Часть вторая
Зима, весна…
Еще издалека Дзюба заметил молодую женщину в форме с лейтенантскими погонами, топтавшуюся у двери в кабинет, который он делил с двумя другими оперативниками. В руках у нее был довольно объемистый пакет.
— Вы капитан Дзюба? — устало спросила девушка, когда он подошел.
— Да. Слушаю вас.
— Моя фамилия Масляева, я из Уфы, приехала в командировку по линии ЭКЦ. Мне сказали, что вы знаете полковника Бычкова.
— Назара Захаровича? — удивленно переспросил Роман. — Да его на Петровке все знают. В чем проблема-то?
Лейтенант Масляева смущенно улыбнулась.
— Понимаете… В общем, наш начальник УВД передал Бычкову посылку… Подарок… Ни номера телефона, ни адреса не дал, сказал: ты там спроси, тебе скажут. Вот я и спросила.
— И что вам ответили? — рассмеялся Роман.
— Что мне нужно найти капитана Дзюбу, такого рыжего, он с Бычковым постоянно контактирует и все про него знает. Вот я вас и искала. Вы мне поможете?
— Заходите.
Он отпер дверь и распахнул ее перед гостьей из Уфы. Масляева вошла, поставила пакет на пол и сразу села за один из столов, и по тому, как тяжело эта молодая женщина опустилась на стул, Дзюба понял, что она сильно устала. Наверное, с утра на ногах. А может, нездоровится, болит что-нибудь. Роман достал телефон, нашел номер Бычкова.
— Назар Захарович, у вас в Уфе есть кто-нибудь?
— В Уфе? Альмухамедов Сашка, начальник УВД, если еще не перевели куда-нибудь или вообще с должности не сняли, но вроде в прошлом году он генерала должен был получить. А что нужно? Помощь какая?
— Судя по всему, вашего Сашку еще не сняли, — хмыкнул Дзюба. — Он вам посылку передал, просил доставить. Вот тут у меня в кабинете девушка сидит, криминалист, на себе через три границы притащила.
— Да ну? А что в посылке?
— Не знаю, сейчас спрошу.
Он повернулся к Масляевой:
— Что в посылке?
— Я не смотрела, но генерал сказал, что мед, бальзамы какие-то на наших травах. В общем, все наше, башкирское, натуральное, для здоровья.
— Слышу-слышу, — раздался в трубке говорок Бычкова. — Тяжелый небось пакет-то, Сашка сам здоровенный, меры не знает. Как же она, бедолага, дотащила?
— Думаю, что с трудом. Так какие указания, дядя Назар? Девушку к вам посылать или как?
— Что ты такое говоришь, сынок? — возмутился Назар Захарович. — Разве этому я тебя учил? Девушкам тяжести таскать не положено, вредно это. Сам привези. Понимаю, ты занят, времени свободного у тебя не много, так ты уж сам выбирай, когда тебе лучше: сегодня у нас плов, невестка будет готовить свой фирменный, а послезавтра у нас большой мучной день, Элка сказала, что давно пирогов и кулебяк не было, так что планы у нее обширные.
— Сегодня и послезавтра… А завтра?
— Завтра, сынок, все тот же плов, только не с пылу с жару, а разогретый. Ты же знаешь, невестушка моя маленькими порциями готовить не умеет, у нее все с размахом, чтобы на всю махаллю хватило, она даже казан свой привезет специально.
Сын Бычкова был женат на уроженке Ташкента, которая плов делала так божественно, что блюдо не теряло вкуса, даже будучи разогретым в духовке на следующий день. Словом «махалля», обозначающим в Средней Азии целый квартал вместе с жителями, Назар Захарович обычно, когда говорил о невестке, заменял русскоязычное выражение «на роту солдат».
— Тогда я приеду завтра, если можно, — решил Дзюба.
Лейтенант Масляева даже не пыталась скрыть радость, когда узнала, что ей не придется никуда ехать и — главное — не нужно больше таскать с собой этот ужасный огромный пакет. Роман попробовал подарок на вес и ужаснулся: как можно было заставить женщину везти такую тяжесть!
Одним словом, ситуация разрешилась к всеобщему удовольствию: полковник Бычков получит посылку, лейтенант Масляева избавится от ноши и обязательств, а капитан Дзюба повидается с человеком, которого уважает, любит и считает своим учителем. И заодно вкусного плова поест.
* * *
В своих ожиданиях Роман не обманулся: плов и впрямь оказался восхитительным даже в разогретом виде. К жене Бычкова пришел ученик — она подрабатывала репетиторством, давая уроки французского или обучая русскому языку тех, кто говорил преимущественно на хинди, английский знал плохо и не мог выучить русский с теми преподавателями, которые вели обучение на английском. Назар Захарович с интересом расспрашивал о происходящем на Петровке и с не меньшим интересом слушал то, чем Дзюба хотел поделиться, касалось ли это работы или личной жизни.
После плова пили зеленый чай «вприглядку», ничего такого, что подают обычно к чаю, в доме не оказалось.
— Эх, жалко, что ты сегодня приехал, а не завтра, — сокрушался Бычков. — Плов еще остался бы, его видишь, сколько наверетенили — за неделю не съесть, зато завтра были бы пироги. Элка хотела сегодня испечь, когда узнала, что ты приедешь, но не успела, работы много.
— А я специально выбрал день, когда пирогов нет, — смеялся в ответ Роман. — Мне худеть нужно, а я ж не смогу пироги не попробовать, у меня политической воли на это не хватит.
— Для чего тебе худеть? — недовольно ворчал Назар Захарович. — В тебе жира — кот наплакал, сплошная гора мышц.
— Кот оказался сентиментальным и плакал с утра до вечера, — отшучивался капитан.
Лишний вес у него действительно был, пусть и немного, но был. Внешне Роман Дзюба выглядел просто очень накачанным, но сам он был убежден, что процент жира в его крепком тренированном теле превышает норму, и почему-то его это обстоятельство тревожило и раздражало. Впрочем, борьбу за сжигание жировых отложений он вел нерегулярно, то по нескольку месяцев вообще не задумываясь о том, что он ест, и запихивая в себя все, что доступно в момент острого голода, особенно в командировках, то впадая в неистовый аскетизм и питаясь исключительно по принципу «либо мясо-рыба-сырые овощи, либо ничего». Но чаще всего имели место периоды спокойные, когда отсутствовал фанатизм, но присутствовал разумный выбор, основанный на представлении о том, что рис с мясом — это не очень хорошо, но можно, и пироги — тоже нехорошо, но можно, если в умеренных количествах, а вот и то и другое вместе — совсем плохо и никак нельзя. С таким подходом сбрасывать вес, конечно, не удавалось, но он хотя бы не прибавлялся.
Около десяти вечера Роман собрался было уходить, ему хотелось вернуться домой до одиннадцати, чтобы успеть еще провести время с Дуняшей, которая по утрам вставала в 6 часов и к полуночи обычно начинала засыпать на ходу. Они снова жили вместе, но Денис не переставал преследовать бывшую возлюбленную, хотя теперь Дуня переносила его выпады намного спокойнее и уже не огрызалась в ответ, а даже шутила. Почти ежедневно Роман ловил себя на желании немедленно найти этого Дениса и поговорить с ним «по-мужски», но уже через минуту он понимал, что это глупо и ни к чему не приведет, кроме очередного витка насмешек и издевательств со стороны отвергнутого любовника. Такие типы питаются чужими негативными эмоциями: страхом, неуверенностью, чувством вины, тревогой. Чем более сильные негативные эмоции испытывает объект, тем он желаннее, притягательнее. Чем человек спокойнее, увереннее в себе и веселее, тем меньше интереса он вызывает у подобных Денисов. Можно, конечно, применить к нему насилие, хоть физическое, хоть психологическое, запугав всякими угрозами, но для Дениса это будет означать только одно: Евдокия настолько деморализована, напугана и ослаблена, что прибегла к посторонней помощи, сама уже не справляется, то есть в данный момент представляет собой идеальную жертву, на которую можно и нужно продолжать свою психопатологическую охоту. Ситуация станет только хуже, если Дзюба вмешается.
— Мне пора, дядя Назар.
Роман поднялся из-за стола и уже сделал шаг в сторону прихожей, когда из стоящего на подоконнике открытого ноутбука раздался сигнал вызова по скайпу. Бычков посмотрел на экран и сделал знак рукой: мол, подожди, мне нужно ответить, я быстро. Дзюба вернулся на свое место за столом и слегка прищурился, чтобы разглядеть лицо на экране. Какой-то пожилой дядька в кардигане толстой вязки, надетом поверх шерстяного свитера.
— Добрый вечер, Назар, — сказал дядька в кардигане с очень сильным акцентом.
— Доброго здоровья, Дик. Какие у нас новости?
— Я только что говорил с юристом. После проработки всех вопросов мы отбросили сомнительные варианты, осталось только два предложения, но очень надежные, с хорошей административной поддержкой. Мне нужен твой совет: какой из двух вариантов предпочесть?
— Рассказывай.
Бычков снова сделал жест в сторону Романа, дескать, получится чуть дольше, чем я предполагал, но ты все равно подожди, пока мы закончим. Роман посмотрел на часы и вздохнул: пять минут одиннадцатого. Ну ладно, две-три минуты погоды не сделают. Он вынул телефон, посмотрел пробки на карте и начал набирать сообщение Дуняше: «Через 5 минут выхожу, пробок нет, к 11 буду дома».
— …между поселком и городом большое озеро и огромные леса…
Звякнул сигнал — Дуня прислала ответное сообщение: «Плов состоялся? Или ты голодный? Ужинать будешь?» Роман быстро ответил: «Плов был. Буду только чай».
— …важно, чтобы это был жилой фонд, юрист сказал, что в противном случае нам не дадут разрешения, — продолжал вещать человек, говоривший с акцентом.
— Это правильно твой юрист сказал, так и есть, — кивнул Бычков.
— Оба дома стоят в плане на капитальный ремонт, жителей будут выселять в строящиеся дома в новом районе, но окончание строительства предполагается только в конце лета. Местная администрация уверена, что если договориться со строительной компанией насчет дополнительных инвестиций, то они закончат раньше, и к июню людей можно будет переселять…
Дзюба услышал, как в прихожую вышли Элеонора и ее ученик. Наверное, нужно воспользоваться моментом и уйти вместе с ним. Или с ней… Роман поднялся и выглянул из комнаты. Ученик действительно оказался ученицей. Худенькая, какая-то прозрачная девочка школьного возраста неловко шнуровала высокие зимние кроссовки на меху. Ну вот о чем думают родители, вынуждая такую кроху возвращаться от репетитора в одиннадцатом часу вечера!
— Привет, — вполголоса проговорил Роман. — Ты далеко живешь? Тебя проводить?
Девочка подняла голову и очень серьезно посмотрела на него, потом начала отвечать четко и последовательно:
— Здравствуйте. Я живу далеко. Меня не нужно провожать, за мной папа приехал, он ждет внизу в машине.
Она натянула белоснежный пуховик с капюшоном и выскользнула за дверь.
— Забавная девочка, — заметил Роман. — Почему она так странно разговаривает? Как робот, а не живой человек.
Элеонора тихонько рассмеялась.
— Это она после урока еще не перестроилась. Я заставляю ее говорить полными фразами, а не обрывками, как обычно бывает в разговорной речи. А что, ты в самом деле решил, что ее нужно проводить?
— Ну да. Поздно ведь. А она маленькая совсем.
— Она не такая уж маленькая, ей пятнадцать, просто росточком невелика. Ты же знаешь, теперь детей стараются даже днем одних не отпускать.
Она прислушалась к доносящимся из комнаты голосам.
— С кем там у Назара опять совещание?
— Какой-то Дик, — пояснил Роман и добавил: — Который с акцентом говорит. Я уже собрался уходить, но дядя Назар попросил подождать, пока он закончит.
— А-а, Дик… Ну понятно. Это может быть надолго. Вообще-то история и в самом деле любопытная. Назар тебе не рассказывал?
— Нет, мы все больше о своем, о разыскном болтали, нового начальника обсуждали.
— Тогда пойдем на кухню, я выпью чайку и расскажу. Все равно тебе нужно ждать, раз Назар просил.
Жену Бычкова Роман знал очень давно, с тех самых пор, когда еще будучи слушателем Университета МВД регулярно приезжал домой к своему преподавателю и всегда удивлялся редко встречающемуся умению Элеоноры изложить длинный текст или пересказать суть сложной истории в двух-трех фразах. «У меня с юности сформирован и отточен навык реферирования, — со смехом объясняла она. — Я еще в школе этим подрабатывала». Элеоноре Лозинцевой хватило пяти минут, чтобы заварить чай и поведать о странной затее Ричарда Уайли, к осуществлению которой привлечен и ее муж.
— Знаешь, Рома, в этой истории есть какая-то волшебная притягательность, — задумчиво проговорила она в заключение. — Все до единого, кто о ней слышит, говорят, что это полный идиотизм. И при этом ни один человек в итоге не отказался помочь.
— Может, дело не в истории и не в проекте, а в самом Уайли? — предположил Роман. — Ну, обаяние там, харизма какая-нибудь, еще что-то в этом роде…
— Да нет, не похоже. Я же с ним общалась, он самый обычный мужчина на восьмом десятке, никакого особого обаяния в нем нет, умения уговаривать и убеждать тоже не наблюдается. Просто старый одинокий чудаковатый переводчик, ничего особенного.
— Это кто тут старый? — раздался голос Бычкова. — Я, что ли?
— И ты тоже, — усмехнулась Элеонора. — И я за компанию. Давай отпускай Рому, он торопится, ему ехать надо, а ты совещание затеял. И не трать время, я Роме уже все объяснила.
— Пойдем, сынок, пойдем, — заторопился Бычков. — Ты одевайся, а я быстренько два слова тебе скажу.
Дзюба рванул в прихожую и начал торопливо натягивать куртку и засовывать ноги в тяжелые ботинки на толстой подошве.
Конечно, в два слова Назар Захарович не уложился, до супруги ему в этом искусстве далеко. Но все равно Роману Дзюбе было о чем крепко подумать по дороге домой. Да, затея более чем странная, чтобы не сказать — дурацкая. Но Дуне это действительно может помочь.
* * *
«Ну ты и дура, — не уставала повторять Маринка. — Ну что за специальность ты себе выбрала? Этнохудожественное творчество! И кем ты будешь? Руководителем любительского творческого коллектива! И с такой работой ты собираешься устраивать свою жизнь? Для чего я тебя из нашей дыры сюда вытаскивала? Чтобы ты в колледже культуры училась? Ничего умнее не могла придумать?»
Первые несколько месяцев Наташа вступала в дискуссию, пыталась что-то объяснить подруге, вместе с которой снимала комнату у хозяев, потом перестала отвечать, замолкала и уходила в свой угол. Садилась на диван, вставляла наушники и отгораживалась. Слушала лекции в интернете, смотрела кино, читала обсуждения на форумах, иногда, очень осторожно, пыталась принять участие в дискуссиях, но быстро отступалась, сознавая, что многого не понимает и должными познаниями не обладает. Слушала любимые песни или просто думала.
Квартира была двухкомнатная, жильцов — пятеро. В большой комнате обосновались три женщины, работающие в кулинарном цехе самого большого в городе супермаркета, веселые, горластые, шумные, любительницы выпить вина и громко похохотать над анекдотами из интернета, но зато маниакально аккуратные, все места общего пользования мыли сами и ежедневно, а когда Маринка и Наташа заикнулись насчет очередности, мол, так будет справедливо, женщины ответили:
— Не парьтесь, девчонки, вам учиться надо и женихов искать, вот и занимайтесь делом. Мы-то своих мужиков приладили в ремонтную бригаду на выезде, а сами — сюда, тоже денежки зарабатывать. То есть главное дело своей жизни мы спроворили, мужей нашли и к работе приставили, теперь ваша очередь, а мы будем вам условия создавать. Вот и будет справедливо.
Девушек это более чем устраивало: кому охота в двадцать лет мыть полы и драить раковины и унитазы? А то, что по вечерам, а порой и по ночам за стеной веселье, так вполне можно перетерпеть. Маринка — та вообще до глубокой ночи тусуется со своей компанией или проводит время с кавалерами, которых у нее множество, а Наташу шум не беспокоит, ее спасение — наушники и песни.
