Глава 3. Архип
Брык бьет его по лицу. Вбивает его скулы и нос в черепную коробку. А в голове Архипа обиженно проносится: «За что? Что я натворил?»
Брык отталкивает его от себя.
– Где она?! Что ты с ней сделал?!
Она… Она… Голос доносится будто из-под воды. А потом его словно пронзают стрелой: его опять предал лучший друг. Ханна! Он говорит об этой чертовой мокрице! Брык и Ханна вместе?.. И тут перед глазами Архипа мелькают ужасные картины: как Брык обманывает его, вешает лапшу на уши и бежит к этой мерзавке. Он трахает ее, обнимает, гладит, ласкает… А ей это чертовски нравится. Архип со злостью и отвращением вспоминает, с какой брезгливостью Ханна еще несколько минут назад смотрела на него в трюме. Как вырывалась и кричала. И как потом ее вырвало. Как будто он, Архип, – самый отвратительный монстр из всех ночных кошмаров. В груди клокочет ревность – она предпочла Кита. Архип смог заполучить ее только насильно. А перед Китом она сама с улыбкой раздвигает ноги!
Все вокруг против него.
Кит предал лучшего друга и все это время кувыркался с немецкой дрянью.
Да идите вы все к черту!
Кит залезает в трюм и выводит ее наружу. Крепко обнимает – а она ныряет в его объятия. Тошно от этой ванильности.
Кит уводит ее. Этакий герой, спаситель. А он, Архип, всегда останется для нее монстром.
Он смотрит, как друзья Бобра поднимают его с пола. Кричат что-то про отравление, уносят его с баржи.
Уж не переборщил ли Архип на этот раз? Думал ли он о последствиях, топя в шламе своего бывшего друга?
Да ни черта он не думал.
Все ушли. Остались только он и его стая. Стая тупых злющих псов.
– Пойдемте, парни. Сегодня я хочу напиться.
* * *
По Чертоге бесцельно шатается толпа парней. Потертые джинсы, линялые толстовки, в руках – стеклянные бутылки. Они матерятся, прикладываются к горлышкам и громко смеются.
Приличные люди с опаской обходят толпу за километр, зная, что от нее не стоит ждать ничего хорошего.
Один идет чуть спереди. Красивая рубашка вся заляпана бурыми пятнами, светлые волосы в грязевых подтеках, на лице – ссадины и засохшая кровь.
Он кричит и смеется громче всех, пытаясь перебить рвущийся наружу вой отчаяния и полной безнадеги.
«Мы ходим по свету.
Тираны с завязанными глазами.
Рубим, режем, рубим на куски.
Вокруг меня – ведьмино болото,
Но я все еще ваш чертов Бог».
* * *
Взрыв.
Он никогда не любил родителей так, как любят их другие дети. Не за что их любить – они не сделали Архипу ничего хорошего. Так он всегда считал, вспоминая, как они ничего не дарили ему на день рождения, все время говоря, что денег на подарки нет. Но Архип с тоской наблюдал, как с ближайшей получки мама покупала себе новые платья, а отец допоздна пропадал в кабаках. А он все детские годы мечтал о велосипеде…
Хоть любви в его семьи нет, но есть привязанность. И когда происходит взрыв и объявляют фамилии погибших, он осознает каждой клеткой своего тела, что у него больше нет семьи. Он, как никогда, чувствует себя одиноким.
Отца хоронят в пиджаке. Он совсем не похож на себя. Архип не верит, что он умер. Кажется, что он вот-вот откроет глаза, снимет дурацкий тесный пиджак, останется в излюбленной белой майке. Уйдет домой, будет весь вечер пялиться в телевизор и ругать все и всех.
Мама тоже на себя не похожа. В жизни последнее время она часто была измученной. А тут, в гробу, кажется умиротворенной и отдохнувшей. Это странно.
После похорон он забирается на крышу дома и до позднего вечера сидит там, думая о том, как же ему не хватает сейчас его Брыка. Родители Кита тоже были на шахте – все ли с ними хорошо? Вернулись ли они домой? Архип больше всего на свете сейчас хотел бы пойти к нему, утешить своего маленького друга. Кит любит свою семью. А семья любит его. Если что-то случится с кем-то из них – другие члены семьи тяжело переживут это горе. Они умеют любить, любить просто так, бескорыстно, а семья Бойко всегда любила только собственную выгоду.
