Не бей Фасечку, коркодил!

— Не бей Фасечку, коркодил! — завопила Валя, выскакивая из лодки и бросаясь к пришельцу, лупцевавшему Васю ногами.

Тот обернулся к ней и схватил за волосы.

— А, сучка! Падла поганая! Иди сюда, иди! Н-на! Н-на!

И он отвешивал ей оглушительные оплеухи по щекам.

— Н-на! Н-на!

У Вали из носа брызнула кровь.

— Мало, да? Мало? Еще?.. — спрашивал он, мотая ее из стороны в сторону за волосы. — Н-на!.. Н-на!..

— Ай, дядя, пусти, пусти, не буду… не нада-аа-аа! — голосила Валя, захлебываясь кровью, слезами.

Вася вставал на карачки, отплевывался, глядя снизу на человека, бившего ладонью Валю. Оттолкнулся от земли и встал, шагнул к нему, схватил за плечо. Тот отпустил Валю и резко обернулся.

— Очухался, ваша мерзость? Поэт говняный… А? А? — И он даже засмеялся. — Вот мы как, да? Нападаем? Противление силой оказываем? Не по Толстому, значит? А ты топор, топор возьми. Ну-ка, а? а?

И он размахнулся и врезал Васе в лоб, ногой — под дых. Вася задохнулся и согнулся пополам. Эдик, а это был он, пнул его, и тот полетел. Эдик подскочил к нему и прыгнул сверху с такой силой, что послышался явственный хруст. Но дико закричала Валя, а не Вася закричал. Она снова кинулась на Эдика. Он обернулся к ней, снова смеясь лихорадочно, весело. И просто растопырил пятерню и схватил за лицо Валю. А другой рукой снова поймал ее волосы и резко рванул вниз, так что Валя вынуждена была припасть к земле.

— В грязь, сучка, падла, мразь, в грязь!

И он возил ее головой по земле.

— Дядя, дядя… пусти… ай, пусти! Больна!.. — выла Валя.

— А мне… а нам не больно? Не больно?

— Дядя, дядя… на тебе жа крестик… ай, пусти!

— Крестик, падла, вспомнила? Сразу крестик? Да?.. Я покажу тебе крестик, сука вонючая!..

И он продолжал ее возить по земле. Вася поднимался, харкая вязкой сладкой слюной.

— Ты… эй… ты… — сипел он, выдувая носом пузыри, — подожди… перестань… Это не она… Я… Я… Я анархист… Я освободил, я…

— Ах, анархист! Ах, вот чего? Идейный, типа придурок? И что, что мне с того? В диспут с тобой, ушлепком, вступить? Аргументировать, да?

Он бросил Валю и снова подступал к Васе.

— Черлт, дерьмо, зараза… Ты мне ухо разорвал, не слышу… — говорил Вася, поворачиваясь к нему другим ухом.

Эдик дышал тяжело, работа кулаками и ногами его утомила. Он отдувался. Вдруг пошел в сторону. И спустя минуту заговорил по телефону:

— Юрьевич, я их взял. Взял!.. Я же говорил, возьму. И взял. Не на того напали. Я знал, что будет костер. Костер и вынюхивал. Ночью он сильно и пахнет… Фуй… Чуть мимо не проплыл, как вдруг чую… чую… точно, дым… Хоть уже и пеплом все задернулось. А — пахнет. И я их взял, взял. Не ушли. Что?.. Да. Оба. И толстовец, и лахудра. Кролики?.. Какие кролики?.. Тьфу… да. — Он обернулся к островитянам. — Эй, у вас есть кролики? Вы их жрали?

Вася и Валя молчали, точнее постанывали, охали.

Эдик включил фонарик, пошел, освещая землю.

— Тут у них лодка, вещи какие-то… лампа. Ага! Кроликов нету. Нет.

Луч рыскал по остову.

