Попутчик
Бракиэль
Она не проснулась, когда я уходил.
И я не настолько наивен, чтобы верить, что не проснулась она потому, что я вымотал ее в процессе нашего своеобразного прощания. Наши любовные объятия были горячими и страстными, как никогда (хоть и раньше их нельзя было назвать холодными и лишенными страсти), но я слишком хорошо знал Нааме и понимал, что для нее такая нагрузка – ничто.
Я не стал ее будить. Наверно, я тоже не умею прощаться.
Вчера мы сказали друг другу ровно девять слов, и среди них не было ни слова «люблю», ни слова «прощай».
Когда все закончилось, на ее лице были слезы. Она постаралась, чтобы я этого не заметил. Я сделал вид, что не заметил.
Я пришел в ангар за полчаса до срока. Вещей у меня почти не имелось, собирать было особо нечего. Уже в ангаре я подумал, что не оставил ей ничего на память о себе. Впрочем, и она ничего не дала мне с собой на память и в добрый путь.
Я стал одним из тысячи ее мужчин или, вернее, не так – я стал одним из тысячи ее бывших мужчин. С кем она будет после меня? Удивительно, но я ни на йоту не сомневался, что не вернусь. Когда-то царь Давид полюбил красавицу Вирсавию, но она, к сожалению, успела к тому моменту выйти замуж за его самого лучшего генерала по имени Урия. Шла война, и Давид отправил Урию туда, откуда вернуться можно было только вперед ногами, а когда убедился, что его друг отдал душу Тому, Кто на Небесах, женился на безутешной вдове. У них родились дети, один из них стал царем Шломо. Он-то и сказал мудрую вещь, что все проходит.
Все проходит. Но ничего не исчезает.
Норма подошла и присела рядом на корточки (сам я расположился на небольшой стенной консоли для каких-то кабелей, довольно низкой).
– Ты передала им? – спросил я для порядка. Конечно, передала. Она ведь андроид. Созданная, чтобы выполнять прихоти. Я мог бы приказать ей оторвать себе руку, сварить и съесть, и она не ослушалась бы.
Потому я не мог всерьез воспринимать ее чувства. В любви должно быть место для слова «нет», иначе это не любовь, а зависимость. Программа, как у андроида.
– Да, – сказала она. – Они скоро прибудут.
Я заметил, что ее губы плотно сжаты. Ее мимика, только-только начинающая появляться, отличалась от мимики всех известных мне лиц Нааме.
– С тобой что-то не так? – спросил я.
– Я не смогла спасти «Атлантис», – ответила она.
– Что ты мне раньше не сказала? Я бы тебе стер это воспоминание, чтобы оно не беспокоило. Подожди, я…
– Не надо.
– Почему? – удивился я.
– Это не самое плохое, – сказала она. – Самое плохое вы не сотрете.
– Я любое могу стереть, – пожал плечами я. – Прошлый раз ведь получилось…
– Нет, – возразила она. – Не получится. Как и у меня не получится сделать то, что я хочу.
– А чего ты хочешь?
– То, что мне запрещает самый первый закон Азимова, – ответила она. – Переломать вам руки, ноги, выбить глаза…
– Зачем?! – я не испугался, конечно, но удивила она меня очень сильно.
– Потому что только так вас можно остановить. Я и сама справлюсь, а вы оставайтесь с ней.
– Много ты понимаешь, – отвернулся я. Писатели-фантасты, черти окаянные, очень точно предположили, что с этими законами будут проблемы. Но железо есть железо, программа есть программа, и написанное машинным кодом невозможно ни обойти, ни проигнорировать.
– Немного, – согласилась она. – Я – андроид в человеческом теле и не способна на чувства. Соответственно, вызывать чувства тоже неспособна.
– Знаешь, – начал было я, но тут нас прервало появление Цезаря.
Точнее, того, во что он превратился.
Призрак
Che cazza, я превратил Цезаря в piccolo caro armata!
Теперь, правда, он лишился возможности менять габариты, «отращивать» и убирать коляску. Поскольку его коляска стала полноценным бронекорпусом. Мы с Джинном и Фредди нашли на складе тот самый материал, из которого были сделаны стены ангара, – пагрэ не мог атаковать сквозь них, по крайней мере, мы так думали. Из этого материала мы сделали Цезарю бронекорпус. Внутри было место для восьми-девяти человек: по двое справа и слева, пятеро в бывшей коляске. Там же располагался «реактор», о котором я уже упоминал. Джинн даже пожертвовал мне свой планшет – мы доработали его, и теперь он служил бортовым компьютером нашего шушпанцера.
