Глава 8. Человек, который бросал камни

– Так что ты мне скажешь? – спросила я у Фаины. Она, как и я, в этот момент тоже сидела на широком подоконнике на кухне с телефоном в руках. Эта привычка была у нас обеих с детства. В нашей квартире на Ленинском проспекте были большие окна с огромными подоконниками, и мы обе любили сидеть на них и рассматривать жизнь по другую сторону стеклянного аквариума. Смотреть, как расцветали и облетали деревья, как наполнялись машинами и к ночи опорожнялись ровные полосы шоссе, как менялся цвет неба в зависимости от времени суток. Эта привычка осталась на всю жизнь. Мы обе продолжали забираться на подоконники, притаскивая с собой телефоны, и болтать обо всем на свете, разглядывая мир – она с десятого этажа, я – с пятнадцатого. Даже когда Фая перебралась жить к своему идеальному парню, она не перестала сидеть на подоконнике, хотя черт его знает, как она туда помещалась – подоконники у Апреля узкие, не всякий цветочный горшок пристроишь-то. С моей пятой точкой я бы ни за что не влезла.

– Скажу – нехорошо все это. Возмутительно. Неужели Капелин вот так просто – взял и ушел? – переспросила Фая.

– Что ты все меня пытаешь, как инквизиция. Оставь ты Капелина в покое. Ушел и ушел. Дела вчерашние. Не хочет он со мной быть, что ж поделать. А я между тем тебя о книге спрашиваю, – разозлилась я, так как битые полчаса пересказывала ей содержание треклятой книги.

– А чего – книга? Что с ней не так? – переспросила она, взбесив меня окончательно.

– Что с тобой не так! Я тебе просто так о Капелине обмолвилась, нечаянно, я вообще не хотела о нем говорить. Только чтоб тебе фотки показать. Забудь даже имя его. Нет больше Германа Капелина, закрыли тему. Теперь только книги моих странных подруг за пятьсот!

– Да хрен бы с ней, с книгой, ты мне лучше объясни, зачем тогда он приходил? Фотографии отдать? Ага, конечно! Не приходят мужчины, чтобы фотографии просто вручить! – И Фая фыркнула в свойственной ей манере.

Я прикрыла глаза и глубоко вдохнула, досчитала до десяти. Говорят, помогает от стресса. Но только не с такой сестрой, как у меня.

– Я говорю тебе, книга хорошая, – сказала я, сделав вид, что предыдущего Файкиного комментария не услышала. – Ладно бы книга была дерьмо какое-нибудь или, к примеру, тягомотина. Но нет, я эту чертову книгу читала всю ночь. И утром. Я вообще не выспалась, ужас. Обалденная книга. Жутковатая, но интересная – не оторвешься.

– Чего ты от меня-то хочешь?

– Чего я хочу, блин? Почитай ее, Фая. Почитай и скажи мне, могла наша Майка такое написать? Потому что мне все больше кажется, что могла. Хотя и странно, книга такая, знаешь, немного как триллер, никакой веры в человечество в целом, но каждый отдельный персонаж – как родной. Сереже, между прочим, пришлось Вовку завтраком кормить и в садик везти, потому что я – слышишь ты меня или нет – читала. Про этого чертова киллера, если тебе интересно, о чем эта книга. Могла Майка написать книгу про киллера?

– Может быть, она сама – киллер? Или мы чего-нибудь не знаем про нашу Маечку? – ерничала Фая. – Но больше всего меня удивляет, я просто поверить не могу, что премию дали за книгу про киллера. Уж, кажется, каждая вторая книга на магазинных полках – про киллера.

– Не про простого киллера.

– А про какого? Золотого? Раскаявшегося, как Раскольников с топором? И какого черта Сережа все еще там, у тебя? Ты же вроде сказала, после майских он уедет.

– Ага, уедет он, как же.

– И ты удивляешься, что Гера взбесился? Пришел к любимой женщине, а у той по квартире муж разгуливает. Как у себя дома, честное слово! – Фая упорно возвращала меня к разговору, который я не желала продолжать.

– А кто тебе сказал, что Капелин был взбешен? Он был спокоен как удав. Я бы даже сказала, что нежен и сентиментален. Он вел себя как старый друг семьи, сволочь такая, – сорвалась я. – Фотографии принес, понимаешь. Убить бы его. Прям с помощью Майкиного киллера. Блин, прочитай книгу, Фаина. Эйнштейном тебя молю!

– Значит, ты сама считаешь, что книжка Майкина, или нет? – Фая откашлялась. – Подожди-ка, я чайку-кофейку хоть себе заварю. – И она ушла, бросив телефон не подоконнике.

