… И вновь Марианна сидела на заветной скамейке в розарии, что примыкал к больничному саду. От терпкого аромата белых роз, чьи прозрачные лепестки ложились на лист письма, кружилась голова.

Стоял дивный солнечный день.

“…Ангел мой, сеньора Сальватьерра!

Не нахожу себе места в сем подлунном мире с той самой минуты, как увидел Вас. Улыбка Ваша, голос Ваш долетают до меня за несколько тысяч километров. Ваши коралловые губы снятся в ночи. Ваши волосы… О них хочу сказать особо. Свои прекрасные блестящие волосы Вы, очевидно, моете жасминным шампунем, поэтому сей чудный запах преследует меня и томит…” — Марианна засмеялась: проказник Луис Альберто, соскучившись, прислал ей длинное “любовное послание”, чем немало развеселил Марианну — и улыбка блуждала по ее губам впервые за эти тяжелые дни переживаний, связанных с одним-единственным — здоровьем Эстер. Каково ее дыхание? А цвет лица? — чутко присматривалась и прислушивалась в эти дни Марианна, не докучая Брикману лишними вопросами, и сегодня была вознаграждена: Брикман сам объявил ей, что анализы у Эстер улучшаются, надежда на выздоровление стала реальностью. Правда, на сегодня он не уменьшил дозу снотворного для Эстер — пусть поспит, это целительно, но на завтра ее будут выводить из летаргического состояния. В общем, завтра Эстер придет в себя.

Поистине чудесный выдался сегодня день!

“…Милые дети наслаждаются своим независимым путешествием, — читала Марианна о Вето и Марисабель, — и лишь изредка шлют в отчий дом коротенькие телеграммы, почтовые штемпели которых свидетельствуют об изысканном вкусе ребятишек: здесь и Канн, и Монте-Карло”, — она вновь улыбнулась: в этих словах просквозили воспоминания Луиса Альберто о его бурной молодости — ведя в былые времена рассеянную жизнь, которую так не одобрял его отец, Луис Альберто побывал во всех злачных местах Европы.

Увлеченная забавным посланием, Марианна и не заметила, как поодаль от нее, на тропинке между кустами, остановился Эдмон — остановился, любуясь ею…

Каштановые локоны Марианны будто клубились в потоке солнечного света — и ему, влюбленному, показалось на мгновение, что на голове возлюбленной — золотая корона, испускающая радужные лучи во все стороны.

… На золотом троне в каком-то затерянном сказочном саду сидела его Марианна — его принцесса. Легкая улыбка проскальзывала по лицу Марианны подобно нежному лепестку — так он скользит по заколдованному озеру…

Его бы воля — Эдмон взял бы на руки эту хрупкую, ненаглядную принцессу, спрятал бы в своих объятиях и увлек бы на край света — подальше ото всех.

У него есть и облюбованное место, куда он с ликованием в душе и с дивной ношей на руках отправился бы не задумываясь, презрев установившиеся нормы размеренной мещанской жизни. Когда-то, десять лет назад, Эдмон купил в океане, на островке Благодарения небольшую виллу, отвечавшую однако самому изысканному вкусу: похожий на маленький дворец сказочный дом, по фасаду которого золотом змеится название: “Шоколадка” — так в далеком детстве прозвал он кудрявую девочку — Марианну, которая оказалась для него единственной в мире…

Когда Эдмону бывало не по себе, когда он попадал в переделки, легкое, как мираж, видение помогало ему выжить: бежевых оттенков вилла на острове, со всех сторон омываемом океаном, маленький дворец с забавным названием — “Шоколадка”… Вот куда он увлек бы свою принцессу — на ее виллу, поименованную ее детским прозвищем. Но помнит ли она странное детство? Азалию?…

Глядя на Марианну, Эдмон вдруг почувствовал необычное состояние, которое мог бы выразить двумя словами: кружение сердца… От прохладных дуновений кружились лепестки роз, от его восхищения кружился золотой трон, на котором восседала Марианна, в воздухе кружились радужные искры счастья — и кружилось его сердце…

Он всегда любил ее. И не его вина, что не мог найти ее раньше.

