Трофеи

В наш двор, как и в некоторые другие, стали завозить немецкое армейское имущество, брошенное на местах боев и с прифронтовых хранилищ. Трофеи складывались посреди двора навалом. Лежали целые и разбитые ящики с коробками сапожной ваксы, набоек и шипов для солдатских сапог, другие вещи, нужные и не очень.

Рядом возвышалась гора немецких касок с нарисованными на них разными эмблемами: на некоторых были двойные молнии, орлы со свастикой, короткие трехцветные полоски. Были они разных цветов — черные, серые, зеленые, голубоватые. Внутри крепились красиво вырезанные из кожи амортизаторы. Многие шлемы были прострелены пулями или имели рваные осколочные отверстия — такие всегда были в крови с внутренней стороны.

Ребята нашего и соседних дворов выбирали самые красивые из них, надевали на голову и затягивали внутренние ремешки до упора, иначе они закрывали глаза. В руки брали другую каску, в которую загружали камни и шли «воевать» между собой. Камни были иногда увесистыми, и когда они попадали в защищенную голову, считалось, что это не больно, хотя это не всегда было так.

Бегали за «противником» недалеко от своего квартала, позади которого на ул. Бебеля (Еврейской) возле двора № 27 стоял совершенно целый советский истребитель, и мы, бросив «воевать», залазили в него. Никто не запрещал этого делать. Иногда подходил военный и предупреждал, чтобы мы только ничего не ломали.

Когда нам надоедало играть, мы направлялись в помещение бывшей синагоги, где располагался музей, в котором никогда не было народа. На Бебеля 25 нас пускали бесплатно, и мы смотрели на большие колбы с заспиртованными человеческими зародышами в разных стадиях развития. В большом зале стояли человеческие же скелеты. Там нам быстро надоедало, и мы возвращались на улицу.

В полуподвальном помещении нашего двора, слева от подъезда, хранились большие упаковки немецких почтовых марок, которые мы вынимали через небольшое окно. Марки были разных цветов и все с портретом Гитлера. Мы их рвали, жгли, никто не хотел нести это домой. Родители за хранение таких «ценностей» могли пострадать.

Справа от подъезда, в помещении бывшей румынской столовой лежала груда немецкого обмундирования, ношенного, возможно снятого с убитых. Там же валялись погоны, перчатки, знаки различия, тоже не представлявшие для нас интереса. Это имущество вообще не было нужно никому.

Заведовала этим хозяйством маленькая очень подвижная женщина — Левина. Ее все знали только по фамилии. Охрана, осуществляемая ею, была малоэффективной. Вечером Левина, намаявшись, уходила домой, и пацаны ломали ящики с ваксой, бобинами шлангов, искусственными оболочками для колбасы просто так, даже не из вредности. Левиной это не нравилось. В ее распоряжении имелась сторожевая собака — овчарка Альма со щенятами, всегда такая же голодная и обездоленная, как и мы со своими родителями. Натравить ее на нас было невозможно — мы сочувствовали друг другу.