– Я ничего не считаю, – пробормотала я в опустевшую трубку. – Собственно, именно поэтому и обратилась к тебе. Независимая экспертиза ты чертова. Алло, ты вернулась? – В ответ мне была тишина. Я слышала, как вдали гремела посуда.

– Ну чего? Молчишь? – спросила она, когда вернулась.

Я уже успела отключиться от разговора и листала страницы книги, выискивая места, от которых у меня вчера ночью буквально мурашки по коже бегали.

– Слушай, Фая! «…тяжелое, обмякшее тело врага все еще угадывалось под мостом. Он лежал, повернутый лицом к дороге, и его мертвые глаза следили, как я покидаю место преступления. Бездна вглядывалась в меня, рассматривая свою новую игрушку. Невидимые языки пламени уже начали корежить подошвы моих шнурованных ботинок, я погружался в ад. Интересно, все новорожденные убийцы чувствуют себя как я? Действительно ли жизнь больше никогда не будет прежней? Я поежился от холода и вдруг вспомнил, что забыл выключить обогреватель в спальне. Бездна поблекла и рассыпалась, как пепел от сожженного листка, и я даже подумал о том, чтобы вставить обратно батарейку в телефон и позвонить жене, спросить, все ли в порядке дома. Только после на меня обрушилась оглушительно простая мысль – я убил. Это не сон. Камень брошен. Никаких судей нет, если только я не один из них…»

Я замолчала и некоторое время просто шелестела страницами. Фая тихо дышала на другой стороне эфира. Потом она откашлялась.

– Так пишут только мужчины, – сказала она решительно. – Это не женский стиль.

– Интересное кино, а как ты это определила? По тому, что главный герой – мужчина?

– Хотя бы даже и поэтому. Если бы это писала женщина, то и убийца была бы женщина. Или бы убийца охотился на главную героиню. Или вообще книга была бы про кота. Наша Майка – она же совсем другая, она же – как одуванчик.

– Подуешь – и все осыплется, одна лысина останется? Что именно ты имеешь в виду? И почему ты злишься?

– Я не злюсь, просто… что, если ты права и Майка написала такую вот книгу. Про маньяка-супермена, спасающего нас от совершенно обычных людей… Боюсь, это только окончательно отвратит меня от мира.

– Это ничего страшного, у тебя и так с миром не слишком хорошие отношения. Почитай, Фая.

– Если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят, – пробормотала Фая. – Нехорошее у меня предчувствие. Не знаю. И потом, я же не смогу ничего сказать, даже если прочитаю. Как я вообще могу такое определять, я же не литератор и не эксперт ни в какой области. И что там дальше? Кого он убил? Кто это – его враг?

– Прочитай, – отрезала я. – Эта жестокость – она там даже оправдана. Не то чтобы с чисто человеческой точки зрения, но она нужна для сюжета. К примеру, ты читала другую книгу, как эта… про девушку, которая все чего-то там делала… – Я запнулась, пытаясь вспомнить название книги.

Файка фыркнула:

– По такому-то описанию я сразу пойму, о чем речь. Не знаю кто, не знаю что и не знаю где. Исчерпывающе!

– Длинные такие названия. Что-то про татуировку. Там тоже, собственно, про убийства было.

– «Девушка с татуировкой дракона», что ли? – спросила Фая, и я щелкнула пальцами. – Я не читала, но смотрела фильм. Мне, кстати, фильм совершенно не понравился. А тебе?

– Я не люблю его, – сказала я, прижимая нос к стеклу. Я пыталась разглядеть «Скорую помощь», мчавшуюся с визгом по дороге к соседнему дому.

– Кого ты не любишь? Германа? – переспросила сестра, и я буквально зашипела на нее, как кошка, которой наступили на хвост.

– Крейга! Дэниела Крейга я не люблю, хотя и должна признать, что он идеально подходил для этой роли в этом фильме. Но в данном случае книга была чем-то бесспорно большим по сравнению с фильмом. Я читала все три книги, если на то пошло. И могу сказать, что фильм неплохой, но он и в сравнение не идет с книгой. Потому что фильм, знаешь, про маньяка-убийцу, которого ловили-ловили и поймали. Такой «колобок» получился, от бабушки ушел, от дедушки тоже, а от Лисбет Саландер не ушел. Правда, она его есть не стала, залепила клюшкой для гольфа по башке. И все. Как говорится, хеппи-энд. А книга – так вообще про другое.

– И про что же, интересно?