Она всегда была странной. С самого детства. «Дикая ты у меня, — вздыхала мать, — тебе бы пообтесаться, а то ведь никто с тобой дружить не станет». А отец сокрушался: «Нет у тебя в голове того места, которым понимают. Ну ты посмотри, как все живут. Неужели непонятно, по каким правилам все устроено?»
Наташе было непонятно. Вернее, она понимала, что есть правила, и все устроено в жизни именно по этим правилам, но они ей не нравились. Ну вот просто категорически. Она не понимала, зачем эти правила придумали и почему нужно обязательно жить по ним, а не как-то иначе. Разве эти правила делали жизнь интереснее? Легче? Отец неплохо зарабатывал, конечно, не по столичным меркам, но в их поселке считался тем, что принято называть средним классом, из рейсов привозил хорошие модные вещи, которые мать с радостью носила, а Наташа равнодушно откладывала в сторону и надевала только после настоятельных требований родителей, дескать, что о нас люди подумают, скажут, что у нас ребенок черт знает как одет.
Когда все девчонки в классе начинали обсуждать какую-нибудь модную книгу, фильм или песню, Наташе становилось скучно. Она честно пробовала это прочитать, посмотреть или послушать и бросала, не дойдя даже до середины. Ей не нравилось. Она любила книги. И кино любила. И песни тоже. Но — другие. Совсем другие. И никому не могла объяснить, почему любит их и почему не любит то, что любят все ее ровесники. Не могла не потому, что не хотела или пыталась что-то скрыть. Она просто сама не понимала.
Над ней не смеялись и не издевались, потому что училась она хорошо и всегда давала списывать, а на физкультуре, длинноногая и гибкая, показывала лучшие результаты в легкой атлетике и гимнастике. Но дружить с ней никто не стремился, хотя и относились вполне дружелюбно. Тем более удивительным показался тот факт, что в девятом классе Наташу вдруг начала приближать к себе Марина, признанная первая красавица или, как теперь говорят, самая популярная девочка. Маринка при всей своей несомненной внешней привлекательности никогда не блистала умом и способностями, но была доброй, щедрой и начисто лишенной завистливости.
— Не могу видеть, как такой товар беспонтово пропадает, — заявила она Наташе. — Ты же красотка! И прикид у тебя кульный. Ты можешь таких парней отрывать — все лопнут от злости! А ты сидишь, как курица, и глазами хлопаешь. Вот я за тебя возьмусь, ты у меня еще за олигарха замуж выйдешь.
Наташа тихо улыбалась, с благодарностью принимая заботу «самой популярной девочки». Ей так хотелось быть как все, быть со всеми, в одной стае, в одной команде. И при этом не хотелось быть такой, как все. Ей не интересно было быть похожей на ровесников и одноклассников, и в то же время так горько и неуютно быть всегда одной… Вот как здорово было бы, если бы пусть не все, но хотя бы многие, ну ладно, хотя бы некоторые были такими же, как она, и приняли ее в свой круг. Но таких почему-то не находилось. А она так устала от одиночества…
Дружба с Маринкой была ценностью, неожиданным подарком, и Наташа не хотела ее терять, поэтому старательно следовала ее примерам и наставлениям, изо всех сил делая вид, что ей нравится и интересно. «Нужно приспособиться, — твердила она себе. — Нужно быть как все». Одно время, уже в одиннадцатом классе, Наташе даже показалось, что она полностью освоилась и стала в Маринкиной компании вторым человеком, то есть следующим после лидера — самой Маринки. Одета Наташа была не хуже других, а порой и удивляла новых подружек самой модной вещичкой, да и карманных денег у нее всегда было достаточно, чтобы заплатить не только за себя, уж в этом-то отец ее не ограничивал.
— Сдадим экзамены и дернем отсюда, — строго предупреждала Маринка. — Здесь нам ловить нечего, мы с тобой красавицы и умницы, нам в большой город нужно, там можно хвост поймать.
— Какой хвост? — не поняла Наташа.
— Любой. Лишь бы за него ухватиться и долететь до Москвы, а там и до Европы. Вот где настоящая жизнь! Вот где масса возможностей! А в нашей дыре мы протухнем — даже «мяу» сказать не успеем.
Слова о Москве и Европе Наташу не вдохновляли: там жили по тем самым правилам, которых она не понимала. Для Маринки Москва означала столицу, где крутятся большие деньги и по улицам толпами ходят миллионеры, которых ничего не стоит «подцепить», а Европа — просто райское место, куда все мечтают уехать, потому что только там есть настоящая жизнь, как в кино. Наташе хотелось уехать просто в город, в любой город, в котором сотни тысяч, если не миллионы жителей. Если в их поселке, довольно большом, к слову, у нее не нашлось единомышленников, то уж в крупном городе они отыщутся наверняка. Да ей ведь не так уж много и нужно, всего один человек, который чувствовал бы так же, как она сама. Они будут вместе, вдвоем, и уже не так страшно, и совсем не одиноко, и притворяться не нужно.
— Мы с тобой будем поступать на гостиничный менеджмент, — решила Маринка. — Отели — самое то, что нам нужно для наших целей. Там что ни гость — то хвост, главное — уцепиться, и покрепче.
В городе Наташе стало совсем неуютно и как-то тревожно, и она послушно двигалась вслед за активной целеустремленной подругой, опасаясь сделать шаг в сторону. Маринка знает, что делать, она приспособленная, она понимает, как надо.
В колледж поступили легко, учителя в их поселковой школе были действительно хорошими, и даже Маринка с ее более чем посредственными, по школьным меркам, знаниями была на курсе почти звездой. Впрочем, эта красивая и яркая девушка становилась звездой всюду, где появлялась. Наташа продолжала стараться, чтобы не обмануть ожиданий подруги, и мучительно зубрила отрывки из текстов модных рэперов, чтобы не уронить планку и соответствовать. Делала макияж, глядя на фотографии в глянцевых журналах. Читала бесконечные длинные обсуждения на форумах, чтобы «быть в курсе», а заодно научиться писать комментарии таким же языком, как все. Заставляла себя по делу и не по делу вставлять «ИМХО» и пользоваться смайликами. Одним словом, честно прилагала усилия. Даже свои любимые песни слушала намного реже. Сначала очень тосковала по ним, потом показалось, что тоска ослабела, а в том, что нужно было слушать по Маринкиному протоколу, Наташа даже стала обнаруживать нечто привлекательное.
В общем, жизнь вроде бы налаживалась. Маринка, само собой, с первого же дня обзавелась поклонниками и раза два-три в неделю ночевала то у одного, то у другого. А тут и Наташа начала встречаться с неплохим вроде бы парнем, симпатичным и неглупым.
— Смотри, — предупреждала многоопытная Маринка, — не влипни. Это не тот хвост, который нам нужен. Это так, для настроения, чтобы квалификацию не потерять. Ну и чтоб скучно не было.
«Не влипни» означало «не залети», а влюбляться Маринка разрешала. Впрочем, в своего парня Наташа и влюблена-то не была, просто он ей нравился, и казалось, что с ним можно разговаривать не только о том, о чем принято по Маринкиному стандарту. Опять же: наличие кавалера лишний раз подтверждало, что она — как все, не хуже других. Но иллюзия довольно быстро испарилась, когда Наташа, гуляя с парнем по весеннему городу, попробовала процитировать несколько строк из своей любимой песни:
Если вы знаете — где-то есть город, город,
Если вы помните — он не для всех, не для всех.
Странные люди заполнили весь этот город,
Мысли у них поперек и слова поперек,
И в разговорах они признают только споры,
И никуда не выходит оттуда дорог…
В ответ она получила презрительно-недоуменный взгляд.
— Это что за отстой?
— Это очень красивая и грустная песня, — дрожащим голосом ответила Наташа, чувствуя, как глаза наливаются слезами.
Она уже все поняла и знала, что не нужно больше ничего объяснять, нужно просто повернуться, уйти и больше никогда не встречаться с этим симпатичным и неглупым парнем. Но она не могла позволить, чтобы человек, для которого успешность измеряется числом лайков к его постам и фотографиям, называл «отстоем» стихи, от которых у нее дрожала внутри каждая струна.
— Эту песню написал Юрий Кукин, он был очень известным бардом, — в отчаянии выпалила Наташа. — И я очень люблю его песни. Если ты смеешь называть «отстоем» то, в чем ничего не понимаешь, то до свидания. И не звони мне.
И только после этого развернулась и побежала к остановке автобуса. Парень не стал ее догонять. И больше не звонил.
А в Наташе словно что-то переломилось в этот день. Вернувшись домой, она бросилась на свой диванчик, достала плеер с наушниками и заплакала, слушая свое любимое, привычное с детства и словно бы преданное в ее нынешней жизни:
…И в тайге гремящий выстрел
Ранил птицу и меня.
Думал — все во мне уснуло,
Не важны ни боль, ни смысл…
Защемило, затянуло
В печь осеннего огня…
«Вот точно как я, — думала девушка. — Тоже ведь думала, что во мне все уснуло, что ни чувства, ни смыслы не важны, и я могу быть такой, как все, такой, как надо, как хочет Маринка. Оказалось — не могу. Чувствую себя той самой раненой птицей».
А песня продолжалась, и Наташа тихонько пела вместе с автором:
Уезжал в зеленый омут,
Убегал в волшебный город,
И в прыжках сквозь арки радуг
Сам себя тренировал.
Знал же, знал, что не поможет,
Приобрел ненужной ложью
Пустоту ночей бессонных
И восторженных похвал…
«И я врала, притворялась, старалась… Ломала себя. Зачем? Не хочу больше. Не буду. Хватит».
Решение пришло внезапно и так ясно, что Наташа даже в первый момент удивилась. На следующий день забрала документы из колледжа и перестала ходить на занятия, а летом поступила в колледж культуры на специальность «Этнохудожественное творчество». Среди тех людей, с которыми ей придется впоследствии работать, наверняка не окажется тех «хвостов», за которыми гоняется Маринка, эти люди будут другими, не такими, как вся эта Маринкина тусовка. Люди, которым интересно в свободное от работы время заниматься изучением и сценическим воплощением народного поэтического и музыкального творчества, обрядов и танцев, просто не могут быть такими же, как те, которые с утра до вечера ищут и ловят пресловутые «хвосты», пишут хамски-разнузданные комментарии на интернет-форумах и исступленно считают лайки под своими фотками в Инстаграме.
Маринка, ясное дело, ее не одобрила. Ругалась, скандалила, требовала восстановиться в прежнем колледже и начать посещать занятия, так прошло два месяца, потом наступило лето, Наташа поступила в колледж культуры, и Маринка махнула рукой. Но от первоначальной цели не отступилась, периодически пытаясь вразумить непокорную и странную подругу, которую воспринимала как младшую неразумную сестру, нуждающуюся в опеке и покровительстве.
Вот и сегодня она снова завела свою песню:
— Ладно, учись где хочешь, но ты должна понимать, что этой своей этнографией ты денег не заработаешь и нормальной жизни не построишь. Хочешь всю эту народную муть — пожалуйста, но жить-то ты на что собираешься? На свою убогую зарплату? Хвост нужен, пойми это наконец! Нужен папик, который тебя всем обеспечит, а там — хоть пой, хоть пляши, хоть баллады со сцены читай. Ну почему ты такая тупая и упрямая?
Тихо улыбаться и не отвечать уже вошло в привычку. Да и что тут ответишь?
— Ты что, не понимаешь, как жизнь устроена? — продолжала вещать Маринка, нанося на ресницы тушь: она собиралась с компанией в ночной клуб. — У тебя есть мегаценный товар: молодость и красота, и его нужно продать в хорошие руки и подороже. Вот твержу тебе, твержу… Да выдерни ты свои наушники в конце-то концов! Я что, в пустоту говорю?
Она не умолкала все то время, пока красилась, одевалась и вертелась перед зеркалом. Наконец пытка воспитанием закончилась, Маринка убежала.
Оставшись одна, Наташа вспомнила, что уже несколько дней не читала форум, посвященный культуре периода оттепели. Народ на форуме собирался серьезный, ни одного голословного утверждения себе не позволял, все доводы и соображения, а также факты чаще всего подтверждались ссылками, переходя по которым можно было прочесть множество интереснейших материалов о той жизни, в которой хотела бы существовать и сама Наташа. «Почему я так поздно родилась? — горестно думала она. — Мне нужно было родиться в пятидесятые годы, сразу после смерти Сталина, тогда бы я как раз успела туда, куда мне нужно. Невезучая я».
И вдруг глаза ее наткнулись на рекламу: «Хотите вернуться в 1970-е? Добро пожаловать на наш сайт». И адресная ссылка. Наташа перешла по ссылке и начала читать.
Через полчаса она закончила оформлять заявку на участие. Конечно, она невезучая, поэтому вряд ли пройдет отбор, тем более он такой сложный и долгий. Но, с другой стороны, почему нет? Она соответствует всем критериям: возраст 19–27 лет, в браке не состоит, детей не имеет, хронических заболеваний нет, интересуется периодом 1970-х годов. Ни профессия, ни образование в качестве условий не указаны. Попытка — не пытка, в конце концов. Жаль только, что ждать еще три месяца. Ну ничего.
…И опять лицом в подушку,
Ждать, когда исчезнут мысли…
Что поделать… Надо, надо
Продержаться как-нибудь…
Вот и Кукин говорит, что надо как-то продержаться. Она продержится, она терпеливая. И упрямая.
* * *
Когда-то Дуня любила все времена года, в каждом находя особую прелесть. И никакую погоду не считала плохой. Жара — отлично! Дождь — весело, а если с грозой — то вообще прикольно! Мороз — замечательно! Она любила жизнь и умела искренне радоваться каждому ее проявлению и каждой прожитой минуте. И еще у Дуни было врожденное умение расставлять приоритеты. Она интуитивно понимала, что важно, а что второстепенно, что главное, а что — малозначительное. Именно это ее качество когда-то в одну секунду сразило Романа Дзюбу. Она тогда работала в ломбарде, а Ромка раскрывал какое-то убийство и пришел к ней с вопросами. Дуня очень старалась помочь, а когда Ромка удивленно спросил, почему она с такой готовностью делает даже больше того, о чем он просит, ответила: «Когда человека убивают, мне кажется, неприлично считаться, кто что должен и что не должен, все должны дружно взяться за руки и помогать друг другу, чтобы найти преступника. Разве нет?» В этих словах была вся сущность Дуни.
Да, так было когда-то. До того, как она встретила Дениса и влюбилась до самозабвения. Влюбленность прошла быстро, а вот последствия давали о себе знать до сих пор. И никакая погода уже не радовала. И весна не радовала. Если раньше Дуня, обладавшая острым обонянием, улавливала самые первые малейшие запахи тающего снега, мокрой земли с подгнившими за зиму листьями, нагретого внезапным солнышком асфальта и наслаждалась ими, то теперь она чувствовала только запах гари и выхлопных газов, а спустившись в метро, отмечала запахи несвежей одежды и немытого тела. Отмечала равнодушно, не морщась и не раздражаясь. Необходимость продержаться, выстоять перед манипуляциями Дениса отнимала у нее все силы. Она это понимала. И Ромка тоже это понимал, и от осознания этого Дуне становилось еще более стыдно: мало того, что она причинила Роману такую боль, так теперь она еще и вынуждает его терпеть ее слабость, смотреть на ее посеревшее лицо и потухшие глаза.
