Глава 18
Наконец-то за золотом!

Отправляясь в путь, Хотен остро чувствовал опасность всего предстоящего ему предприятия. Конечно же, он предпочел бы и на сей раз ехать под защитой посольского значка и обычаев, охраняющих неприкосновенность посла, и хотел бы иметь в маленькой своей дружине такого меткого лучника, как Анчутка, по его воле снова превратившегося в Абу Шахида Куздари. Обманный приказчик повешенного купца Саида, если до сих пор ничего не стряслось с ним в пути, проезжал сейчас темными Брынскими лесами, каждую минуту ожидая на дороге завала, а из-за сплошной стены векового леса – мужичков с кистенями, ребяток пострашнее былинного Соловья-разбойника.

Однако если Анчутка мог рассчитывать только на собственную бдительность да на верный лук, то Хотен ехал c Радко и его десятком, состоявшим, как водится, из копейщиков, лучников и самострельщика, к тому же и сам Радко в бою стоил пятерых. Прилепа, получившая полный боевой доспех, сулицу и саблю, правила повозкой с припасами, Хмырь – повозкой с лопатами и кирками. Их кони, в том числе заводные, трусили за повозками, так что в случае большой беды, если бы дружина напоролась на большое войско противника, можно было бы, бросив повозки, и ускакать. Однако на пути назад придется поместить повозки внутри цепочки дружинников и защищать повозку с золотом (если удастся его добыть, конечно) до последнего бойца.

Казалось бы, сделано было все для обеспечения тайны этого похода. О его конечной цели не знал никто, кроме Хотена, великого князя и отца митрополита Клима, а выехали задолго до света, через отворенные по особому приказу Изяслава Лядские ворота, притом Хотен был в шлеме с опущенным забралом, даже лопаты и кирки были закуплены через третьи руки и лично Хотеном тщательно завернуты в рогожу и обвязаны мочалом.

О безопасности же похода позаботился князь Изяслав. А если уж смотреть в самый корень, то его дядя князь Юрий Владимирович Долгорукий. Ведь Изяслав приказал Хотену выезжать только после того, как получил от своих лазутчиков верную ведомость, что Юрий собрал все свои дружины в Остерском Городке, что туда же направились его союзники – Владимир Давидович из Чернигова и Всеволод Ольгович из Новгорода-Северского, дикие половцы и – что было для Хотена особенно важно – к отцу привел свою дружину Ростислав Юрьевич из Переяславля. Последнее было важно потому, что именно в волости Ростислава Юрьевича и спрятан был клад. Еще существовала возможность наткнуться на запоздавшую к сбору орду диких половцев, однако на сей случай князь Изяслав приказал Хотену выдать себя за боярина Володимирки Галицкого, идущего посольством в Переяславль. Глядишь, и удалось бы обмануть степняков.

Дорога, и без того пустынная, не обеспокоила опасными встречами, матерый бор по краям колеи дышал мирным запахом хвои, и только на второй день пути от Киева ощутил Хотен словно бы неприязненный взгляд, уткнувшийся ему в спину. Это случилось, когда выехал он, во главе дружины, на распутье, будто древний хоробр Илья Муравленин – к тому вещему камню, где выбито было «Налево поедешь – убитым быти…» и прочее провещалось, что далее там поется. Здесь дорога из Киева разделялась на три таких же лесных, а вместо волшебного камня маячил на развилке передний дозорный, был то сегодня малорослый крепыш Мастяк.

– Или призабыл уже? – прогудел из-за спины Радко. – Левая дорога на Русотину, средняя через Альтское поле на Баруч, а правая идет на Переяславль.

– Прямо бери! – Хотен не только прокричал, но и шапкой махнул, показывая дозорному.

Постоял молодец, задерживая отряд, чтобы дозорный смог отъехать на нужное расстояние, и вдруг почувствовал беспокойство. Ведь второй дозорный, дружину сзади прикрывающий, не знает, что она остановилась, значит, должен был уже парень показаться из-за изгиба дороги. Хотен потянул за левый повод и наткнулся на тревожный взгляд Радко.