Через заросли джунглей, через штормы океана, через годы и расстояния он шел к ней…

И вот конец пути. Марианна — перед ним.

Его бы воля — он пришел бы к ней с огромным букетом пунцовых роз. Красные розы — символ любви. Эдмон знает, что каждая женщина душою своей чувствует язык цветов. Оттенок его роз на протяжении долгого пути сгустился. От силы его чувства к Марианне, от тягот и страданий, от продолжительной разлуки красные розы Эдмона стали пунцовыми. Его бы воля — он возложил бы эти розы к ее ногам.

Розы для Марианны…

Но он не посмел сегодня принести этот букет. Ведь Марианна может отвергнуть его цветы. Она может сказать ему, что за те годы, пока он шел к ней, она привязалась к другим людям, и для Эдмона не осталось места в ее сердце.

Сердце Марианны… оно вдруг замерло, а потом учащенно забилось. Марианну вдруг постигло состояние, которое она могла бы выразить двумя словами: кружение сердца… Читая веселое письмо от милого Луиса Альберто, она поймала себя на мысли, что вспоминает о другом человеке…

Марианна подняла голову от послания, и увидела этого другого человека в нескольких шагах от себя. И эти несколько минут оба испытывали кружение сердца…

Чтобы преодолеть неловкость — а оба одновременно ощутили непреодолимую тягу друг к другу — Марианна с преувеличенным оживлением стала рассказывать Эдмону о своей семье, суетливо вынимая из сумочки фотографии: вот Марисабель еще крошкой, а вот Вето с Марисабель за столом, а вот и Луис Альберто в биллиардной…

Эдмону стоило лишь взглянуть на фотографию соперника — Луиса Альберто, как он сразу же понял, что знает его. Да, это тот самый парень — Луис Альберто, с которым лет двадцать назад они были даже дружны в небольшом курортном местечке Боле, где Луис Альберто умыкнул у Эдмона его легкую временную подружку — кажется, Изабель, да-да, Изабель…

Были какие-то временные женщины, временные жилища — с горечью подумал Эдмон, и в суете этой непостоянности он потерял Марианну, так и не найдя ее, а этот ловкий Луис Альберто соединился с ней. И теперь Эдмон стоит перед чужой женой Марианной чужим для нее?

С радостью, но и с затаенным трепетом приняла Марианна приглашение Эдмона навестить его мать — Азалию. Его намеки на причастность к тому давнему похищению, когда Марианна была еще крошкой, да и сам он был ребенком, навевали какие-то странные воспоминания, с которыми Марианна пока не могла справиться из-за их непроясненности.

Сидя в своей маленькой парижской квартирке, старая Азалия ждала детей… Специально для этого приема она облачилась в длинное бархатное платье цвета граната, покрыла свои черные, с проседью, волосы бархатной гранатовой косынкой, — и представляла собой, надо признать, величественное зрелище — древняя, многомудрая цыганка, явно не чуждая магии. От волнения Азалия перебирала янтарные четки и вздрогнула, когда Эдмон своим ключом начал открывать дверь.

— Ты пришла ко мне, моя девочка, — были ее первые слова, обращенные к Марианне. — Он наконец нашел тебя…

А Марианна, будто сразу все вспомнив, кинулась к Азалии, ведь когда-то они так любили друг друга. Целуя старые руки Азалии, Марианна сразу узнала ее перстень — огромный перстень с черным камнем, которого в детстве она даже побаивалась, хотя доставалось им по затылку дерзкому Эдмону, а ей — никогда.

— Ты помнишь меня, моя девочка, — глубоким сочным голосом шептала Азалия, гладя водопад шелковых волос Марианны — и Марианна, словно в волшебном фонаре, видела картинки своего детства, где она — рядом с Азалией, рядом с Эдмоном и с отцом Эдмона… Альбертом! Она все вспомнила! А возле них — звери. Большие львы.