Выходя с работы, она посмотрела на себя в зеркало. Да, так и есть, ничего не изменилось с утра. По пути домой нужно зайти в магазин, купить… Что она хотела купить? Ведь утром, заглядывая в холодильник, она вроде бы даже план составила, что будет готовить в ближайшие дни, но к концу рабочего дня все забыла. И не потому, что сильно устала на работе, нет, все как обычно. Просто если по утрам у нее еще бывает хоть капля прежнего куража, вкуса к жизни и желания сделать сегодняшний день лучше вчерашнего, то к вечеру Дуня превращается в безвольную куклу без всяких желаний, стремлений и интересов. Каким-то образом Денису удалось сломать ее. Интересно, можно ли куклу починить или поломка уже неисправима? «А как же Ромка? — мелькнула в голове испуганная мысль. — Он ждал меня. Он верил, что рядом с ним будет прежняя Дуняша, которую он так любил. И любит по-прежнему. Он переступил через мужскую гордость, через самолюбие, не прогнал меня поганой метлой, когда я заявилась к нему со своими объяснениями. Он видит, что я не такая, как прежде, но верит, что меня можно починить. И я не должна его подвести, обмануть его ожидания. Он столько сил вкладывает в то, чтобы мне помочь, а ведь ему самому нужна помощь: не так-то просто жить рядом с выпотрошенной бесчувственной игрушкой. Впрочем, почему бесчувственной? Я много чего чувствую. И Ромку очень люблю. Очень. Я понимаю, что нельзя оставаться такой, какая я сейчас, это неправильно и по отношению к Ромке, и по отношению к собственной жизни. Но что же делать, если у меня нет сил меняться… У меня ни на что нет сил…»
Она брела к метро, опустив голову и глядя под ноги, и не заметила, в какой момент появился Роман. Он просто возник ниоткуда и молча шел рядом. Спохватилась Дуня, когда сработало обоняние: сквозь городские запахи пробился едва уловимый запах Ромкиной туалетной воды. Она повернула голову и увидела такое родное лицо, спокойное, с легкой улыбкой. Обрадовалась так, что захотелось расплакаться.
— А я все высчитывал: когда же ты меня заметишь?
— Ты меня встречаешь? Или по делу приехал в этот район?
Роман крепко ухватил ее за локоть и вывел из потока людей, вливающихся в бурлящий зев подземного перехода, где находился вход в метро.
— У меня еще много работы сегодня, приду очень поздно, а вот образовалось окно и до девяти вечера я совершенно свободен, — улыбнулся Роман. — Давай посидим где-нибудь. Хочу обсудить с тобой один вопрос.
«Это конец, — обреченно подумала Дуня. — Он не хочет говорить об этом дома, выбрал нейтральную территорию, чтобы в конце неприятного разговора легче было уйти. Из дома уходить куда тяжелее, это понятно. Ему надоело видеть мою постную рожу. Ему надоело меня утешать и поддерживать. Он больше не хочет жить вместе со мной. Его можно понять».
— Конечно, — кивнула она и покорно пошла в сторону кафе.
Народу в кафе было много: сюда любили приходить после работы сотрудники организаций, находившихся в том же огромном офисном здании, где располагалась фирма, в которой работала Дуня. Роман заказал для себя полноценный ужин, ведь работать придется до глубокой ночи, и покачал головой, услышав Дунино: «Мне, пожалуйста, яблочно-морковный сок и порцию ягод».
— Совсем аппетита нет? — сочувственно спросил он. — Таешь на глазах. Не дело это, Дуняша. Нужно что-то предпринимать.
«Так и есть, ему надоело. Сейчас скажет, что мне нужно вернуться к родителям. Или что нам имеет смысл пожить отдельно».
— Например, что?
Она подняла на Романа усталый взгляд.
— Ты хочешь предложить расстаться на время? Или навсегда?
Он снова покачал головой, на этот раз укоризненно.
— Начнем с того, что я не собираюсь с тобой расставаться вообще. Никогда. Вернее, я бы этого не хотел, а там уж как сложится. Но речь не об этом.
— А о чем? Ты хочешь, чтобы я обратилась к психологу или к психотерапевту?
Теперь Роман рассмеялся от души.
— Ну у тебя и замашки, Евдокия! Этого моя зарплата даже вместе с твоей не вынесет. Но в чем-то ты, безусловно, права: эмоциональное истощение у тебя налицо. И мне кажется, что для тебя было бы неплохо сменить обстановку.
— От себя не убежишь, — удрученно вздохнула Дуня. — Сто раз проверено. И во всех книгах написано.
— А я и не предлагаю убегать. Убегать от себя обычно означает попытаться полностью и навсегда изменить жизнь: город, работу, окружение. Уехать вместе с тобой я не готов и расстаться с тобой тоже намерения не имею. Но можно попробовать использовать время твоего отпуска на то, чтобы переключиться.
— Ничего не изменится до тех пор, пока вот это, — она кивнула на телефон, лежащий на столе рядом с ее тарелкой, — не прекратится.
— А оно как раз и прекратится. Есть вариант провести месяц в условиях полного отсутствия сотовой связи и интернета. И при этом голова у тебя будет занята совершенно необычной работой.
Официант принес заказ, и оба замолчали, ожидая, пока снова останутся одни.
— Я не очень понимаю, о чем ты говоришь, — осторожно начала Дуня, — но я не вижу разницы между отсутствием мобильников и гаджетов и ситуацией, когда просто меняешь телефон и профили в сетях. Я ведь объясняла тебе, почему не считаю это приемлемым.
— Разница огромная. Не использовать прежний номер телефона и не использовать мобильный телефон вообще — далеко не одно и то же. Точно так же, как «не включать компьютер» и «не пользоваться компьютером».
— Все равно не поняла. Ромка, ешь, пожалуйста, у тебя же все остывает.
Ей стало полегче, когда она осознала, что речь пойдет вовсе не о том, чтобы расстаться, и Дуня даже взяла из стеклянной креманки несколько крупных иссиня-черных ягод ежевики, щедро засыпанных сахарной пудрой.
— Все дело в наличии возможности, пусть даже чисто теоретической, — пояснил Роман. — Это мне Сташис давно говорил, но до меня только сейчас дошло. Вот смотри: допустим, ты принимаешь решение не заходить в соцсети и использовать компьютер только для работы, потому что ты вдруг понимаешь, что проводишь в сетях слишком много времени и ничего толком не успеваешь из-за этого. Благое намерение, и ты с утра, бодренько так, даешь себе слово свое решение выполнять. После чего каждые пять секунд начинаешь думать: а что там, в сетях-то? А вдруг что-то интересное? А вдруг кто-то напишет мне что-то ужасно важное и не терпящее промедления? Нет, надо держать в себя в руках и не заглядывать… А может, заглянуть на минуточку, только одним глазком, быстренько… Весь день проходит в этой постоянной борьбе, и если ты не поддаешься слабости и выдерживаешь, то к вечеру ты уже как выжатый лимон. А если все-таки поддаешься, то потом начинаешь угрызаться самообвинениями. Борьба с самим собой сжирает огромное количество энергии. А здесь борьба не только с самим собой, но еще и с соблазном, то есть с двумя противниками сразу. Ну и кто это может выдержать долго?
— Никто, — согласилась Дуня и даже улыбнулась. — То есть кто-то, наверное, может, но таких героев мало.
— А теперь представь, что человек попадает в обстановку, где нет ни гаджетов, ни компьютеров, ни интернета, ни мобильных телефонов. Вот нету — и все. Отсутствуют.
— Можно доехать до места, где все это есть, — предположила она уже веселее. — Или ты имеешь в виду тюрьму? Я туда не хочу!
— Нет, речь не о тюрьме. Но доехать никуда нельзя. По условиям задачи ничего этого еще не изобретено. Насильно тебя никто не удерживает, ты имеешь право и возможность уехать туда, где все это есть, но тогда выбываешь из игры. И лишаешься денег.
— И что тогда получится? В чем соль?
— Соль в том, Дуняша, что человек день-другой побесится от невозможности всем этим пользоваться, а потом либо сваливает и возвращается в привычную среду, либо находит в себе силы принять ситуацию и жить в ней. И тогда он перестает тратить эмоциональную энергию на эту тупую борьбу с соблазнами и с собственными установками. Бороться больше не с чем, потому что нет никакой возможности нарушить данное себе слово. Ее не существует в принципе. Ни в каком виде. Представляешь, какая может получиться экономия внутреннего ресурса? И мне кажется, это как раз то, что могло бы помочь тебе восстановиться.
Это звучало убедительно. Каждый раз, собираясь ответить на звонок Дениса или прочитать его сообщение, Дуня знала, что будет больно или в лучшем случае неприятно. Уклоняясь от разговора или не читая сообщений, она начинала чувствовать себя слабой, униженной и раздавленной, не способной выдержать не то что удар — даже мелкий укол. Трусливой. Сломленной. Страх — вина, страх — стыд за себя…
Ромка прав. Ей нужно восстановиться. Ей нужна передышка, во время которой она будет свободна от этих бесконечных «качелей» и наберется сил.
Она залпом выпила полстакана сока.
— И что это за чудесное место, куда ты хочешь меня отправить?
— Пока не знаю, организаторы еще не решили, где проводить квест, они в процессе выбора. Но это будет точно не в Москве. Тебе придется уехать.
— Когда?
— Летом. В июне или июле, это пока тоже не определено.
Как-то странно… Неизвестно где, непонятно когда, а Ромка уже собирается ее туда отправлять… Может, это все только разговоры? Может быть, он просто пытается проверить, насколько твердо она приняла свои решения?
Наверное, ее колебания отразились на лице, потому что Роман вдруг рассмеялся:
— Звучит сомнительно, да? Есть сайт, ты можешь зайти на него и прочитать все условия. Если заинтересует — зарегистрируешься, подашь заявку на участие. В мае будет предварительное собеседование по скайпу, потом тестирование. Если все пройдешь, тебя возьмут на основное мероприятие, которое продлится максимум месяц, но, возможно, закончится быстрее.
Она неуверенно молчала.
— Дуняша, это длинная и сложная история, и если тебе затея не нравится в принципе, то я не буду тратить наше с тобой время на долгие рассказы. Нет — значит нет. Но если мое предложение показалось тебе хоть сколько-нибудь дельным, ты дома посмотри сайт, прикинь, оставь заявку, а я завтра расскажу тебе все, что знаю. Ну, или послезавтра, если завтра снова приду поздно.
На дне креманки осталась последняя ягодка. Дуня задумчиво рассматривала ее, словно стояла перед необходимостью принять решение: съесть ее или оставить. Вроде и не хочется больше… Но вроде как-то глупо оставить одну ягодку, когда уже съедено штук двадцать… Господи, о чем она думает?! На что тратит тот самый внутренний ресурс, которого и так уже не осталось?!
Ромка прав. Нет ничего плохого в том, чтобы избавиться от необходимости испытывать либо страх, либо стыд и вину. Нет ничего плохого в том, чтобы помочь себе. Потому что этим она поможет и Ромке, который тоже устал, и не только от самой Дуни в ее нынешнем состоянии, но и от долгого ожидания. «Когда мы позволяем себе страдать, мы заставляем страдать и тех, кто рядом с нами. Это же так просто! Это так очевидно! Почему мы почти никогда не задумываемся об этом? Почему забываем о том, что вид наших страданий отравляет существование наших близких? Мы должны бороться если не ради себя, то хотя бы ради них».
Она посмотрела на часы: половина восьмого. Ромка сказал, что свободен до девяти.
— Ромчик, я так поняла, что психотерапевта наш с тобой бюджет не выдержит, а как насчет сэндвича? Угостишь даму?
— Конечно, — обрадовался Роман и тут же взмахом руки попросил официанта подойти.
— Тогда я предлагаю честный обмен, — сказала Дуня. — Я тебе съем сэндвич, а ты мне расскажешь длинную и сложную историю.
— Ну вот, — он тут же расстроился, — я-то, дурак, обрадовался, что у тебя аппетит появился, а ты, оказывается, будешь есть «мне», чтобы угодить. Нет, я так не согласен. Не хочешь — не ешь, не заставляй себя.
— Буду есть, — решительно проговорила она и скорчила рожицу, которая изначально планировалась как «зверская», но, похоже, получилась веселой и лукавой. — Тебе назло, а себе на пользу.
Сэндвич принесли быстро. И Дунин телефон зазвонил именно в тот момент, когда официант поставил перед ней тарелку. Она посмотрела на дисплей: Денис. Ну, само собой, разве могло получиться иначе?
Дуня уже занесла было руку над телефоном, чтобы взять его, но внезапно передумала, взяла нож и вилку, отрезала изрядный ломоть сэндвича, отправила в рот и только после этого ответила на звонок.
— Привет, — зазвучал в трубке такой знакомый и такой теперь уже ненавистный голос. — Ты уже доехала до дома? Или еще в пути?
— Привет. Я ужинаю, — ответила она не вполне внятно, жуя хлеб с ветчиной, сыром и салатом.
— Ох, Евдокия, как ты была деревней — так и останешься, — театрально вздохнул Денис. — Сколько раз я тебя учил, что разговаривать с набитым ртом неприлично!
Она заранее знала, что он скажет именно это. И хотела, чтобы он это сказал. Вот он и сказал. Мысль о том, что она может манипулировать Денисом с такой же легкостью, с какой он манипулировал ею, никогда прежде не приходила в голову почему-то.
— А еще ты много раз говорил, что неприлично втягивать в разговор человека, который ест. У тебя всегда было плохо со слухом. Я же ясно сказала: я ужинаю. Что непонятно?
— А чего ты такая сердитая? Тебя кто-то обидел?
Очень хотелось нажать кнопку отбоя, но по правилам первым должен попрощаться тот, кто позвонил. Нарушение правила означало либо невоспитанность собеседника, либо его желание уйти от неприятного контакта, то есть слабость. Ну что ж, у Дениса тоже есть слабые места, например, его показное, нарочитое эстетствование. Дуня свободной рукой подвинула Роману свою тарелку и приборы, показала жестами, чтобы отрезал ей новый кусок.
— Меня никто не обидел. Я ужинаю. У меня еда остывает, — вполне мирным тоном проговорила Дуня.
Роман протянул ей вилку, на которую наколол отрезанный кусок.
— Ну конечно, мирское и телесное для тебя всегда было важнее возвышенного и духовного, — назидательно констатировал Денис. — Примитивное ты существо, Евдокия. Но в тебе есть потенциал, из тебя в умелых руках еще может что-то получиться. Мы начнем, пожалуй, с концептуальной живописи, сегодня как раз открылась очень интересная выставка в галерее моего друга, жду тебя через час…
Дуня ухватила протянутый кусок и начала жевать.
— Не-е, — протянула она, — за час я доесть не успею, у меня тут много. И в живописи я ничего не понимаю, вообще не люблю ее.
Она буквально видела, как ее собеседник брезгливо морщится, слушая ее речи «с набитым ртом».
— Как ты можешь не любить живопись, если любишь камни? Ты видишь красоту, значит, восприятие мира глазами тебе не чуждо. Ты выдумываешь, Евдокия. Доедай свои помои или что ты там жуешь — и быстренько приезжай, я встречу тебя у входа…
— Вот представь себе, имеет место парадокс, — она сунула в рот следующий отрезанный Ромкой кусок. — Люблю камни, но не люблю живопись. Люблю мужчин, но почему-то не люблю тебя. Загадка.
— Слушай, — взорвался Денис, — ты можешь перестать жевать, пока я с тобой разговариваю?
— Не вижу связи. Ты разговариваешь, я жую. Распределение функций. Все по-честному.
— Ты стала совершенно невыносима, Евдокия! Раньше ты такой не была. С тобой невозможно общаться!
— Ты свободный человек в свободной стране. Имеешь право поступать так, как хочешь. Зачем же насиловать себя? Не нужно.
— Ну, я понял, что сегодня ты не в настроении. У тебя, случайно, не критические дни? Ладно, на выставку пойдем завтра, так и быть. Я позвоню. До свидания, приятного аппетита.
— До свидания, спасибо, — вежливо и спокойно ответила Дуня.
И в самом деле, когда Ромка рядом, ей намного легче. Но ведь нельзя устроить жизнь так, чтобы неотлучно находиться с ним. Значит, надо тренироваться. Учиться не реагировать. Бороться.
Но первым делом нужно отдохнуть и набраться сил. Ромка прав.
