!? Будешь тут угрюмым…

— Что ж он сам сюда не пошел?

— Куда ему? Он не доползет сюда ночью. Потом, мы же днем приезжали… А никакой уверенности в том, что мы найдем тебя, у нас не было.

— Да, это в его теперешнем стиле…

Судя по всему, Ратаев неплохо знал нашего угрюмого калеку.

… В предрассветных сумерках навстречу нам вышли две призрачные фигуры. Алтаец и китаец. Какого черта, интересно, они шляются по деревне в то время, когда все добрые люди должны спать?!

— Эй, это что тут за дела такие? — Константин Дюгонь зажег фонарик и выругался: — Ништо себе компания!

— Костя! — подал голос Геннадий. — Этот человек приехал от моих друзей. Мне надо уйти с ним. Все в порядке.

— Ну ты знаешь, что делаешь, да? Чжэн в курсе?

— Нет, пусть спит. Я ему завтра позвоню.

— Вот тоже на мою голову… — Дюгонь некоторое время светил фонариком мне в лицо, потом сказал: — Ладно, валите оба. Только вот этот… — свет фонаря упал на физиономию Мороза, — останется здесь… Ясно?.. Сам пойдешь или тебе помочь?

Мороз с воем бросился на Дюгоня. Схватил его за горло, повалил, начал душить. Китаец в камуфляже гортанно заорал, кинулся на помощь Константину, принялся отдирать пальцы «батрака» от шеи потомка рыцарей.

Мы с Геннадием решили сохранять нейтралитет. Это была не наша разборка. Помогать Дюгоню было глупо. Морозу — и говорить нечего. И вообще, как мне казалось, события развивались в правильном направлении. Китаец нанес Морозу несколько сокрушительных ударов в область затылка, Мороз отцепился от Дюгоня, извернулся и изо всех сил пнул китайца в пах. Азиат ловко увернулся от коварного ботинка, но пока справлялся с потерей равновесия, Мороз вскочил и рванул через ближайший забор. Китаец сделал движение, словно намереваясь кинуться за ним, но быстро понял, что это бессмысленно.

Дюгонь, грязно матерясь, поднимался с земли и отряхивал штаны.

— Как чувствовал, что ты мне тут устроишь кордебалет, — прорычал он, обращаясь ко мне.

— Ты же мне соврал, что не знаешь про Геннадия, — пожал я плечами.

— Меня предупреждали, что его могут искать всякие проходимцы, — сказал Дюгонь. — Походу ты все-таки один из них… Слышь, Гена, а ты этому позвонил… Как его… Который тебя сюда привез?

— Нет… Ночь же. Спит, наверное, — растерянно ответил Ратаев.

— Ну ты и ботан, — с чувством произнес Константин. — Звони ему прямо сейчас.

— Так он же с одноруким приехал, — сказал Геннадий.

— Одонолуки? — заговорил вдруг китаец. — Бил чеовек в машине без она лука.

— Ну, вот… — уверенно сказал Геннадий, но за телефоном все же полез.

Обстановка стала накаляться. Я не знал, кому он собирается звонить, и о чем пойдет разговор, но почему-то готов был предположить, что Геннадию скажут ни с кем не ходить, разобраться в моей личности как следует, а лучше всего — сдать китайцам в утиль.

— Нет сигнала, — разочарованно сказал Ратаев, глядя на дисплей аппарата.

— Тут это бывает, — произнес Дюгонь. — Обычно за пять-семь минут восстанавливается.

Он сумел бросить зерно сомнения в мозг археолога. Геннадий теребил мобильник, и мне трудно было подгонять молодого человека. Моя торопливость могла вызвать еще больше подозрений. Но что было делать?

— Хей! — вдруг воскликнул китаец. И, добавив на своем языке энергичную фразу, показал пальцем в сторону ветряка. «Ноги» опоры снизу были окрашены в оранжево-красный цвет, я почти сразу понял, что там что-то горит.

Но это поняли и остальные. Дюгонь заревел белугой. Из его отрывистых выкриков можно было догадаться: он был уверен, что электростанцию подпалил сбежавший батрак. А что в этом, собственно, удивительного? Еще в пятом классе средней школы нашему поколению внушали, что рабский труд невыгоден, ибо раб всегда вредитель хозяину. Почти в такой же степени, как наемный менеджер по продажам своему работодателю.

— Ну нам-то что с этого? — задал я вопрос, обращаясь к Геннадию. — Пошли? Там твой однорукий товарищ уже беспокоится.

Ратаев колебался, как та прослойка, о которой нам тоже рассказывали в школе. Тем временем у китайца на поясе ожила рация, он поднял аппарат к уху, о чем-то заговорил. Дюгонь понял, о чем, обратился к камуфляжнику на китайском, а потом и ко мне:

— Пойдемте-ка с нами. Не нравится мне все это.

А тут и у китайца, как выяснилось, не только рация в наличии, но и пистолетик.

Идти куда-либо, кроме стоянки моей машины, мне идти не хотелось, но я сделал вид, что ничего не боюсь.

— Ну, пошли.

И мы быстро двинулись по дорожке, освещаемой фонарями, в сторону пожара. Кое-где из калиток высовывались местные жители — в темноте было трудно различить не только их разрез глаз, но и пол.

Под ветряком действительно горела генераторная. Рядом суетилось несколько человек, в пляшущем свете фонарей было видно — сплошь узкоглазых. Под их ногами валялись опростанные огнетушители. Небольшую толпу осветили фары «паджеро» — к месту происшествия подкатил сам Чжэн. Хозяин на неплохом русском языке высказал все, что думает о Дюгоне, а потом принялся орать по-китайски. Суматоха, в общем, продолжалась, про нас с Геннадием, похоже, забыли… Мы переглянулись и понемногу, шаг за шагом, принялись отходить в темноту, подальше от стихающего пожара. Наступил момент, когда стало возможно развернуться и пойти хорошим прогулочным шагом прочь… И тут раздался голос:

— Эге, про меня-то не забывайте!

Из темноты вышел Мороз: от него ощутимо несло соляркой. Спрашивать, не он ли поджег электростанцию, было глупо, я только сказал:

— Быстро идем с нами!

И меньше чем через минуту мы покинули странную деревню.