В десять часов утра, когда пышная хвоя сосен, окружавших виллу, стала солнечной, все собрались в Алисиной комнате. Причем, мужчины, Двин и Мол, воспринимали события более приземленно: крепкий ароматный кофе, хороший завтрак, ну, для Мола грядущие небольшие неприятности, если Лилия Дей начнет вменять ему попытку похищения ожерелья — а женщины с особой остротой чувствовали необычность ситуации. Спустя два тысячелетия вновь встретились когда-то связанные Судьбой люди. Прошли века, но фатум продолжал властвовать над ними, соединив их в другом краю, в иные времена…

Призрак древнего Алипета витал в этой уютной комнате. Томительный, сладкий запах глициний напоминал, показалось Алисе, аромат каких-то давно забытых благовоний…

Даже мужчины, пока не подвластные магическим воспоминаниям, сознавали, что с каждой минутой напряженность в комнате возрастала: сильные страсти связывали этих людей в прошлом… Не желая упускать ситуацию, Лилия первой взяла слово. В ее тоне смешались присущий современному человеку скептицизм, невольное волнение, а также отголоски каких-то надежд, упований.

— Друзья мои, вот мы и встретились. Если бы нас сейчас слушали посторонние, то, естественно, сочли бы нас за сумасшедших…

— А, может, мы и… — попытался пошутить Двин.

— Прошу не перебивать, — сразу оборвала Дей и продолжала: — Но провидению было угодно вновь соединить нас спустя две тысячи лет… — Мол присвистнул, Алиса вздохнула. — Мы встретились в другой стране, в другое время. Однако, ностальгия по древнему Алипету никогда не покидала нас…

Последняя фраза нашла теплый отклик в душе каждого. На несколько минут воцарилось молчание. Эта тишина, пропитанная солнцем и сладким запахом глициний, сблизила людей куда более чем слова. Отхлебнув глоток стынущего черного кофе, Лилия сказала:

— Не скрою, я долго обдумывала создавшееся положение. Есть в нем и недосказанность, и оригинальность, и особый привкус — этого не выразить, это надо чувствовать…

— Сонм этих чувств, кстати, выражает “Элегия зингов”,— любезно вставил Мол, за что Двинский поблагодарил его полупоклоном головы.

— Чудесная музыка, — прошептала Алиса, но взгляд ее, блуждающий по комнате, выражал не восторг, но испуг. Ей казалось, должно что-то произойти… Опасность, по ощущению Алисы, исходила отовсюду…

— В жизни каждого человека, — говорила Лилия, — наступает пора большого выбора. Конечно, все мы можем остаться здесь, на месте, и не тревожить себя сомнениями и иллюзиями. Но сколько стоит такая жизнь, где все размерено и рассчитано, где не осталось места выдумке и романтике?.. По-моему, гроши… Я предлагаю вам, Алиса, вам, Мол, и тебе, Двин, разбудить в своей душе нетронутое пока, но исконно свойственное человеку, первобытное желание — путешествовать. Плюнуть на все и пуститься, очертя голову, в дальнее странствие!

— А что?! — весело откликнулся Мол. — Неплохая идея, ей-богу, неплохая.

Тяжеловесный Двин скептически крякнул и поерзал в кресле. Алиса напряглась еще больше…

— …Я зову вас в Алипет, — ласково подсказала Лилия. — Я зову вас туда, где протекала ваша прежняя жизнь. Спросите свое сердце: разве вас не тянет туда? Разве по ночам вам не снятся его горы и водопады? Разве в запахе этих глициний вам не почудился аромат алипетских благовоний?

— Почудиться-то почудился, — с готовностью вставил Мол, выразительно посучив пальцами. — Но такая поездка кусается…

— Предвидев этот вопрос, хочу сразу расставить точки над и: все дорожные расходы я беру на себя. Более того, я уже арендовала теплоход с символическим названием “Эльдорадо”.

— Лили, — не сдержался Двин. — Все душевное, романтическое, во снах являющееся, несомненно, прекрасно. Но ведь не будешь же ты, деловая женщина, уверять нас, что поездка носит экскурсионный характер. Извини, в это никто из нас не поверит.

