Рекламные фирмы не заставили себя ждать, на Алису посыпались предложения одно другого заманчивее. Не уставал пожинать лавры и Мол, “открывший — как он выражался — вундеркинда”.

— Твоя затея, Мол, понравилась всей Нивелии, — смеялась Алиса.

— Но и ты — хороша, — ответно удивлялся Мол. — Надо же так драматизировать историю! В Ожерелье вселились злые духи! Жена фараона заставила рабыню изгонять их! В сущности, неплохо, но почему ты не посоветовалась со мной?

— Видит бог, я не хотела этого говорить, — заверила его Алиса. — Пришло само собой, уже во время интервью. Начала болтать и — вдохновилась! Веришь?

Мол верил. Мол торжествовал. Мол восторгался тем, как спецы своего гармоничного дела — косметологи, парфюмеры, модельеры и прочие мастера женского обаяния — за несколько часов неузнаваемо преобразили Алису: из обвисших прядей волос сделали глянцево блестящую прическу “каре”, тушью, гримом, пудрой “подправили” черты лица, подобрали гардероб, достойный женщины, которая так хорошо сохранилась, шутил Мол, за два тысячелетия.

Итак, из затюканной конторской крысы Алиса превратилась в “женщину на все времена”. За эти же часы переменилось и отношение Лилии Дей к Алисе. Директор фирмы “Золотой грош” разрешила использовать фойе выставочного зала и бар для фотосъемок. Мол проверял контракты, Алиса подписывала их, и фотографы сейчас же начинали ловко увековечивать на снимках “женщину на все времена”. Костюмы и интерьеры менялись со сказочной быстротой. Вчерашняя нищенка на глазах становилась обеспеченной дамой. Перепадало и Молу. Он тоже не дремал, и броские заголовки: “Ей — две тысячи лет”, “Леопард для Алисы”, “Я люблю тебя, Алипет, родина моя!.. — вылетали из-под его пера как из компьютера.

— В конце концов, Мол, к утру ты вспомнишь, что и сам был фараоном, — съязвила Лилия Дей, удаляясь из фойе, где наблюдала за съемками.

— Вспомню, Лили, если ты наконец разрешишь Алисе надеть Ожерелье зингов, — парировал Мол, подзадоривая Дей, которая оглянулась на выходе и четко отказала: — Нет.

Ее упрямое “нет” уже пять часов пытались сломить различные фирмы, предлагая большие суммы за право сфотографировать “рабыню фараона” в ее ожерелье. Не удавалось. Расчетливая Дей знала, сколько часов надо продержаться, чтобы суммы достигли космических высот. Она “сдалась” на следующий день после обеда, продав желанное право ювелирной фирме “Изумруд шаха”. В контракте оговорили, что витрина с нашумевшим Ожерельем будет вскрыта ровно в полночь, что Лилия Дей своими руками возьмет Ожерелье, наденет его на Алису, и после этого в течение десяти минут фотограф “Изумруда” будет делать снимки. В заключение Лилия опять-таки своими руками снимет Ожерелье с шеи Алисы и водрузит его на прежнее место. Все, казалось, было договорено и рассчитано заранее, но тут…

…Но тут в бой вступила “рабыня древнего Алипета”, запросившая с фирмы изрядную сумму, естественно, не без консультаций Мола. Алиса и Мол торговались с “Изумрудом” до половины двенадцатого. Нервы у них оказались крепкими, фирма согласилась на их условия.

Вскрытие витрины было обставлено как некое ритуальное торжество.