– Оставайся здесь, боярин! – гаркнул децкий и, махнув рукою самострельщику, опустил забрало шлема, развернул коня и скрылся за поворотом. Хотен помедлил немного, пожал плечами и, прихватив с собою Хмыря («Лук бери! Стрелу на лук!»), отправился вслед за Радко.

– Можно и мне, боярине? – запищала за спиной Прилепа.

– Давай за возом смотри! – Хотен приказал, не оборачиваясь.

За поворотом увидел Хотен Радко, который, спешившись, присматривался к стволам сосен и мелкой поросли рядом с заводным конем дозорного, мирно щипавшим траву на обочине. Самострельщик, верхом, прикрывал его со стороны дороги.

– Что приперся? – рявкнул Радко. – Хочешь, чтобы нас обоих подстрелили? Тогда давай!

– Забыл, видать, кто из нас емец, – Хотен ухмыльнулся, зная, что Радко этой ухмылки не увидит. – Быстро покажи, чего нашел, и возвращайся сам к дружине. Не упрямься, ради бога!

– На попоне мелкие капельки кровавые, и вот на кустах, – показал Радко. – Ранили стрелой издалека, подскакали, пока не опомнился, схватили, увезли.

– Спасибо. Езжай, Велесом-богом тебя прошу!

Топот Радкова гнедка Хотен слушал уже краем уха. Он склонился с седла, рассматривая следы. Да только – чего ж тут рассмотришь? Сперва дружина по молодой траве прошла, потом, уже после злодеев, Радков гнедок все затоптал, пока брызги крови его хозяин разглядывал. Хотен объехал самострельщика и все-таки проверил, не отпечатались ли там дальше на колеях неподкованные копыта: ведь в этом случае можно было бы предположить, что на дозорного напали половцы. Не нашлось таких следов.

– Да уж… – протянул мечник, поймал взгляд Хмыря и кивнул на осиротевшего заводного коня. – Забирай, да и поехали.

– А Иванко теперь как же? – ощерившись, спросил самострельщик.

– Ему теперь вряд ли поможешь, – скучно пояснил Хотен. – Иванко твой взят языком. Понял?

– Да уж чего хорошего, – прошипел дружинник, Чванец именем, как припомнилось Хотену. Любопытно, добрый ли воин, в версту ли покойному Луке? От самострельщика в разе внезапной стычки многое зависит…

Радко, уже в полном доспехе, нетерпеливо вертелся возле повозок.

– Ну, чего вынюхал?

– Одно могу сказать – не половцы! А будь большая дружина, напали бы на нас сразу. Шайка разбойничья, а в ней народу не больше, чем у нас.

– Хорошо, мы поскачем, попробуем отбить Иванка. Оставляю тебе Мастяка, вот его, Чванца – для охраны возов тебе хватит, еще Хмырь…

– Ладно, скачи! Хотя…

– А что ж мне еще делать? Не бросать же своего… А ты у нас умник, а раз ты умник, то ложись вот на телегу и думай, кто бы это мог на нас напасть.

– С богом, друг! – и постоял Хотен, прислушиваясь, как стихает за поворотом глухой стук копыт, потом повернулся к Хмырю. – Что стал столбом? Доспех мне, и сам облачайся!

Затем, буквально следуя совету Радко, улегся Хотен на лопаты, прикрытые рогожей. Железо к железу, надо же… А больше ничего умного и не пришло ему в голову, когда валялся на твердом, глаза уставив в полосу голубого неба над дорогой-просекой. Хлопотная выдалась ему в последние месяцы служба: вечно летишь, как на пожар, нет времени остановиться, подумать, принять обоснованное решение. Великий князь за тебя решает, и таким рубакам, как Радко, оно, быть может, и по нраву, что не нужно трудить голову… Впрочем, сейчас должно бы стать по нраву и ему, Хотену: ведь как только позволишь себе отвлечься от будних дел похода, так и вспоминается все это несусветное позорище…

– Эй, хозяин, что с тобою?

И увидел Хотен, как склонилось над ним узкое личико Прилепы, и глупую тревогу о себе прочитал в ее безобразно огромных глазах.