— А я и не собираюсь хитрить перед вами. — Лилия Дей встряхнула гривой светлых волос. — Каждый из нас, по отдельности, может с трудом восстановить лишь кое-какие детали, и только там, на месте, в Алипете, появится возможность воссоздать целостную картину.

— И тогда рукой подать до сокровищ древних зингов, — с нескрываемой горечью произнесла Алиса, но на ее тон никто не обратил внимания, согласились лишь с самой сутью. Мужчины издали одобрительные восклицания, и Лилия Дей подхватила на этой волне: — Сокровища несметные. Немного энергии, времени — и мы найдем их. И сумеем распорядиться ими. Мы не дикари. Я уверена, что у нас не закружится голова. Я уверена в том, что мы, с присущей деловым людям честностью, разделим сокровища, и доля каждого будет столь велика, что никто из нас не позарится на чужую. Все можно оговорить и даже закрепить письменно.

— Нет вопроса!

— О чем речь! — откликнулись мужчины.

— Значит, в целом мы пришли к согласию, — умиротворенно подытожила Дей, но тут всех ожидал довольно неприятный сюрприз. В благостную тишину диссонансом врезалось Алисино резкое: — Нет. — Все с удивлением и досадой посмотрели на нее. Вжавшись в кресло испуганным воробьем, Алиса ощетинилась и четко повторила: — Нет, я никуда не поеду.

— Ну почему?!

— Вот это номер!

— Тогда объяснись, пожалуйста! — вознегодовали мужчины.

Одна Лилия Дей сохраняла хладнокровие.

— Состояние моего здоровья не позволит мне предпринять эту дальнюю поездку, — дипломатичным тоном произнесла Алиса.

— Вы больны? — уточнила Дей.

— Больна дурью! — раздраженно воскликнул Мол.

— Не надо оскорблений! Только без оскорблений! — взмолился Двинский.

— Я не могу ехать.

— Нет так нет, — опечаленно согласилась Лилия.

— Как это “нет”?! — завопил Мол. — Как это “нет так нет”?! Она единственная помнит лучше всех…

— Когда вы, Александр, — быстро перебила его Дей, — возьмете в руки ожерелье — а я через полчаса предоставлю вам эту возможность — вы также легко восстановите в памяти многие фрагменты, не надо паники.

— Нет! Уже затрачено столько сил! Да в конце концов, я первым сказал “а” и имею право требовать…

— Не надо ничего требовать, — остановила Лилия. — Каждый в своем праве.

По окончании делового завтрака Алиса с плохо скрываемой дрожью в голосе поинтересовалась у Лилии: — Вы меня выпустите отсюда?

— Как вы могли в этом сомневаться! Сейчас же и поедем. Что ж, живите в своей конуре по-прежнему, раз вас это устраивает, — не удержалась та от обидного укола, но Алису это даже немного успокоило: вроде бы отвязались. Правда, тревожное чувство не покинуло ее, мнительную. Она знала: совсем успокоится лишь оказавшись в своей “презренной конуре”.

Чтобы привести себя в порядок перед дорогой, Алиса прошла в ванную и умылась. В овальном зеркале отразилась ее повеселевшая мордашка. Видит бог, она все-таки преобразилась за последнее время. Ей и не нужно больше того скромного достатка, которого она достигла на рекламе — всех денег не соберешь, всех сокровищ мира тоже, она хмыкнула, и в карих глазах задрожали озорные золотые искры. Каштановые волосы в прическе “карэ” блестели глянцем, как у всех обеспеченных женщин. Скулы покрывал легкий природный румянец, а маленький носик торчал по-прежнему задиристо и уверенно: ну и пусть плывут за своими несметными сокровищами, высыхают на беспощадном алипетском солнце, бродят по голым опасным пещерам. Конечно, и ей хотелось бы увидеть Алипет… Тут уж ничего не поделаешь — древняя родина, ностальгия… Но их всех с Алипетом связывают приятные воспоминания — чудесная жизнь… А ее — они не знают — с Алипетом связывает не только жизнь, но и смерть… Ей, Алисе, надо быть осмотрительной. Нечего канючить, решено: никуда она не едет. Дай им бог найти все сокровища древнего Алипета!..