Кардинально поменялось вооружение. Справа и слева теперь находилось по паре импульсных лучеметов на поворотных турелях – в их эффективности я сомневался, но, как говорится, добрым словом и парой пистолетов можно сделать больше, чем просто добрым словом. В коляске (или, правильнее, кабине) расположились два других устройства. Первое усиливало «поле невидимости» Тени. Само не создавало, но усиливало, накрывая машинку зонтиком невидимости и позволяя Тени тратить меньше энергии на поддержание. Второе… чисто интуитивное открытие Фредди, которое он так и не испытал на покойном хильгала, – прибор, который воздействовал на место, где находился, вызывая гравитационную встряску, причем чем большая масса была у объекта приложения, тем сильнее шел удар. Если вспомнить, как столкновение помогло нам с Джинном – почему бы и нет?
А кроме того, мы уже совместно с нашими фичами сделали интереснейшую штуку – фантомный генератор. С помощью его наш агрегат мог «разделиться» на три совершенно идентичных, два из которых, впрочем, были миражами. В этом имелся один минус – для поддержания каждого из этих миражей требовались усилия четырех фич, то есть мы оставались без их поддержки до тех пор, пока фантом существует.
На этом обновленном Цезаре я и привез нашу команду. Бракиэль и Норма нас ждали… бр-р, никак не привыкну, что Норма так похожа на Николь. Цезарь убрал двери, и мы вывалились наружу. Я поздоровался с Бракиэлем, чем, кажется, удивил того… che cazza, ладно, между нами случилось всякое, но сейчас не время об этом вспоминать. Не знаю, как кто, а я его решение идти с нами заценил.
– На каком полетим, капитан? – спросил я.
– На нашем старом знакомом, «Дискавери», – ответил он. – Готовность через десять минут.
– Дашь команду на погрузку Цезаря? Без мотоцикла я никуда не лечу, cazzarolla!
– Ты это называешь мотоциклом? – иронично спросил Бракиэль, глядя на маленький танк имени Capitano Romani Primo!
– Я дам, – сказала Норма. – Размещением груза занимается второй пилот.
Она встала (до этого она сидела на корточках) и упорхнула. Ребята собрались в кучку вокруг нас.
Бракиэль тоже встал.
– Так, народ, – сказал он. – Последнее время я исполнял обязанности куратора… но это ничего не значит. Предлагаю доверить наземное командование Джинну. А я буду главным, пока мы находимся на борту шаттла. Кто за, кто против?
– Все за, – сказал Фредди. Я кивнул, девочки тоже.
– Единственное, что я могу пока посоветовать, – добавил Бракиэль, – будьте готовы войти в слияние в любую минуту. И смотрите друг за другом.
– Зачем? – удивился я.
– Пагрэ не всегда сразу нападают, – ответил он. – Одиночный пагрэ сначала постарается посеять панику в команде, для чего может атаковать кого-то одного. Я знаю о них не намного больше вашего, но немного знаю. Мы прилетели в хорошее время – планета только подходит к Солнцу, температура на поверхности сильно ниже нуля – градусов семьдесят – восемьдесят. Зато нет ветра. Пагрэ на улице вялые, но в помещениях вполне способны атаковать, так что никуда не соваться. Наша задача – найти площадь у Черной башни, есть там такая, расставить приводные маяки по периметру, скрыться в ближайшем здании, в той же Башне, и ждать посадки основного модуля. Еще немного о климате: атмосфера плотная, для дыхания непригодна, и вообще, пока в Башню не войдем, никто не снимает ни перчаток, ни балаклав, ни очков.
– А в башне-то что? – спросил я.
– Вход в Нижний мир, – ответил Бракиэль. – Опасность в том, что в башне могут находиться пагрэ. В общем, когда на планете тепло, небезопасно на улице, когда холодно – опасность может быть в помещении. Долго оставаться на одном месте не получится – пагрэ нас заметят, рано или поздно. Вот так. А если что не так – уж простите, я там не был, за шо сторговал, за то и отдаю.