В выставочном зале притушили огни, и сокровища древних зингов замерцали с мистическим очарованием. Отовсюду — с потолка, из стен — полилась нежная мелодия “Элегии зингов”. Алису вывезли на подиуме в поистине царственном одеянии. “Будто я была не рабыней, а женой фараона”,— усмехнулась про себя виновница торжества. Улыбаясь, Мол давал понять окружающим, что не надо терять чувство юмора, что элемент игры присутствует во всем этом, но почему-то волновался сам, а, кроме того, видел, что и окружающие излишне эмоционально воспринимают игру: талантливый Двин стоит поодаль словно в оцепенении, слишком бледна — и бледность эта проступает даже сквозь грим — сама Лилия Дей; подобно изирисам сверкают и Алисины глаза — но ей простительно, слишком быстрая метаморфоза произошла с ней. И кто бы мог подумать, усмехнулся Мол, что статус рабыни принесет такие высокие дивиденды…

Парни из “Золотого гроша” бесшумно вскрыли витрину. Осторожно придерживая длинное мерцающее платье, затканное серебряной нитью, на две ступеньки поднялась Лилия Дей и с уверенностью хозяйки взяла в руки легендарное Ожерелье древних зингов — ликующе блеснули на окружающих сине-зеленые глаза изирисов. “Что за чудные камни!” — пронеслось у Мола в голове, и сейчас же, повинуясь наитию, он рванулся вперед, потому что Лилия Дей вдруг покачнулась и чуть не упала с возвышения. Благо, парни, вскрывавшие витрину, стояли рядом, и вовремя поддержали хозяйку — не то разбилась бы. Страшная бледность покрыла ее лицо. Все суетились, слышались предположения:

— Здесь душно, видимо, сердце.

— Сосудистая дистония, явный перепад давления.

Заложив под язык таблетку валидола, Лилия слабым голосом успокаивала всех: — У меня так часто бывает, нет проблем, — и просила: — Пусть фотограф “Изумруда шаха” начинает, у него всего десять минут. Алиса, приступайте к работе.

— Али-и-иса, у вас такое напряженное лицо, как будто вы на осмотре у гинеколога! Али-и-иса, на минуточку сообразите: вам выпало счастье сниматься в Ожерелье зингов, а вы не имеете на своем личике даже улыбки! — в общем, фотограф из “Изумруда шаха” и за десять минут умаялся с клиенткой так, будто пять часов кряду снимал весь кордебалет варьете.

— Да-а, — приговаривал он, — я верю, что эта дамочка прожила две тысячи лет, характерец, как у моей тещи.

К половине первого ночи все наконец завершилось: были окончены съемки, ожерелье водрузили на место, а всех участников ритуального действа — бледных, усталых, раздраженных — быстро развезли по домам на разгонных машинах.

А глубокой ночью…

…А глубокой ночью участникам странной фотосъемки не спалось. В эту ночь произошли два важных разговора, и нарушителями спокойствия, конечно же, были прекрасные дамы.

Прежде чем позвонить, Алиса долго металась по квартире: принимала душ, варила кофе, потом пила его медленными, словно ритуальными, глотками — мысли путались, но воображение и память срабатывали с удивительным тщанием и яркостью. Стоит ли звонить ему? И что это даст? Возможно, лишь нарушит и его покой, но Мол не из тех, кто гоняется за спокойствием — скорее, за нездешними приключениями.

— Мол, привет! Мне срочно надо тебя видеть.

— Тем более что давно не виделись, — сонно съязвил он.

— За те десять минут… В общем, не по телефону. Мне надо тебя видеть. Подъезжай сейчас же.

— К даме?! В полночь?.. Да с удовольствием! — пошутил Мол, но по голосу чувствовалось: беспробудный сон для лентяя дороже всего на свете. И точно — он продолжил заунывным тоном: — Али-ис, будет день — будет песня.

— Я жду тебя через двадцать минут, — приказным тоном сказала Алиса. И тогда Мол ответил таким же приказом: — Приготовь кофе с ликером. Еду.

— … Понимаешь, Мол, оказывается, верно, что лишь одна тысячная человеческой памяти подключена к работе, а остальной материк памяти спит…

Слушая, Мол смотрел на собеседницу с укором. Право же, существуют нормы приличия: вместе начинали мистификацию, было по сути равное партнерство, а теперь она настолько обнаглела, что ему же — инициатору мистификации! — рассказывает байку о спящей красавице, которая пробудилась.

Между тем собеседница витийствовала все горячее, а Молу становилось все неудобнее за нее. Наконец он вперил в “рабыню фараона” ледяной взгляд и забарабанил пальцами по столу.