— Да-да, ты права, Марианна, — кивала Азалия, — у нас были львы, и Альберт был хорошим дрессировщиком, но… нам не везло. Стало быть, Бог наказывал за то, что украли тебя у Лепелетье. Твой родной отец был шоколадным королем, и Эдмон за это, и за смуглость сразу прозвал тебя Шоколадкой. Не думай, мы вовсе не хотели никакого выкупа за тебя. Просто как только я тебя увидела, я сразу сказала себе: она будет моей, я сразу полюбила тебя как родную дочь. Украсть тебя тоже было не просто: над вами с сестрой тряслись все слуги, но я была проворнее ваших слуг — и украла тебя! На скачках, когда все увлеклись заездом. Правда, Эдмон помогал: отвлек твою бонну криками и гримасами — тоже озорник был. А ты не плакала. Ты сразу полюбила меня. Вцепилась вот в этот перстень…

— Я помню его… — прошептала Марианна.

— А Альберта помнишь? — ласково спросила Азалия. — Это хорошо, что помнишь… Он ведь погиб прямо на арене, наш Альберт… Больной лев бросился на него…

— Не надо, мама, — приказал Эдмон, и Азалия, кивнув, продолжила: — Эх, как славно бы мы жили, если б злой рок не преследовал нас!.. Вы оба — и ты, и Эдмон — были такими озорниками. Совсем не боялись львов. Бывало, схватитесь за их гривы…

— Так вот что нарисовал Антуан… — догадалась Марианна.

— Да, по моим рассказам, — просто сказала Азалия. — Антуан умеет рисовать. Он передал даже то тепло и веселье, которое царило в балаганах, где мы выступали. В маленьких балаганах, и в больших цирках. Нас везде привечали с нашим праздничным номером… — Глаза Азалии затуманились от воспоминаний. — А потом пошла черная полоса невезений, горя… Мы гастролировали по Мексике, когда Альберт заболел какой-то диковинной инфекцией. Лев и кинулся на него, потому что Альберт ослаб. Львы терпят только сильных, им только и подчиняются. Как ослаб — лучше уйди с арены. Альберт не захотел. И погиб. Заболела и ты, моя крошка. Везти тебя дальше — значило обречь на смерть. А мы хотели жизни для тебя, веселья, счастья. Тут немного повезло. Семья Вильяреаль согласилась оставить тебя, хоть и навсегда, у них не было своих детей. Но мы — ты слышишь?! — оставляли тебя на время! Кто ж знал, что не сможем вернуться за тобой? Это было в штате Гуанохато. Мы не взяли за тебя — ты слышишь, Марианна? — ни единого песо. Мы не продавали тебя, так и знай. Хотели спасти. Эдмон тогда заразился от тебя, и тоже захворал, но он был куда сильнее — мальчик, да и старше, сам выкарабкался. Но после бреда забыл название провинции, где мы тебя оставили, а я специально не говорила: без Альберта дело наше захирело, больного льва пришлось подстрелить. Мы с Эдмоном не смогли бы тебя прокормить… Ты вправе обижаться на меня, моя девочка…

— Нет-нет! — воскликнула Марианна, — я помню, как было хорошо, когда все мы были вместе. Нам с Эдмоном так нравилось выступать, как настоящие артисты! Я все вспомнила…

— Вот и хорошо, что не винишь никого, — кивнула Азалия, — жизнь сложнее, чем кажется на первый взгляд… Но — поверь мне — я всегда хотела найти тебя.

Я тосковала по тебе, моя девочка…

— Я верю…

После этих слов они обнялись и вместе заплакали.

Что ж это такое?! И откуда это? — недоумевала Марианна.

Магия?

Колдовство Азалии?…

Ведь цыганки, ни для кого не секрет, владеют тайнами души.

Или колдовство самой жизни?

Рок?

Фатум?

Приходит таинственное письмо из далекого славного Парижа, увлекает Марианну вроде бы в простой недолгий вояж — а, как оказалось, на самом деле вовлекает Марианну в новую жизнь, затем ставит ее на грань жизни и смерти, спасает, уводит из-под гибельной опасности и дарит Любовь…

Причем, Марианна никогда не забудет, что задержал ее в студии Антуана, уже на смертельном пороге, — звонок Эдмона, приказ Эдмона ждать его. И теперь ей кажется, что она ждала его и знала его всю жизнь — да что там жизнь! — века!