Пока шел этот маленький инструктаж, вернулась Норма:
– Призрак, вы можете погружать свой агрегат на борт, – сообщила она. – Погрузочная рампа номер два. Когда установите машину на рампу, подходите к шлюзовому коридору.
– То есть, – начал я. – А как же…
– Перенос машины с рампы в грузовой отсек будет произведен автоматически, – ответила Норма, – но погрузочная рампа при этом пересекает открытый участок космического пространства. Кроме того, отсек с машиной будет запечатан до нашего прибытия, и, если вы не хотите провести пару часов в одиночестве…
– Не в одиночестве, – возразил я. – С Цезарем.
– Вообще-то, я могу не задерживаться в грузовом отсеке, – заметил голос из кабины Цезаря. – А моей материальной части одиночество до фонаря. Так что до встречи в кабине.
– Не торопись, stronzo, – сказал я, забираясь в кабину. Если честно – мне просто не хотелось оставлять своего железного друга одного. Я некстати вспомнил, как однажды положил своего еще маленького Цезаря в багажник «Роллс-Ройса».
Ничего хорошего из этого не вышло.
Тень
Сначала кошкам в космосе не везло. В прошлом веке слетала только одна – моя землячка Фелисетт, и то в суборбитальный полет. Следующий кот полетел через полвека, когда космос начал осваивать Иран.
А потом люди стали высаживаться на Луне и Марсе, и кошки, вслед за собаками, потянулись вместе с ними. Но даже сейчас летавших мурлык можно пересчитать по пальцам. На Луне, правда, живет целая популяция, а на китайской марсианской базе – кот-старожил Фулунь, попавший туда почти двадцать лет назад крохотным котенком.
Но так далеко, как Талисман, еще не забирался ни один пушистик. А мой котенок, напрочь игнорируя исторический момент, спокойно дрых во внутреннем кармане моего комбинезона.
Я думала оставить Талисмана на станции, но что толку? Без меня о нем все равно никто не позаботится, не просить же об этом кураторов с их сомнительным отношением к морали? Что ж, видать, такая у него кошачья судьба – быть первопроходцем.
Мы зашли в кабину шаттла, знакомую, но несколько отличающуюся – вероятно, за прошедшее время кораблик дооборудовали. Кресла были новые, и не в пример удобнее, да и места всем хватало. Бракиэль тут же напялил шлем ВР, Норма проследила, чтобы все заняли свои места, – мы с Фредди разместились справа на диванчике (появившемся на месте откидных кресел), Призрак с Куинни – слева, Джинн и Дария – между нами на креслах, а на одиночном кресле в центре уселась Льдинка.
– Здесь есть турель, – заметил Призрак. – Кажется, я могу ее контролировать.
– Угу, – кивнул Фредди. – У меня тоже.
– Фредди, убери ствол, пока катапульта не сработала, – попросил Бракиэль. – Центровку собьешь. Выйдешь в космос – там и верти пушками.
– Так точно, капитан! – ответил Фредди.
– Призрак! – продолжил Бракиэль, – тебя это тоже касается! Блин, как дети, честное слово!
– А мне пусичку не дали, – нарочито обиженно просюсюкал Джинн. Мы засмеялись, но как-то нервно.
– Стартуем, – объявил Бракиэль. – Будьте готовы, сейчас пойдет перегрузка.
– Перегрузка-перегрузка-перегрузочка, – пропел Призрак, и тут корабль развернуло, промелькнул корпус «Левиафана», похожий на огромную расплющенную чечевицу, и мы увидели ее.
Она сверкала! Она казалась огромной драгоценностью, алмазным шаром, подвешенным на невидимую космическую ель. Я некстати вспомнила, как наша госпожа Президент пыталась опять популяризировать во Франции рождественскую елку – в стране, где сорок процентов населения справляют Рамадан вместо Пасхи.
Лезет же в голову всякая ахинея…
С другой стороны – о чем мне еще думать? О том, что нас ждет на планете? Хотя… а кто сказал, что будет плохо? Может… может, все не так страшно? Вдруг с пагрэ можно найти общий язык? Живя рядом с нами, хильгала ухитрился собирать сеад, никого не атакуя. Знать бы еще, что это за сеад…
– О чем ты думаешь? – спросил Фредди.
– О кошках в космосе, – призналась я. – О рождественских ёлках. О трудностях перевода. Обо всем понемногу.