— Хорошо, Алис. Ты решила развернуть игру, хотя мне не совсем ясно, по какому сценарию — но это мелочи. — Алиса открыла рот возразить, но Мол крутым жестом остановил ее. — Но почему ты не хочешь прямо и честно посоветоваться со мной, выработать общий план, как мы это уже сделали на начальном этапе? Почему ты уверяешь меня, нормального современного человека, что ты де “вспомнила” ту жизнь, которую в самом деле предложил тебе я? Если ты считаешь меня кретином, тогда не стоит больше ко мне обращаться…

Горечь и досада отразились на лице собеседницы, и Алиса прошептала: — Меньше всего я хотела обидеть тебя, Мол. Ведь первым вспомнил ты…

— Да не вспомнил я! — свирепо зарычал он, вскочив и отбросив стул. — Не вспоминал я! Я все выдумал! И ты прекрасно это знаешь! Мы можем другим вешать лапшу на уши, но между собой должны быть откровенны — пойми ты это!

— А ты пойми меня, — ласково попросила Алиса. — Я, именно я теперь знаю, что твое воображение ничего не выдумало, оно просто подсказало тебе давнее-давнее прошлое, твое и мое прошлое. И когда я надела ожерелье зингов…

— Вранье! Ничего ты не вспомнила, когда надела его! Просто ты — продувная бестия — решила выжать максимум из данной ситуации — пусть, я не против; если пошла карта в руки, глупо отказываться. Я только не желаю, чтобы ты считала меня дурачком!

Увидев, что Мол закусил удила, что в нем бурлит ущемленное самолюбие, увидев, что Мола не переубедить, Алиса неожиданно для него и для себя тихо заплакала.

Окончательно разъярившись, Мол закричал:

— Слушай, ты добьешься: я сейчас уеду!

И тогда Алиса прошептала сквозь тихие всхлипывания: — Мне легче бы сейчас сдаться, сказать, что ты прав. Но тогда я бы солгала, а нам нужна правда. И правда заключается в том, что десять минут пробыв в Ожерелье зингов, я многое вспомнила. И в том прошлом, давностью в два тысячелетия, есть и твое место, Мол. Если я не ошиблась, Мол, ты был тем рабом-мастером, что изготовил оба ожерелья.

— Как — оба?! — неожиданно изумился Мол.

— Ожерелье в металле — первое, а было еще и второе ожерелье, где вместо металла — кожа, и камни изириса сверкают на коричневом фоне — еще красивее, поверь, Мол…

В комнате стало тихо. Так тихо, будто сюда вошла память о двух земных тысячелетиях… Взяв себя в руки — ведь не истерик же он в конце концов, а нормальный мужчина с нормальными реакциями! — Мол решительно, но спокойно заявил: — В общем, я должен хотя бы несколько минут подержать Ожерелье зингов в руках…

Решить довольно легко, но как претворить решение в жизнь?

В это же ночное время в баре шел не менее напряженный разговор, но роли распределились иначе: женщина, а ею была Лилия Дей, выглядела взбудораженной, а мужчина, им был Алексей Двинский — Двин — пребывал в спокойном безразличии.

— … Ты видел, Двин: я побледнела и чуть не рухнула на пол, — страстно шептала Дей, — так я заплатила за подсказку ожерелья. Как только я взяла Ожерелье зингов в руки, картины — одна сочнее и красочнее другой — замелькали в моем сознании с невиданной скоростью. Удивительно, Двин, раньше мое воображение не знало такой скорости — это поражает и запоминается навсегда. Блистательная вереница видений. Шествие фараона, когда все вокруг словно облито золотом, сверкает драгоценностями. Я видела себя, Двин, в роскошном наряде, рядом с фараоном. Видимо, я была женой фараона.

“Ну, конечно, — саркастически усмехнулся про себя композитор, но внешне не подал виду. — На меньшее, чем быть в прошлом женой фараона, ты не согласна — о людская спесь!..” Алексей Двинский вздохнул и подлил шерри-бренди в темный бокал Лилии. Она же, почти не смущаясь, продолжала: —… Но главный сюрприз, Двин, я приберегла для тебя. Знаешь, кем ты был тогда?