– Про насилие в целом, про то, как много его в нашем мире и что оно вот тут, под ногами, перед нами и даже нами делается. По крайней мере, с нашего молчаливого согласия. Потому что никто не хочет связываться, никто не хочет рисковать, и все осторожненько проходят мимо, перешагивая через труп так, словно это лежачий полицейский.

– Эка тебя задело! – хмыкнула Фая. – Надо почитать… про Саландер.

– Почитай Майкины «камни», Фая. А то я с ума сойду переживать, что, может, я зря подругу обидела. Такие вещи ведь пишутся, знаешь, годами. Она сказала – пять лет. Майке нет и тридцати, она слишком молода для такого, разве я не права? Послевкусие от книги такое сложное, как от сухого красного.

– Сухое сухому рознь! – строго бросила сестра.

– Не кислятина. Помнишь, твой Апрель приносил нам бутылку. Как она называлась? Прямо отличное вино было, не то что я обычно пью из этих ужасных картонных коробок.

– В вине мы разбираемся, – рассмеялась Фая.

– Меня даже не отпустило до сих пор.

– От картонного вина?

– От ощущения этих страниц и от главного героя. Человека, который не только способен на все, но и решил, что у него нет выбора. Если человек может совершить преступление, он его обязательно сделает.

– Новая версия закона Мёрфи.

– Именно! Прямо в точку. Если человек рожден убийцей, он убьет, даже если у него нет для этого повода. Возьмет пистолет, придумает какой-нибудь повод, какую-нибудь свою версию «справедливости», пойдет и выстрелит в человека, который ему лично ничего не сделал, который его даже не знал и никак не пересекался, ни одного слова, ни одного жеста. Как убийца Джона Леннона.

– Ну, тот-то стрелял ради славы, – заметила Фая. – А зачем тебе, собственно, нужно знать точно, кто написал эту книгу? Ну узнаешь ты, и что? Автограф пойдешь брать?

– Пять лет жизни, Фая. Если бы у тебя украли пятилетний труд, что бы ты сделала?

– Я просто не способна столько лет подряд реально трудиться. Иногда я прихожу в офис и даже минуты не работаю. Читаю какие-нибудь статьи с умным видом. Я бы за пять лет уже забыла, с чего начинала.

– Тебе надо посмотреть, как Кукош принимал эту премию за книгу. Ох, не знаю, может, я и не права, но я уже ненавижу его в этой дурацкой расшитой рубахе, словно прямо со сцены он планирует дальше траву косить.

– Трава траве рознь.

– Фая! Что, если это не его книга?

– Возможно. Да, ты права, это возмутительно и предосудительно, ай-ай-ай. Но мы-то с тобой тут при чем? – спросила Фая, и я даже растерялась. – Я что, главный уполномоченный по вселенской справедливости в московском регионе? Может, мне пойти и взять обрез? В конце концов, никто же не умер.

– Меньше всего я ожидала услышать такое от тебя!

– Почему это? Что бы я ни сделала – ничего хорошего не выйдет.

– А может, выйдет?

– Допустим, Майка врет. Допустим, она придумала все про свои занятия с Кукошем и вообще все придумала. Тогда она просто опасна, и с нею не стоит связываться. Я уже имела дело с одной психованной бабой, поверь мне, это не так весело, как звучит, и влезать в это по доброй воле снова я не стану. А теперь допустим, что Майка не врет. Это значит, что Кукош украл книгу, и тогда он сделает все, чтобы защитить свою репутацию. Он опасен, богат и знаменит, и с ним лучше не связываться. Так или иначе, мы пострадаем. Ты пострадаешь больше всех, Лиза.

– Я-то тут при чем?

– Вот именно! – воскликнула Фая. – Ладно бы дело шло о твоей безопасности или твоей личной проблеме. Но нет, ты хочешь, чтобы я влезла в эту историю из чистого человеколюбия. Но ты меня с кем-то путаешь, с какими-нибудь героями Чехова, которые жалеют людей и любят вишневые сады. А я больше персонаж Агаты Кристи. У нее там хороших людей нет, там никто никого не жалеет и все врут друг другу. Потому-то ее книги так популярны.

– Герои Кристи просто реалистичны, они – живые люди.

– Значит, ты хочешь помогать людям? Сидеть с их котами, биться за их авторские права?

– Ничего я не хочу, – процедила я, бросая трубку – в прямом смысле. Я размахнулась и швырнула ее на пол. Больше всего меня бесил и возмущал тот факт, что Файка была права. Ну какое мне дело? У меня что, своих проблем мало?

В комнату заглянул Сережа.