— Вот я обхожу тут все… Да это остров! А я, когда проплывал раньше, только дуб и видел. А уже остров. Да и тут вода, и тут. Остров. Что? Правда, настоящий. Почему поразительно? Ничего такого, Юрьевич. Обычное дело в разлив. Вода спадет, и остров исчезнет. Что тебя так удивляет?.. Меня больше удивляет наглость этих морд… расквашенных, конечно, уже немного. Я не мог удержаться, Юрьевич. Да их мало распять на этом дубу! Ну?.. Что говорят?.. Да что они могут… «Дядя, дядя», — блеют да харкают кровью. А что, гладить их по головке? Это мрази. Зачем они это сделали?.. Ну, поэт говняный мямлит, что по анархизму. Да. Да. Выблядок. Ну конечно придурки… Что? Ему мобилу?.. Э, нет, Юрьевич, он толком тебе сейчас ничего не скажет. Давай подкатывай. Сам спросишь обо всем. Я, правда, не знаю пока ориентиры… Где тут дорога подходит? Какая деревня поблизости? Надо сообразить. Так. Так… Тут, может, и застрянешь. Но я их посажу к себе и поднимусь вверх, до моста… Что с них взять?.. Юрьевич! Ты меня удивляешь! Ну! Как что? Подадим в суд. Материальный ущерб — ого. Пусть мотают срока. Ну и что, что дебилы? Пусть тогда в дурке парятся, не мешают нормальным людям… Да, да, остров. Остров. И что?.. Обыкновенный клочок суши, землицы… Что?.. Кому?.. Тебе?.. Юрьевич… Да и что с того… Но погоди… А? Как? Их? Отпустить?.. Юрьевич, что с тобой? Они же мародеры! А этот еще и моральный мародер. Идейный. Они же… Пятый элемент! Нет, они еще неизвестно чего могут натворить на нашей земле!.. Вот из-за таких мразей, ушлепков, недоделков у нас и все наперекосяк, не дают развернуться. Тормозят развитие. Вставяют палки в колеса… Голосят либерасты, педрилы о попрании. Может, он тоже педик! Бабенку-то не трахал, я знаю. Она раскололась. Нет, нет, Юрьевич. Ты подумай. Что ж я зря как угорелый за ними гонялся? Ночей не спал? Исхудал, как аскет? Да и ты же колесил чуть не до Белоруссии. Нет. Подумай. А я тебе чуть позже перезвоню. Хоп? Хоп?..

И он отключился. Молчал, шаря в карманах. Чиркнул спичкой, закурил. Вася и Валя сидели на земле. Валины плечи вздрагивали от тихого плача. Эдик курил, глядя на них. Посматривал на разбитые костяшки рук. Хмыкал. Докурив, зажег новую сигарету. Светало. На востоке небо уже было ярко-розовым. Хорошо был виден камуфляж Эдика, его высокие берцы, ремень с охотничьим ножом, осунувшееся лицо с запавшими глазами. Голова была туго повязана камуфляжной косынкой. На берегу острова виднелась его лодка с мотором. Эдик прошел к дубу, осмотрел кострище, пнул кастрюлю с силой.

И снова достал мобильник. Вася слышал одним ухом, как Валя молится.

— Ну, это снова я, Юрьевич. Что скажешь?.. Так. Так… Эх, Юрьевич!.. Себя ты не уважаешь. Светлану, дочурку… Ну ладно. Да, понял. Все. До связи.

Он спрятал мобильник и снова закурил. Яростно затягиваясь, приближался к островитянам. Валя пригнулась ниже в ужасе. Вася смотрел на него. Эдик уже отлично был виден. Лицо его было сосредоточенным, бледным. Но голос, когда он заговорил, оказался на удивление спокойным.

— Значит, так. Счастье вам привалило, дерьмовые вы людишки. Борис Юрьевич вас прощает.

— Ху-ууугу! — не выдержав, вскрикнула Валя.

Бледное лицо Эдика перекосила улыбка.

— Что ж, хозяин барин. Он всегда мне казался странным, со слабиной… Потому его и имеют чинуши, конкуренты, обэповцы и следаки. Тут как? Либо ты всех имеешь, либо тебя. Ладно. Это все лирика. А реальность такая у нас… Быстро собираетесь, и чтоб вашего духа здесь не было. Минута. Ладно, пять минут. Время пошло.

И он выплюнул сигарету и тут же закурил новую.

Мгновение Валя и Вася не двигались.

— Ну?! — прикрикнул Эдик.

И тогда они очнулись, вышли из оцепенения, первой встала Валя, схватилась за лодку.

— Сходи за кастрюлей, — попросил Вася и сам взялся за лодку одной рукой.

Попробовал и второй рукой взяться, и тут же его скрутило от боли.

— Ты… мне руку… руку сломал…

— А надо было шею, чтобы ты слизняком ползал, гнида, — тут же откликнулся Эдик. — Двигайся. Не успеете — пеняйте на себя. Я вам не мямля Юрьевич. Я десяток таких ублюдков к Аллаху отправил.

Превозмогая боль, Вася потащил лодку к воде.

От дуба прибежала Валя с кастрюлей и топором.

— Подкачать надо, — пробормотал Вася.