– Со мной – ничего.

– А стонал тогда зачем?

– Сон тяжкий приснился, Прилепа. Это хорошо, что ты уже в шлеме и в кольчуге. Однако знать тебе надобно, что дружинник засыпает, как только выдастся для того свободная минутка. Там на привале прикорнул, там подремал в седле, и за сутки набегает, что выспался человек.

– А не врешь?

– Стану я тебе врать, много чести…

– Нет, что заснул – не врешь?

Хотен отмахнулся от девчонки и снова закрыл глаза. Есть ему о чем подумать и кроме рогов, коими наградила его расторопная женушка. Вот об этом нападении на дозорного хотя бы, как Радко распорядился. А не на что обижаться, в походе децкий – главный…

Дружинники вернулись через час, не меньше. Радко был мрачен, как туча, остальные злы.

– Теперь твоя работа, емец! – пробурчал. – Эй, мужи, да расступитесь же вы, едри его в корень!

Дружинники, ответно матерясь, разъехались в стороны, и Хотен подошел к телу Иванка, перекинутому через седло. Попросил, чтобы помогли снять, положить на траву. Прилепа за спиною взвизгнула. Хотен быстро осмотрел покойника и еще больше нахмурился. Подозвал Радко, попросил его спешиться («Хоть ноги разомнешь»). Они отошли в сторону, сели на обочине.

– Где ты его нашел? – спросил Хотен.

– Прибили к сосне, там же, где и пытали.

– Прямо на дороге?

– Там полянка чуть в стороне. Отсюда далеченько.

– Чем был прибит?

– Его же сулицей. На древке имя вырезано. Что скажешь, друже?

– Да ты, Радко, небось, и сам все рассмотрел, – вздохнул мечник. – У них не было времени разводить костер, поэтому двое держали парня, третий по-простецки резал ножом, а главный змей, тот вопросы задавал. Иванко еще горячий, кровь не свернулась. Выходит, вы их чуть было не накрыли, Радко.

– Кто сии звери были, по-твоему?

– Я уже говорил, что не степняки? Да, копыта подкованы… И голову готов заложить, сие не дружинники Долгорукого князя или там черниговские. Ведь война закончится, будем вместе мировую пить. Брататься на княжеских свадьбах, на крестинах, или когда у кого из князей сына сажают на коня… Не может быть у них такой жесточи.

– Согласен, мечник. И не вспомню я в дружинах у князей-противников мужей, на такое с нами способных. Остается одно…

– Только одно, друже Радко, если то не черти из болота вылезли. Разбойники это. И еще скажу: дружинники взяли бы коней, оружие, доспех, ну, сняли бы шубу… еще шапку, если дорогая и не драная, однако не стали бы раздевать труп до рубахи…

– Живого скорее всего раздели, – вздохнул Радко. – Чтобы добычу не пачкать кровью. Поймать бы уродов…

– Я вот только одного не пойму: почему они заводного коня не забрали?

– Сие как раз и понятно… Конек тот у Иванка норовистый, он сразу ускакал, чужим не дался. А когда они хозяина увезли, вернулся на место, откуда убежал. Что еще скажешь?

– Последнее скажу бесспорное слово, а дальше только догадки. А бесспорно для меня, что бедный Иванко и не мог им никакой тайны открыть, потому что и не знал ничего. Разве только догадывался, что едем клад выкапывать…

– Об этом все мои ребята догадались, – скривил Радко рот, спрятанный за седыми волосами. – Иначе зачем лопаты, зачем столько туману напускать было?

– Только вот куда именно мы едем, об этом знаю один я, – весомо заявил Хотен. – Даже великий князь не захотел узнать точное место. И еще только один человек на целом свете знает место клада. Это господин отец митрополит, однако он не осведомлен был, что мы за кладом выехали. Я, во всяком случае, ему не говорил. И не тот он человек, чтобы языком трепать, а его запись была сожжена мною лично. Разбойникам надо было меня ловить, не Иванка.

– Ну, тебя-то мы защитим, друже. Теперь поедем с большим бережением. Все в доспехе, а в дозорах по два мужа.