* * *
Сергею Гребеневу все говорили, что грех ему жаловаться на жизнь. Работа есть, причем неплохая, даже интересная, зарплату получает стабильно, без задержек, жилье тоже есть, пусть и не собственное, отдельное от семьи, но все равно — крыша над головой и своя комната. Мама молодая, сестренка младшая. Отчим — ученый. Девушка тоже имеется, нормальная девчонка, без претензий, насчет замужества не дергает за нервные окончания и даже не предлагает жить вместе. Одним словом, повезло человеку во всем, вплоть до внешности и здоровья. На что же тут жаловаться? Разве только на то, что вырос без отца, но никаких особенных страданий от этого обстоятельства Сережа не испытывал. Своего отца он не знал совсем, а отца сестренки помнил очень смутно. Ну да, был какой-то дядька, который немножко пожил у них с мамой, когда самому Сереже было лет десять, потом родилась Олеська, мама вернулась из роддома, а тот дядька свалил — и с концами. Почему-то никаких ярких воспоминаний об отце сестры у мальчика не осталось, то ли оттого, что человек этот был сам по себе малоинтересным и с Сережей почти не общался, то ли оттого, что вообще мало бывал дома, приходил поздно, когда парнишка уже спал, а уходил рано. Собственно, вот только завтраки на кухне в обществе того дядьки Сергей и помнил. А внешность его стерлась из памяти: встретил бы сейчас на улице — не узнал.
Зато с отчимом повезло, да еще как! Сережа еще в школе учился, Олеське было пять лет, когда мама вышла замуж за Гребенева. В тот момент Сережа был слишком юн, чтобы понимать, почему знакомые иногда перешептываются и посмеиваются за маминой спиной. Ну и что, что отчим моложе мамы на 13 лет? Зато он ученый, работает в каком-то закрытом институте и в свои 26 лет уже пишет докторскую диссертацию! И вообще он классный, столько всего знает и умеет интересно рассказывать! И с уроками помогает, когда время есть, объясняет все непонятное так, что и дебил поймет. Правда, в этих объяснениях Сережа почти никогда не нуждался, голова у него работает как надо, но все равно был какой-то кайф от самого факта, что рядом есть взрослый мужчина, готовый прийти тебе на помощь.
Первое время после замужества матери Сережа с тревогой и неудовольствием ждал рождения их общего ребенка, понимая, что придется пройти через тяжелый период младенческих криков, бессонных ночей, памперсов и прочих радостей. Он еще не забыл, как это было с новорожденной Олеськой, и о предстоящем повторении пройденного думал с содроганием. Однако год шел за годом, а ничего не происходило. Сережа уже и школу окончил, и в университет поступил, а ребеночка у мамы и отчима все не было. Все разъяснилось, когда он случайно услышал разговор мамы с подругой: после каких-то полевых испытаний чего-то секретного у Геннадия возникли серьезные проблемы со здоровьем, детей у него быть не может, да и вообще по «этой» части он не очень…
Тревоги по поводу возможного рождения братика или сестрички отступили.
Геннадий Гребенев усыновил обоих детей своей жены и дал им свою фамилию. Был молодой ученый из профессорской семьи, отец и дед — оба академики, обласканные властью, мама — доктор наук. Дед, правда, давно умер, да и отец старенький совсем, Геннадий был единственным и очень поздним ребенком. То есть поздним у отца, конечно, мама-то его, третья жена академика, была вполне себе молодой.
Замужество матери принесло Сереже не только отца и новую фамилию, но и бабушку с дедушкой, и возможность проводить долгие часы у стариков в квартире, битком набитой книгами, а также приезжать на роскошную, еще при Сталине полученную дачу в сосновом бору, неподалеку от чистого огромного озера. У Геннадия была хорошая квартира, Сережа с мамой и сестрой жили в обыкновенной «двушке», но из этих двух квартир после продажи получилось отличное просторное жилье, в котором у каждого из детей было по отдельной комнате, а у отчима — кабинет. Самое же главное — появилось ощущение семьи, настоящей, полноценной, даже с бабушкой и дедушкой.
— Вот же везунчик ты, — говорил ему закадычный дружбан Вовка. — Сразу, одним махом, все получил и без всяких усилий. Ни вкалывать не пришлось, ни воровать. Все поднесли на блюдечке. Видно, удача тебя любит.
До определенного момента Сергей тоже думал именно так. Жил легко, учился с интересом, работал с удовольствием.
А три месяца назад умер дед, академик, отец Геннадия. И стало происходить что-то непонятное. Сначала мать начала подолгу торчать у отчима в кабинете и о чем-то ожесточенно спорить с ним, понижая голос, чтобы не было слышно в других комнатах. Слов было не разобрать, но интонации улавливались вполне отчетливо. После таких разговоров отчим ходил расстроенным и подавленным, а мама становилась злой и раздражительной. Сперва Сергей на это внимания не обращал, он и дома-то бывал в основном только поздним вечером да с утра. У него работа, друзья, девушка, и вообще дел по горло, а мать с Геной сами разберутся. Мужа матери Сережа с самого начала называл просто по имени, смешно как-то называть папой человека всего на 11 лет старше тебя самого.
Забеспокоился Сергей, только когда начал прислушиваться: как-то встал ночью, вышел на кухню попить водички, а в кабинете Геннадия опять разборка шла полным ходом. Голоса, как и раньше, приглушенные, но в ночной тишине, когда нет посторонних звуков ни из-за окон, ни от включенных телевизоров, слышно ведь намного лучше. Удалось разобрать отдельные слова «мировое соглашение», «эксперты оценят по минимуму», «документы на дачу»… Спросонья Сергей слова зафиксировал, но осознал не сразу, а минут через пять, когда уже вернулся в постель. Блин! Отчим с бабушкой дедово наследство делит, что ли? Уму непостижимо.
Выяснять сразу у матери он не решился, сперва спросил у Олеськи: а вдруг он ошибся, и если сразу с мамой говорить об этом, она может обидеться, что сын так плохо думает об отчиме. Сестра только плечами пожала, мол, вроде да, делят, а что такого? «Да что она может понимать! — в раздражении подумал Сергей. — Ей всего пятнадцать. Наверняка она что-то не так поняла. Скорее всего, у бабули какая-то тяжба с хозяевами соседнего участка, его вроде купил владелец крупной фирмы, во всяком случае, стройка там идет полным ходом». Ему стало даже немного стыдно за то, что после поминок на сороковой день он к бабуле ни разу не приехал. Но ведь он так занят, а бабуля — это ж только одно название, вызывающее ассоциации со старухой, на самом-то деле она и не старая вовсе, ей еще шестидесяти нет, вышла замуж молоденькой студенткой и сразу родила. Кстати, интересно, правда ли, что самые талантливые дети рождаются от молодых здоровых матерей и зрелых, умудренных жизнью отцов? Посмотришь на Геннадия — поверишь, что это и вправду так и есть.
«Надо съездить к бабуле, узнать, что там у нее за проблема. Может, нужна помощь какая-нибудь или юристы толковые. Мама и Гена с этим точно не помогут, мама с юристами дела не имеет, а Гена вообще не от мира сего, весь в своей науке, в экспериментах и в аспирантах. У нас в конторе мощная юридическая служба, они посоветуют нужных людей, если потребуется».
Не откладывая в долгий ящик, Сергей на следующий же день после работы отправился к бабушке. Та все еще носила траур, была в черном свитере и черных просторных брюках, но по-прежнему энергичная и подвижная, несмотря на изрядную полноту. На внука взглянула недобро, да и тон показался Сергею холодноватым.
— Уговаривать приехал? — спросила она. — То-то, я смотрю, носа не кажешь после поминок. Что на этот раз?
И только увидев совершенно потерянное лицо Сергея, смягчилась.
— Ты что, действительно ничего не знаешь? Мой сын требует свою долю наследства. Двадцать пять процентов. Тебе не сказали? Ладно, пошли, кофе сварю и объясню, в чем проблема.
От этих слов Сергей оторопел. Гена требует? Да как это вообще может быть? Бабушка прожила с дедом тридцать семь лет! Тридцать семь лет крепкого брака, совместного быта, помощи друг другу в работе, всегда рядом, в любви и согласии, в горе и в радости, в болезни и в здравии… И Гена, такой мягкий, такой, казалось, порядочный и честный, буквально помешанный на своей науке и работе и не обращающий внимания на материальную сторону бытия, — и вдруг захотел денег? И от кого? От родной матери, которую в любую минуту могут выпереть на пенсию? Нет, немыслимо.
— Видишь ли, дорогой мой внук Сереженька, — начала бабуля, поставив перед ним чашку с кофе и тарелку с бутербродами, — мой муж, то есть твой дед, завещания не оставил. Он, да и я вместе с ним, полагал, что вырастил хорошего неглупого сына, который не создаст своей матери никаких проблем. По закону при отсутствии завещания половина всего имущества считается моей по определению, это так называемая вдовья доля. Оставшаяся же половина является наследственной массой и делится между претендентами на наследство. Сначала идут наследники первой очереди, потом второй очереди, потом третьей. Мы с Геной являемся наследниками первой очереди, и нам причитаются из этой половины равные доли. То есть пятьдесят процентов мне как вдове и по двадцать пять процентов нам с сыном как наследникам от всего, что осталось после твоего деда. Я была уверена, что Гена, как нормальный человек, просто напишет отказ от своей доли у нотариуса и вопрос будет закрыт. Но, вероятно, я переоценила своего сына.
Она сделала глоток из своей чашки и добавила, горько усмехнувшись:
— Или недооценила. Это как посмотреть.
— А что делить-то? — глупо спросил Сергей, ошарашенный сказанным. — У деда разве были большие накопления?
— Накопления-то были, но не такие большие, как все думают. Главное богатство — вот эта квартира в центре в элитном доме и дача на очень дорогой земле. Ну, машина и гараж тоже. И все, что в квартире и на даче находится: книги, в том числе редкие букинистические издания, картины, кое-какой антиквариат, доставшийся тоже в наследство. Мой муж, Сереженька, был не просто известным и заслуженным ученым, он был ученым в четвертом поколении и бережно сохранял то, что ему переходило от прадеда, деда и отца. А теперь придут эксперты, все осмотрят, перепишут, оценят. Полученный результат поделят на четыре, и вот эту сумму я должна буду отдать вам. Имеющиеся накопления тоже поделят. Вот так, мой дорогой.
Сергей помотал головой, как будто наваждение можно было стряхнуть и окажется, что всего этого ужаса нет.
— Погоди, бабуля, а денег на счете у деда много? Может быть, если отдать Гене то, что положено, у тебя останется еще достаточно?
Она невесело рассмеялась:
— Семьдесят пять процентов наших накоплений — это капля в море, они не покроют даже десятой доли тех двадцати пяти процентов, которые хочет получить Гена.
— А как же тогда?
— А очень просто. Мне придется продать квартиру или дачу. Или картины и книги. Или не продавать, а отдать ему, так сказать, в натуре. Эксперты оценят, посчитают, нотариус сделает предложение по мировому соглашению. Не договоримся — будет суд.
— Поверить не могу, — пробормотал он.
— Я бы тоже не поверила, если бы мне сказали о моем сыне такое лет десять назад, до того, как он женился на твоей маме. А теперь… Что ж, все закономерно.
— Ты хочешь сказать, что это мама его заставила?.. — удивился Сергей. — Что это она все придумала?
— Я в этом уверена, — твердо и холодно произнесла бабуля. — Мой сын, такой, каким мы его вырастили, на подобные поступки не способен. Вернее, не был способен. И ничем, кроме влияния твоей матери, я такие перемены в его поведении объяснить не могу.
Сергей возвращался домой с пылающими от стыда и гнева щеками. Неужели бабуля права и вся эта гнусность — мамина затея? Да нет, не может быть… Мама не такая! «А какая? — коварно спросил внутренний голос. — Какая у тебя мама? Ты уверен, что так уж хорошо ее знаешь? Ну-ка расскажи быстренько, какая у тебя мама». Сергей замедлил шаг, чувствуя, как дыхание сбилось и в груди образовался чугунный ком. Мама все умела и со всем могла справиться сама, без посторонней помощи, вот это он знал совершенно точно. И его вырастила без всяких бабушек и тетушек, и Олеську, могла починить кран и разобраться с электропроводкой. И еще она никогда не ныла и не жаловалась. «Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, — снова вылез ехидный внутренний голос. — Насчет того, что мама не жаловалась. Откуда ты это знаешь?» И в самом деле, откуда? Да, она не жаловалась конкретно сыну. Вероятно, и дочери тоже. Но разве она много с ними разговаривала? Разве уделяла им время, внимание, разве давала тепло и ласку? Разве делилась хоть чем-нибудь? Сколько Сергей ни силился — не мог вспомнить ничего, кроме трех вариантов: мама на работе; мама, плотно сжав губы и не говоря ни слова, сосредоточенно и быстро делает что-то по дому — убирает, готовит еду, моет посуду; мама общается с подругами либо по телефону, либо у них дома, либо уходит куда-то. Всё. Больше никакой мамы из собственного детства Сережа припомнить не смог. Потом в их жизни появился Геннадий, они переехали в новую квартиру, но мало что изменилось, и мама по-прежнему активно общалась со своими подругами и ни о чем не разговаривала с сыном, кроме самого необходимого: «Садись ужинать… Надень шапку… Какую оценку получил?» А его все устраивало, он был как раз в том возрасте, когда кажется, что чем меньше взрослые лезут в твою жизнь — тем лучше. Потом университет, новая жизнь, новые друзья, девушки, увлечения, интересы… Разве станешь задумываться о том, как мало ты знаешь о своей матери? Строгая? Да. Жесткая? Да. Самостоятельная? Да. Добрая? Порядочная? Понимающая? Неизвестно… Какие книги ей нравятся? Что заставляет ее плакать? Способна ли она жертвовать чем-то? Нет ответа.
Несколько дней Сергей собирался с мыслями, готовился к разговору, хотел улучить удобный момент, когда дома не будет никого, кроме него и матери. Наконец возможность подвернулась: Геннадий уехал на очередные испытания, Олеська отправилась к подружке на день рождения.
— Я на днях был у бабули, — сдержанно начал Сергей. — Она сказала, что Гена хочет отсудить у нее наследство.
— Не отсудить, а получить то, что положено по закону, — невозмутимо поправила его мать, продолжая смотреть по телевизору какое-то ток-шоу.
— Но это как-то… — он замялся. — Странно. Не по-человечески. Они столько лет прожили вместе…
— Какая разница, сколько лет они прожили? Если положено — будьте любезны поделиться.
— Но она же старая! Гена хочет у нее все отнять, но он-то себе еще сто раз заработает, а она как на одну пенсию проживет? Почему ты его не остановила? Почему ты не объяснила ему, что это мерзко?
Мать уменьшила громкость телевизора и повернулась к сыну:
— Во-первых, не отнять, а получить то, что положено. Во-вторых, не все, а только двадцать пять процентов. И в-третьих, не смей со мной так разговаривать.
— Мам, ну пусть я тупой, но объясни мне, ради бога, зачем это все нужно? Бабуле придется продавать что-то, либо квартиру, либо дачу, либо книги и антикварную мебель, чтобы выплатить эти проценты. Ты хотя бы подумала, каково это — разорять гнездо, в котором прожито четыре десятка лет и где каждая вещь — это напоминание о каком-то событии, о каком-то дне, о чувстве, в конце концов! Дед с бабулей там Гену вырастили, счастливы были или, может, несчастливы, но это же воспоминания, ими там все пропитано. Вам с Геной так нужна их машина? Гараж? Дача? Да пользуйтесь, никто ж не мешает. Книги вам нужны? Берите и читайте. Картины? Вы оба в живописи полные нули, они вам сто лет не сдались. Квартира? Нам что, тесно здесь? Объясни мне, в чем смысл, потому что я не понимаю. В конце концов, все это и так достанется нашей семье, когда бабули не станет. Что, подождать не можете? Не терпится?
— Мне нужны деньги, — хладнокровно ответила мать. — И если они мне полагаются, я их получу. Без всяких сантиментов. Что еще тебе непонятно?
Вот так, значит. Выходит, бабуля не ошиблась, ее сын, такой, каким они с дедом его воспитали, действительно не способен на подобную низость. Мама его уговорила. Но как? Неужели мужчина тридцати шести лет от роду, доктор наук, руководитель научного направления, работающий на оборонку, имеющий огромное количество учеников, не в состоянии отличить хорошее от плохого и может поддаться на уговоры? Верится с трудом. Или все-таки так бывает?
— Интересно, как ты Гену-то смогла подбить на такое? — со злостью спросил Сергей. — С его характером как-то не вяжется.
— Разговор окончен, — отрезала мать и снова повернулась к телевизору. — Если тебя смущают деньги, полученные в наследство в соответствии с законом, ты имеешь самую полную возможность ими не пользоваться.
— И не буду, — буркнул он и ушел в свою комнату.