— А я тоже там был? — на сей раз Двину не удалось скрыть сардоническую усмешку.

— Ты ироничен, потому что не помнишь, — Лилия старалась говорить хладнокровно, но это плохо удавалось ей: больно уж интересной и волнующей представлялась ей тема. — А не помнишь, потому что не притрагивался к ожерелью. Через пять минут мы это поправим — и твои усмешки как рукой снимет. — Лилия помолчала и почти торжественно заявила: — Два тысячелетия назад для тебя, Двин, не было ничего невозможного, ты купался в золоте, в славе, в почитании, ты был наместником бога на земле — ты был фараоном, Двин.

Благодарно улыбнувшись ей за столь щедрое распределение ролей, Двин с юмором похвалил себя: — И тогда умел устроиться. — Но сейчас же, сопоставив факты, спохватился и с комическим ужасом уставился на Лилию: — А в твоем лице, Лили, выходит, имел супружницу?! И, конечно же, покончил жизнь самоубийством? — на что Лилия фыркнула и предложила ему пройти в выставочный зал — благо он пустует в ночное время.

Ловко отключив сигнализацию: своя рука — владыка! — Лилия благоговейно передала Ожерелье зингов Двину, не сводя глаз с его лица, надеясь уловить бледность, испуг, напряжение взбудораженной памяти, но — не тут-то было! Двинский оставался спокойным, как древнеалипетский курган. С сожалением пожав плечами, Двин искренно сказал: — Никакого проблеска, Лили, честное слово.

Снопы изумрудных и золотых искр вылетали из ладоней, в которых он держал одно из драгоценнейших ожерелий земли, но вся эта красота говорила лишь душе Двина, но ничего не подсказывала его памяти. Понимая, что Двин не лжет, Лилия робко попросила: — Надень его на себя.

Двин улыбнулся и ласково напомнил ей: — Я ведь не женщина, Лили. И в древнем Алипете мужчины не носили ожерелий.

— А ведь ты прав! — обрадовалась она. — Тысячу раз прав! Вот поэтому ты и не можешь вспомнить! Ничто в твоем прошлом не связано с этим ожерельем! Ты ни разу не держал его в руках — поэтому и не можешь вспомнить!

“Женщины в своих уловках могут достичь гениальных высот, — снисходительно подумал Двинский. — Не укладывается что-то в выдуманную ею схему — пожалуйста, уже готова отговорка, и даже аргументированная — о женщины!..”

Как бы то ни было, целенаправленные мысли Лилии Дей теперь постоянно вращались по орбите вокруг сказочного Ожерелья. Вернувшись домой на рассвете, она даже не прилегла, так как ее память, ум и воображение работали над логической схемой, в которой давние люди и события находили свое место в современности и принимались действовать. Ей оставалось лишь вовремя разгадывать мотивы их поступков и не опаздывать…

В одиннадцать утра присев за туалетный столик, Лилия Дей с особым интересом начала изучать в зеркале свое лицо. Довольно удачливая бизнесменша в настоящем, жена могущественного фараона в прошлом увидела крепкие скулы, твердый взгляд темных загадочных глаз, которые прикрывала обильная челка обесцвеченных волос. Наблюдая за незнаемой, неизученной собой, Лилия невольно подумала: “Видимо, в Алипете я была еще суровее, чем сейчас. Твердость характера плюс неограниченная власть. Ох и тяжко, наверное, приходилось моим рабам…”

На серебристой “Вольве” приближаясь к магическому выставочному залу, Лилия Дей уже представляла, с какой просьбой обратится к ней Александр Мол, также воскресший в ее окружении два тысячелетия спустя. Пусть не надеется, она будет по-прежнему тверда.