– А я в пути поговорю с людьми, авось, кто-нибудь припомнит мужичка, что возле дружины крутился, когда в дорогу собирались, или не в меру любопытного знакомца. И еще непонятно мне, как это Иванко к себе разбойников подпустил и нам не дал знать о них. Ты говорил, что его ударили стрелой издалека. Нет, ты ошибся, Радко, раны от стрелы на бедняге нет. Его оглушили сперва кистенем или булавой. Что за имя у него такое странное, откуда он родом?

– Волынец, из Владимира. Самострельщик наш, Чванец, его земляк и приятель, – и тут Радко мигнул значительно и проскрежетал шепотом, слышным, небось за версту: – Я понимаю, ты тайну блюдешь – и правильно… Скажи только, далеко ли нам еще?

Хотен наклонился к уху приятеля, прошептал:

– Не больше дня пути. Частью по бездорожью, правда, вдоль реки. Если придется просеки рубить для телег, то – еще сутки, ну, с прибавкою там.

Радко кивнул, соображая. Хотен спросил уже погромче:

– Ты эти места знаешь? Нас сейчас можно обогнать по боковым дорогам?

– Спросил бы лучше, каких мест я на Руси не знаю, – снова скривил рот Радко. – Тут нет никаких боковых дорог, только звериные тропинки, на коне ими не проехать.

– Я отчего спрашивал? Оттого, что нас преследуют разбойники. В открытом бою им с нами не справиться, и они могут рассчитывать только на одно свое привычное средство – на засаду. Забежать вперед злодеи не могут, ударить нам в спину мы им не позволим… Вот как бы ты поступил, Радко, будь ты на месте атамана разбойников?

Радко призадумался:

– Пожалуй, я проследил бы дружину до места, где лежит клад, позволил бы выкопать, а как уже назад повезут, устроил бы засаду – да готовые сокровища и отобрал бы, прямо с телегами.

– Значит, мы не должны им позволить нас проследить, а в Киев вернемся другой дорогой.

– Я знаю, как запутать наши следы, – заявил Радко. – Мы ведь на распутье. Прогоним телеги взад-вперед по всем трем дорогам, потом оставим их на той, которой поедем, а по всем трем от раздорожья погоняем своих коней, затаптывая колею. А потом поедем с телегами напереди, чтобы и в пути колею затаптывать.

– Хороший следопыт все едино определит, куда мы поехали, – усомнился Хотен. – Затаптывай не затаптывай…

Радко ухмыльнулся.

– Умник-то ты умник, а не догадался… Через час стемнеет уже. А в темноте и следопыт запутается. Мы же поедем через ночь – и к утру уж точно оторвемся. А сейчас станем пока табором, сварим кашу, да и Иванка похороним. Могилу выроем, вытешем крест.

Замялся Хотен, хотел было шапку на лоб сдвинуть и в голове почесать, да наткнулся на гладкое холодное железо. Проговорил, запинаясь:

– Ты все здорово, замечательно придумал, так и сделай. Распорядись прямо сейчас. Когда будем уверены, что оторвались, устроим дневку и отоспимся. Только вот тело Иванка мы возьмем с собою. Повезем на телеге Хмыря. Оно нам еще может пригодиться.

– И для чего же это нам пригодится труп? – горестно изумился Радко.

Тут вздохнул Хотен и снова склонился к волосатому уху приятеля.

– Клад-то заговоренный, – прошептал. – Не хотелось мне пугать тебя раньше времени, но его охраняют мертвецы. Четверо половцев с копьями, по одному с каждой стороны света. Скелеты, наверное, ибо немного на них за четверть-то века осталось мяса. Боюсь, головой твоего дружинника придется от сих сторожей откупаться.

Радко затейливо выматерился и дрожащей рукой перекрестился.

– Говорил ли я тебе, Хотен, что ты, по моему разумению, чересчур затейливо мыслишь? Давай, исхитряйся в волшебстве, но только не за счет бойцов моего десятка. Сначала мы похороним Иванка по-человечески, а потом уж продолжим путь.

И Хотену ничего не оставалось, как согласиться.