Тут же полез в интернет на сайты риелторских агентств искать квартиру, чтобы снять ее и больше не жить здесь, рядом с матерью и ее мужем. Квартиру он нашел довольно быстро и очень удачно, она находилась совсем рядом с местом, где он работал. Цена тоже казалась вполне приемлемой. Только одна загвоздка: нужно подождать пару недель, пока закончится ремонт, потому что предыдущие жильцы оставили квартиру в безобразном состоянии. Подождать Сергей согласился.
Впоследствии он часто думал о том, как сложилась бы его жизнь, если бы не было этих двух недель, проведенных дома. Вот смог бы переехать сразу, на следующий же день — и не узнал бы ничего. Да, злился бы на мать и Гену, негодовал, считал их непорядочными людьми, но спал бы спокойно.
Однако судьба спать спокойно не дала. Придя домой поздно вечером, Сергей обнаружил отсутствие компьютерной мыши. «Олеська взяла, — подумал он. — Вечно у нее мыши ломаются, как будто она невесть что с ними вытворяет». Чертыхнувшись, он отправился в комнату к сестре, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не разбудить ее. Уверен был, что девочка давно спит. Вошел без стука.
Олеся сидела спиной к нему, уткнувшись в экран ноутбука, на голове наушники. Сергей с любопытством глянул — и обомлел: сестра смотрела что-то о педофилии. Да мало того, что смотрела, еще и записывала отдельные фразы на листке бумаги.
Все сложилось мгновенно. Голова у Сергея работала отменно и быстро. Стало так плохо, что ему показалось — сейчас хватит удар. Резким движением он развернул кресло, на котором сидела Олеся, сорвал с головы наушники.
— Обалдел, что ли? — в ярости зашипела девочка. — Ты что творишь?
— Нет уж, это ты мне скажи, что вы с матерью творите, — громким шепотом потребовал Сергей. — Вы таким манером заставили Гену драться за наследство, да? Запугали его?
— Ну а что такого?
Олеся смотрела на брата ясными невинными глазами.
— Все так делают. И всем верят.
— Да кто — все?! Кто так делает?!
— Ой, ну ты прямо как с Луны свалился, — протянула девочка. — Весь интернет забит роликами, как мужика посадили за то, что к падчерице приставал. Мужикам не верят и сажают. А девочкам и их мамашкам верят.
Сергей перевел дыхание. Он понимал, что разговаривать бесполезно.
— Слушай, ты, малолетняя дрянь, — процедил он сквозь зубы, — если ты посмеешь хоть кому-нибудь сказать неправду про Гену, я тебя убью. Ты поняла?
— Ага, — беспечно кивнула головой Олеся. — И сядешь. Вместе с Геной на одни нары. Это даже хорошо, нам с мамой больше денег достанется.
Он ничего больше не сказал. Ушел к себе и начал складывать вещи, а утром переехал в гостиницу на оставшиеся несколько дней. Он не мог больше видеть тех, с кем делил кров, испытывая презрение и ненависть к матери и сестре. И Гену не мог видеть, не мог смотреть ему в глаза. Стыдно. Невыносимо стыдно. И очень жалко его. Такой умный, талантливый, мягкий, честный — и так бездарно попался на дешевую уловку женщины, к которой питает неуправляемую слабость. Выходит, можно быть в чем-то сильным, а в чем-то совсем слабаком…
Сергей был уверен, что как только начнет жить отдельно — ему станет легче. Не видеть, не слышать, не участвовать. Существовать автономно. Навещать бабулю. Всех их, борцов за наследство, из своей жизни вычеркнуть.
Но вычеркнуть оказалось не так-то просто. Презрение и ненависть выжигали нутро, а мысли о Гене не давали спокойно спать. Ну как же так? Почему он позволил? Почему допустил такое? Почему не бросил мать в ту же секунду, когда она впервые заговорила о разделе наследства? Почему позволил манипулировать собой при помощи шантажа? И как ему теперь помочь? Разве что и в самом деле убить и маму, и Олеську… Тьфу ты, какие жуткие бредни в голову приходят…
Он никому не мог рассказать об этом, потому что было мучительно стыдно признаваться в том, какие мерзкие люди его кровные родственники. Сергей был недоверчив от природы, с самого детства, а то, что произошло сейчас, стало словно бы призывом: «Никому не верь! Никому не доверяй! Ни в ком нельзя быть уверенным! Все лгут и притворяются! Тебя хотят обмануть!» Он боялся, что поделится с кем-нибудь, да вот хоть с закадычным дружбаном Вовкой, а тот выслушает и подумает: «Ну, дыма без огня не бывает, раз мамаша об этом заговорила, значит, Гена дал повод. Или сама что-то эдакое заметила, или дочка пожаловалась. Стало быть, и вправду этот Геннадий Гребенев — педофил». А уж если не просто подумает, но и перескажет кому-нибудь — считай, дело сделано. Нет, так рисковать Сергей не может. Люди глупы и на язык злы, они никого не пощадят.
Никому нельзя доверять.
Но и жить с такой тяжестью на душе тоже невозможно. Нужно как-то отвлечься. Лучше всего — уехать. Но куда? Уволиться с нынешней работы? Не вопрос. Только вот где и как потом искать новую работу? В своем городе найти легко, но хочется уехать подальше, чтобы не дышать одним воздухом с этими…
Он составил резюме и разместил его на несколько сайтах в надежде на ответ. Через неделю начали поступать предложения. Одни он отбрасывал сразу: работа предлагалась неинтересная или совсем не по его специальности, другие не привлекали размером оклада, третьи — месторасположением офиса. Осталось несколько наиболее перспективных вакансий, для занятия которых требовалось поработать на испытательном сроке. Сергей звонил, вел переписку с эйч-ар-менеджерами, беседовал с ними по скайпу и наконец определился с выбором: хорошо оплачиваемая и довольно интересная работа в городе за две тысячи километров отсюда. Но вакансия освободится только в середине августа, а сейчас конец апреля. Ну, допустим, можно перед увольнением отгулять отпуск, это три недели. А куда девать себя до середины августа? То есть он, конечно, найдет чем заняться, но жить-то на что? Кто ему зарплату будет платить? И ведь ни копейки не отложено в заначку, львиная доля зарплаты уходит на оплату квартиры и на продукты, оставшегося едва-едва хватает на все остальное, что обычно требуется в жизни молодого мужчины. Брать деньги у Гены или бабули Сергей считал недопустимым, хотя они, без сомнения, помогли бы. Но — нет. Не та ситуация. Остаться на нынешней работе до середины августа, продолжать жить в этом городе? Очень не хочется, это ведь почти четыре месяца, не выдержит он такой муки. Месяц-полтора — еще так-сяк, даже два, но не четыре.
Он снова принялся искать работу, но на этот раз временную, на летние месяцы. Ввел в поисковик запрос «оплата от 30 000 рублей» и совершенно неожиданно натолкнулся на весьма странное предложение. Занятость максимум на месяц, заплатить обещают 70 000 рублей, нужно пройти собеседование по скайпу через две недели и при положительном исходе выполнить тестовое задание, которое займет несколько дней. Если после этого Сергея возьмут на эту непонятную работу, то все состоится в июне — июле. Деньги хорошие (если заплатят, конечно, а не обманут, как водится), и даже если заплатят не авансом, а по окончании, то под эту сумму вполне можно подзанять деньжат у друзей.
А, была не была! Он же ничем не рискует. И вообще, сейчас он готов на все, что угодно, только бы вырваться из своей привычной жизни, порвать с ней навсегда. Пусть все станет другим — работа, жилище, окружающие его люди, даже природа. Все изменится, и это позволит его гниющему нутру тоже измениться и очиститься.
* * *
Хлопнула входная дверь, Маринка ворвалась в квартиру как ураган.
— Натка! — заорала она прямо из прихожей. — Наташ!
Ее звонкий голос прорвался сквозь наушники, заглушив слова «…крест нательный на любви безбожной…» Наташа поморщилась: она так любила эту пронзительно-печальную песню Дольского! Нажала на паузу, все равно Маринка не уймется, пока не скажет все, что намеревается.
Маринка влетела в комнату с горящими глазами, щеки пылают, тщательно завитые кудри растрепаны.
— Давай быстро записывайся в салон на утро субботы, вечером у нас будет классная тусня. Ты даже не представляешь, с кем я сегодня познакомилась!
— Ну и с кем? — тускло спросила Наташа.
— Со звуковиком из Театра Маляренко! Только прикинь: он нас приглашает на спектакль, а потом познакомит с артистами. Вот он, наш хвост! Сам в руки идет!
Наташа равнодушно пожала плечами.
— Что за театр? Я о таком не слышала.
— Да ты вообще темень непролазная, о чем ты слышала в этой жизни, кроме своих песенок идиотских? Театральная студия Маляренко приехала к нам на гастроли, это знаменитый экспериментальный театр из Питера, на них билетов не достать, пипл ломовой туда ходит, все только самые-самые продвинутые! А этот звуковик — ничего такой чел, симпотный, и на меня запал в момент. Ну что ты сидишь? Давай звони, записывайся, чтобы морда была в порядке, и стрижку освежить надо.
— В субботу я не могу.
— Что значит — ты не можешь? — Маринка сердито прищурилась. — Почему это?
— У меня собеседование.
— Да какое на хрен собеседование?! — закричала подруга, со всего размаху плюхнувшись на разложенное кресло-кровать, которое она ленилась собирать по утрам. — Ты что, работу ищешь? А мне почему не сказала?
— Это временная работа, только на лето, — уклончиво ответила Наташа.
— Слушай, не морочь мне голову! Какие могут быть собеседования по субботам? Если тебе и предложили работу, то это наверняка разводка, вот сто пудов. Приличные офисы по выходным не работают. Всё, не хочу ничего слушать, звони, и начнем уже соображать насчет прикида. Наверное, для тебя придется что-нибудь у девок в колледже попросить, твои тряпки, даже самые качественные, не годятся для тусни с артистами, они же — ух! Столичные ребята! А мой размер тебе не подходит. Вот почему ты такая дурная, а? Почему самые яркие вещички сюда не привезла, дома оставила?
Наташа вздохнула и медленно, с расстановкой сказала:
— Мариш, мне очень нужна эта работа. Я хочу ее. Мне это интересно. А идти знакомиться с артистами мне не интересно, поэтому я никуда с тобой не пойду.
— Да на кой хрен она тебе нужна, работа эта? Тебе что, денег не хватает? Тебе ж родители много дают.
Маринка помолчала, что-то обдумывая, потом ее осенила какая-то мысль, заставившая взглянуть на подругу с любопытством и подозрением.
— А что за работа? Перспективная в смысле ловли хвостов? Ты поэтому не хочешь в театр идти, да? На этой твоей работе возможностей больше?
— Да нет там никаких возможностей. Сама посмотри.
Наташа загрузила сайт и повернула экран ноутбука так, чтобы Маринка могла прочитать. Та сперва мазнула глазами, потом прочитала второй раз, более внимательно.
— И что это за муть собачья? Зачем тебе это?
— Мне хочется.
— Натка, возьми себя руки! Ты что, не видишь, что тебя разводят, как последнюю лохушку? Да я никогда в жизни не поверю, что за такое гониво еще и деньги заплатят! Ты организаторов проверяла? Искала инфу про них? Отзывы, коменты какие-нибудь?
— Нет, — призналась Наташа.
Честно сказать, ей это даже в голову не пришло.
— Ну, само собой, — удовлетворенно фыркнула Маринка. — Ты ж у нас доверчивая, у тебя ж все люди — ангелы с крылышками, тебя никто не обманет. Вот я сейчас сама все проверю, и ты убедишься, что собеседование твое — фуфловое. Звони давай в салон, кому говорю! Я пока инфу поищу, чтоб носом тебя ткнуть.
— Даже если ты права и все это лажа, в театр я все равно не пойду, — упрямо буркнула Наташа. — Иди одна. Или возьми с собой кого-нибудь.
— Вот дура-то, — Маринка смотрела на нее с сочувствием и жалостью. — Ты все-таки безнадежная дура, Наташка. Но это ничего, хоть ты и упертая, я тебя все равно в хорошие руки пристрою. Не дам твоим внешним данным пропасть зазря.
Пальцы ее резво забегали по клавиатуре.
— Так… Организатор… Ага… Учредитель… Регистрационный номер… Уставные цели… Ричард Ф. Уайли… Это кто ж такой, интересно… Так… Он есть в списке участников какой-то международной конференции переводчиков… И статья какая-то его в сборнике на русском языке… О, он, оказывается, каждые два года на эти конференции в Россию приезжает, тут его статей до фигища… Но инфы дельной нет никакой. Остальные ссылки на английском… Вот, нашла его интервью… Фотка есть… Старый совсем, но ничего, форму держит, даже не облысел… Блин! Ничего не понять. На, прочитай сама, ты язык лучше знаешь.
Наташа действительно неплохо знала английский, во всяком случае, достаточно, чтобы понимать текст интервью хотя бы через два слова на третье. Маринка-то разберет только одно слово из двадцати.
— Да тут ничего особенного, — резюмировала Наташа, просмотрев публикацию. — Интервью для американского журнала насчет какого-то голландского писателя, Уайли перевел на английский его книгу по психологии менеджмента, ну и все вопросы вокруг этого, мол, почему рекомендовали эту книгу для перевода, да что в ней нового и интересного для читателей в США, да на кого рассчитана… Ну, все такое. В конце там немножко про личное только.
— И что про личное?
— Что живет в Голландии, затворник, но от одиночества не страдает, много работает. На вопросы о путешествиях отвечает… Говорит, что недавно был в России и в конце весны собирается туда на несколько месяцев, очень любит эту страну. Всё, больше ничего нет.
В глазах Маринки блеснул огонек, брови шевельнулись.
— Когда было это интервью?
Наташа поискала глазами дату: январь 2017 года.
Маринка встала, сделала два медленных шага до двери, развернулась, три шага до окна, разворот, снова путь до двери. Остановилась перед Наташей, по-прежнему сидящей на своем диванчике с ноутбуком на коленях.
— Ты что, вообще ничего не поняла? — спросила она охрипшим от волнения голосом.
— А что я должна понять?
— Ну ты тупая! Он, этот американец-голландец, приедет сюда в конце весны и на все лето! Ну?
— И что? Пусть приезжает.
— Да конец весны — это уже сейчас! А работа твоя — летом! Это означает, что он сам будет присутствовать на собеседованиях! И во время проекта своего будет здесь!
— Да пусть присутствует, мне-то какая разница?
Маринка махнула рукой и достала свой ноутбук.
— Всё, Натка, у меня нет больше сил пробивать головой твою непроходимую тупость. Сиди, слушай свои песенки.
Наташа с готовностью схватила наушники и вернулась на тот сайт, где можно было слушать песни. Откинулась на спинку продавленного диванчика, прикрыла глаза… Как хорошо!
«Мне нужен друг, — сказал он мне. —
Ты видел звезды в вышине?
Они огромные для тех, кто с ними рядом.
А я один. И там, вдали,
В дорогах годы от земли…
Мне для кого-то быть огромным тоже надо».
— Есть! — послышался торжествующий голос Маринки. — Успела! Сегодня был, оказывается, последний день, завтра заявки уже принимать не будут.
Наташа неохотно открыла глаза.
— Куда ты успела?
— Как — куда? Заявку сделала на участие, мне уже и время выставили для собеседования. Назначили на пятнадцать минут девятого в субботу вечером. А у тебя когда?
— В девятнадцать пятнадцать, — машинально ответила Наташа и вдруг спохватилась, осознав услышанное: — Ты что, тоже заявку туда подала?
— Ну да. А что, ты против?
— Я не против, конечно, наоборот… — Наташа растерялась. — Ты же вроде в театр собралась хвосты ловить… Тебе-то это зачем?
— А ты так и не поняла? — рассмеялась Маринка. — Этот старик Уайли будет на собеседовании. То есть он меня увидит, и у меня появится шанс. Он меня заметит.
Ну, в этом-то Наташа не сомневалась ни секунды: не заметить красавицу Маринку было невозможно.
