… Сначала Марианна будто плыла по теплому морю. Потом лежала на берегу на раскаленном песке. Было томительно, душно, над ней склонялись люди, чьи руки в перчатках постоянно находились в движении…

… Потом ее несли куда-то…

… Еще она помнит долгую-долгую дорогу.

Сквозь дебри забытья и бреда все равно к Марианне пробивалось понимание того, что она помогает сестре. И Господь посылает им, двум близняшкам, разлученным и наконец вновь соединенным, сил и радости.

Поведя взглядом по бревенчатому потолку, Марианна поняла, что очнулась, и сразу вспомнила все: частную клинику, Эдмона, операцию, Брикмана.

— Что с Эстер? — прошептала она.

— Мадам пришла в себя! — раздался ликующий возглас. Он принадлежал худенькому, вертлявому мужчине с обезьяньим лицом, который прыгал вокруг ее тахты. Марианна обнаружила, что лежит уже не в клинике Брикмана, а, скорее всего, на загородной вилле, стилизованной под охотничий домик: оленьи рога на стенах, старинные мушкеты, бревенчатые стены.

— …Позвольте представиться. Меня зовут Андре. А вот тот в углу, жирный поросенок, — Андре показал на толстого, вялого мужчину, сидевшего на табурете, — он — Пьер.

— Операция прошла удачно? — слабым еще голосом спросила Марианна.

— О да, мадам! — весело откликнулся Андре, ловко манипулируя на столике кофейником и чашками. — Поздравляю вас со счастливым избавлением, мадам Лепелетье! Я сам, своими ушами-лопухами слышал, как Брикман оценил эту операцию — экстра-класс! Для вас все складывается удивительно удачно, мадам Лепелетье! А теперь минуту внимания и спокойствия. Сообщаю вам, мадам, что вы похищены. Да. Но куда похищены! На прекрасную загородную виллу! И всего на денек-другой.

— Перестань болтать, скажи условие, — пробурчал из угла вялый Пьер.

— О да, мадам, вы можете погостить здесь, пока не подпишете чек всего на пятьдесят тысяч долларов. Но что такое для вас, мультимиллионерши, пятьдесят тысяч — это все равно что для меня десять центов! Как видите, мы предпочитаем американские доллары…

Собравшись с силами, Марианна решила наконец прояснить ситуацию:

— Вы ошиблись. Я не мадам Лепелетье.

— Конечно-конечно, вы ее горничная, — захихикал Андре. — Все в полном порядке, мадам. Даже сервис будет на уровне ваших привычек. Как вы любите, утром — горячий шоколад.

Он поставил чашку на поднос.

— Но я по утрам предпочитаю крепкий чай, — прошептала Марианна.

— О-о, тогда в шею надо гнать этих мерзких газетных писак! Растрезвонили в “Светской хронике”: горячий шоколад!

“Наверное, Эстер любит шоколад, — подумала Марианна. — Больше не буду спорить. Даже к лучшему, что похитили меня, ведь Эстер ослабла после операции… Интересно, насколько опасно данное предприятие?” — Видимо, лекарства еще продолжали свое воздействие на организм, ведь Марианна почти не ощутила страха, более того: когда услужливый Андре суетливо поставил перед ней чашку крепко заваренного “Липтона” с ароматом жасмина, даже одобрила:

— Что может быть чудеснее жасминного чая летним утром?..

Андре хлопнул от восторга в ладоши и быстро записал что-то в блокнотике.

— Вы стараетесь запомнить мои привычки, Андре?

— Я хочу — с вашего разрешения, мадам, — проучить этих лгунов из “Светской хроники”: нечего подсовывать доверчивому читателю горячий шоколад для Эстер Лепелетье вместо обожаемого ей жасминного чая!

— Вы правы, Андре. Итак, я похищена, — весело подвела итоги Марианна. — Что вы со мной собираетесь делать: мучить? убить?

Андре выпучил глаза и протестующе замахал руками:

— Что вы такое говорите, мадам, Господь с вами! Кто перед вами?! Воры? Грабители? Да нет же! Перед вами — порядочные, достойные люди, верующие, добрые, справедливые, но — захотевшие чуть-чуть подработать!.. Или это возбраняется теперь?

— Это никогда не возбранялось, — улыбнулась Марианна, неожиданно ярко представив себе Эдмона Мэя: вот он стоит перед ней в розарии, и грива буйных волос словно горит на солнце. — Вы знаете, Андре, а меня уже похищали, однажды в детстве…

— Ой! Вы бы рассказали!

— Я ничего не помню.

— Жа-а-аль. Видимо, папаша Лепелетье отвалил тогда похитителям щедрой рукой!.. — помечтал о прошлом Андре.