— Нечего! На воде подкачаешь! Все. Время вышло.

И Вася спихнул лодку на воду, забрался в нее.

— А где Бернард? — спохватилась Валя, озираясь. — Бернард! Бернард!..

И откуда-то вдруг припрыгал кролик. У Эдика брови взлетели.

— Ни хера себе!.. Кроль!.. Так что ж вы брехали, ушлепки? Я же спрашивал? Почему честно не сказали?

— Это кролик наш, — сказала Валя.

— Вашш? Вашш? — спрашивал Эдик, разъяряясь. — Ах ты, паскуда, перхоть, вошь, козявка, тварь! Тут нет ничего твоего. Это все принадлежит разумным людям. А ты балласт. Гадина.

Эдик приблизился к ней. Валя, подхватив кролика, отворачивалась, пытаясь сесть в лодку, в которой уже дожидался Вася. Но Эдик рванул ее за плечо к себе и выхватил кролика.

— Не успели сожрать, ублюдки?!

— Это не для жратвы! — крикнула Валя. — Это наш кролик! Бернардик! Отдай! Отдай, дядя!

Эдик смотрел на нее, держа Бернарда за уши. Тот сучил лапами, извивался. Он уже отвык от такого обращения.

— Что? Как ребеночек? Усыновили? — спрашивал Эдик. — Имечко присвоили?.. А вот мы сейчас с ним по-французски разберемся.

И он перехватил кролика за лапы и вытянул руки перед собой.

— Дядя-а! — завопила Валя. — Ну пожалуйста, не нада-а… Отдай, и мы уплывем насовсем отсюдова. — Она обернулась к Васе. — Ну Фасечка!.. Ты жа говорил постановления… новая эра…

Эдик держал в сильных руках кролика. Дальше должен был последовать молниеносный рывок с хрустом. Но он еще медлил. И вдруг отпустил лапы кролика, продолжая удерживать его за уши.

— Хорошо, — сказал он. — Я отдам кролика. Но при одном условии. Что ты мне окажешь услугу.

— К-какую, дядя?

— Такую, какую уже оказывала, не придуряйся.

— Но, дядя… мы жа уже поженилися с Фасей.

— Ба! Вот как?.. И этот педик тебя трахнул? Отвечай!

Валя кивнула.

— Тем лучше. Я ведь пожалел тебя. А теперь дорожка протоптана. Раздевайся.

— Дядя!..

— Эй, ты… озабоченный, — сказал Вася. — Сволочь…

— Помалкивай, засранец. Я повторяю мое условие. Нет — так сейчас же французский метод — и кранты, отдам вам, так и быть, тушку. Ну? Ну?

И он снова перехватил Бернарда за задние лапы.

— Ну?!

— Да, да, дядя, давай, давай, не надо, пошли…

И Валя стала торопливо раздеваться.

— Вальчонок! — воскликнул Вася.

Эдик ушел с кроликом к своей лодке, вернулся с мотком веревки, приказал полураздетой Вале привязать конец к лодке. Та привязала. Потом он приказал выбросить на берег весла. Она повиновалась. После этого он швырнул кролика в лодку и с силой отпихнул лодку от берега, течение подхватило ее, поволокло прочь. Эдик вбил весло в землю и завязал конец веревки за древко.

— Умойся, — велел он Вале.

Та села на корточки и принялась плескать воду на разбитые губы, припухший нос.

— И снизу, — добавил Эдик.

Из своей лодки он достал брезент, бушлат, бросил их на землю и начал расстегивать штаны, ремень.

Валя молча легла. И он, оставаясь в камуфляжной куртке, уже без штанов, накинулся на смутно светлеющее тело.

К восходу солнца запевали птицы. Над рекой появились чайки. Лодка уже выбрала всю длину веревки и покачивалась в стороне от острова. Вася сидел, сгорбившись и слегка покачиваясь. Он сперва пробовал загребать одной рукой, но все было без толку, лодка лишь кружилась на месте.

Время шло. А Васе казалось, что он выпал в пустоту, в котором времени уже и не было. Но уже где-то восходило солнце. Сильно всплеснулась рыбина неподалеку. Вдруг лодку дернуло. Вася посмотрел. Это полуодетая растрепанная Валя тянула веревку. Эдик курил, сидя в сторонке. Валя подтащила лодку, развязала веревку, схватила весло, села и с силой оттолкнулась от берега. Лодку снова подхватило течение. Эдик, затягиваясь, наблюдал за ними. Вася молчал. Валя вставляла весло в уключину. Вставив, принялась натягивать штаны. Когда она оделась, лодку уже отнесло от острова.

