Глава 45

— Силы небесные! — воскликнул Велк, увидев Адама, стоявшего позади чаши, которую он только что пнул. В руке у Велка был очень большой и страшный с виду нож. Он был небрит, в нечистой одежде и походил на ученика Эглайонби после чересчур разгульных выходных. — Это еще что такое?

Голос его был донельзя раздраженным.

Адам не видел своего учителя латыни с тех пор, как выяснилось, что он убил Ноа, и сейчас поразился тому, какой всплеск эмоций испытал при этой встрече. Особенно когда понял, что происходит еще один ритуал и что перед ним лежит еще одна жертва. Он почти сразу же вспомнил лицо Нив — он видел ее минувшей ночью в доме № 300 по Фокс-вей. Нив смотрела на него из середины круга, образованного из вершин пентаграммы. И вид у нее был совсем не такой испуганный, каким, по мнению Адама, должен быть у связанного человека, лежащего в дьявольской фигуре.

Адам вроде бы подготовил несколько реплик, но когда он открыл рот, то произнес совсем не то, что намеревался.

— Почему Ноа? — спросил он. — Почему не какой-нибудь мерзавец?

Велк на долю секунды прикрыл глаза.

— Я не буду об этом разговаривать. Что тебе здесь надо?

Было совершенно ясно, что он не имел никакого понятия о том, что делать с фактором появления здесь Адама — ровно так же, как Адам не представлял себе, что делать с фактором Велка. Он должен был во что бы то ни стало помешать ему пробудить силовую линию. Все остальное (нейтрализация Велка, спасение Нив, отмщение за Ноа) было вторичным. Тут он вспомнил, что в сумке у него лежит отцовский пистолет. Возможно, если взять Велка на прицел, можно будет убедить его что-то сделать, но что именно? В кино все кажется очень простым: побеждает тот, кто вооружен. Но в действительности он не мог держать Велка под прицелом и одновременно связывать его, даже если бы было чем. Велк сможет с ним справиться. Может быть, Адам сможет воспользоваться веревками, которыми связана Нив…

Адам вынул пистолет. Он был тяжелым и неприятно ощущался в руке.

— Я пришел, чтобы не допустить повторения. Развяжите ее.

— Силы небесные, — повторил Велк.

Он в два шага подошел вплотную к Нив и приставил острие ножа к ее щеке. Ее губы чуть заметно напряглись.

— Положи пистолет, — сказал Велк, — или я искромсаю ей харю. А лучше, брось его сюда. Только не забудь поставить его на предохранитель перед тем, как бросить, а то ведь все равно убьешь ее.

У Адама мелькнуло неприятное подозрение, что будь на его месте Ганси, он сумел бы найти слова, которые разрешили бы ситуацию. Он расправил бы плечи, принял бы важный вид, и Велк сделал бы все, чего он потребовал бы. Но он не был Ганси, и потому сказал:

— Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы кто-то умер. Я брошу пистолет в сторону, туда, где не смогу до него дотянуться, но только не в вашу сторону.

— Тогда я изрежу ей харю.

Лицо Нив оставалось совершенно безмятежным.

— В таком случае вы испортите весь ритуал. Или вы меня не слушали? Мне показалось, что вас интересовал его процесс.

Адам увидел ее глаза, и у него возникло странное, неприятное ощущение, будто он увидел в них что-то незнакомое. Как будто в них мелькнули разом и Мора, и Персефона, и Калла.

— Ладно, — сказал Велк. — Брось пистолет в сторону. А сам не вздумай подойти. — И тут же спросил Нив: — Что значит: испорчу ритуал? Вы мне голову морочите?

— Можешь бросить пистолет, — сказала Нив Адаму. — Мне все равно.

Адам запустил пистолет в кусты. Ему ужасно не хотелось этого делать, но как только он избавился от оружия, ему стало намного легче.

— Баррингтон, — продолжала Нив, — у вас ничего не получится, потому что для ритуала нужна жертва.

— Вы же собирались убить меня, — сказал Велк. — И думаете, я поверю, что если поменять жертву, что-нибудь изменится?

— Да, — ответила Нив. Она не сводила взгляда с Адама. И снова ему показалось, что, глядя на ее лицо, он видит проблески чего-то другого: черную маску, два зеркала, лицо Персефоны. — Жертва должна иметь глубоко личный характер. Убив меня, вы ничего не добьетесь. Я для вас ничего не значу.