Вдруг где-то здесь, на крыше, он слышит чей-то писк. Он идет на звук и подходит к самому краю крыши, к пожарной лестнице. Здесь, между лестницей и крышей, в узкой нише он обнаруживает белую кошку. Мертвую. Рядом с ней, тыкаясь в нее крошечными носами, копошатся и пищат четыре крошечных белых комочка. Судя по всему, кошка исдохла совсем недавно. Слепые детеныши жались к ней, не понимая, что произошло, – почему их больше не греет материнское тепло? От вида этих четырех маленьких котят, пытающихся сосать умершую мать, у Архипа щемит сердце, а на глазах выступают слезы. Он всегда любил животных, в отличие от людей.
Он смотрит на кошку и котят, а внутри все переворачивается: все его представления о мире, вся его ненависть и обида, войны и раздоры, предательство, все то, что столько лет кипело внутри и наполняло его душу, – все это становится таким ничтожным… И с шипением испаряется за секунду, оставляя лишь пустоту и усталость.
Он на секунду задумывается. Смерть родителей… Дохлая кошка на крыше. Вокруг него все умирают, но… Остались четыре маленьких существа, которые нуждаются в любви и поддержке.
Архип снимает куртку, заворачивает в нее найденышей и относит домой.
Он больше не одинок. Теперь у него есть настоящая любящая семья.
Он берет большую коробку, ставит в угол комнаты, стелет туда мягкую шерстяную кофту, укладывает сверху котят. Приносит им молока в блюдце – тыкает их мордашками в молоко, но они лишь жалобно пищат и отворачиваются.
Архип в полной растерянности.
Что делать с такими маленькими котятами? Слепые, беззащитные, они отказываются самостоятельно есть. У Архипа никогда не было животных, родители не разрешали их заводить. Как ему выходить котят? Страшно оставаться один на один с такой проблемой.
Он не справится, ему нужна помощь. Кто сможет ему помочь? На ум приходит только одно имя. Сейчас совсем неуместно обращаться к нему, но больше просить помощи не у кого. Архип быстро надевает куртку, выходит из дома и решительно идет в сторону Старичьей Челюсти.
Бобер открывает дверь. Совершенно не удивляется – как будто ожидал увидеть его на пороге.
Выглядит он неважно – похудевший, осунувшийся, с лицом землистого оттенка.
– А, это ты… Решил довести дело до конца? Плохо сделал свою работу и решил утопить меня совсем? Так и быть, помогу тебе с этим – сейчас только тазик наполню. Или ты решил послушать увлекательные истории о том, как мне делали промывание желудка? Или о том, как вставляли огромную клизму? Друг, она была просто гигантская! Самая огромная клизма на всю больницу. Даже бабуся с диареей и пацанчик с глистами мне обзавидовались, во как!
Архипу стало неуютно. А что он хотел? Прийти сюда, к жертве, которой он доставил столько неприятностей… Откуда в нем столько наглости? Но ему действительно нужна помощь.
– Кирилл. Мне сейчас очень нужна твоя помощь.
Бобер округляет глаза от удивления.
– А клизму в зад ты точно не хочешь? Или, может, глотнешь цианидику? Хотя бы ненадолго представишь, каково мне было.
Архип делает глубокий вдох и выдыхает.
– Кирилл. Мне очень жаль, что так вышло. Я сожалею, правда. После взрыва все изменилось. Я многое понял… Но ничего уже не вернешь назад. Я готов выпить хоть целое ведро цианистого калия, но после того, как ты поможешь мне с одной проблемой. Мне больше не к кому обратиться.
Кирилл смотрит на него серьезно, размышляет.
– И куда мы пойдем?
– Ко мне домой. Там я покажу тебе, в чем дело.
Он чешет затылок и прикусывает губу.
– Даешь слово, что не будешь меня топить, вешать, жечь и резать? И причинять прочие физические увечья?
Архип готов заплакать – старый добрый Кирилл… Как же он скучал по этому немного черному юмору! Как же ему не хватало его все это время…
– По рукам. – Архип протягивает руку, Кирилл неуверенно пожимает ее. Задерживает чуть дольше, чем нужно.
– Архип… – говорит он, не убирая руку. – Мне жаль твою семью, правда.
Архип сжимает губы и молча кивает.
Всю дорогу они не разговаривают. Неловкая тишина длится до самого дома.
Ребята поднимаются по лестнице до верхнего этажа. Архип открывает дверь. Кирилл осматривается по сторонам, с любопытством разглядывает убогую обстановку квартиры.
Архип смотрит на него, ожидая вопросов. Но Кир ничего не спрашивает.
– Нам вон туда. – Архип показывает на угол, где стоит коробка.
