1. В начальной строке выражение цзе жань означает «внезапно», «особенно», «твердо». Хэшан-гун приписывает ему значение «большой». Чэн Сюаньин, напротив, толкует его как «мало», «частица», и ему следуют большинство комментаторов и переводчиков. Вполне приемлемо мнение У Чэна, который понимает эту фразу так: «Если бы у меня вдруг появилось знание…». В обоих мавандуйских текстах в этом словосочетании отсутствует знак жань.

2. Перевод 2-й строки основывается на комментарии Хэшан-гуна. Некоторые комментаторы толкуют ее иначе: «Я бы больше боялся плохо распорядиться своим знанием».

3. В мавандуйских списках в конце 3-й строки вместо иероглифа «тропинка» употреблено другое слово, которое может означать «горная тропа». Согласно Хэшан-гуну, здесь имеются в виду «петляющие и крутые тропы».

4. В 5-й строке, согласно пояснению Хэшан-гуна, речь идет о «высоких» и «роскошных» палатах. Ван Би говорит о «чистых и добрых», Цзяо Хун – о «хорошо прибранных» палатах. Ма Сюйлунь, напротив, полагает, что здесь говорится о «загаженных» дворцах. Я следую традиционной версии.

5. В 8-й строке в мавандуйском списке В сказано просто: «вкусно едят». Комментарий Хэшан-гуна к этой фразе гласит: «Имеют много желаний и не могут насытиться».

6. В 9-й строке последний знак (куа) обычно трактуется как «блеск», «слава», «излишество». Согласно пояснению Ван Би, речь идет здесь о славе, добытой нечестным, «воровским» путем. Этой трактовки придерживаются большинство комментаторов и переводчиков. Впрочем, еще Хань Фэй предположил, что здесь говорится о тех, кто являет образец воровства (является своего рода «запевалой» среди разбойников). Это толкование принимает, в частности, Цзяо Хун. Предлагаемый перевод учитывает указанные выше трудности однозначного толкования 9-й строки. Следует заметить, что в последних двух строках имеется игра слов: «разбой» и «путь» в китайском языке звучат одинаково. В списке Фу И и, возможно, в мавандуйских списках эта игра слов обозначена еще явственнее, ибо слово «разбой» повторяется в нем дважды: «Это называется великим разбоем. И этот разбой (дао) – вовсе не Путь» (дао).

7. В данной главе рифмуются строки 5 – 9.

Мудрость есть довольство. Но жажда чувственного удовольствия губит мудрость, потому что делает человека бесчувственным к тому, что в мире происходит. Вот главный урок для моралистов: забота о духовной чистоте сама по себе способна сделать человека более нравственным, чем самые громкие речи в защиту добродетели. Чувствительность же делает нас едиными с миром и не позволяет относиться к нему потребительски. В литературе древнего Китая едва ли отыщется еще один образец столь же страстного и искреннего обличения полной аморальности тех, кто использует данную им власть в корыстных целях. Пафос опрощения у Лао-цзы проистекает не из отвлеченных расчетов и даже не из желания научить людей быть добрее и лучше, а из глубоко вошедшего в сердце, подлинно органичного неприятия всякого излишества и всякой фальши. Только тот, кто умеет довольствоваться необходимым, в полном смысле нравственен. Необходимо же человеку только одно: быть в Пути.

Комментарий Люй Хуэйцина: «Благородный муж, посвящая себя Пути, не может не очистить свое сердце до конца. Если сердце его очищено до конца, никакие превратности жизни не поколеблют его покоя, и он будет страшиться только одного: что он не сможет идти по этому Пути. Тем более будет бояться он того, что раскроет свои отверстия, обременит себя делами и перестанет понимать, что такое Великий Путь. Тот, кто не знает свою мать, не способен опознать и своих детей. А это все равно что убирать двор, когда поля зарастают бурьяном, а житницы пусты».