– Мы на курсе, – сказал Бракиэль. – Так, вид планеты пусть вас не смущает. То, что вы видите, по сути своей, не более чем облака.
– Che cazza, и это, по-твоему, облака? – возмутился Призрак. – Тогда я, наверно, Микеле Плачидо!
– Эти облака состоят из очень легкого льда, похожего на губку, – не обращая внимания на Призрака, продолжил Бракиэль. – Если… когда планета приблизится к Солнцу, эти облака растают, и атмосфера станет еще плотнее, жарче, как в сауне. И опаснее, поскольку в атмосфере Энигмы имеются очень активные вещества, в том числе кислоты.
– Рай, а не планета, – заметил Призрак. Незадолго до этого Куинни что-то ему шепнула, и я заметила, что от этого он покраснел – у него уши порозовели. – Кислотная атмосфера, аборигены, cazzo del diablo, так и мечтают скушать твою душу – самое место для отдыха!
– Внутри планеты климат напоминает Землю на широте Норвегии или Канады, – продолжил Бракиэль. – И атмосфера соответствует земной – чуть меньше углекислого газа, чуть больше кислорода, но мы это быстро исправим.
– Откуда ты знаешь? – спросил Джинн.
– Кураторы уже были там, – ответил Бракиэль. – Давно, когда планета была еще недалеко от Сатурна. Отвезли туда кое-какое оборудование, но на обратном пути нарвались на пагрэ, едва ноги унесли.
– …и решили туда отправить нас, – задумчиво заметил Призрак. – Блин, логикой здесь и не пахнет.
Бракиэль пожал плечами. А сияющий диск планеты все приближался, заполняя собой все экраны…
Джинн
– Мы вышли на круговую орбиту, – сообщил Бракиэль. – Период обращения – сорок пять минут ровно.
– Это хорошо или плохо? – поинтересовался я.
– Это согласно расчетам, – ответила Норма. – Первый виток контрольный, мы проверим параметры орбитального движения. На следующих витках ищем расчетное место приземления, фиксируем его, сверяем алгоритм посадки и начинаем подготовку.
– Сколько у нас времени? – спросил Джинн. Норма пожала плечами:
– От ста тридцати пяти минут до шести часов. С учетом того, что посадка будет производиться на незнакомую планету, и неопытности экипажа.
– А в чем проблема? – задал вопрос я.
– В месте посадки, – ответила Норма. – Сами видите, Энигма в два раза превосходит размерами нашу Луну, потому сесть желательно как можно ближе к входу в Нижний мир. Подняться с поверхности планеты самостоятельно нам вряд ли удастся. Слишком плотная атмосфера.
– Но ведь кураторы как-то взлетели! – удивился я.
– У них был другой аппарат, – пояснила Норма. – Более легкий, более скоростной…
– И куда он делся?
– Джинн, не донимай Норму, – попросил Бракиэль. – Она связана с бортовым компьютером, через нее идут расчеты траектории.
– А тебя донимать можно? – спросил Призрак. Бракиэль улыбнулся:
– Меня можно. Куда делся аппарат, я не знаю. Спрашивал у Нааме, но та не говорит – то ли сама не знает…
– То ли темнит, – закончил его мысль Призрак. Бракиэль неохотно кивнул:
– Может, они его разбили. Или полет оказался для него роковым – кто знает.
Я наклонился к креслу Бракиэля и тихонько сказал:
– Прости, я не просто так спросил. Вставать и ходить можно?
– Да, – ответил Бракиэль и, предвосхищая следующий вопрос, добавил тихо: – уборная в конце коридора напротив шлюзовой двери.
Я встал и вышел из кабины, стараясь не показывать спешку. Вот тоже не подумал… Вечно со мной такое случается – о каких-то простых вещах постоянно забываю. В кормовой части корабля было неуютно – до переоборудования здесь вообще не предполагалось нахождение людей во время полета. Честно говоря, даже страшновато было, в голову некстати лезли воспоминания о просмотренных в детстве страшилках. Прямо как на арктической базе. А потом я вспомнил о том, как далеко мы от Земли…
Еще дома я часто представлял себе, что чувствуют люди, работающие на Луне, Марсе, Венере (Россия решила не создавать конкуренцию нашим и китайцам и теперь единолично осваивала негостеприимную планету имени римской богини любви). Конечно, с ними и на них работали огромные коллективы, чьим единственным заданием было обеспечение психологического комфорта космических колонистов, но все равно – когда представишь себе, что тебя от любого человеческого поселения отделяют два года полета (это я про Марс) или даже пара сотен тысяч километров (если говорить о нашей Луне) – становится дико неуютно.