— А он был очень богатым — Жерар Лепелетье? — простодушно поинтересовалась Марианна, на что Андре в восторге упал на ковер, бил ногами воздух и истерично выкрикивал:

— В “Светской хронике” я прославлю вас, мадам, за ваше чувство юмора! “Мадам Лепелетье как бы походя уточнила, насколько богат был ее отец, оставивший, как знает любезный читатель, оставивший ей многомиллионное состояние”!

Диким вепрем мчался по больничному саду Эдмон Мэй.

Дело в том, что поначалу и сам Мэй, и Брикман были просто удивлены: Марианна, еще слабая, никого не предупредив, покинула клинику. Это показалось странным, но объяснимым: некоторые плохо переносят самую мысль о том, что пребывают в больнице, им хочется на волю. Эдмон бросился вдогонку за беглянкой в ее гостиницу. Но там ничего не знали. Подобная загадочность показалась Эдмону более чем подозрительной, и он спешно вернулся к Брикману, а тот за считанные минуты до появления Мэя обнаружил у себя записку, в которой похитители уверяли, что не причинят вреда мадам Лепелетье и будут заботиться о ее содержании у них в гостях ровно столько, сколько сама мадам пожелает…

… Между тем романтичный Антуан Дамиани, укалывая шипами свои длинные пальцы, плел для Эстер, сидевшей рядом с ним на той самой скамеечке в розарии, венок из желтых роз, поминутно восхищаясь то розами, то Эстер, то Марианной.

— … Ты просто — избранница Судьбы, Эстер! Получить в подарок такую сестру, как Марианна, — счастье. Более всего я ценю в людях самоотверженность. Наступает минута, когда вы должны наконец… увидеть друг друга, обнять, расцеловаться! — Антуан восторженно потряс венком из роз. — Обе вы уже достаточно окрепли…

Внимая своему давнему — иногда надоедливому, иногда забавному — любовнику, Эстер усмехнулась про себя: “Весенний болван!” Ее роскошное кимоно, в которое были вплетены десятки цветов, казалось, испускало радугу — и бабочки, привлеченные этим “Цветником”, кружились возле Эстер, но особенно докучали пчелы.

— Надо сказать Брикману, — пробормотала она.

— Пригласить его на прием в честь Марианны? Ве-ли-ко-леп-ная идея!

— Надо сказать о том, — резко перебила Эстер, — что здесь не пчельник! И я плачу Брикману не за пчелиные укусы!

Огромными от удивления глазами Антуан посмотрел на Эстер. Уж кому-кому, а ему слишком хорошо была знакома крайняя раздражительность Эстер. Ох как быстро она умела впасть в истерику, начать швырять вещи, оскорблять… Но раздражаться сейчас, в такой радостный день полного, как уверил их Брикман — исцеления? это было непонятно Антуану.

— Марианна похищена! — крикнул Эдмон, увидев Эстер и Антуана. — У Брикмана записка от них. Видимо, потребуют выкуп.

— О святая дева Мария! — запричитал Антуан. — Какое несчастье!

— Ай, брось! — отмахнулась от него как от назойливой пчелы Эстер. — Обычное дело с похищением, вымогательством и другими скучными вещами!..

— Похитители приняли ее за вас, Эстер, — пояснил Эдмон, намереваясь быстро уйти и приступить к выполнению задуманного: объехать кое-какие злачные места, где могут отыскаться следы похитителей, хотя, конечно — велик Париж…

— Неужели иначе?! — сардоническая усмешка тронула губы Эстер. — Нищих красть не будут!

Трудно сказать, содержался ли обидный для Марианны подтекст в этом заявлении Эстер, но Эдмон своим чутким сердцем уловил его: Марианна — просто “нищая” по сравнению с ней, купающейся в роскоши Эстер Лепелетье — злоба и досада охватили Мэя, и он сурово обронил:

— Но почему-то в критических ситуациях толстосумы вынуждены обращаться к нищим за помощью! — намек прозвучал столь ясно для всех, что Эстер сдалась:

— О Боже, Эдмон! Я вовсе не хотела никого обидеть. Я благодарна Марианне за ее кровь. Мы как бы вновь породнились с ней, — улещала она своенравного и крутого — не сравнить с размазней Антуаном! — Мэя.

— … А если уж о богатстве, — продолжал тот, — то Марианна владеет небывалым по нынешним тяжким временам сокровищем — великой отзывчивостью, способностью сострадать, и не просто сострадать — слезы лить умеют многие, — а готовностью действенно помочь!

— Золотое сердце, — прошептал Антуан и крикнул вслед уходящему другу: — Где тебя искать, если что?

— Не беспокойся обо мне. Подумай лучше о Марианне.