На довольно безобидную просьбу журналиста Молева Лилия Дей ответила решительным отказом, чем удивила даже снисходительного Двинского: — Человек пашет на твою выставку, Лили, с самого начала, закрутил вокруг нее прибыльную рекламу, а ты отказываешь ему в такой малости…

— Эта “малость” стоит сейчас больших денег, — парировала Дей невозмутимо.

— Для посторонних, Лили. Думаю, следует различать. Постороннему, конечно, не стоит разрешать фотографироваться с Ожерельем, или, в крайнем случае, за солидную сумму, а уж своему…

Двин несогласно пожал плечами, а Дей лишь хмыкнула в ответ. Не могла же она, в самом деле, раскрыть все свои карты перед наивным и вместе с тем неверующим Фомой. Еще слишком рано посвящать его во все. Вот когда он хоть что-то вспомнит и проникнется ее мечтой, тогда… А пока надо ставить его перед фактами, умело направлять, а грядущие события сами закружат его в таком водовороте, что только успевай выплывать.

Лилия знала свое дело туго и умело подводила Александра Мола к нужному ей решению, отказав ему в “детском” поощрении — сфотографироваться с Ожерельем зингов в руках. С удовольствием наблюдая, как бесится Мол, как ищет и не находит нужного выхода Алиса, Лилия Дей чувствовала: к ночи созреет и сам Мол, и его решение, тем более что он представляет, как отключить сигнализацию…

Рассчитав все верно до минут, Лилия и Двин засели в засаде в выставочном зале без десяти двенадцать ночи. За соседней искусной ширмой она посадила двух массивных ребят из своей фирмы. Двин не верил, что они придут. Лилия знала, что так будет.

…И вот в ноль часов семь минут в слегка подсвеченном, полутемном выставочном зале раздались шаги. Они приближались к главному залу…

Как только похитители вскрыли витрину, в зале вспыхнул ослепительный, прожекторный, свет, и как чертики из японской коробочки из своих укрытий выскочили Лилия с Двином и два парня, которые не зря ели свой хлеб: в мгновение ока подлетев к Алисе и Молу, они через секунды уже защелкнули наручники на их запястьях. Алиса успела лишь вскрикнуть, а Мол нервозно пробормотать:

— Я хочу сделать заявление!

Обращаясь с ними как с неодушевленными предметами, парни вытащили похитителей на улицу и втолкнули в “Вольву” — причем, все сделали с таким профессионализмом — сноровисто, четко — что Алиса с Молом и запротестовать как следует не успели, о чем Алиса уже в машине сожалела.

Летящая “Вольва” мчала их куда-то за город, навстречу превратностям судьбы…

“Вольва” остановилась около небольшой виллы, чей силуэт смутно вырисовывался во тьме весенней ночи. Парни были немногословны, действовали уверенно. Пленников освободили от наручников и разместили в удобных комнатах. И в дороге, и напоследок Мол не уставал повторять: — Мы не совершили ничего криминального. Я хотел просто сфотографироваться с Ожерельем в руках.

Алиса кивала, но внутренне была неспокойна, ее колотил озноб. Когда она щелкнула выключателем, перед ней предстала очень уютная комната, пол которой был застелен пушистым песочного цвета паласом, а на подоконнике, на подставках для цветов стояли букеты пахучих глициний — их дивный запах сразу же пленил Алису. В дверь вскоре постучали, и на отклик парень вкатил сервировочный столик с изысканным ужином. Прощаясь, он успокоительно сказал: — Больше я вас не побеспокою. Все необходимое вы найдете в шкафу. Лилия Дей просила передать, что завтра утром приедет на рандеву с вами.

“Итак, я все-таки вляпалась в историю,” — вслух подвела неутешительные итоги Алиса, падая в отменно мягкое, словно набитое лебяжьим пухом, кресло, обтянутое ласковым коричневым бархатом. “Как-то вы теперь будете выкручиваться, госпожа рабыня?” — иронически поинтересовалась у самой себя, но ирония не спасала: страх не оставлял Алису.