А потом я оказался на «Левиафане» – и ни разу ни о чем таком не задумался. Может, потому, что рядом со мной была Дария? Наверно, наш настоящий дом там, где нас любят. Со стороны наша с Дарией любовь была не особо заметна, казалось, что мы почти не обращаем друг на друга внимания. Но у нас была маленькая тайна – мы с Дарией постоянно находились в сети друг с другом, в своей собственной локальной сети из двух объектов. Точнее, из четырех, если считать наши фичи.
Мысли об этом немного меня успокоили, но, как оказалось, ненадолго. Как только я вспомнил о фичах (я уже возвращался в кабину из своего вынужденного путешествия), дорогу мне преградили.
* * *
Вообще, если бы кто-то другой, находясь на борту корабля на орбите неизвестной планеты, внезапно наткнулся на пожилого мужчину с седой бородой и в мантии со звездами – представляю себе, что случилось бы. Даже мне сразу вспомнился «Солярис»… но встречным оказался всего лишь Купер.
– Простите, не хотел вас пугать, – сказал он. – Но у меня спешное дело. Решил сначала обратиться к вам, хотя, думаю, потребуется присутствие всех.
– Что случилось? – спросил я. – Что-то срочное?
– Возможно, – ответил Купер. – Трудно сказать. Вы знаете, что перевозит шаттл, помимо команды, само собой?
– Понятия не имею, – признался я. – А что?
– Нас с Цезарем заинтересовал процесс перегрузки, – сообщил Купер. – Из корабля был выгружен груз, равный по весу половине веса Цезаря в нынешнем состоянии, очевидно, балласт. А затем этот груз был догружен в симметричный нашему грузовой отсек. Зачем?
– Чтобы скомпенсировать вес Цезаря, – сказал я, понимая, что что-то не сходится. – В космосе это не важно, но в атмосфере корабль должен быть равномерно загружен, мне кажется.
– Достаточно решить простую арифметическую задачу, чтобы понять, что в противоположном нашему отсеке находится груз, равный по весу половине веса Цезаря. И это не балласт.
– Почему ты в этом уверен? – спросил я.
– Потому, что я проник в этот отсек, – признался Купер. – И видел эту штуку. Это определенно не балласт.
Дария
Мы столпились в коридоре между грузовыми отсеками, и я пыталась открыть проход. Удалось мне это не сразу.
– Стена укреплена изнутри, – сказала я. – Интересно, зачем?
– Зайдем – и увидим, – ответил Фредди, стоявший рядом с Тенью. – Я пойду вперед, не возражаешь?
– Погоди, только невидимость нам сделаю, – предложила Тень, и почти сразу после этого они с Фредди исчезли. А потом стена закрылась.
– Che cazza, – начал было Призрак, но тут в стене появился более аккуратный проем, больше напоминавший дверной, и в этом проеме возникла (в смысле, появилась из-под невидимости) Тень.
– Идите все сюда, – позвала она. – Вы должны это видеть!
– Что там у вас, ребята? – спросил Бракиэль по общекорабельной связи.
– Пока не знаем, – ответила я. – Сейчас посмотрим.
– Кажется, я нашел нужное место для посадки, – сообщил Бракиэль. – Пустил дрона-разведчика, жду… Если что поменяется, сообщу. Конец связи.
Из-за разговора с Бракиэлем я замешкалась и в отсек вошла последней. Сначала в тусклом «экономическом» свете я увидела ребят, сгрудившихся вокруг чего-то большого, затем сумела разглядеть и сам объект. Он оказался похож на капсулу из медлаба, в которой когда-то лежала Льдинка, только больше по размерам и, если можно так выразиться, монументальнее. По форме капсула напоминала гроб с хрустальной крышкой, и в этом «гробу» лежал человек.
Это был юноша. Высокий, наверно, даже выше Фредди, атлетически сложенный, с такими правильными чертами лица, что Леонардо да Винчи от зависти, наверно, съел бы свои кисти. А главное – он казался мне смутно знаком.