– Что упало? – спросил он со спокойным лицом человека, живущего в полной гармонии с собой.

Это меня всегда восхищало в моем муже – способность принимать себя таким, какой он есть, без сомнений, без волнений и попыток что-то поменять. Только радость, только благодарность всевышнему за то, каким тот его, Сережу, создал. Кто угодно мог иметь вопросы к создателю. Бывшая жена наверняка нашла бы что сказать. Сережина мама была недовольна. Я, как бы ни пыталась скрыть этот факт от самой себя, устала до чертиков от его выкрутасов. Но сам Сережа был безмятежен и только немного волновался за то, что у меня упало с таким грохотом.

– Телефон, – сказала я. – Только он не упал. Я его кинула. И я не понимаю, какое тебе до этого дело.

– Да нет, просто странно, – удивился мой муж, но продолжать разговор не стал, пожал плечами и развернулся.

– Скажи, Сережа, почему ты еще здесь? – спросила я тихо, вкрадчиво, подбираясь к нему бесшумно, как кот, которого мы потеряли. – Почему ты не уехал?

– А к чему такая спешка? Разве мы мешаем друг другу? – ответил он, застыв в дверях. Только чуть повернул голову.

На Сереже были домашние серые тренировочные штаны, футболка с флагом и эмблемой благотворительного марафона. Да-да, он бегал марафоны. Сережа делал зарядку, любил себя. Разве не к этому мы, психологи, призываем всех? Сережа как пример идеального представителя человеческой расы – в этом было что-то противоестественное. Я пожалела, что кинула телефон на пол. Если бы он был сейчас у меня в руке, кинула бы его в Сережу.

– Разве то, что мы не мешаем друг другу, так уж важно? Твоя жена сказала тебе, что хочет развода. Что она больше тебе не жена, что вы отныне – чужие люди. Ты считаешь, это недостаточный повод, чтобы уйти? – ответила я вопросом на вопрос.

– Какая муха тебя укусила? – спросил Сережа по-прежнему возмутительно нежным, заботливым голосом. – Плохой день? Ты с кем-то поссорилась и решила отыграться на мне?

– А почему бы и нет?

– Да на здоровье, – широко улыбнулся он. – Лишь бы ты была счастлива.

– Нет, Сережа, ты не можешь так говорить. Если бы ты хотел, чтобы я была счастлива, то не стоял тут сейчас с видом терпеливого святого. Если бы ты хотел, чтобы я была счастлива, ты бы не уезжал неизвестно куда, как только тебе становилось скучно. Ты бы волновался за детей, играл бы с ними. Ты бы иногда – для разнообразия – устраивался бы на настоящую работу. Просто чтобы иногда я могла немного выдохнуть.

– Я работал… – тут же возмущенно отозвался он, и я устало закрыла глаза, пытаясь понять, как я умудрилась влипнуть в один из миллиона разговоров, которые уже случались между нами.

– Я знаю. Работал. Ты был занят, и ты был в командировке. А у меня просто плохой день. Я все это слышала, эти и другие слова, которые ты можешь мне сказать. Такие красивые и логичные. Как ты умудряешься хранить свой чертов мир в целости, таким нетронутым и безупречным, несмотря ни на что? Я тебя бросила, почему, черт возьми, ты все еще здесь? Я просто не могу понять, Сережа, что именно тебя тут держит? Возможно, тебе просто некуда пойти. Нет, я не в претензии, просто размышляю. – От долгого сидения на подоконнике у меня занемела нога, и я осела на пол, когда попыталась спуститься на землю. В смысле, спрыгнуть с подоконника.

– Ты в порядке? – тут же спросил он заботливо, бросаясь ко мне, но я остановила его рукой в попытке помочь мне подняться на ноги.

– Не надо, я сама встану. Я всегда встаю сама. Я все делаю сама. Даже тебя сама сделала. Слепила из того, что было.

– Ну, началось! – Сережа всплеснул руками.

– Ничего и не заканчивалось. Зачем ты ушел от жены, Сережа? Почему ты меня не бросил? Я бы поплакала и зажила бы дальше – долго и счастливо. Но ты пришел, остался, позволил мне бросить к твоим ногам всю свою жизнь, родить тебе детей, ждать тебя из твоих так называемых командировок, делать вид, что у нас все хорошо. Давать тебе шанс. Сколько у нас было шансов, Сережа? Ты думаешь, и в этот раз я его тебе дам?

– А тебе не кажется, что в этот раз это ты должна просить меня дать тебе шанс? – Сережа сощурился и добавил специальный акцент на слове «тебе».