Выйдя из ванной комнаты, Алиса подумала, что на самом деле нисколько не завидует будущим путешественникам. На секунду странное предчувствие неожиданно сковало ее: глянув вперед, Алиса увидела длинный узкий коридор — темный, забранный коричневыми гобеленами, он вдруг показался ей удивительно похожим на тот пещерный переход, в котором…

Дикий страх сковал Алису, чудовищное ощущение того, что ее руки и ноги атрофировались и теперь растворяются в пространстве посетило ее, когда какой-то мягкий увесистый комок закрыл ее лицо. Теряя сознание, Алиса успела подумать: “Не убереглась. Меня вновь убили…”

Теплоход “Эльдорадо” вышел в открытое море.

Солнечный луч, пробившийся сквозь иллюминатор, разбудил наконец Алису. После беспамятства в голове вереницей прошли вопросы: где я? что со мной? что было?.. Сознание проснулось и быстро принесло хозяйке все подсказки. Она вспомнила. Она поняла. Ее, несомненно, усыпили хлороформом. Ей лишь показалось, что ее вознамерились убить. На самом деле просто похитили с тем, чтобы против ее воли везти в Алипет…

На удивление, Алиса легко прореагировала на это открытие, прошептав какой-то тривиальный афоризм типа: от судьбы не уйдешь. Итак, она все-таки, несмотря ни на что, — на борту “Эльдорадо”…

Обследовав свою каюту, путешественница поневоле отметила, что, во-первых, Дей отвела ей удобную уютную комнату, а, во-вторых, не забыла ничего из тех мелочей, которые понадобятся во время вояжа женщине — даже капризной: все было предусмотрено, все учтено. Кое-какие милые вещицы, как-то: белый фарфоровый флакон духов с нежным сиреневым абрисом глицинии, напольная, ввинченная в пол каюты ваза с искусными шелковыми цветами, расшитое небольшое панно на стене — сразу порадовали Алису.

Увидеть Алипет, несомненно, стоило, пусть даже таким, подневольным, способом. Трусливая, нерешительная, — самокритично подумала Алиса, — она никогда бы не решилась пуститься в этот долгий непредсказуемый путь, а так: ее пустили как детский кораблик, ей остается теперь раскидывать мозгами и ничего не бояться — будь что будет.

После хлороформа еще ощущая слабость, она медленно поднялась и тщательно исследовала свой гардероб — и здесь, надо отметить, Лилия Дей не сплоховала и не поскупилась. Несмотря на яркое солнце, на палубе, конечно же, свежий ветерок, поэтому Алиса облачилась в костюм из чертовой кожи: удобные брюки и просторную куртку. Отражение в зеркале подсказало ей, что любые стрессы в молодом возрасте переживаются сравнительно легко и она без сомнения может показаться своим спутникам.

“Явление Христа народу”,— сыронизировала над собой, появляясь на палубе, где был укреплен огромный разноцветный тент, под которым размещались инкрустированные креслица и длинный низкий стол, заставленный бутылками с яркими этикетками, бокалами и вазочками со сладостями: зефиром, орешками, вареньем, пирожными. “Неприхотливые радости жизни сей”,— подумала Алиса и в тот же миг задохнулась от восторга: вокруг нее, везде и всюду, сколько охватывали ее душа и глаза, простиралось море, веселое, игривое под заходящим солнцем, розово-нежное, чарующее.

Этой картиной не уставал любоваться и Алексей Двинский, который, чувствовалось, уже долго сидел на палубе, потягивая коктейль и мурлыкая что-то себе под нос. Было ли его поведение запрограммированным или вполне естественным, трудно сказать, но когда Алиса непринужденно бросила ему: — Привет, — присаживаясь на соседнем кресле, Двин точно также раскованно ответил ей:

— Привет? Тебе чего: бренди? виски?

Легко прореагировала Алиса и на появление Лилии, когда та в длинном, плотном макинтоше вступила на палубу. Присев, спросила у Алисы: — Каюта удобна для тебя? Если чего-то не хватает, скажи мне.

— Спасибо, все на редкость предусмотрено, — без подтекстов ответила Алиса и поинтересовалась: — Сколько мы будем в пути?