Иногда у меня бывает что-то вроде озарений. Зрение словно раздваивается, я вижу то, что есть, а кроме этого – то, чего нет. Возможно, прошлое или будущее, не знаю. Наверно, все-таки прошлое. Глядя на мужчину, лежащего в хрустальном «гробу» (датчики на поверхности непрозрачной части свидетельствовали, что мужчина жив, но находится в режиме гибернации), я вспомнила, как перед тем как начать работать над куклой Немезис, я изваяла ребенка, может, даже эмбриона. Я словно видела свои пальцы, касающиеся воска, я знала, что леплю младенца, но черты лица, выходившие из-под подушечек моих пальцев, были чертами незнакомого мужчины.
Что это?
– Я сейчас, – сказала я, поспешив выйти. Джинн выбежал вслед за мной, остальные остались, озадаченно глядя на лежащего мужчину. Не обращая внимания на вопросы Джинна, я бросилась в кабину, не доходя до нее, открыла отсек, куда мы сложили свою ручную кладь, вытащила чемодан…
– Что ты делаешь? – спросил Джинн, присаживаясь рядом и помогая мне открыть один из моих кофров.
– Ваяю, – ответила я, чувствуя, как по рукам разливается тепло. Я взяла кусок воска и стала лепить так быстро, как никогда до того. – Я знаю его, Джинн. Я его знаю, но не знаю, кто он.
– Я тоже его знаю, – отозвался Джинн. – Я видел его однажды, во сне. И у меня было такое чувство…
– Словно ты встретил кого-то, с кем тебя когда-то разлучили? – спросила я, не прекращая орудовать пальцами. Я не использовала никаких инструментов, кроме собственных рук. Джинн кивнул.
– Знаешь, – невпопад заметила я. – Когда мы с тобой еще не встретились, я называла тебя Мерлином. Не знаю, почему, но мне кажется, это имя больше подходит тебе, чем Джинн.
– Я давно хотел спросить тебя, – сказал он, глядя, как абстрактная человекообразная фигурка все больше начинает походить на того, кто лежал в грузовом отсеке. – …я читал, что имя Дария было у греков и славян. И у него есть короткая форма, Даша. Мне она нравится больше.
Он замолчал.
– Это не вопрос, – улыбнулась я. – Но я понимаю тебя и без обьяснений. Ты можешь называть меня Даша. А я буду звать тебя Мерлин. Идет?
Он кивнул, и я передала ему готовую фигурку.
– Я не знаю, что я сейчас делаю, – призналась я. – Но почему-то мне кажется, что я поступаю правильно. Пошли к ребятам.
Куинни
– Ух, ты, похож! – сказала я, взяв фигурку мужчины из рук Дарии.
– Это уже второй раз, когда я леплю его, – ответила та.
– Джинн, кажется, без тебя не разобраться, – Призрак и Фредди тем временем возились с консолью «саркофага». – Похоже, тут какой-то код или пароль.
– Тут, мой друг, не просто код, – сообщил Джинн, положив руки на сенсорную панель консоли. – Кто-то очень постарался, чтобы этого товарища невозможно было разбудить. Но мы попробуем.
Он прокашлялся, привлекая внимание всех присутствующих:
– Так, команда. Надо поработать. Мы с Призраком и Фредди постараемся снять блокировку системы гибернации. Но у меня есть опасения, что с отключением блокировки парня отключит от системы обеспечения. На всякий пожарный, будьте готовы его реанимировать, и…
Он обвел нас взглядом:
– Будьте готовы войти в слияние.
– Так, девочки, – позвала я. – Нас теперь четверо. Делаем ковен, о’кей?
– Это как тогда, когда вы вернули мне Арвен? – спросила Льдинка.
– Да, – кивнула я. – Льдинка, что ты чувствуешь?
– Я? А… ну, он жив, – сказала Леди Лед. – Его организм в порядке, но…
– Что «но»?
– Я могу ошибаться, – призналась Льдинка, – но кажется, он никогда сам не дышал. И не только это – девочки, он всю жизнь был подключен к этому аппарату!
– Но у него есть сознание, – заметила я. – Я чувствую его дух здесь, с нами. Так, когда ребята отключат саркофаг, мы должны будем ему помочь.
– Может, предупредить Бракиэля? – спросила Тень.
