Глава 11. Парочка из медной трубы

В тот день было пасмурно и лил такой противный, мелкий дождь, что, если бы проводился конкурс на идеальный день для самоубийства, тот день, возможно, выиграл бы главный приз. Был июнь, но такой день придется впору концу ноября. Ветер и дождь, и посеревший от неизвестного горя мир. Все самые ужасные идеи рождаются именно в такие дни. На этот раз ужасную идею родила Фаина.

Возможно, ничего бы и не случилось, если бы не Файкин бадминтон. Кто бы мог подумать, что стучать ракеткой по воланчику может быть опасно и даже травматично. Фая играла в бадминтон два раза в неделю, ездила на Юго-Западную, где в обществе таких же сумасшедших, как и она сама, по три часа бегала по корту, дубасила по несчастным птичьим перьям и орала как сумасшедшая. Как результат – вывихнутая нога, замотанная в черную штуку с липучками под названием «ортез», и палочка-костыль, еще папина, которую я раскопала для Фаи в нашей старой пустой квартире, куда мы заходили, чтобы полить мамины цветы. В травмпункте врачи совершенно не удивились, услышав, что такой серьезный вывих был причинен таким несерьезным спортом, сделали рентген – перелома, слава богу, не оказалось, и запретили Фае играть целый месяц. И это как минимум, а там смотреть по состоянию будут. Фая хромала, скакала на одной ножке и бесилась от безысходности. Я никогда не думала, что моя диванно-картофельная сестра, за всю жизнь не пробежавшая на своих двоих дальше, чем от офиса до такси, девушка, прогулявшая больше уроков физкультуры, чем их было в расписании, будет так страдать в разлуке с бадминтоном. Но вот она, скучающая, грустила на моем подоконнике с ногою, закованной в ортез. И рождала идеи.

Пока за окном лил суицидальный дождь, я вела семинар под оптимистичным названием «Верь в себя». Файка сидела с Вовкой и Василисой, мой баланс ушел в глубокий суицидальный минус, так что я бралась за любые семинары, работала в выходные, а по вечерам брала дополнительных клиентов, в общем, в любой момент, когда Майка или Файка – кто-то из них был свободен и мог посидеть с моей дочерью. Я даже подумала о яслях, но меня останавливала мысль о том, что моя нежная, улыбчивая Василиса столкнется с суровой реальностью еще до того, как ей исполнится год. Жизнь не должна быть такой жестокой. Я что-нибудь придумаю. Мы, женщины, всегда что-нибудь придумывали вместе.

Деньги от семинаров были небольшими, но важными, однако в тот вечер дождь залил мне всю сумку, проник под все зонты и кофты и довел меня до того, что я плакала, пока ждала автобус. Это было совершенно уместно – плакать, когда ты промокла до трусов в начале июня, и меня никто не трогал, никто не смотрел. Слезы просто текли по лицу, и я думала – лучше бы была зима. По крайней мере, зима – это честно, от нее никто ничего хорошего и не ждет. До дома я практически доплыла. Файка встретила меня, сонная и теплая, завернутая в мой клетчатый плед, который я купила на распродаже, чтобы заменить утраченный, с совами.

– Господи, Лиза, ты похожа на этого лысого Голлума из «Властелина колец». С этими прилипшими волосами и разводами вокруг глаз. И одежда обтянула, просто совершенно законченный образ! – радостно сообщила мне Фая, прихромав в прихожую.

– И на том спасибо.

– Моя прелесть, – прошипела Файка, и я еле сдержалась, чтобы не швырнуть в сестру каким-нибудь тупым предметом. Ботинком на квадратном каблуке, например. Или сумкой с печеньем и молоком. Печенье тоже, кстати, размокло.

– Дом, милый дом, – едко улыбнулась я.

– Скажи, дорогая моя сестра, каково это – «верить в себя» в таком виде и в такую погоду? – хмыкнула она, разглядывая меня с подозрительной внимательностью.

– У меня половина группы не пришла, – пожаловалась я. – Никто не хочет «верить в себя» под дождем и по пробкам, но мне плевать, я же им деньги не отдам все равно. У нас семинар по сертификату, так что они у меня «будут верить», так сказать, по умолчанию. В соответствии с условиями купона.