— Если я пройду собеседование и меня возьмут на эту работу, шансы резко возрастут, расширятся возможности для контакта. Короче, Натка, учредитель всего этого балагана — шикарный хвост, который мы с тобой просто не имеем права упустить. Теперь поняла? Мы с тобой обе красотки, вряд ли там будут крутиться девчонки лучше нас, потому что этот совок в семидесятые годы нормальным людям по барабану. Там будут одни неудачницы-страхолюдины или синие чулки. Так что или мы — или никто, — торжествующе закончила Маринка озвучивать свой грандиозный план.
Теперь настала очередь Наташи смеяться.
— Ты серьезно? — спросила она сквозь хохот.
— Абсолютно.
Наташа вытерла выступившие от смеха слезы тыльной стороной ладони.
— Мариш, ты говоришь такие глупости, что даже слушать страшно.
Маринка выпрямила спину и вздернула подбородок.
— Ну давай, попробуй меня переубедить. И сама увидишь, что я права. Давай-давай!
— Во-первых, не факт, что учредитель тебя увидит. Он может и не присутствовать на собеседовании в субботу.
— Может, — согласно кивнула Маринка. — Но тогда за каким, извини, чертом он припрется в Россию именно сейчас? Сидел бы в своей Голландии. А он приедет. Или уже приехал. Значит, есть шанс, что будет присутствовать. А шансы упускать нельзя. Дальше давай.
— Во-вторых, ты можешь не пройти собеседование. А если пройдешь, то там планируется еще один этап отбора, на котором ты можешь срезаться. И все твои надежды на расширение контакта пойдут прахом. Вряд ли ты за пять минут собеседования по скайпу сумеешь влюбить его в себя до потери пульса.
— Возможно, — снова согласилась Маринка. — Но это тоже шанс, и упускать его я не собираюсь. Обычно мне и двух минут достаточно. Дальше что придумаешь?
— В-третьих, старик может быть женат. Либо у него есть близкая подруга. С чего ты взяла, что ему вообще кто-то нужен?
— Дорогая моя, старикам всегда нужно молодое мясо, это аксиома. Даже если у него есть не одна жена, а целых три, я-то в любом случае моложе и красивее, а значит — лучше. Но в интервью сказано, что он живет затворником. Значит, либо жены нет совсем, либо они вместе не живут, то есть отношения разорваны. Еще аргументы есть?
— Есть. Ты можешь оказаться не в его вкусе.
Маринка подошла к зеркалу, задумчиво и внимательно рассмотрела собственное отражение.
— Чушь, — решительно заявила девушка. — Женщину по своему вкусу выбирают только молодые мужики. Потому что для молодых важно, чтобы с сексом был порядочек. А старики сексом не занимаются и не интересуются, зато им важно, чтобы молодую жену можно было выводить в свет и не стыдно было показывать приличным людям. Меня показывать не стыдно, особенно в шмотках из Милана или Парижа.
Похоже, у Маринки имелся ответ на любой довод подруги. Наташа решила не тратить больше силы. Наверняка Маринка не пройдет либо собеседование, либо тестовое задание, а даже если и пройдет — все равно ничего у нее не получится. Одно из основных правил, по которым существовал мир Маринки и ее тусовки, гласило, что мужики все поголовно — тупые ослы, готовые послушно идти за той морковкой, которая либо краснее, либо слаще. С этим правилом Наташа категорически не соглашалась, как, впрочем, и со всеми другими, по которым отказывалась жить. Но переубедить Маринку не удастся. Пусть делает, как знает.
* * *
И вот я снова лечу в Москву. Казалось, только вчера я вернулся из той ноябрьской поездки, и вдруг выяснилось, что прошло уже пять месяцев. С возрастом дни начинают бежать все быстрее и быстрее, не успеваешь спохватиться — а год миновал. Я часто задумывался, почему так происходит, и пришел к выводу, что дело, скорее всего, во впечатлениях. Точнее, в их количестве и разнообразии. На эту мысль меня натолкнуло воспоминание о поездках в незнакомые места. Я старался по возможности выезжать или вылетать с таким расчетом, чтобы после прибытия успеть устроиться в отеле и совершить первую прогулку по городу и непременно выбрать два-три места, где приятно посидеть за чашечкой кофе. Этот первый день всегда казался невероятно длинным, и ложась спать, я всегда удивлялся тому, как давно было утро и как много впечатлений уместилось всего в одни сутки. А на третий день пребывания время между утром и вечером словно бы схлопывалось, и перед сном мне казалось, что я проснулся вот только что, буквально полчаса назад. Наверное, с жизнью происходит то же самое. Когда ты молод и полон сил, то успеваешь очень многое и меньше устаешь, и для тебя совершенно нормально после работы пойти в театр, а после театра еще и поужинать с друзьями где-нибудь в ресторане, при этом между окончанием работы и началом спектакля заскочить куда-нибудь «по делу». Некоторые после ужина в ресторане даже заглядывали к приятелю на вечеринку. Есть о чем вспомнить, засыпая! Теперь все не так. Я стал медленным и осторожным, мне нужно много времени на то, что в молодости я проделывал за десять минут, и если я намеревался сесть за работу в 10 часов утра, то проснуться мне необходимо в 7, ибо раньше мне достаточно было сорока минут, чтобы принять душ, позавтракать и привести себя в состояние готовности к работе, а нынче на это требуется полных три часа. То же самое происходит и вечером: заканчивая работу, например, в 8 пополудни, я пребываю в ощущении, что день уже закончился, то есть можно почитать или посмотреть фильм, проверить почту и ответить на письма, но о том, чтобы куда-то сходить, не может быть и речи. Впечатлений становится все меньше, поэтому время утекает все быстрее…
Назар обещал встретить меня в аэропорту. Судьба наказала меня мигренью, но зато всегда щедро выводила на мой путь хороших людей. Вот и с Назаром мне повезло, да и с юристом Андреем тоже. Андрей Сорокопят нашел все нужные ходы к нужным чиновникам, подготовил и оформил огромный объем документации, со всеми договорился и все решил. Разумеется, при помощи моих щедрых финансовых вливаний, но так и было запланировано изначально. Строительная компания согласилась за счет моих инвестиций увеличить парк техники, набрать дополнительных работников и завершить отделку и сдачу новых домов намного раньше запланированного срока. (Понятно, что больше половины денег разворовали, но я реалист, а кроме того, для меня важны не деньги, а результат.) Постарались мою роль инвестора особо не афишировать, что дало возможность недавно избранному руководству муниципального образования повысить свой рейтинг в глазах населения, дескать, выполняем свои обещания, следим, чтобы подрядчики не нарушали сроки, выделим за счет бюджета средства на переезд. Средства были, конечно, не из бюджета, а понятно откуда, но я пошел на это сознательно: мне хотелось, чтобы к моменту тестирования все было в таком виде, в каком будет в период основного мероприятия. За три дня тестирования я надеялся увидеть собственные недочеты и промахи, тогда у меня будет время продумать, как их устранить.
Назар очень помог Андрею с подбором персонала, на собеседовании они не нужны, но при тестировании уже понадобятся. С переводчиками-синхронистами помогла Элла Лозинцева, жена Бычкова. К сожалению, некоторая заминка вышла с психологом. Назар через кого-то из своих учеников нашел очень толкового специалиста, но этот специалист сможет принять участие только в первом этапе отбора. Уехать из Москвы ни на несколько дней, ни тем более на месяц никак не получается.
Рейс совершил посадку в Москве точно по расписанию, самолет подрулил к «рукаву», и уже через несколько минут девушка в синей униформе и с табличкой «VIP-International» провожала меня к электрокару. Недавно в Шереметьеве изменили правила прохождения пограничного контроля, и если прежде паспорта проверяли прямо в ВИП-зале, то теперь нужно было стоять в общей очереди, что, конечно, съедало некоторое время и было для меня не совсем удобно, но сделать я ничего не мог. Правила есть правила. Все равно через ВИП-зал получалось быстрее и проще, а с учетом моих особенностей — и менее рискованно: несмотря на то что сами приступы стали чуть реже и чуть легче, их по-прежнему могло спровоцировать пребывание в толпе и громкие звуки, поэтому я предпринимал всяческие усилия, чтобы избегать этого по мере возможностей.
Назар ждал меня в ВИП-зале, расположившись в полукруглой кабинке и попивая чай. Пока ждали мой чемодан, мы с Бычковым с ходу принялись составлять планы на ближайшие дни.
— По данным на сегодняшнее утро, заявку на участие подтвердили восемнадцать человек, — говорил он, глядя в свой мини-планшет.
— Вчера ты говорил, что семнадцать, — поправил я.
— Поздно вечером обработали еще одну заявку, уже последнюю. С сегодняшнего дня прием заявок прекращен, как договаривались. В целом все получилось примерно так, как я и предсказывал, первоначально довольно много народу проявило интерес, а заявки подтвердили только восемнадцать человек. Мы их распределили по времени, по пятнадцать минут на кандидата, как ты и просил. Так что завтра в семнадцать ноль-ноль начнем.
— Сколько нас будет?
— Ну, считай: ты, переводчик, психолог и компьютерщик. Всего четверо.
— А ты? Разве ты не собираешься присутствовать? — удивился я.
За прошедшие 5 месяцев я так привык считать Назара Бычкова членом команды и своим соратником, что не представлял без его участия ни одного шага в Москве.
— Да я-то с удовольствием, если не помешаю. Я так проникся твоим проектом, что мне уже и самому интересно стало, куда он тебя приведет.
— Проект — наш, — твердо произнес я. — И приведет он не меня, а нас. Ты столько сил в него вложил, что куда ж я теперь без тебя.
— И то верно, — хмыкнул Назар. — Старики должны держаться друг за друга. От молодых мы помощи и поддержки уж точно не дождемся.
Привезли мой чемодан, и мы с Назаром сели в его черный джип.
— Насчет психолога не беспокойся, Верочка уже нашла нескольких человек, которые нам подойдут, — продолжал Назар, когда мы отъехали от аэропорта.
— Верочка? Кто это? — нахмурился я.
— Вера Максимова, психолог, которого мне рекомендовал один из моих учеников. Да я же тебе говорил, забыл, что ли?
— Говорил, но имя не называл. Я почему-то был убежден, что это мужчина.
— Нет, — рассмеялся Назар, — Верочка не мужчина, она очень даже женщина. Умница редкостная, специалист прекрасный, как раз то, что тебе… то есть нам нужно. Я с ней несколько раз встретился, мы все обговорили, задачу она поняла полностью. Кстати, это именно она посоветовала не упоминать на сайте про отсутствие современной техники.
— И кстати — почему? — отпарировал я. — Я обратил внимание, что в предложении на сайте об этом не сказано, но подумал, что так решил администратор сайта и что у него, вероятно, есть какие-то соображения. Может быть, чтобы не отпугивать желающих раньше времени?
— Не совсем. Верочка сказала, что хочет своими глазами увидеть реакцию каждого кандидата на сообщение о том, что не будет ни сотовой связи, ни интернета. Именно первую непосредственную реакцию. Тогда ей легче будет прогнозировать, как кандидат впоследствии поведет себя, будет ли пытаться нарушать правила. В общем, у нее много всяких методов, позволяющих за минимальное время узнать о человеке максимум полезного.
— Эх, — огорчился я, — жаль, что такой ценный специалист не сможет и дальше с нами работать. Или все-таки есть возможность ее переубедить? Гонорар предложить побольше?
Назар покачал головой:
— Не получится, я уже пробовал. Она совсем невыездная, у нее постоянная работа в Москве, и Вера нужна здесь. Но она пообещала, что те психологи, которых она порекомендует, будут очень знающими. Если ты не передумал познакомиться с Верой предварительно, до собеседования, то можно сегодня вечером. Или, если вечером не хочешь, она может приехать завтра пораньше, за час до начала.
И мы снова принялись утрясать расписание: когда мне знакомиться с психологом Верой, потом с теми, кого она рекомендует, потом с остальным персоналом — инженерами, актерами, переводчиками…
— Мы сейчас ничего не можем точно рассчитать, — пришел к выводу Назар. — Численность персонала зависит от того, сколько человек будут принимать участие в тестировании, а это мы узнаем только после завтрашнего собеседования. Может, все восемнадцать нам и подойдут, тогда придется еще людей искать. А может, останутся в итоге всего двое-трое. Или даже один.
Или даже один… От такой перспективы меня передернуло. Если так, то весь мой проект пойдет псу под хвост. Один человек меня не спасет. Нужны как минимум трое. Конечно, по теории вероятности, может так случиться, что этот один и окажется тем единственным, кто решит проблему. Но шансов на такую удачу — один на миллион. Или даже на миллиард.
Отель я забронировал все тот же, полюбившийся мне, маленький и дорогой. По чудесной случайности и номер оказался тем же самым, что и в прошлый раз, и это обстоятельство еще больше усилило ощущение кратковременности моего отсутствия: казалось, что я был здесь всего несколько часов назад. Пока я принимал душ и переодевался, Назар ждал меня в баре. Разбирать чемодан не стал, оставил до вечера, чтобы не тратить время. Просмотрел содержимое сумки с намерением вынуть и оставить в номере то, что необходимо иметь с собой во время путешествия, но в чем нет никакой нужды во время обеда и делового визита: толстая книга для чтения, наполовину пустая бутылка воды, дорожный туалетный набор на случай непредвиденной посадки и ночевки в другом аэропорту. Я опытный путешественник и хорошо представляю себе, какие случайности могут меня подстерегать. Рука наткнулась на пластиковый флакон с таблетками. Я вынул флакон из сумки и задумчиво покрутил перед глазами. Лекарство я принял вчера около пяти вечера, как раз перед отъездом в Амстердам, где мне предстояло провести ночь в отеле и рано утром выезжать в аэропорт. Препарат действует чуть меньше суток, примерно 20–22 часа. Выпить сейчас таблетку или не нужно? А вдруг приступ догонит меня как раз во время встречи с психологом Максимовой? И если это случится, то завтра я буду не боец, а мне нужно проводить собеседования… С другой стороны, если принять лекарство сейчас, то к началу собеседования его действие уже закончится, и придется принимать еще раз… Три таблетки подряд — многовато. Впрочем, какая разница? Все равно я покину этот мир раньше, чем почувствую последствия. Вряд ли я протяну еще 20 лет.
Вытряхнув на ладонь капсулу нежно-зеленого цвета, я запил ее водой из бутылки и вышел из номера.
* * *
Для проведения собеседований Назар подыскал просторное офисное помещение, предназначенное для сдачи в аренду. Андрей Сорокопят обо всем договорился, бумаги подписал, деньги перевел, заранее привез туда техника, который установил аппаратуру, наладил, проверил. Перед тем как встречаться с Максимовой, мы все втроем — Бычков, юрист и я — посетили этот офис, чтобы я мог все осмотреть и высказать замечания, которые, конечно же, к завтрашнему вечеру будут полностью устранены. Но замечаний у меня не оказалось: все было сделано в точном соответствии с моими пожеланиями, высказанными неоднократно и Андрею, и Назару. Длинный стол для переговоров, на одном конце в ряд выставлены три ноутбука — три места для Назара, психолога и для меня. На противоположном конце оборудовано еще два места: для техника и для переводчика. Переводчик должен был подстраховывать меня, но при этом мне не хотелось, чтобы он сидел рядом и бубнил или подсказывал: это могло отвлекать кандидата, мешать ему. Да и мне это мешало бы, и остальным. Задачей техника было наладить блютус, чтобы переводчик тихонько говорил в микрофончик, а я все слышал бы через вставленный в ухо приемничек. У техника и переводчика тоже будут экраны. Я по опыту знал, что синхронить бытовую беседу намного легче, когда видишь лицо говорящего — выражение лица зачастую заранее подсказывает, в каком именно ключе через долю мгновения прозвучит фраза. Да и артикуляцию видеть порой бывает очень полезно. Техник будет следить за тем, чтобы связь по скайпу без перебоев обеспечивала всем нам возможность видеть каждого кандидата, а кандидату — нас троих.
— Сейчас подойдет офис-менеджер, — предупредил Андрей. — Расскажет, как и что здесь будет завтра, и выслушает ваши пожелания.
Я вперил в него недовольный взгляд: в перечне персонала, который мы с Назаром составили, никакого офис-менеджера не предусматривалось.