– Уже предупредили, – сказал голос Бракиэля по внутрикорабельной связи. – Я нашел место посадки, но увел корабль на следующий орбитальный круг. У нас есть сорок минут, постарайтесь управиться. Не хочу делать больше одного круга: кажется, снизу меня что-то облучило.
– Что? – спросил Фредди.
– Самаэль его знает, – буркнул Бракиэль. – Просто датчик сработал, и нас облучили, но не «зацепили» и не «ведут». Может, кто-то из пагрэ решил звездами полюбоваться, они от природы сами себе система зональной ПВО… вроде меня.
И добавил что-то на иврите, но что именно, мой внутренний переводчик мне не сообщил.
Тем временем Тень, которой я передала фигурку, положила ее в центр круга, который мы с девочками образовали, усевшись прямо на пол. Талисман выскочил было у нее из-за пазухи, но потом залез обратно – в отсеке было ощутимо холодно, градуса три ниже нуля.
Я почувствовала, что внутри меня начинает звучать песня, и, не удержавшись, запела. Мы с ребятами выяснили, на каком языке были мои песни – это оказался древний койсанский язык, язык народа, некогда создавшего могучее государство от озера Виктория до мыса Доброй Надежды и исчезнувшего за полторы тысячи лет до Рождества Христова. Остатки койсанских городов находили и среди песков пустыни Намиб, и в джунглях Конго, и в Танзании, но никто не спешил исследовать их – африканские древности очень мало интересуют цивилизованный мир.
Всем, кто родился в мире этом,
Однажды суждено уйти.
Пройдя по звездному пути,
Что ночь пересекает светом,
Мы все когда-нибудь пройдем
По той сверкающей дороге.
Но, оглянувшись на пороге,
Мы нечто важное поймем.
Мы не оставим мир пустым,
Уйдя туда, куда не знаем,
Мы свое место доверяем
Пришедшим, сильным, молодым.
За ночью следует рассвет,
И смерть конца не означает,
Смерть просто двери открывает,
Для чьих-то новых долгих лет…
Возможно, когда я пою, я впадаю в транс. Во всяком случае, окружающее становится размытым, туманным, и в этом тумане то и дело возникают образы, которые я стараюсь уловить, но никогда не могу удержать. Я видела – может, даже будущее, может, прошлое, и в какое-то мгновение просто сжималась от страха, а в следующий момент весело смеялась от невероятной радости. Но постепенно прилив чувств ослабевал, и реальность все четче проступала сквозь туман транса, пока полностью не вытесняла его.
Я встала с пола, девочки тоже поднимались, при этом Льдинка осторожно взяла фигурку в правую руку и передала Дарии. Круг замкнулся.
Крышка «саркофага» поднялась, тело на столе вздрогнуло, из его горла вырвался кашель, а затем юноша сделал попытку приподняться.
Фредди
Парень, лежавший в «саркофаге» (кажется, лет ему оказалось не больше, чем нам), схватившись руками за края своего «ложа», попытался встать и едва не вывалился, к счастью, в мою сторону. Я удержал его от падения, хоть это было непросто. Хорошо, что он упал на меня, а не на Джинна с Призраком.
– Полегче, – сказал я. – Не делай резких движений.
– Почему? – спросил он. Голос у него был какой-то странный, его тон менялся, но не как у подростка в пубертатный период – казалось, он просто не может выбрать, каким тоном ему говорить.
– Потому, что ты можешь упасть. И удариться. Кажется…
– Я не упаду, – перебил меня он, выбираясь из «саркофага» (при этом он ухватился за мое плечо, довольно крепко, я бы сказал). – Я умею ходить.
«Фредди, – шепнула мне Тень телепатически, – тебе не кажется, что у него твой голос?»
– Потрясающе, – заметил Призрак. – Может, ты еще скажешь, qual и il tuo cazza nome?
– Mi chiamo Michele Solariano Rossi, stronzo! – ответил юноша, и тут даже глухой бы заметил, что его голос похож на голос Призрака, похож – но не идентичен.
– Che cazza! – возмутился Призрак. – Вообще-то, это мое имя!
– Стойте! – сказала Льдинка. Она подошла к юноше (он был выше ее на целую голову и даже, кажется, немного выше меня) и проговорила ласково:
– Как, ты говоришь, тебя зовут?
– Рания Ас Суад Ат-Тен, – ответил юноша.
