«Пока, Семен, за материнскую юбку держаться будешь — ходить не научишься», — сказал дядя Вася Пермяков между прочим, а Семену эти слова в душу запали. «Тоже скажет дядя Вася, я в седьмой перешел, а он «ходить…», — рассказал Семен матери.

Семен любил мать, да у него на всем белом свете, кроме нее, никого и не было. Да вот еще Люда Арефьева — соседская девчонка. Они с ней и росли вместе и играли одними игрушками. Болезненного Семена ребята не принимали в свою компанию. Вечно мать кутала его в теплый, из овечьей шерсти платок, он и походил на девочку, а для Люды живая кукла. Люда обожала Семочку и, хотя была на год младше Семки, считала себя старшей и тоже Семкиной мамой.

Семка подрос и горой стоял за Люду, но все равно она считала себя взрослой, кутала Семку, и, чтобы его «не охватило ветром», как говорила тетя Люба — Семина мама, Люда крепко стягивала концы платка на Семкиной хлипкой спине.

Отца Семка не знал, да особенно и не задумывался, какой он есть. Но однажды, Семке тогда было года четыре, заехал к ним дяденька, в летных унтах, кожаной на меху куртке. Семка прибежал домой, увидел зареванную мать, налетел на дяденьку с кулаками. «Ты не смеешь, Сема, так на своего отца», — заступилась мать.

Дяденька в летной куртке ушел и больше никогда не приходил. И потекла жизнь Семки спокойная, без особых перемен и захватывающих событий, если не считать первый школьный звонок.

Люда не могла бросить на «произвол» судьбы своего Семку, да и самой ей страсть как хотелось сесть за парту в Семкин класс. Знакомая учительница не прогнала: «Пусть посидит день-два — надоест». Так Люда и осталась в Семкином классе.

Зима сменяла лето, и каждый раз мать Семки ждала, что за лето окрепнет сын, но за шесть лет Семка только вытянулся, но обогнать в росте Люду так и не смог. Как был «ботва», так и остался, узлом вяжи Семку. Вторым событием, изменившим Семкину жизнь так, что стало жаль времени на сон, — было появление этажом выше дяди Васи Пермякова. Дядя Вася приехал с Севера и совсем не походил на пенсионера — заядлый рыбак, он и Семку втравил в рыбалку. Прибегут из школы: Людка к себе домой, Семка бух, бух по лестнице к дяде Васе. В однокомнатной квартире у дяди Васи порядок: на полу ковровая дорожка, диван, два кресла, два стола и еще места хоть в хоккей гоняй, не то что у Семки, как говорит дядя Вася: «Свинья ляжет, хвоста некуда протянуть». Дядя Вася и второй стол поставил для Семки.

Семке очень хотелось, чтобы мамка с дядей Васей поженились. Вот бы как славно было. Дядя Вася и к Семке заходит чаю попить. Мать тогда оладьев настряпает и все дружно сидят за столом, говорят по-семейному. Другой раз прибежит Семка с улицы, а мама с дядей Васей сидят, хорошо беседуют. Что бы им не быть вместе. Что-то недобирает Семка своим неокрепшим умишком.

Дядя Вася если не рыбачит, то зазря дома сидеть не станет, не может — он сам об этом Семену высказывал. У него дружба с соседним механическим заводом, завод-то, правда, с одной трубой — ремонтный, но все равно стучит, шипит, ухает. Первый раз дядя Вася взял Семку с собой на завод, так Семка там ничего и не понял.

После седьмого класса он освоился. Дядя Вася и ключ, и пилу по металлу даст Семке. С молотком не все сразу получалось: по пальцам норовит садануть. «Ну как ты, парень, совсем молодец, смотри инструмент не задуши», — и покажет, как надо держать молоток.

В цехе Семка освоился. Там он стал и присматриваться к людям. Не раз он дядю Васю сравнивал с бригадиром, и выходило по Семкиному разумению: бригадир против дяди Васи как недомерок ростом да и делами. У дяди Васи отдельный и верстак, и тисы, и шкафчик с инструментом. Дядя Вася особые заказы выполняет, «тонкую» работу делает: по аккордному наряду штучное изготовление. И за помощью тянутся к дяде Васе. Не раз от слесарей Семен слышал: «Вот бы кого в бригадиры — дядю Васю». Но Семка знал — не пойдет дядя Вася в бригадиры, он пенсионер и работает не полный день, а бригадиру ого-го как надо крутиться. Другой раз Семка задумается, не устраивает слесарей бригадир, а прямо человеку в глаза не скажут. Наоборот, при бригадире «Степаныч, Степаныч…». И в день получки бригадир вместо трояка рубль кидает, а вот дядя Вася так не сделает. Он и голову свою седую как-то по особому носит — высоко. Дядя Вася «скинется», а не ждет, пока сбегают за бутылкой, — за удочку и к двери. Бывает, и остановят его: «Зачем твой рваный, не нищие…»

Дядя Вася нахлобучит такому кепку на глаз: «Коллектива лишаешь, я, парни, свою кадушку выцедил».

— Семен, ты взял банку с червями?!

На рыбалке дядя Вася совсем другой, не такой, как в цехе у тисов — мечтательный, и про поклеву забудет — уйдет глазами за реку, а сам рассказывает о Крайнем Севере. Семка видит стройку и берега северных диких рек, видит, как перегораживают плотиной реку — делают запруду, возводят и раскручивают агрегаты.

А про охоту начнет сказывать дядя Вася, Семка не заметит, как и ночь истлеет, ужмется в распадки, и, только когда хлестнут по воде сиреневые с красным внутри всполохи, Семка очнется.

— Ты, Семен, рот-то закрой, а то галка влетит.