– Ты хочешь дать мне шанс? – переспросила я, а затем расхохоталась.

Он смотрел, как я смеюсь, и лицо его менялось, словно с него сползал макияж, нанесенный толстым слоем на его настоящее – бледное и злое лицо. Наконец-то. Я ждала его злости уже слишком долго.

– Тебе просто необходимо все это устроить? – спросил Сережа, сжав зубы. – Ты можешь оскорблять меня, сколько влезет.

– Серьезно? – изумилась я. – В меня много влезет. Тебя ничуть не задевают мои слова? Почему? Это же ненормально, ты же ведь живой человек, и не может быть, чтобы бесплатное спальное место значило больше, чем твоя гордость.

– Тебе не идет быть стервой, – процедил он.

– Почему это? Многим очень даже идет быть стервой! Стервы всем нравятся, они независимы и не позволяют обращаться с собой как с мусором.

– Я никогда не обращался с тобой как с мусором. Но если хочешь, изволь – поговорим. Ты всерьез хочешь, чтобы я уехал? – Его тон вдруг поменялся. – Или ты ведешь себя так борзо просто потому, что думаешь, что этот долговязый хмырь подберет тебя и потащит в светлое будущее? Подберет тебя – женщину под тридцатник, с двумя детьми…

– Мне двадцать шесть.

– А выглядишь ты на тридцать пять. – Его зрачки сократились, он глубоко дышал. Голубоглазый блондин вдруг перестал быть таким уж симпатичным, его глаза превратились в холодные змеиные.

– Это не твоя проблема.

– Нет, моя дорогая. Это моя проблема, потому что потом, когда твой этот хмырь не оправдает твоих надежд – а он не оправдает, потому что никому не нужна баба с двумя чужими детьми, – ты прибежишь ко мне. И что ты думаешь? Что ты сможешь щелкнуть пальцами и я вернусь? Скажешь мне что-нибудь про детей, расплачешься, и я все забуду и приму тебя обратно? Или ты всерьез считаешь, что потянешь жизнь матери-одиночки с двумя детьми? Да, и даже не начинай про то, что ты – самостоятельная и независимая, и про то, какой ты психолог. Что ты будешь делать без меня, без своей сестры, без никого? Ты никогда не была одна.

– Я всегда была с тобой, – против воли я почувствовала, как противный липкий страх потом течет по моей спине.

– Именно так, Лиза. Ты понятия не имеешь, что такое настоящее одиночество. Что ты знаешь о своем будущем? Сейчас оно кажется тебе светлым, но жизнь все расставит по своим местам. Ты измотаешься и пострашнеешь. У тебя появится этот голодный взгляд тетки в свободном поиске. Тебя станут называть «женщина», спрашивая, выходишь ли ты на следующей остановке. Никто уже не обратится к тебе – девушка. Нет, я не говорю, что не найдется на тебя охотников. Они всегда есть – почему бы не переспать с доступной женщиной в отчаянии? На что ты вообще надеешься? На любовь? На своего физика чертова? Он исчезнет, как только узнает, что ты реально разведена. Все они только рады с тобой переспать, пока ты – благополучная замужняя женщина. Потому что это безопасно, моя дорогая. Замужняя женщина – это сплошная радость и нулевая ответственность. Разведенная с двумя детьми – совсем иная история. Но не переживай, желающие все равно найдутся. Похуже, попроще, приезжие, к примеру. Постарше, женатые, с ишемией сердца. Встречаться пару раз в месяц, без обязательств. Как тебе такая психология? Ты думаешь, мне нужна твоя квартира или твоя любовь? Мужчина всегда может найти и то, и другое. Это не такая уж редкость – квартира и, уж тем более, любовь. – Сережа горел, как мусорный бак, подожженный подростками. «Вешать на любых столбах» – вот каким было его лицо.

– Тогда почему ты все еще здесь? – спросила я еле слышно.

И, как ни странно, мой вопрос словно отрезвил Сережу, привел в чувство. Он вздрогнул и огляделся вокруг, словно забыл, где находится. Затем посмотрел на мое бумажно-белое лицо и сделал шаг мне навстречу, но я отшатнулась. Так мы и шли – он наваливался на меня, как убийца на отступающую жертву, его лицо изменилось, неприятная, неестественная улыбка растянулась на его губах.

– Потому что я все еще люблю тебя, – сказал он фальшивым тоном, словно вдруг вспомнил текст своей роли.

Сережа судорожно попытался вернуться обратно в образ, но я уже вырвалась и добралась до двери. Я выбежала из квартиры, унося с собой Майкину книгу и треснувший от падения телефон.