— Пять суток, успеет надоесть, — бросила Дей.

Когда обе поняли, что ни та ни другая не хотят нудных разбирательств, на душе стало совсем легко. Но — для Алисы — ненадолго.

За одно мгновение все переменилось, лишь только на палубу вступил Мол. Сразу же сонм противоречивых чувств захлестнул Алису: тут были и прежний страх, и решимость противостоять, и даже доля ненависти.

“Редко кому в этой жизни доводилось видеть своего убийцу, — подумала Алиса, с омерзением наблюдая за Молом. — Но и он, видимо, уже вспомнил, что я — его жертва двухтысячелетней давности. Лилия, можно не сомневаться, перед отправлением давала ему Ожерелье зингов — значит, он должен знать, но держится так, будто и в Алипете мы были друзьями.” Однако и на его приветствие ответила с притворной улыбкой — пусть не догадывается, что она теперь начеку.

Как и любой наблюдательный, неглупый человек, Александр Молев сразу почувствовал резкую перемену к себе у Алисы. Он не мог, конечно, догадываться о том, что в последний миг перед усыплением хлороформом “рабыня фараона” с особой, “предсмертной”, ясностью вспомнила последние мгновения жизни в Алипете: узкий пещерный проход, шуршание за спиной. Он не мог понять, что Алиса пришла к твердому убеждению о своем убийце двухтысячелетней давности. Ошеломленный, заинтригованный резким Алисиным неприятием, Мол гонялся за ней по всему теплоходу, стараясь появляться там, где была она: на палубе так на палубе, в нижнем баре так в нижнем баре, в музыкальном салоне. Она умело уклонялась как от встреч, так и от разговоров. “Бабские уловки!” — злился Мол, но уклончивость эта подогревала его желания.

Между тем они неуклонно приближались к своей заветной цели — к Алипету. Стоит ли доказывать, насколько реальная жизнь далека от жизни воображения, стоит ли твердить, что не возродить прежнего Алипета — с его неповторимыми ароматами, древними тайнами, с его нездешним очарованием?.. Но вряд ли найдется человек, который рискнет утверждать, что сами земли, дремучие леса, искристые водопады, огромные пирамиды, холодные горные реки, загадочные пещеры не хранят в себе отголосков прежнего…

Четверо на борту “Эльдорадо” возвращались в Алипет два тысячелетия спустя… Что ж, им можно только позавидовать. Многие согласились бы на свидание со своим давним прошлым, но где и когда назначить ему рандеву?..

По мере приближения к Алипету многое менялось и на борту “Эльдорадо”, причем, менялось как бы исподволь и так естественно, что все происходило как бы само собой.

Час от часу становилось все жарче, и в последний день путешествия по морю уже в десять утра палуба раскалилась, и лишь свежий ветерок с моря приносил пассажирам отраду. Каюта превратилась в душную коробку, поэтому Алиса, выбравшись из нее с проворством хитрого мышонка, устроилась на палубе, в выгодном закутке, удобном в двух отношениях: во-первых, он был затянут особо плотным тентом, а, во-вторых, там помещался славный гамак. Было у закутка и третье достоинство, пожалуй, самое главное: он находился на отшибе, и ставший в последние дни особенно навязчивым Мол вряд ли догадался бы сюда заглянуть.

Покачиваясь в гамаке, Алиса блуждала взглядом среди дальних облаков и дымок, которые нравились ей, ибо напоминали очертания величественных пирамид, загадочных пещер. “Я плыву к тебе, Алипет”,— шептала Алиса, с нежностью вглядываясь в лазурную даль.

Надо сказать, что и Алиса, и остальные пассажиры “Эльдорадо” за эти дни слегка изменились внешне. Они быстро и сильно загорели, как объясняла Лилия — “на воде”. Из-за жары часто отказываясь от еды, они заметно похудели, стали поджарыми, и движения их приобрели большую динамику. Осунувшиеся лица поражали выразительностью и темпераментом. Под испепеляющими лучами солнца осветлились их волосы. Дей по-прежнему осталась беловолосой, короткий ежик Двина словно засеребрился, а вот прически Мола и Алисы приобрели восхитительный оттенок старинной меди: медное “карэ” у Алисы и медная грива у Мола. “Как у льва!” — смеялась Лилия Дей, и в ее голосе сквозило восхищение.