– А ты когда заканчиваешь уже «верить в себя»? – уточнила она, я еще не знала зачем. И ответила, не подозревая подвоха:

– На выходных. Хотя, если такая погода продержится хотя бы еще один день, я отказываюсь «верить в себя», и плевать на долги. Оно того не стоит. Пусть приходят судебные приставы. Я им отдам Ваську. Дети – это же золото, так?

– Я всегда знала, что ты – мать года, – хмыкнула Фая.

– Я – да, – хмуро кивнула я. – Я – мать. С большой буквы «М», как наш метрополитен. Ну а вы чем занимались? Чем развлекались?

– Да так… – уклончиво процедила она. – Значит, на той неделе ты свободна. Вот и отлично, тогда я могу на тебя рассчитывать.

– Ты всегда можешь на меня рассчитывать, хотя до свободы мне очень далеко. Но в чем ты хочешь на меня рассчитывать? – с подозрением уточнила я.

Фая посмотрела на меня, мокрую и склизкую, и отправила в душ, говоря, что воспаление легких в июне месяце – это плевок в душу природе и что время терпит. Послать меня под горячие струи воды было умно, потому что гораздо проще сладить с чисто вымытым, завернутым в халат человеком с полотенцем на голове. Потому что, как потом выяснилось, она собиралась затеять… черт-те что, иначе и не назовешь. Вот до чего может довести скука и сидение с детьми. Фаина решила разобраться, и не с кем иным, как с Иваном Кукошем. И я должна была ей в этом помочь.

– Какого черта? – зашипела я на нее и так тряхнула головой, что полотенце чуть не упало на пол. – Даже не собираюсь. Я уже и думать забыла об этой истории.

– А я вот тут на досуге прикинула, перечитала, проанализировала кое-что и поняла – не знаю насчет Майки, но Кукош – нет, не мог он этой книги написать. У него для этого биография не подходит. Не тот он человек.

– Серьезно? – таращилась я, буквально сочась сарказмом. Я бы стукнула ее, если бы руки не были заняты – я держала ими сползающее с головы полотенце. – Ты не шутишь? Ты так хорошо знаешь его биографию?

– А чего там знать? В нашем мире плохо защищенной метадаты жизненный путь любого человека можно отследить буквально от роддома до гроба. Ну то есть ты поняла… До гроба ему пока еще далеко.

– Это ты меня в гроб вгонишь. Зачем тебе это?

– Почему – мне? – невозмутимо ответила сестра. – Нам. Ты же первая просила меня подумать об этом. Вот я и подумала.

– Подумала она. Лучше бы ты не делала этого.

– Мне было скучно. И я слишком часто стала видеться с твоей Майкой. И знаешь, ее книжка – она же как слон. Мы все делаем вид, что его нет, отворачиваемся, а он все хоботом шевелит и на нас смотрит и сопит. В общем, я устала уже отводить глаза в сторону.

– И принялась рубить правду-матку? – горько переспросила я.

– Иди поешь, – вздохнула Фая. – Я тебе пельменей наварила, оцени. Вот этими вот руками. Понимаешь, на что я ради тебя пошла.

– А Майка что сказала? Она в курсе, что ты тут задумываешь? Я к тому, что у нее вроде обострение давно кончилось, а ты лезешь!

– Да в том-то и проблема, что Майка твоя, как какая-то овца, сама на жертвенный стол лезет, и голову кладет, и топор протягивает. Нет, она ничего не хочет трогать. Она «просто рада, что книга живет». Что это значит? Книга живет? И вообще, «она ее писала, чтобы избавиться от тяжелых воспоминаний», и «даже рада, что никто никогда эту книгу с ее именем не свяжет». А денег ей не надо, понимаешь?! И авторство ее не интересует. И слава, и фимиамы. Глупая она, твоя Майка. Как только умудрилась написать такую книгу, непонятно. И бороться она не хочет и нам запрещает.

– Ну, так зачем тогда лезть… – протянула я неуверенно и затухла, как сырая ветошь. Фая замолчала и посмотрела на меня пристально, и сталь в ее глазах потемнела, остывая.

– Кстати, по книге реально будут делать не только фильм, но и целый сериал.

– Серьезно? Ничего себе.