Кирилл осторожно подходит к ней и заглядывает внутрь.
– Боже мой! – Он наклоняется. – Роднули, откуда вы такие?
– Их мать сдохла на крыше. Они до последнего к ней прижимались. И что мне теперь с ними делать? Они родились совсем недавно… Недоношенные. Молоко из блюдца пить отказываются. Может, они болеют и поэтому не едят? Я никогда не выхаживал новорожденных котят. Ты можешь помочь?
Кир думает несколько секунд.
– Так. Нам нужно положить их на что-нибудь меховое. Конечно же, они не будут лакать молоко – они просто не умеют. Их должна кормить мамка. Так что нам нужно сделать замену кошачьего соска. Нужна резиновая пипетка. Пустой пузырек. И подогретое молоко.
Архип кивает и бежит выполнять поручения. Вскоре котята уже лежат на старой меховой жилетке, она нравится им куда больше, чем кофта – они зарываются носами в мех и больше не ползают беспокойно по коробке.
Ребята снимают с пипетки резиновый колпачок, протыкают кончик иголкой и надевают на пузырек, наполненный теплым молоком.
– Ну, давай, мама-кошка. Тебе выпала честь сделать это первым. – Кирилл протягивает Архипу пищащий комок и пузырек с молоком.
Архип осторожно берет котенка, подносит пузырек. Котенок заглатывает соску. Причмокивая и урча, начинает жадно есть.
Мальчики переглядываются.
– Получилось!
Кормление котят сближает парней, спадает сковывающее их напряжение, и наступает момент, когда бывшие враги даже улыбаются друг другу. Правда, всего на секунду – в следующую Кирилл, сжав губы, переводит взгляд с Архипа на котят.
Архип накормил двоих детенышей, оставшиеся достаются Кириллу.
Вскоре котята, довольно урча, засыпают в своем меховом домике.
Мальчишки сидят у коробки, поджав под себя ноги. Наступает неловкая пауза – что делать дальше? Когда ребята были заняты кормлением котят, они больше ни о чем не думали. А сейчас, когда малыши сыты и мальчикам больше нечем заняться, безделье остро напоминает им, кто они друг другу. Еще минуту назад они были партнерами, их объединяло одно дело. А теперь Кирилл превратился в жертву и предателя, а Архип – в тирана.
– Придумал, как назовешь? – спрашивает Кирилл, чтобы нарушить тишину.
Архип смотрит на коробку.
– Знаю. Кроме одного… Как фамилия Ханны?
– Беккер, – отвечает Кирилл, с опаской поглядывая на Архипа. С чего вдруг он завел речь о Хонюшке?
– Вот теперь знаю. Их четверо… Я назову их Бой, Боб, Брык и Бекка.
Кирилл улыбается, поняв все.
Мальчишки склоняются над коробкой и смотрят на спящих котят.
– Четыре «Б».
– Да, именно так. Четверка, которая, несмотря на все раздоры, тесно связана друг с другом. Четверка, которой никуда друг от друга не деться, – говорит Архип.
Он удивляется своим мыслям… Удивляется, что смог додуматься до этого.
Архип теперь удивляется всему – каким же глупым он был все прошедшие годы! Глупым, обиженным, злобным ребенком, у которого было только одно-единственное желание – крушить и ломать. Ненавидеть и винить всех вокруг в своих несчастьях.
Почему, чтобы понять очевидные вещи, должно произойти большое несчастье? А если бы не было взрыва и его родители не погибли? Неужели он и дальше продолжал бы вести свои войны? Наказывать всех вокруг? Обвинять всех в предательстве?
Архип ждет от Кира каких-то слов, встречного шага, ведь он, Архип, сделал первый шаг к примирению. Он ждет, что Кирилл скажет что-то типа: «Ты действительно изменился, Архип. И я рад этому». И улыбнется. Но этого не происходит. Кир встает с пола и идет к двери.
– Я не справлюсь один, пока они маленькие. Ты сможешь мне помочь? Прийти еще несколько раз? – спрашивает Архип.
Кир, повернувшись спиной к нему, уже готов уходить. Он коротко кивает, не оборачиваясь, и выходит за дверь.
* * *
Спустя несколько дней после взрыва у забора между городками Архип сжигает записку, которую швырнула в него Ханна. Он сжигает ее, чтобы вычеркнуть из памяти написанные там слова. Просто забыть. Но он знает, что это не поможет, – он будет помнить каждое слово, голос в голове будет постоянно твердить ему текст записки, повторять снова и снова, сводя его с ума, каждую минуту напоминая ему, что он – ничто.