Она помнит, как она сидела, замерзая и кутаясь в шкуру дикого леопарда, около первобытного костра и ждала-ждала-ждала Эдмона… С охоты… Гремел гром, вход в пещеру закрывала стена ливня, сквозь которую взблескивали молнии, диковинно отражаясь на темных сводах пещеры, а Марианна чутко прислушивалась: не раздастся ли шум и треск сучьев — не возвращается ли Эдмон?…

И он приходил. Она помнит. Он обязательно возвращался. Всегда возвращался.

Вот так и сейчас. Словно она долго-долго сидела у костра, а его очень долго — целые века! — не было. Охотился ли он? Или путешествовал? Как и положено настоящему мужчине, открывал новые земли?

В воображении Марианны неожиданно проплыл какой-то чудный остров с маленьким дворцом, остров, со всех сторон омытый лазурными водами океана, остров, на который вдруг захотелось сбежать, уехать, улететь, уплыть…

Всегда покорная долгу, Марианна уже чувствовала себя без вины виноватой перед семьей, перед Луисом Альберто. Значит, надо дождаться той минуты, когда Эстер придет в себя и — бежать, бежать отсюда. Домой-домой-домой!

Пока Марианна тщетно пыталась найти ответы на неразрешимые вопросы, вновь вставшие перед ней, Азалия, задернув у себя в квартирке плотные бордовые шторы, сидела перед зажженными, слегка чадящими свечками за круглым дубовым столом, на котором в большой чаше богемского стекла на поверхности воды плавал пепел от сожженных ею на пламени свечей волос Эдмона и Марианны. Проворная Азалия незаметно для детей сумела состричь у них по крошечной пряди — для ее ведовского дела и такой пряди было достаточно…

В эти мгновения Эдмон, мчавшийся на красном “Ягуаре”, вдруг почувствовал, что ему нужны тишина, покой и уединение. Он съехал на обочину, вдоль которой росли раскидистые каштаны, и безвольно положил голову на руль. Что ему предпринять? Если такие вопросы раньше и вставали в его жизни, он всегда знал ответ на них. До этих роковых событий что-либо предпринять для Эдмона значило метнуть нож точно в цель, или спрыгнуть со скалы в бурлящий поток, или промчаться на бьюике сквозь пламя — и Эдмон не задумываясь — метал, прыгал, мчался.

Впервые в жизни сейчас он столкнулся с проблемой, которая тяжким бременем легла на его душу.

Казалось бы, он по-настоящему полюбил женщину — и надо добиваться ее ответной любви. Но он знал, что Долг и Чувство уже вступили в борьбу в душе Марианны, и не оставалось сомнения, что долг, конечно же, победит в этой неравной борьбе…

Что делать?

Вновь похитить ее?

Умыкнуть на остров Благодарения?

Держать там возлюбленной пленницей? Пленницей-повелительницей? Нет. Это невозможно.

Выхода нет. Впервые в жизни нет выхода.

Но если она, Марианна, помнит его, Эдмона, сквозь тысячелетия, — может быть, уже в этом заключается прощение для нее?

Ведь она помнит его не только у костра тысячелетней давности, но и около рыцарского замка.

… На огромном поле вот-вот начнется рыцарский турнир. “Похожий на льва” рыцарь перед тем, как ринуться на поединок, приподнимает тяжелое забрало шлема и смотрит на нее долгим любящим взглядом. И она, сидящая на трибуне, посылает ему — Марианна помнит! — воздушный поцелуй…

Золотая магия закружила наших любимых героев? А, может статься, все-таки Любовь — настоящая Любовь?… Каждый из нас, сам вдруг оказавшись в жизни в подобной ситуации, перед выбором между чувством и реалиями жизни, мечется и ищет ответ на сложный вопрос: что делать? отдать себя на волю чувства? Или растоптать его, вспомнив о долге?

И кто из нас знает ответ на этот неразрешимый вопрос?…

Видимо, никто.

И мы также, как Эдмон и Марианна, полагаемся тогда на Провидение…

Итак, пусть сама Жизнь разрубит гордиев узел страстей, любви, ненависти, мстительности, надежд, мечтаний…