– Уже объявили о начале съемок, Лиза.

– Так быстро?

– Нечего удивляться! Убийца-одиночка, борец с несправедливостью, да на русской почве, да на тему прогнивших насквозь спецслужб, да с философским подтекстом, да с мистикой?! Ты шутишь? Там сезонов пять как минимум можно натянуть. Там только «камней накидать». И ты хочешь просто так это оставить?

– Я просто хотела сказать, что если самой Майе это не нужно, то…

– Не нужно? Как ты думаешь, мой дорогой психолог, зачем тогда она все-таки тебе все рассказала? Ведь можно же было просто жить. Забыть – и как будто ничего не случилось. А обморок? Такие книги пишутся один раз в жизни. И ты готова это так оставить?

– Ну, допустим, нет. Но без нее все это бессмысленно, разве нет?

– А кто сказал, что без нее? Она согласится, Майя просто… мечется. Понимаешь, писать – это одно, а действовать – совершенно другое. Некоторые писатели своими книгами могут ввергнуть страны в революции, а в жизни будут бояться сказать грубое слово своей консьержке. Подсознательно Майка наверняка хочет прижать этого засранца, только одна она не справится.

– Одну ее мы и не оставим.

– То-то. И я о том же. Ешь давай пельмени свои.

– Госпади! – Я аккуратно покосилась на мутное варево, которое Фаина, без всякого сомнения, считала вареными пельменями. – Ты их когда варила, позавчера?

– В обед, а что? – удивилась она и посмотрела на меня незамутненным взглядом своих серо-зеленых глаз. Глаза – зеркало души, и никаких подозрений. Фая не сомневалась в том, что бросить две пачки пельменей в одну большую кастрюлю и оставить их там навсегда – единственный правильный путь.

– Ничего. Очень вкусненько, – быстро бросила я, пытаясь выловить мясо среди густого белесого бульона с распавшимся на молекулы тестом. Насыщенный раствор. – Но как ты собираешься добиться правды? Иван Кукош – это тебе не Сережа. Он так просто не сдастся.

– А с Сережей, ты считаешь, у нас был большой успех по части правды? Или то, как он тебя грабанул, ты называешь словом «сдаться»? – хмыкнула сестра.

– Ну, он же ушел, его же нет больше, чем не победа? – возразила я, и Фая, склонив голову, подумала и кивнула. Избавиться от Сережи – большая Фаинина мечта, ставшая реальностью. А сбывшиеся мечты недооценивать нельзя.

– Майка сказала, что не хочет шума, но мы шуметь и не собираемся. Я уже сгенерировала кое-какой крючок, посмотрим, клюнет или нет наш герой.

– Крючок? – покосилась на нее я. – Не будем шуметь? Что ты затеяла, ты меня пугаешь. Между прочим, я думаю, что Кукош вполне может начать шуметь, когда ты обвинишь его в плагиате и краже.

– А я, между прочим, никого ни в чем обвинять и не собираюсь.

– Нет? А что тогда?

– Я даже говорить с ним не буду, – радостно заверила меня Фая.

– Ты теряешь меня как собеседника, – пригрозила я.

– Я с ним говорить не буду, – повторила Фая. – Ты будешь.

– Что?

– Да, ты будешь с ним говорить. Причем не обвинять, а наоборот – деятельно восхищаться его литературным даром и прочими талантами этого великого человека. Задавать вопросы, интересоваться его жизнью – искренне и неподдельно. Потому что искренность – это очень важно, если ты ожидаешь такую же искренность в ответ. А мы ожидаем его искренность и доброе расположение. И откровенность.

– Ты сейчас словно процитировала пособие о том, как продавать пылесосы по миллиону рублей. Я не собираюсь ничего этого делать, я не буду с ним говорить. И вообще, почему это я? Почему не ты?

– Потому что ты из нас двоих – самая коммуникабельная.

– Ерунда!

– Подумай сама. Ты – психолог.

– Горе-психолог, так ты всегда говорила?

– Нет-нет, ты прекрасный психолог, я была не права, – льстиво улыбалась коварная Файка.

– Слишком поздно, слишком мало, – кривилась я.