А Семену все глубже, глубже и сильнее западает то, о чем говорит дядя Вася. Особенно ему по сердцу мужское товарищество.

«Вот бы мне так», — размечтается Семка. В классе у них не было такого братства.

Бывало, загрустит дядя Вася о своих товарищах, что на Колыме выполняют государственное задание. По разумению Семена, и сам дядя Вася ни за какие бы блага, пока стучит сердце, не уехал с Севера. «Да вот так сложилось», — поясняет дядя Вася, а как «так сложилось», не рассказывает.

«Был бы я покрепче, — признался как-то дяде Васе Семка, — махнул на Колыму…» — «Здоровье, говоришь?» — после некоторого раздумья роняет дядя Вася. Его слова падают на воду и вращаются, высверливают воронку в Ангаре, и в этой воронке отражается и лес, и трава, и воткнутое в песок удилище. «Здоровье, говоришь, — с глубоким вздохом повторяет дядя Вася. — Это та вершина, Семен, которую каждый должен преодолеть сам… Давай споем, Семен?» И затягивает дядя Вася свою любимую:

Рыжий Семка видит безбрежную синеву, и ему нравится, как поет дядя Вася, и ему ох как хотелось бы посмотреть на эту синеву, и Семка ломающимся голосом подхватывает песню, помогает дяде Васе. Особенно нравятся Семену слова:

Дядя Вася мастер и уху стряпать, поколдует над котелком и картошку не переварит, и рыба в самый раз, перчику побросает, лук в последнюю очередь — как за ложку взяться. Какой бы улов — большой или малый — ни был, отделит самую свежую в чистый целлофан: «Это матери, Семен. Тут хватит и пирог загнуть».

В десятом перед самыми экзаменами Семен заболел. Одно утешало — Люда и дядя Вася наведывались каждый день. Как говорят, пришла беда — отворяй ворота. У Семки их две приключились: завалил по химии экзамен и Люда стала встречаться с другим парнем. Сколько себя помнил Семен, столько и Люду. Он уже привык к мысли, что она всегда с ним будет, а придет время — и он женится на Людмиле Арефьевой. А получилось как? «Ну что ты, Сема? Ты мне, ну, как тебе сказать, ну как сестренка — братик… Семчик…» Эти слова и сейчас горячим керосином жгут Семену нутро. А за углом тогда стоял и ждал ее парень, подтянутый такой, в погонах.

В то утро, после выпускного вечера, посмотрела Любовь Ивановна на сына: вырос Семен.

«Ни в какой институт не иду, буду бульдозеристом». — «Сема!» — только и выдавила мать. Она хотела, чтобы сын стал юристом — «защитником».

«Ну какой из него бульдозерист, господи», — сетовала она дяде Васе. — «Да-а, жидковат маленько, — ощупывал плечо Семена дядя Вася. — Ну да не беда. Послужит, солдатской каши поест, отбою не будет от невест. Не в теле, а в духе надо, Семен, силу искать, там она заключена».

Через неделю Семен зазвал дядю Васю за дом и показал на двух столбах перекладину. Он попытался подтянуться на руках, как гусенок вытянул шею, а перекладины не достал. «Лапша», — сказал дядя Вася, покашливая в кулак.

Провожали Семена в армию весело, всю ночь у подъезда под радиолу танцевали, но Люды не было.

Два года ожидания матери показались вечностью.

Отслужил Семен, вернулся домой.

«Ну-тка, ну-тка, — притопал сверху дядя Вася. — Притронуться боязно, как надраенный медный котелок! А в самом деле орел», — повертел он Семена.

А Семен увидел, что сдавать стала мама — лучики морщинок к виску прострелили. Уставать больше стала. Целую смену ведь на телефоне — Любовь Ивановна по-прежнему работала телефонисткой. Дядя Вася как был кряж, так и остался, разве чуть помедлительнее стал. «А черта ли мне — босиком по росе!» — приговаривал он.

— Ну, так как ты, Семен, в институт — надумал?

— На бульдозер, дядя Вася.

— Значит, зуд так и не прошел.

Через несколько дней принес дядя Вася Семке замусоленный, но вполне пригодный учебник.

— С бульдозеристом договорился, тут недалеко карьер — грызи пока теорию.

К обеденному перерыву, когда ставили на прикол машины, дядя Вася с Семеном садились за рычаги.

Бывает, вылезет на гусенице палец, подаст ему дядя Вася кувалду. Семен размахнется, не удар — жванина. Месяца через два дядя Вася похвалил:

— Молодец, Семен, высекаешь искру.

«Не всякому дано головой прошибить фанеру, — уговаривала мать сына, — остепенись». А дядя Вася только посмеивался да подбадривал Семена: «Еще маленько влить дрожжей, и укиснет опара».

Как-то дядя Вася собрался на подледный лов, шел мимо, потянуло поглядеть на моржей. Если бы дядя Вася своими глазами не видел, не поверил бы: «Семка — морж. Ну, Семен». Никак не мог успокоиться дядя Вася, но Любови Ивановне не сказал.

Стоял январь. День короткий, серый. Семен влетел в комнату и с порога выпалил:

— Мама, собери рюкзачок?!

— На рыбалку, что ли?

— На Север, мама!

— Ну так же не делают, дядю Васю надо позвать… Ведь к его друзьям едешь…

Был пирог со свежей рыбой, посидели хорошо, по-семейному.

— Люба, вы не беспокойтесь, в обиду Семена не дадут. Иван Иванович Шустров там. Друг мой. Ему и письмо Семка отдаст.

Дядя Вася запел, Семен подхватил:

Проводили мать с дядей Васей Семена к месту сбора колонны.

Колонна машин из Иркутска уходила на Невер. С Невера по Якутскому тракту — на Колымский, а там рукой подать — тысячу верст — и Синегорье.