Однако, не обращая внимания на нотки восторга в тоне Дей, Мол постоянно выслеживал Алису, и это не на шутку уже пугало ее. Но не хотелось сейчас поддаваться пустым страхам, прислушиваться к подсказкам памяти. Хотелось грезить наяву, рассеянно глядя на дальние очертания облаков…

…И вот там, в дальней дали, Алисе почудился взгляд притягательных синих глаз, а из глубины памяти выплыло: Алхимик… Синие глаза на мгновение показались Алисе самыми любимыми на свете — но греза быстро отлетела…

Убаюканная морем, Алиса задремала, и пробуждение ее было ужасным. Казалось, сам дьявол налетел на спящую, смяв ее, разрывая ее легкие прозрачные одежды. Очнувшись в шоке, Алиса попыталась стряхнуть с себя отвратительные ласки Мола, но он был настойчив, и ей пришлось защищаться чем попадя: она отталкивала его кулаками, била жгутом, который еще за минуту до этого прискорбного налета представлял из себя ажурную широкополую шляпу с трепетной шифоновой розой на боку.

Апогей схватки сопровождался только сопением, кряхтением и глухими звуками шлепков, и лишь когда борьба поутихла, Алису словно прорвало:

— Подонок! Грязная свинья! Это ты усыпил меня хлороформом!

— Что-о?!

— То-о-о! Чуть большая доза — и я бы сыграла в ящик!

— Клянусь — не я. Парни из “Золотого гроша” — поверь!

— Да! Так я тебе и поверила — убийце! — последнее ударное слово она выбросила таким истошным воплем, что у Мола буквально подкосились ноги, и он осел в гамак, глядя на обвинительницу громадными, безумными сейчас, глазами.

— Али-и-ис! Ты соображаешь, что кричишь?! Какой я — убийца!

— Подлый и хитрющий! Ты заманил меня в пещерный переход и там, в темноте, в самом узком месте, где и без того дышать было тяжко, ты задушил меня!

— Ты обалдела?! — задохнулся от негодования Мол. — Когда я задушил тебя?!

— Тогда! Две тысячи лет тому назад! Надеялся, что не вспомню, да? А я вот вспомнила! Память у меня, слава богу, крепкая!

— Если память у тебя крепкая, — с истеричной дрожью в голосе начал Мол, — то вспомни прежде всего, как я любил тебя: больше жизни, больше всего на свете! Об этом ты забыла? Как я мог убить тебя при такой любви?!

— Мог! Мог! — как заведенная, выкрикивала Алиса. Мол терпел. Когда она замолчала, в их закутке и во всем мире воцарилась тишина, нарушаемая только нежным плеском волн, которые словно шептали: самое главное на свете — шелест вздохов, звук поцелуев, тихие ласковые слова…

Привлеченная отголосками скандала, к деревянной перегородке, скрывавшей за собой гамак, быстро и неслышно подошла Лилия и замерла в напряженной позе подслушивающего. На ней были легкие — три ремешка — похожие на древнеалипетские, сандалии и длинное просторное платье, подобное сари, персикового цвета. По мере приближения к Алипету осанка Лилии стала еще горделивее, в лице появилось надменное выражение. Но любой, увидевший ее сейчас, от души пожалел бы Лилию. Внимая словам Мола, она на глазах из величественной женщины превратилась в убогое существо.

— Али-и-ис, богом клянусь… — попытался продолжить Мол.

— Не божись, не поможет, — обрезала та.

— Неужели ты и вправду веришь, что любящий человек может убить любимую?..

Судорога ревности исказила лицо Дей.

— Недаром же говорят, — пустилась в рассуждения Алиса, — ненавижу и люблю. Недаром. Люди знают, что это — совместимо. Страсти встречаются в своей наивысшей точке и там легко заменяют друг друга.

— Чушь, — выдохнул Мол. — Тебе не надо опасаться меня. Вспомни, Алис, мы ведь были хорошими друзьями…

Не в силах более слушать, Лилия Дей резко повернулась и пошла в музыкальный салон.