— Это я пока условно так его называю, — пояснил с улыбкой юрист. — В вашем списке он проходит как инженер-техник, будет следить за исправностью электрики, сантехники, одним словом, всего, что может сломаться. Руки золотые, может починить все, что хотя бы теоретически может выйти из строя. Он же и снабженец, и за транспорт будет отвечать.
Слова Андрея вызвали у меня некоторые сомнения. Где ж находят таких многогранных специалистов? И если у него действительно руки до такой степени золотые, то зачем ему мое предложение о временной работе? Да, я предлагаю хорошую оплату, но человек, который все умеет, наверняка может заработать куда больше, если не ленится, трудится добросовестно и не валяет дурака.
Сомнения мои еще больше усилились, когда в помещении появился высокий, отлично сложенный мужчина, на первый взгляд — лет сорока пяти, максимум пятидесяти. Однако уже при втором, более внимательном, взгляде на него я понял, что моложавость ему придавали длинные волосы и усы «скобочкой», такие были в моде очень давно. На самом же деле мастер золотые руки был явно старше. Есть такая категория людей, которые в зеркале видят себя двадцатипятилетнего и не замечают возрастных изменений. Такие люди до старости носят все ту же прическу, что и в юности, и ту же молодежную одежду, даже если она выглядит нелепо. На некоторых, правда, молодежный стиль смотрится очень даже уместно. В данном случае было именно так: новоявленный офис-менеджер, он же техник-инженер, одетый в голубые джинсы и легкую, рыжего цвета, кожаную курточку поверх приталенной, по моде сорокалетней давности, сорочки выглядел со своими волосами и усами очень симпатично и даже элегантно. Во всем его облике мне почудилась какая-то невыразимая легкость, почти лукавство, постоянная готовность к шутке.
— Знакомьтесь, — проговорил Андрей Сорокопят, — это Юрий Владиславович.
Мы с Назаром представились, чем вызвали на лице нового знакомого смущенную, даже почти робкую улыбку. Почему-то эта улыбка мгновенно поглотила и растворила все мои сомнения.
— Да можно просто Юра, не нужно по отчеству. Меня никогда в жизни по отчеству не называли, только по имени, — сказал он, пожимая мне руку.
Ну вот, мои соображения подтвердились. Этот не отпускающий своей молодости человек не хочет признавать возраст даже в обращении. А рука у него сильная, кожа на ладони грубая, мозолистая. Похоже, он и впрямь не белоручка. Ну ладно, поглядим.
— Вот здесь будет стоять кулер, — принялся объяснять усатый-волосатый Юра, расхаживая по помещению, — его через час примерно привезут. Воду доставят завтра, только вы скажите, какую марку вы предпочитаете. Одноразовые стаканчики предусмотрены. Вот на этом столе поставим кофемашину и чайник, вы только скажите, какой чай закупить и какой сорт кофейных зерен. На столике справа будет посуда, на столике слева — легкие закуски, по вашему желанию.
Он вдруг посмотрел на меня и снова смущенно улыбнулся.
— Я подумал, вам же тут часов пять сидеть, не меньше…
Такая заботливость мне понравилась. Я готов был ожидать ее от женщины, и это выглядело бы в моих глазах совершенно нормальным, но вот от мужчины… Похоже, человек, которому Андрей Сорокопят поручил решать кадровые вопросы, свое дело знает отлично.
Юра вынул из кармана маленькую записную книжечку и ручку и приготовился записывать: кофе… чай… вода… сахар или подсластитель… сливки или молоко… закуски… бумажные салфетки белые или цветные… одноразовые тарелки с рисунком или без…
— А вот еще мне нужно, — сказал он, закончив выслушивать наши пожелания по питанию, — вам для работы положить бумагу листами или большие блокноты? И вообще, какие канцтовары будут нужны? Ручки, карандаши, фломастеры, линейки, степлеры, файлы, папки? И насчет санузла тоже нужны ваши пожелания: вам туда положить мыло куском или жидкое во флаконе? И туалетную бумагу какую предпочитаете?
Я взглянул на Юру с невольным уважением. Впервые в жизни в мою престарелую голову пришла мысль о том, что офис-менеджер — не такая уж легкая работа. Сколько всего нужно держать в голове, сколько всего предусмотреть, обо всем позаботиться! Речь идет всего-то об оборудовании рабочего пространства для пяти человек на пять часов, а такая уйма вопросов и задач, требующих решения!
Закончив с рабочим местом, приступили к организации завтрашнего дня.
— Все приедут на своих машинах или кого-то нужно привезти? — деловито спросил уже совсем освоившийся и переставший смущаться длинноволосый Юра. — Мне нужно знать, сколько парковочных мест на завтра обеспечить, я договорюсь, только мне номера машин надо знать.
Некоторое время ушло на звонки — выясняли у переводчика, техника и психолога, как они собираются завтра добираться до места.
— Мою машину запиши, — сказал Бычков и продиктовал номер. — Я господина Уайли сам привезу.
Техник сказал, что придет пешком, у него в первой половине дня работа в десяти минутах ходьбы от здания, где находится наш офис. Переводчик попросил парковочное место, а психолог Максимова сказала, что она безлошадная, но прекрасно доедет на такси.
— Такси я вызову, я знаю, из какой компании вызывать, чтобы водитель в городе хорошо ориентировался и машина была исправная и чистая, а не помойка вонючая, — сказал Юра. — Вы мне только адрес скажите и телефончик человека, которого нужно доставить и потом отправить, я все устрою. И списочек мне нужен поименный, кого и в котором часу завтра внизу встречать.
Теперь я смотрел на него с уважением и одобрением. Если завтра он обеспечит все, о чем так предусмотрительно говорит сегодня, то, похоже, этот Юра и в самом деле просто бесценный кадр. Не зря я с утра в очередной раз поблагодарил судьбу за то, что приводит на мой жизненный путь хороших людей! Она услышала мою благодарность и улыбнулась в ответ. Судьба — она как человек: всегда ответная на добрые чувства.
* * *
С Верой Максимовой мы договорились поужинать в ресторане рядом с домом, где она жила, чтобы не вынуждать даму ехать на метро или на такси. Назар, очень любивший, по моим наблюдениям, искать и проверять информацию в интернете, заявил:
— Я посмотрел, там в шаговой доступности есть несколько вполне приличных заведений, я их обзвонил, пока тебя в Шереметьеве ждал. В двух сегодня свадьбы-банкеты, шумно будет и многолюдно, нам это не годится. В двух других потише, в одном японская кухня, в другом русская и средиземноморская. Отдельные кабинеты есть и в том, и в другом, так что тишину и покой гарантируют.
Я выбрал средиземноморскую кухню, и Назар забронировал кабинет.
Максимова пришла без опоздания, минута в минуту. Я оценил ее пунктуальность, а разглядев повнимательнее умные серьезные глаза за стеклами очков и очаровательные кудряшки, строптиво выбивающиеся из небрежного узла на затылке, с испугом подумал: а не слишком ли часто судьба стала подбрасывать мне симпатичных, неглупых, обаятельных людей? Может быть, за все эти подарки придется расплатиться одним серьезным ударом?
Встреча наша имела своей целью не только обыкновенное личное знакомство. Нужно было четко и внятно сформулировать для Максимовой задачу, которую ей завтра придется решать, чтобы психолог могла немного подготовиться и продумать тактику. Хорошо, что Назар уже встречался с Верой раньше и имел возможность рассказать ей всю историю хотя бы в самых общих чертах. Это избавляло меня от необходимости тратить время и силы.
— Мне нужно отобрать людей, которые отнесутся к делу с душой, с интересом. Хотелось бы, чтобы они были замотивированы на полное прохождение квеста, — сказал я.
— Мотив должен быть связан с целью? — спросила Вера деловито.
Смысл вопроса был мне вполне понятен.
— Не обязательно. Моя настоящая цель может оказаться не интересной вообще ни одному участнику, я это прекрасно понимаю. Человек может быть замотивирован на получение оплаты, на возможность подзаработать. Или на возможность где-то пожить, имея бесплатную крышу над головой и питание.
— Ну да, — кивнула она и сунула в рот веточку петрушки. — Например, с родителями поссорился, из дома ушел, денег, чтобы снять жилье, нет, ютится у приятелей и всем мешает. Бывает и такое. Те, кто пытается скрыться от закона или от врагов, вам не подходят, как я понимаю?
— Ни в коем случае. Мне не нужны люди, которых будут искать.
При этих словах Назар одобрительно закивал.
— Давайте подытожим, — предложила Вера. — Первое сито отбора, то есть первые главные критерии, это отсутствие выраженных патологий и зависимостей. Никаких алкоголиков, наркоманов и психически больных. Верно?
— Да, верно.
— Кстати, а какие у вас требования насчет отношения к алкоголю в целом? Вы хотите, чтобы все были абсолютными трезвенниками?
— Ну зачем же, — рассмеялся я.
Такое предположение показалось мне действительно забавным. Абсолютная трезвость среди молодежи в середине 1970-х? Весьма далеко от правды жизни.
— Пиво, вино и даже водка не возбраняются.
После этого мы перешли ко второй группе критериев, затем сформулировали третью. Расстались после десерта вполне довольные друг другом. Мне, во всяком случае, Вера Максимова очень понравилась, и хотелось надеяться, что я не вызвал у нее отторжения и неприятия.
Поздно вечером, ложась спать в своем номере отеля, я окинул взглядом минувший день и с удовлетворением отметил, что он получился длинным. К старости такие длинные, насыщенные делами и впечатлениями дни случаются все реже и реже…
* * *
Начало собеседований было назначено на пять часов вечера, но я попросил Назара привезти меня пораньше, хотя бы за час. Я уже говорил, что с годами стал медленным, и это относится не только к тому, как быстро я все делаю, но и к скорости, с которой я адаптируюсь к новой обстановке. Мне стало требоваться дополнительное время, чтобы осмотреться, привыкнуть, освоиться, и только после этого я мог сосредоточиться на деле. Для меня символическое значение почему-то имеет чашка кофе. Когда я приезжаю в незнакомый город, мне непременно нужно зайти в какое-нибудь кафе, и после выпитой чашки кофе я начинаю чувствовать себя почти местным жителем. Уж во всяком случае, не совсем чужаком. То же самое происходит при деловых встречах: я прихожу заранее, прошу принести кофе, и минут через пятнадцать вполне готов к работе.
Внизу, в холле, рядом со стойкой охраны и турникетами нас ждал Юра. Сегодня он был не в джинсах и куртке, а в костюме, дешевом и плохо сидящем, изрядно портившем его отличную фигуру с широкими плечами и узкими бедрами. Если вчера этот человек показался мне почти красавчиком, то сейчас он выглядел нелепо и даже, пожалуй, жалко.
— Техник уже на месте, работает, — доложил наш офис-менеджер. — Парковочное место для переводчика обеспечено, такси вызвано. Вас проводить?
— Не нужно, мы же знаем дорогу, — отказался Назар. — Ты лучше встречай и провожай тех, кто не знает.
Техник, парнишка лет двадцати, высоченный и очень худой, сидел за своим компьютером. Перед ним на столе лежал лист с распечатанным текстом.
— Проверяю адреса, — пояснил он, не отрываясь от клавиатуры и экрана. — И каждому в чат на скайпе пишу сообщение: «Для проведения собеседования вы будете подключены во столько-то. Пожалуйста, отправьте ответное сообщение с подтверждением вашей заинтересованности в собеседовании». У меня тут список распечатан, кому на какое время назначено.
— Вот молодец, сынок, — обрадовался Назар. — Это ты правильно сообразил, правильно! Молодежь ведь — она такая, ненадежная. Забыл, что собеседование назначено, и улетел куда-нибудь потусоваться. Или уважительная причина какая-то, заболел, например, ногу сломал или еще что. Или вообще передумал в последний момент. Зачем же нам время тратить, ждать его, дозваниваться? Будем знать заранее, что образуется пятнадцать свободных минут.
При словах о ненадежности молодежи «сынок» только издал неопределенный смешок, но занятия своего не прервал.
Свои вопросы Юра накануне задавал явно не напрасно: все было готово. Кофемашина включена, чайник полон воды, посуда расставлена на столике справа, запечатанные пищевой пленкой тарелки с закусками — слева. Я оглядел наши рабочие места, отметил наличие бумаги, ручек и фломастеров, а также списков кандидатов с указанием времени, точно таких же, каким в данный момент пользовался наш техник. Ну и хорошо, теперь можно сделать себе кофе и начать осваиваться.
Я налил кофе, Назар заварил для себя травяной чай, и мы уселись за длинный стол.
— Ухо для кого? — прервал нашу тихую беседу техник.
Оказывается, он уже не сидел за компьютером, а стоял у нас за спиной. В руках у него был крохотный приемничек, соединенный витым шнуром с батареей на клипсе для крепления на поясе.
— Для меня.
Я взял из его рук приемник, привычно вставил в ухо, батарею одним движением прицепил на брючный ремень и прикрыл полой пиджака — для переводчиков эта техника привычна и никаких неудобств, как правило, не вызывает. Техник отошел, сел на место, предназначенное для переводчика, надел микрофон.
— Слышно меня? — громко спросил он.
Моя голова чуть не лопнула. Звук взорвался в ухе и прокатился под черепной коробкой болезненной волной.
— Тебя, сынок, на весь этаж слышно, — сердито откликнулся Назар. — Здесь глухих нет, слава богу. Переводчик будет говорить очень тихо, чтобы никому не мешать, понял идею?
— Так бы сразу и сказали, — проворчал техник.
Продолжение фразы было явственно написано на его лице: мол, кто вас, стариков, знает, вы ж все глухие по определению, надо было заранее предупреждать. Увы, так устроена жизнь: для молодых люди нашего с Назаром возраста априори глухие, слепые и тупые. К сожалению, довольно часто так и есть на самом деле. Но не в нашем случае. Насчет остроты ума мнения, конечно, могут разделиться, да и очками мы оба пользуемся, но вот со слухом пока полный порядок что у него, что у меня.
Без двадцати пять появилась Вера Максимова, без десяти — пришел переводчик, полный суетливый мужчина с влажным от пота лбом: было заметно, что подъем по лестнице всего лишь на второй этаж дался ему с заметным трудом. Он сразу заговорил со мной по-английски, с выраженным британским акцентом.
— Я говорю по-русски и хотел бы практиковаться как можно больше, — прервал я его. — Ваша задача — переводить то, что будут говорить кандидаты, чтобы я мог быть уверен, что правильно их понял. Переводить для меня вопросы, которые будут задавать Вера или Назар Захарович, не нужно, их речь я понимаю без труда.
Переводчик по фамилии Хорват и по имени Семен широко улыбнулся и развел руками.
— Ну, это вообще получится отдых, а не работа. Я-то думал, что придется синхронить туда-сюда без перерыва.
«Туда-сюда» означало, надо полагать, с русского на английский и с английского на русский, то есть обеспечивать переводом все разговоры полностью. Такая работа и в самом деле невероятно трудна и требует огромной концентрации внимания.
Юра, приведший Хорвата, неуверенно мялся у дверей. Поймав мой вопрошающий взгляд, осторожно приблизился.
— Господин Уайли, можно мне посидеть в уголочке, послушать? Я не помешаю?
— Не помешаете. Но вы меня удивили. Неужели вам интересно?
— Еще как! Вы ведь что-то такое необычное придумали… И как раз про годы моей молодости. Я как только увидел объявление на ярмарке вакансий — сразу на сайт зашел и заявку оставил, очень мне хотелось в вашем деле поучаствовать, снова в молодость окунуться.
Ну да, ну да… Молодость, с которой Юра все никак расстаться не может… Любопытно, почему я так цинично к этому отношусь? Что плохого в том, что человек не желает смириться с течением лет, не принимает свое старение?
— Я так обрадовался, когда меня взяли на эту работу! Семидесятые — это же самое счастливое время в моей жизни, вот верите?
Его глаза возбужденно горели, и я не сомневался, что он совершенно искренен.
— Сколько вам лет, Юра? — довольно бесцеремонно спросил я.
— Шестьдесят один, а что? Старый я для вашей работы, да?
— Да нет, вы, похоже, в отличной форме. Я рад, что наш проект вас так привлекает. Конечно, вы можете остаться и послушать, как мы будем общаться с кандидатами.