– Ты – хороша собой, блондинка, голубые глаза, и потом, выглядишь прилично, как журналист вполне пойдешь. А на меня посмотри? Я же типичный отщепенец. К тому же хромой.

– Творческий человек имеет право выглядеть… ну, вот как ты, немного подранным. Это даже придает тебе некоторый шарм! – возразила я.

– А ты «веришь в себя» на профессиональном уровне, и язык у тебя подвешен. И люди тебя любят, а меня терпеть не могут.

– То есть правильно я понимаю, что ты придумала план – отправить меня в стан врага одну? Отлично! Просто идеально. Я уже чувствую подъем сил, энтузиазма и оптимизма. А где же твое традиционное «все очень плохо»? Значит, ты веришь, что книжка Майкина. И что именно в таком случае ты от этой моей миссии ожидаешь? Какого прорыва? Что я найду психологический ключ и Иван Кукош, заливаясь слезами, даст чистосердечное признание мне? А потом пойдет и сам на себя заявление в полицию напишет? Или, может быть, передумает и, как герой Майкиной книги, возьмет и швырнет в меня камень. Только не в переносном смысле, а в прямом. У-Кукошит, закопает, а на камне напишет, что «у попа была собака»… А ты мне будешь на могилку цветы носить?

– Я пойду с тобой, – сказала Фая. – Кто говорил о том, что ты одна отправишься на встречу? Об этом и речи не было.

– Ты будешь со мной?

– Да. Я буду твой фотограф. Он вполне может быть молчаливым, обшарпанным и хромым. Я буду таскать треногу и зонтик с фольгой. У меня у Сашки с работы есть такая, он мне даст. Мы с тобой вместе будем – рабочая группа из журнала «Рассвет», я уже все сделала. У нас будет почти настоящая аккредитация. Мы будем делать большую биографическую статью о нем. Знаешь, как в этих толстых журналах с дорогим глянцем, где семейные фотографии, где много текста на тему «звезды тоже люди» и «не в деньгах счастье».

– Почти настоящая? Да ты меня просто успокоила, как будто я три таблетки транквилизатора выпила. Почти настоящая аккредитация, да я теперь вообще беспокоиться не буду. А кстати, что твой Малдер об этом плане думает? Он-то всегда был здравомыслящим человеком.

– Ты просто плохо его знаешь, – хмуро ответила Фая, и я поняла, что об этом хитром плане ее гражданский муж не в курсе. Я так и думала.

– Слушай, ну что может с нами случиться? Документы я сделала, даже твою фотографию на сайт журнала повесила. Не прикопаешься!

– Что? – Я не уставала удивляться противозаконным цифровым способностям моей сестры. Она могла влезть в любой якобы неприкосновенный ресурс в Интернете, взломав его за три секунды. Может, конечно, не за три и не любой, но в большинстве случаев, если речь идет об обычном сайте… Главное, чтобы он был в Сети. В реальной жизни она не откроет дверь, которую сама же захлопнула, потому что забудет, в какую сторону у двери крутится ручка. Но в Сети… – Ты хоть понимаешь, что это преступление?

– Какое, к лешему, преступление?

– Такое! Подделка информации.

– И что? Во-первых, «Рассвет» – это реальный литературный журнал, никакой подделки.

– Я в нем не работаю.

– Работаешь, просто они об этом не знают. Журнал маленький, конечно, что нам даже на руку. Альтернативный взгляд на литературу. Публикуются они всего раз в месяц и никогда не проверяют свой сайт, Лиза. Никогда. В последний раз этот журнал обновлял свой сайт год назад. Год, Лиза! У них, скорее всего, даже никогда не было системного администратора. Половина людей, что указана на сайте, вообще уже в журнале не работает. Мне кажется, если даже они увидят тебя на сайте, могут вполне решить, что ты там работаешь на самом деле. Могут тебе даже редакционное задание дать.

– Тебя заносит, – сказала я, и Фая замолчала. Затем кивнула – чуть спокойнее.

– А во-вторых, мы же не собираемся реально о Кукоше статью писать. Мы просто собираем информацию. Готовим материалы для большого интервью. Я сразу после нашего интервью все назад поправлю, удалю малейшие следы тебя. И даже не тебя, а Анастасии Михайловой.

– Кого? Ну-ка, покажи хоть, – сказала я.