Дело в том, что изо всех участников этой странной истории она одна-единственная, как ей показалось, более или менее представляла прошлое и настоящее и была осведомлена о трагической роли провидения во всем этом… Их четверо: она сама, Лилия Дей, Алексей Двинский и Мол. Все они, как подсказала ей разбуженная чудесным Ожерельем память, “имели место быть” в Алипете два тысячелетия назад. Для Алисы примерно ясно и их кастовое положение. Она была рабыней, Мол мастером-ювелиром, тоже рабом, Лилия Дей, как следует из видений, была чрезмерно обеспеченной госпожой — родственницей или даже женой фараона, а Двин, вроде бы — невероятно, с таким мягким характером! — самим фараоном. Все они связаны общей родиной — прекрасным неведомым Алипетом, полным загадок, все они связаны общим прошлым. Но это бы не испугало Алису. В конце концов, у каждого землянина есть свое интересное древнее прошлое, и рано или поздно каждый вспомнит… Страшно другое: прошлая жизнь Алисы трагически оборвалась. Алиса отчетливо помнит последние мгновения своей прошлой жизни.

В сопровождении кого-то — кого?! — она пробирается по каким-то хитрым пещерным переходам, и вдруг… кто-то обхватывает ее горло с железной беспощадностью…

Лишь надкусив бутерброд с черной икрой, Алиса отложила его. Поковыряла ложечкой прихотливый десерт. Выпила три глотка коктейля. Алисина мысль, будто ее чем-то стимулировали, мчалась вперед — бесстрашно, неудержимо. Память и разум подсказывали ей, что тот поход — двухтысячелетней давности — по пещере был связан с прекрасными блесткими камнями изириса — а значит, связан с сокровищами древних зингов, недаром трубят о том, что сокровища эти несметны… Лилия Дей — деловитая, умная, беспощадная — тоже кое о чем вспомнила, когда взяла Ожерелье в руки — как пить дать вспомнила, иначе откуда бы эта бледность, неожиданный приступ. Но как Алиса знает из собственного опыта, воспоминания эти даются памятью отрывочно, малыми порциями, с трудом — это большое напряжение нервной системы и всего организма. Лилия Дей многого не сумеет вспомнить, и тогда…

…И тогда — Алиса поежилась — она будет искать любые способы, чтобы заставить вспомнить ее, Алису, а сокровища зингов того стоят!.. Какие меры воздействия на нее, пленницу, применит Лилия: пытки? стимуляторы? лекарства? Дело скверное… Бежать? Но за дверью — тот громила, а окон в комнате нет. Да и сама она вовсе не суперменша — обычная конторская крыса, что сама полезла на приманку и теперь вот расхлебывает последствия…

Разве что перестучаться по стене с Молом? Но воображение услужливо преподнесло давнюю страшную картину: она, рабыня, пробирается по узкому переходу и тут… Горло вновь захлестнуло, как будто Алиса вновь переживала тот роковой миг. По позвоночнику пробежала холодная дрожь: а ведь кто-то шел тогда за Алисой, а если Мол?..

Роковое стечение обстоятельств может повториться, ведь говорят же о кольцах судьбы. Мола надо опасаться. Он ничего не может вспомнить, пока не взял в руки ожерелье.

Поразмыслив еще, Алиса пришла к выводу, что попала в странную, трагическую ситуацию, и сам дьявол, пожалуй, не знает, что она сулит Алисе.

Нельзя сказать, чтобы и Лилия Дей сибаритствовала этой ночью. Заново напрягая свой мозг, она занималась раскладом сил. Нужны ли ей такие помощники, как Мол и Алиса? Может статься, она справится сама? Но она слишком мало помнит. Прикосновение к камням ничего не дало Двину — он не держал их в древности. У каждого из них найдутся свои мотивы воспоминаний…

Нужно ли на время изолировать Мола и Алису, и вдвоем с Двином пуститься в довольно рискованное предприятие? А если они ничего не вспомнят? Такие затраты — коту под хвост?

Отбросив сомнения, Лилия накрутила телефонный диск и требовательно сказала в трубку:

— Оставь все свои дела, Двин. Я сейчас заеду за тобой, и мы отправимся на одну заманчивую виллу.