Он устроился в офисном креслице с полукруглой спинкой, стоящем в углу комнаты. До пяти часов оставалось две минуты, все расселись по своим местам, переводчик Семен едва слышным голосом рассказал мне детскую считалочку, чтобы мы убедились: его бормотание никого не отвлекает, а мне прекрасно слышно каждое слово.
— Из восемнадцати уже пятнадцать человек отписались в чате, тринадцать подтвердились, двое отменили собеседование, — объявил техник. — Номера пятый и одиннадцатый.
Мы дружно взяли ручки и пометили в графиках освободившееся время. Эти паузы можно будет использовать для того, чтобы перекусить и что-то обсудить.
— Второй, десятый и семнадцатый пока не отписались.
Я поставил рядом с этими номерами знаки вопроса.
— Я же тебе говорил, — зашептал сидящий рядом Назар, — молодежь — народ ненадежный, будут соскакивать в самый последний момент.
— Номер два есть! — объявил техник. — Подтвердил участие. Ну что, вызываю первого?
Я зачеркнул вопросительный знак возле номера 2 и кивнул:
— Давайте начинать, господа.
* * *
Время для собеседований назначалось не по порядку, а по согласованию сторон. Иными словами, если ты подал заявку на участие самым первым, это вовсе не означало, что собеседование тебе назначат на 17.00. График начали составлять по результатам подтверждения заявок за неделю до собеседования, и администратор сайта старался по возможности учесть удобства и пожелания кандидатов — пораньше или попозже.
Первым номером в списке шла девушка, 22 года. На экране появилась хорошенькая мордашка с пухлыми щечками в обрамлении длинных прямых волос, обесцвеченных в парикмахерской почти до снежной белизны.
— Ой, здрасьте, — весело проговорила мордашка. — Это мы уже начали?
— Да, мы уже начали, — подтвердил я. — Вас зовут Алина?
— Ну… — девушка, как мне показалось, слегка замешкалась. — Ну да. Алина.
— Скажите, Алина, почему вы подали заявку на участие?
— А что, нельзя было?
— Можно, конечно. И нужно. Но мы хотели бы знать, почему это нужно вам. Почему вам это интересно?
— Ну… А чего такого? Прикольно же. Я люблю игры. А вы еще и платить обещаете.
Послышался сигнал — на телефон Алины пришло сообщение. Девушка схватила телефон и начала быстро набирать ответ.
— Щас, момент, мне ответить надо…
Вера улыбнулась и подмигнула мне.
— Алина, вы не могли бы не пользоваться гаджетами во время собеседования? — попросила она.
— Не, ну это же срочно!
Глаза Алины, светлые и бессмысленные, широко раскрылись и уставились в экран, вероятно, пораженные недогадливостью нашего психолога.
— Большое спасибо, — сказала Вера. — О результатах мы вас известим, вся информация будет выложена на сайте.
— Что — уже все? — удивилась кандидат номер один.
— Да, вполне достаточно. До свидания.
На лице Алины отразилось разочарование. Вероятно, она ожидала каких-то других вопросов и собиралась поразить нас ответами. Девушка исчезла с экрана. До соединения со следующим кандидатом оставалась масса времени.
— Какой кошмар, — вздохнул я. — А если они все будут такими?
— Не будут, — успокоила меня Вера. — Вот поверьте мне, это просто несчастливое стечение обстоятельств: тупая врушка попалась вам самой первой. Так часто бывает.
— Тупая — согласен, но почему врушка? — удивился я.
— Ее зовут не Алина, это совершенно точно, — уверенно ответила Вера. — И без телефона с интернетом она не проживет и трех минут. Не расстраивайтесь, Ричард. И помните русскую поговорку: первый блин комом.
— А еще что можешь про эту девочку рассказать? — с любопытством обратился к Вере Бычков. — Что глупенькая и брехливая — это и я сообразил, а чего я не заметил?
— Она не умеет действовать по правилам. И не будет их соблюдать. Даже не потому, что очень захочет их нарушить, а просто потому, что не в состоянии их понять, осознать и запомнить. Она вообще не понимает, что такое «правило».
— Во как!
Назар откинулся на спинку стула.
— Из чего же это видно?
— А вы вспомните, что она ответила на вопрос. Она сказала, что это прикольно и вообще она любит играть. И денег за это заплатят. На сайте нет ни одного слова о том, что планируется игра. Ни одного! Я внимательнейшим образом изучила каждую фразу, чтобы максимально полно представлять себе, на какую информационную базу опирались при принятии решения те, кто оставлял заявки. На сайте нет ровно ничего, из чего можно было бы сделать вывод о том, что предполагается игра. То есть девочка, которую якобы зовут Алина, зафиксировала сумму оплаты, а все остальное придумала в соответствии со своими желаниями и фантазиями, и страшно удивилась, когда вдруг выяснилось, что ее желания и фантазии не имеют ничего общего с целями и задачами организаторов. Есть правило, и оно работает для всех: мне нужно от тебя то-то и то-то, и за это я готов заплатить столько-то. По этому правилу живет вся наша цивилизация. Но девочка хочет жить иначе: я хочу, чтобы ты дал мне то-то и то-то и еще заплатил за то, что я это приняла. Она искренне не понимает, почему мир устроен не по этому чудесному правилу, и будет до глубокой старости добиваться, чтобы жизнь стала такой, как ей нравится, а не такой, какая она есть. Заметьте, ей двадцать два года, то есть в течение двадцати двух лет она живет среди нас, общается с людьми, с подругами, где-то учится, делает покупки в магазинах, смотрит кино, читает книги… Хотя нет, — Вера быстро улыбнулась, — насчет книг я, пожалуй, погорячилась, девочка их вряд ли читает. Но фильмы и сериалы наверняка смотрит. Даже если она сама ни дня не работала, у нее вполне достаточная информационная база для того, чтобы сделать минимально необходимые для жизни выводы: что нужно читать внимательно тексты договоров и деловых предложений и что платят за работу и за результат, а не за твое личное удовольствие. Два простейших жизненных правила — она даже их не в состоянии усвоить. Страшно представить, что с ней было бы, если бы мы озвучили ей необходимость прожить месяц без телефона и компьютера.
Я слушал Веру с большим интересом. Мне даже в голову не приходило, что из нескольких коротких фраз можно сделать столько выводов.
— Номер два на связи, — объявил техник.
В списке под этим номером числился молодой человек, 25 лет.
— Добрый день, — начал я, — представьтесь нам, пожалуйста.
Неправильные черты лица, даже, я бы сказал, некрасивые. Взгляд отстраненный, словно обращенный внутрь. Поза расслабленная, парень не волнуется и не напрягается.
— Меня зовут Артем. Все анкетные данные я оставлял в заявке.
Голос высокий, чуть дребезжащий. В нем послышалась нотка недовольства или мне только показалось?
— Скажите, Артем, почему вы приняли решение оставить заявку?
— Мне интересен период семидесятых годов. Я маркетолог, от меня требуется, чтобы я придумывал методы наиболее эффективного продвижения торговых марок и конкретных товаров, но для решения этой задачи мне необходимо хорошо понимать психологию и ментальность разных категорий потребителя. Мне хорошо удается создавать программы продвижения того, что потребляется возрастной группой семнадцать — тридцать, но я сознаю, что для продвижения среди группы пятьдесят-плюс у меня не хватает потенциала. Я не понимаю, как думают люди этого возраста и какие у них потребности. Ваше предложение дает мне возможность увидеть, в каких условиях росла и формировалась эта когорта потребителей. Если мне удастся что-то ухватить, моя работа станет более эффективной.
Он говорил размеренно, словно зачитывал заранее написанный текст, но глаза его не отрывались от камеры и смотрели прямо на нас.
— Артем, — вступила Вера, — как вы отнесетесь к тому, что в период выполнения работы, о которой идет речь, вам будут не доступны ни интернет, ни мобильный телефон?
Пауза, глаза по-прежнему устремлены в камеру… Опущены вниз… Снова в камеру:
— Думаю, что я это переживу. Стационарная телефонная связь будет доступна?
— Разумеется. Но звонить можно будет только на стационарные телефоны. Не на мобильные, вы это понимаете?
— Понимаю. Полагаю, стационарного телефона будет вполне достаточно.
Тут я решил, что пора и мне включиться в разговор.
— Расскажите, как вы проводите свободное время, — попросил я.
— Свободное от чего?
— Например, от работы в офисе.
— Думаю. Читаю. Работаю.
— Читаете — что?
— Зависит от того, над чем работаю. Мне нужно настроиться, почувствовать атмосферу. Ну и быть в тренде, конечно, знать, кто что нового придумал в моем поле деятельности.
— Клубы посещаете?
— Клубы?
В глазах Артема впервые за весь разговор блеснуло что-то, похожее на недоумение.
— Иногда.
— Вам нравится там бывать?
— Не особо. Но друзей обижать не хочется. И опять же, нужно быть в тренде, видеть людей, потенциальных потребителей.
— Кино любите?
Снова недоумение. Я все ждал, когда Артем задаст «любимый» вопрос Назара: «А что?» Но вопроса этого не слышал. То ли этот Артем слишком умный и прекрасно понимает подоплеку каждого нашего слова, то ли просто не умеет удивляться, принимает все как должное и само собой разумеющееся. Что ж, и такое бывает, хотя и крайне редко.
— Кино люблю.
— А сериалы?
— Наши, российские, не люблю, но смотрю.
— Чтобы быть в тренде? — пошутил я.
— Конечно. Сначала смотрю, потом выясняю рейтинги и делаю выводы: что аудитории нравится, а что нет, что цепляет, а что проскакивает мимо сознания. И обязательно читаю обсуждения в интернете. Из этого мне как маркетологу можно извлечь много полезного.
— Спасибо, Артем, результаты собеседования будут вывешены на сайте уже завтра.
— Спасибо и вам.
Его лицо оставалось серьезным и спокойным, только губы тронула чуть заметная усмешка.
— Отключено, — объявил техник, — можете разговаривать. Следующее подключение через десять минут. Быстро вы побеседовали, меньше пяти минут вышло.
Переводчик Семен встал и направился к кулеру. Вера тоже решила выпить кофе.
— Как вам мальчик показался, Ричард? — спросила она, стоя перед кофемашиной спиной ко мне.
Я так засмотрелся на изящные линии ее бедер, обтянутых узкими брюками, что даже ответил не сразу.
— Мне понравился. Но я, наверное, опять чего-то не увидел.
— Да хороший мальчик, хороший, — заговорил Назар. — Толковый.
— Он очень сильно мотивирован, — Вера подошла к столу с чашкой в руке, — настолько сильно, что его совершенно не смущает отсутствие современных технологий. Он будет соблюдать правила, в этом я не сомневаюсь. Но с ним будет трудно.
— Почему? — удивился Назар.
— Он — гений. Ну, или почти гений. У него гладкая выверенная речь, и это выдает в нем человека, имеющего достаточный опыт презентаций, переговоров и всяких прочих публичных выступлений. Но он много времени проводит в одиночестве и легко отказался от мобильной связи, это говорит о том, что человеческими контактами он, скорее всего, не богат и особо ими не дорожит. Отсюда можно сделать предположение, что у Артема есть проблема с отношениями. Он не умеет их выстраивать и не хочет или не может научиться.
— Ну, это меня не пугает, — заявил я. — Мне же не в семью его брать. А в плане моих целей он, мне кажется, вполне годится.
— Более чем, — заверила меня Вера.
— Десятый подтвердился, — раздался голос техника.
Еще один вопросительный знак оказался зачеркнутым. Мы продолжили работу.
* * *
— Почему вы подали заявку на участие?
— Не понял, что за вопрос… Вы ж сами объяву сделали, а теперь спрашиваете.
— Нам важно понять, почему вы откликнулись на приглашение.
— Да вам-то какая разница? Вам же рабсила нужна, а вы в душу лезете.
— Большое спасибо, мы сообщим о результатах…
* * *
— Как вы отнесетесь к тому, что в течение месяца не сможете пользоваться интернетом и сотовой связью?
— Чего-о?! Это как?
— Вот так. Не сможете.
— Это еще почему?
— Таковы условия.
— Да идите вы на хрен!
* * *
— Почему вы заинтересовались нашим проектом?
— Вам честно ответить или наврать?
— Лучше честно. Потому что если вы солжете, я все равно пойму.
— В общем… Сам проект мне не сильно интересен, но мне нужно где-то перекантоваться до конца лета.
— У вас проблемы с законом?
— Что? С законом? Нет, что вы, перед законом я чист. Это семейное… Я решил уехать из города, в котором всю жизнь прожил, нашел другую работу, в другом городе. Но там вакансия освободится только в августе, а я без зарплаты, жить не на что. Вы хотели честный ответ — вот вам честный ответ. Я готов работать добросовестно и без лажи, просто мне нужны деньги и жить негде.
— Спасибо, мы сообщим о результатах на сайте.
* * *
— Почему вы приняли решение оставить заявку на участие?
— Потому что мы, молодое поколение, должны знать свою историю, иначе мы никогда не сможем построить гражданское общество и привести нашу страну к процветанию и к признанию мировым сообществом.
— То есть вы любите историю?
— Очень люблю!
— Наверное, в периоде семидесятых вас больше всего интересует борьба за власть после Двадцатого съезда РСДРП?
— Да! Это самая замечательная веха всего периода!
— Большое спасибо, о результатах вам сообщат…
* * *
Все присутствующие хохотали так, что дрожали стекла в окнах. Не смеялся только техник. То ли не слушал, то ли не понял… «Скорее всего, второе», — подумал я.
— Фантастический экземпляр, — заходился в смехе переводчик Семен. — Выучил наизусть какие-то лозунги и шпарит, не понимая ни слова. Видимо, этот пацанчик как раз из тех, кто считает, что Ленин и Наполеон жили примерно в одно время и даже воевали друг с другом.
Я бросил взгляд в угол, где тихонько сидел офис-менеджер Юра. Он тоже смеялся, но почти беззвучно. В общем-то я совсем не специалист по истории России, предмет этот никогда не изучал, но благодаря огромному количеству текстов, переведенных за всю жизнь, все-таки представлял себе, что аббревиатура «РСДРП» относится скорее к началу ХХ века, а знаменитые слова «Двадцатый съезд» означают период после смерти Сталина, то есть примерно середину 1950-х. И ни то, ни другое к 1970-м годам ни малейшего отношения не имеет. Непонятно, то ли историю плохо преподают в школе, то ли дети не хотят ее изучать…
— Следующая у нас Евдокия, — сказал Назар, заглянув в список. — Господа, у меня есть небольшое сообщение.
Мы с готовностью уставились на Бычкова.
— Евдокия — подруга моего ученика, того самого, который порекомендовал нам обратиться к Вере.
— Это девушка Романа? — удивленно переспросила Максимова.
— Да. О том, что во время мероприятия невозможно будет пользоваться современными технологиями, она знает, хотя на сайте мы специально об этом не писали. Ей Роман сказал. Понимаю, что это нарушение условий, и приношу извинения за своего ученика. Говорю сейчас об этом, потому что Вера обращает особое внимание на реакцию…
— Да, — кивнула Вера, — хорошо, я это учту. Спасибо, что предупредили.
На экране появилось усталое, но милое лицо, со странным выражением одновременно затравленности и яростной решимости.
— Евдокия, почему вы заинтересовались нашим проектом?
— Буду откровенна. Мне нужно что-то сделать с собой. Так считаю и я сама, и мой… мой близкий друг. Самым лучшим способом для этого будет невозможность пользоваться интернетом и мобильниками. Не хотелось бы углубляться, но мое решение продуманное и твердое.
— Значит, вам совершенно все равно, чем придется заниматься в течение месяца?
— Я готова хоть канавы копать, хоть помои носить, хоть нужники чистить.
— Вы хорошо учились в школе?
— Нормально. Даже неплохо, можно и так сказать.
— Литературу любили?
— Да, очень. Это единственный предмет, по которому у меня за все годы ни разу не было даже «четверки». Только отличные отметки.
— Как вы думаете, вы будете очень скучать по своему… близкому другу? Все-таки месяц в разлуке — это довольно значительно.
— Конечно, я буду очень скучать по нему. Но если я не разберусь с собой, то потеряю его насовсем. И тогда мне придется скучать по нему всю оставшуюся жизнь. А так — всего месяц.
— Хорошо, Евдокия, завтра на сайте будут опубликованы результаты…