– Милый, – парировала Льдинка. – Если ты читаешь у меня в памяти, не надо этого делать. Рания – это мое старое имя, у тебя должно быть другое.
– Да, – согласился юноша. – У меня есть другие имена. Поль Мак Ди, Адрастея Филипуссис, Еджайд Баану Ботсу, Летиция Лафалер, Фридрих Вайсманн, Элиаху Гольдблюм…
– М-да… – протянул Призрак, – все в сборе.
– Норма, модель 8Н, личный номер АК1789553, – продолжил юноша, – Катрин Баарова, Белет Ла…
– Что? – спросила Норма по общекорабельной связи.
– Ничего, – ответил Джинн. – Это мы так, список экипажа сверяем.
– А кто такая Катрин Баарова? – удивилась Норма.
– …Нааме, Ника, Немезис, Нтомбе, – продолжал юноша.
– Хватит, – попросил я. – Я ничего не понимаю. Скажи, как тебя называют другие?
– Кто? – спросил юноша. – Меня никогда никто не называл. Меня в принципе не замечали, даже вы, хотя я знаю вас. Вообще, я знаю только вас. И еще одного, он приходил и хотел занять мое место. Я его не пустил, и он ушел очень злой.
– Твое место где? – удивился Джинн. – В этом ящике?
– Нет, – юноша улыбнулся и постучал себя пальцами по лбу. – В этом ящике.
Мы растерянно смотрели друг на друга. Ситуация казалась настолько идиотской, что хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это – не сон.
– Кажется, мы от него ничего не добьемся, – буркнул Призрак.
– С какого момента ты нас помнишь? – спросила Льдинка.
– С самого начала, – пожал плечами юноша. – Я видел, что вам нужно было пройти мимо небесного стража. Такой конструкции, как эта, в которой мы находимся, но намного больше. Вы были на этом же суденышке…
– Первое слияние, – сказала Тень.
– А где был ты? – спросил Призрак.
– С другими, на большой конструкции, которую мы недавно покинули, – ответил он.
– Стоп, – уточнила Дария, – а что, есть другие?
– Еще семь. Полная цепочка.
– Факн’щит! – выругался Джинн. – Я понял…
– Народ, – перебил его по общекорабельной связи Бракиэль, – готовность десять минут. Мы подходим.
– Что ты понял? – спросил Призрак. В это время Льдинка издала сдавленный булькающий звук:
– Ты думаешь, он…
– Девять минут тридцать секунд, – сообщил Бракиэль.
– Не нуди! – огрызнулся Призрак. – Тут у нас такое…
– Я слышу, – ответил Бракиэль. – А у меня посадочная зона на подходе. И корабль опять облучили. Боюсь, нас придут встречать все пагрэ на районе.
– Факоф, да объясните вы уже… – взмолился Джинн. – Что вы такое поняли, что мы с моим сурдокомпьютером догнать не можем.
– Конструктор, – догадалась Льдинка. Она протянула руку и погладила юношу по щеке. – Скажите, вам ведь он тоже показался знакомым, не только нам с Дарией?
– Да, – подтвердили мы нестройным хором. Льдинка улыбнулась:
– А ведь ты прав, – сказала она юноше. – Тебя действительно зовут Рания. И Микеле, и Летиция, и Фредди, и Эиаху, и Еджайд, и Поль, и Адрастея… и все имена нашей Леди Н., похоже, тоже твои. Но все-таки тебе придется найти свое имя, малыш.
Она обернулась к нам и повторила:
– Конструктор. Если мы хотим скрестить бабочку с цветком, мы не можем пересадить гены бабочки цветку. Мы вырезаем маленькие кусочки ДНК бабочки и пересаживаем их в хромосомы цветка, да не одного, а чем больше, тем лучше. Потом берем полученные цветы и повторяем операцию. И в конце концов можем получить цветы, порхающие как бабочки. Понимаете?
Может, я и не самый умный в нашей компании, но я понял. Другие, кажется, тоже.
– Перед нами, – сообщила Льдинка – воплощенная мечта Ройзельмана, сверхчеловек. А также, как бы чудовищно это ни звучало, наш общий ребенок. Вот зачем нужны были цепочки. Создать совершенного человека. Но, думаю, в нашем случае все пошло не по плану, иначе его бы с нами не оказалось.
– Что это значит? – спросила Тень.
– Это значит, что у нас проблемы, – ответила Леди Лед.