— Как это грести? — спросила Валя.

Вася молчал.

Валя пыталась грести. Сначала у нее плохо выходило. Потом вроде немного наладилось.

— Куда, Фася? — спросила она.

Вася не отвечал.

И вдруг взревел мотор. От острова отчалила лодка Эдика — и помчалась прямиком к ним. Валя перестала грести.

— Чиво это он?..

Лодка Эдика быстро летела по глади широкого зеркала, гоня в обе стороны белесые усы, словно это какое-то чудище мчалось по воде, погоняемое наездником. Подплыв, Эдик описал круг, сбавил обороты, приблизился вплотную. Он ничего не говорил. Брови его были сведены на переносице, губы крепко сжаты, глаза — глаза расширены и похожи на две дыры, бездонные, черные. Валя отшатнулась и стала креститься. Вася наблюдал за ним. Эдик все так же молча выхватил охотничий нож, ярко блестящий, ухоженный, с хищным мысом, кровостоком. И ударил в баллон, схватился за лодку, крутанул ее, и ударил в другой баллон. Оттолкнулся, взялся за рукоять, и мотор взревел, лодка развернулась и полетела прочь, вспенивая позади воду. Эдик даже не оглядывался. Легко летел и летел по завораживающе гладкому зеркалу утренних вод. Все-таки хорошая вещь японский мотор…

Но когда он оглянулся, то не поверил своим глазам. Глаза-то ожидали увидеть лишь волны позади, ну, может, какие-то мелкие предметы, шапку, пустую бутылку, бумажки… А узрели на зеркале, впрочем, колеблемом еще мелкими волнами от его лодки, — узрели две фигуры. Эдик тут же сбросил газ, разворачиваясь… Протер глаза. Дураки шли по воде! Тела их, впрочем, были как-то срезаны оптикой воды.

Да нет, они просто двигались по грудь в воде.

Эдик мгновенье раздумывал, и его рот ощерился в улыбке. Мотор снова взревел, но слишком резко он прибавил газу — и японская штука не выдержала и захлебнулась, замолкла. Стало очень тихо. Эдик склонился над мотором, взялся за рукоять, потом за шнур, но, прежде чем дернул, в короткий промежуток тишины услышал какие-то звуки… Словно бы где-то по реке шла еще одна моторка. Эдик оглянулся. Но только чайки пикировали над гладью. Он снова взялся за шнур и случайно взглянул вверх — там он и увидел источник новых звуков. Вверху, в чистом небе парил парашют. Он двигался с помощью мотора. Да, стрекотал мотор.

— Что за черт, — пробормотал Эдик, дергая шнур.

Мотор завелся. Но Эдик снова развернул лодку и понесся прочь. Вскоре он миновал этот широкий разлив и скрылся за высоким берегом.

А парашют уверенно двигался над водой. И вскоре его достигли лучи взошедшего солнца.

— Фасечка, погляди, — сказала Валя, откидывая с лица мокрые пряди и показывая вверх рукой.

Вася оглянулся, раздирая заплывшие кровавыми синяками глаза, таращась изо всех сил.

— Хых… хы-хы… Чего там?

— Летит отче! Ху-ууугу!..

— Вижу…

Парус небесный пылал в лучах солнца и не сгорал. Вася оступился и с головой ушел под воду, но тут же вынырнул, схваченный за шиворот Валей.

— Фася, осторожно!

Тот отплевывался, кашлял. Медленно они брели к берегу. Солнце всходило выше, и чайки над водой уже тоже были розовы. А вскоре окрасилась и крона далекого дуба на острове.

— Ох, где жа Бернард? — опомнилась Валя, уже идя по пояс в воде.

— Да вон… бьет кто-то, — проговорил Вася, показывая рукой вправо от себя.

И действительно, там быстро и ловко плыл кролик с рваным ухом. Шерсть от воды потемнела, но черная бабочка на нем хорошо была видна. Кролик бил лапами, стремясь к близкому берегу. Наконец достиг его, вылез, прядая ушами, отряхаясь, неловко прыгнул, и бабочка взмахнула намокшими крыльями и взлетела.

Дополнительные материалы. Фотографии, найденные в банке из-под кофе Павлом Косточкиным (Никкором), заинтересовавшимся дальнейшей судьбой Васи Головкина и его спутницы Валентины и отправившимся по их следам. Ему удалось обнаружить эту банку с мобильником при помощи глубинного прибора Дмитрия Красносельцева. Дальнейший путь новых калик перехожих теряется на севере.