— Но и я для вас ничего не значу, — сказал Велк.

— А вот убийство — значит, — ответила она. — Я еще никогда никого не убивала. И убив вас, я в определенном смысле лишусь невинности. Это, бесспорно, жертва.

Когда Адам снова заговорил, он сам изумился тому, насколько явственно в его голосе прозвучало презрение.

— А вы уже убили человека, и, значит, вам лишаться нечего.

Велк начал браниться — вполголоса, как будто рядом с ним никого не было. Вокруг медленно опускались на землю листья, цветом и формой напоминавшие монетки в один пенни. Нив не сводила взгляда с Адама. Ощущение того, что в ее глазах видно какое-то другое место, было уже невыносимым. Что-то черное, похожее на зеркало, какой-то голос, доносящийся из земных глубин, два обсидиановых глаза, какой-то иной мир.

— Мистер Велк!

Голос Ганси донесся точно из-за полого дерева, порождавшего видения, и тут же появился и он сам. Следом за ним шли Ронан и Блю. Сердце Адама уподобилось одновременно и птице, и камню — он испытал глубокое облегчение, но и столь же глубокий стыд.

— Мистер Велк, — повторил Ганси. Даже в очках и с непричесанной после сна головой он пребывал во всем величии могущественного и сиятельного Ричарда Ганси III. Он не смотрел на Адама. — Сюда уже едет полиция. Я настоятельно рекомендую вам отойти от этой женщины и не усугублять свою участь необдуманными действиями.

Велк, похоже, собрался было что-то ответить, но сразу передумал. Тут все уставились на нож в его руке и на землю прямо под его острием.

Нив исчезла.

Все тут же начали оглядываться на углы пентаграммы, на дуплистое дерево, на озерцо — но все это было смешно. За десять (самое большее) секунд Нив не смогла бы никуда отползти, да еще так, чтобы этого никто не заметил. Да она и не двигалась вовсе. Она просто исчезла.

Некоторое время — считаные мгновения — ничего не происходило. Все застыли, словно в диораме, не зная, что делать.

Потом Велк метнулся прочь из пентаграммы. Адаму потребовалась лишь доля секунды, чтобы понять, что он кинулся туда, где валялся пистолет.

Ронан чуть замешкался и подбежал к Велку как раз тогда, когда тот поднимал пистолет. Велк рукояткой ударил Ронана в челюсть, так, что голова у того дернулась.

Велк направил пистолет на Ганси.

— Нет! — закричала Блю.

Времени не оставалось ни на что.

Адам ринулся в середину пентаграммы.

Как ни странно, там не было слышно ни звука, и как-то объяснить это было невозможно. Отзвук крика Блю донесся приглушенным, словно из-под воды. Воздух был неподвижен. Единственным истинным ощущением для Адама было ощущение электричества — едва заметное покалывание во всем теле от разыгравшейся вокруг него электрической бури.

Нив сказала, что важно не само убийство, а принесенная жертва. И, совершенно ясно, после этих слов Велк окончательно перестал что-то понимать.

А вот Адам понимал, что значит жертвоприношение, куда лучше, чем, как он думал, когда-либо сумеют понять хоть Велк, хоть Нив. Он знал, что оно вовсе не сводится к убийству кого-нибудь или выкладыванию фигуры из птичьих косточек.

По правде говоря, Адам уже очень, очень давно почти непрерывно совершал жертвоприношения и знал, что в этом деле труднее всего.

На своих условиях или вовсе никак.

Ему не было страшно.

Человек по имени Адам Парриш представлял собой сложное, великолепное единство мускулов и органов, синапсов и нервов. Он был чудом из движущихся частей и освоенного искусства выживания. Но самым важным в Адаме Паррише являлось то, что он всегда обладал свободой воли и умел быть сам себе хозяином.

Это было важнее всего.

Это всегда было важнее всего.

Вот это и значило — быть Адамом.

Опустившись на колени в центре пентаграммы, зарывшись пальцами в мягкую сырую почву, Адам сказал:

— Я приношу себя в жертву.

— Адам, нет! Нет! — раздался страдальческий вопль Ганси.

На своих условиях или вовсе никак.

Я стану твоими руками, — думал Адам. — Я стану твоими глазами.

Раздался звук, как будто кто-то переключил большой рубильник. Громкий треск. Земля под ними сдвинулась с места и начала вращаться.