Фая помедлила немного, а затем достала планшет. И еще немного потянула время, но потом все же стала загружать страницу, параллельно оправдываясь.

– Мне было скучно, понимаешь? Я же даже поиграть не могу поехать. Врач сказал, что вообще нужно ноги беречь, и лодыжки, и колени в особенности. А я хочу играть, а потом, дома делать нечего. Игорь пишет и пишет материалы, хочет диссертацию защищать. Мне вообще кажется, я ему дома только мешаю, – пожаловалась Фая впервые за год, наверное.

Но осознать всю серьезность этого я не успела, она выложила передо мной страницу сайта литературного журнала «Рассвет», где среди прочих журналистов, редакторов и авторов действительно висела моя фотография, сделанная еще до рождения Вовки, то есть семь с лишним лет назад. Под ней была подпись – Анастасия Михайлова. Телефон и адрес электронной почты.

– Черт, как ты это сделала? У них что, вообще нет защиты? И чьи это данные?

– Данные фальшивые, но контакты действующие, я их сгенерировала для дела. Потом сразу удалю.

– А защита сайта?

– Какая там защита, я тебя умоляю. Публичный сервер, смех один, а не защита. Логин совпадает с названием сайта. С другой стороны, чего им защищать-то? Они на сайт почти не заходят. Ну, что скажешь?

– Что я скажу? Возмутительно! – ответила я, но моя фотография в ряду других разномастных лиц смотрелась вполне естественно. Я улыбалась. Еще бы, я тогда еще не была погружена в бесконечную вереницу бед и осложнений, сопровождавших все мои годы жизни с Сережей. Неудивительно, что именно эту фотографию Фая выбрала для своей махинации. Меня было почти невозможно узнать.

– А почему Анастасия Михайлова?

– Знаешь, сколько Анастасий Михайловых в России? Практически половина населения страны. А вторая половина – Александры Михайловы, включая нашего этого актера… из «Любовь и голуби» и еще какого-то рок-певца.

– Певец – он вообще-то Стас Михайлов, и не рок, а «для тебя рассветы и туманы, тру-ля-ля».

– Не в этом суть, но поешь ты хреново. В общем, даже если Кукош потом захочет тебя найти, это будет весьма сложно. Такое имя – преимущество.

– А документы? Ты и их собираешься подделать? По-моему, у тебя не нога вывихнулась, а мозги.

– Да никто никогда у журналистов документы не проверяет, только если не в «Останкино», знаешь ли.

– Ну, допустим, – горячилась я. – Даже если предположить, что это все пройдет и этот Кукош поверит тебе. То есть мне. А какую информацию мы соберем, даже если предположить, что мы доберемся до него? Чего именно ты хочешь узнать? Если случится чудо и Кукош решит с нами встретиться и поговорить, – развела руками я. Полотенце упало с моей уже высохшей головы. Я согрелась, и мне было почти хорошо.

– А ты, конечно, считаешь, что этого не произойдет, – кивнула Фая и протянула мне свой телефон. – Вот тут ты глобально ошибаешься, хоть и психолог. Медные трубы – это их самое любимое место. Да, звезды бьются насмерть за неприкосновенность своей частной жизни – в полном соответствии с Конституцией, – но только до тех пор, пока речь не идет о том, чтобы прославиться еще немного больше. Твой Иван Кукош оказался так же легко достижим, как, скажем, моя консьержка. Его агент мне уже написал, что Иван готов дать нам интервью на следующей неделе. Ему удобно в понедельник вечером. – И Фая торжествующе поводила телефоном перед моим носом.

– Ты спятила. И он тоже. Мне кажется, среди нас вообще не осталось нормальных людей, – сказала я, улыбаясь.

– Это да, – кивнула она, старательно отписывая что-то в ответ. – Но факт в том, что в понедельник вечером в своей квартире на Ленинском проспекте нас ожидает прославленный актер и литератор Иван Кукош. А сейчас, если ты меня простишь, у меня есть несколько весьма важных дел, нужно отправить наши вопросы и наши координаты агенту этого засранца.

– Нет, ты посмотри, ведь даже не стесняется, – изумилась я. – Вот скажи, почему он совершенно не боится того, что Майка смешает его с дерьмом?