Глава 11
Оказывается, все просто. Оказывается, страх, любовь, радость – узоры слов в программном коде. Строки манипулируют нами. Мы состоим из букв и – вот дураки! – называем это романтикой.
– Где хозяин моего тела? – бледнеет Ольви. – Где?
Здесь, друг мой. В самом центре паутины. Угадай, кто паук.
– Сейчас, сейчас. – Ларс как ни в чем не бывало заглядывает в шкаф, достает флешку с надписью «пятнадцать» и прикасается к ней губами. – Малибу!
Шарик распадается на половинки.
– Что? – хмыкает Ларс, заметив наше удивление. – Это пароль такой.
– Двадцать три года Мэт спал в маленькой железке? – ахает Ник.
– Да. Хло, подай-ка планшет!
«Молодчинка» покорно роется в ящиках стола.
– Поймите вы! Я работаю над лекарством от смертельных болезней! Главное, чтобы было свободное тело…
– И как успехи? Много тел нашли? – перебивает его Ольви.
– Оболочек без душ – в глубокой коме – катастрофически мало. Но они есть!
– И сколько здоровых людей пожертвовало собой?
Сколько людей запуталось в паутине?
– Твоя ситуация уникальна. Марфа умоляла меня согласиться, а я был не против поэкспериментировать за вознаграждение, – спокойно, будто мы обсуждаем сорта конфет, отвечает Ларс.
– Вы сами-то себя слышите? – не выдерживаю я.
Глупый вопрос. Ольви всю жизнь не слышал мать, мы с Ником – друг друга. В городе номер триста двадцать люди глухи с рождения. Да и немы – тоже.
– Золотце, если ты хочешь пробудить во мне совесть, спешу тебя огорчить: она мертва. Меня интересуют лишь эксперименты. А людей я ненави-и-и-жу, – весело, нараспев произносит ученый.
Хло протягивает ему планшет.
– Благодарю, дорогая, – улыбается он. Родинка вновь превращается в сердечко. – Марфа вовремя появилась на моем пути, и я воспользовался случаем.
– Нет. – Ольви пятится, упирается в шкаф, прижимается к дверце. Понимает, что его дом здесь, на полке. – Она бы так не поступила. Точно.
– Почему? – Ученый подключает флешку к планшету. – Марфа мечтала о здоровом сыне. Нельзя винить ее в этом.
– Но какой ценой? – задыхается Ольви. Дергается, словно тело ему не по размеру. Примерил – пора отдавать.
– Ты болел, но начал выздоравливать. А потом Марфа купила зеркало. Обычное зеркало в прихожую. Паренек перепутал и продал кармопотребитель. Приступы вернулись.
Вот почему вы любили море, Марфа. Я согласна с вами: зачем смотреть в отражение, когда шторм накрывает с головой?
– Глядите-ка, – поднимает указательный палец Ларс. – Код загрузился.
На экране вспыхивают строки. Не одна, не десять – тысячи. Человеку, подарившему тело, было всего два года, а его душа разрослась в целый мир.
– Уберите, – сглатывает Ольви.
Он массирует виски и отходит в сторону. Молчит. Громко-громко. Оглушительно. А потом бьет ногой дверцу шкафа. Снова. Снова. Снова. Несколько флешек падают с полок.
– Извините за беспорядок, – морщится он, пряча руки в карманы. – Моя мать вчера умерла, Ларс. Она хотела, чтобы я вас отблагодарил. Да простят меня небеса, но я не скажу вам спасибо. Всего ужасного. Надеюсь, не свидимся, – говорит он и ныряет в полумрак коридора.
Паук отпускает Ольви. Или… Ольви отпускает паука.
– Я догоню его. – Ник устремляется следом.
– Подождите в холле! – кричу я.
Мне нужно задать последний вопрос, но Ларс меня опережает:
– Что у тебя на шее, девочка? – Он бросает планшет Хло, и та сует его в ящик стола.
– Не ваше дело. – Я прячу кулон под толстовку.
– «Не мое дело» напоминает флешку для душ. Где ты ее взяла?
– Какая разница?
Ларс внезапно начинает хохотать.
– Девочка, если бы я хотел, то уже отобрал бы ее у тебя. Спрашиваю еще раз: откуда?
– Из второго блока.
– Лет эдак пятнадцать назад? – догадывается он.
– Откуда вы знаете?
Где заканчивается ваша паутина?
– Я отличаю свои ранние работы от теперешних. Та, что у тебя, – бракованная: души могут терять память или, чего доброго, вообще не устанавливаться на тела.
– Внутри кто-то есть?
Кулон тяжелеет, леденеет и вообще уже не кажется мне таким родным. Нет, мой дом чересчур тесен для чужого мира.
– Я не настолько сволочь, чтобы разбрасывать души где попало. Они все в шкафу.
Слава небесам.
Облегченно выдохнув, я продолжаю:
– Вы записываете людей через индикаторы?
– Конечно, – подтверждает Ларс. – Главное – вставить флешку в запястье.
– А зачем вам игровые автоматы?
– Чтобы совершенствоваться и сравнивать души.
– Вы имели в виду красть? – поправляю я.
– Нет, девочка. Сравнивать.
Что ж, хорошо. Напросились.
Я шумно втягиваю воздух и выдаю последний вопрос:
– За что вас выгнали с работы?
– За особые заслуги.
Он отвечает слишком резко, слишком безразлично. Вот оно, его слабое место. Настало мое время читать.
– Что вы натворили?
– Это важно?
О, ваша паутина не так прочна, господин паук. Как интересно.
– Почему я должен отчитываться перед незнакомой девчонкой? – Ларс подходит ко мне вплотную.
– Перед незнакомой? – С сарказмом фыркаю я. – Заблуждаетесь. В игровых автоматах хранится обо мне многое.
– Автоматы нужны для исследований.
– А что, если я предложу Семерке принять новый закон? К примеру, о запрете на копирование душ. Как вам?
– Хорошо, – закатывает глаза Ларс. – Пятнадцать лет назад я совершил… ошибку. Да зачем тебе это, черт возьми?
Я обожаю читать. Вот зачем.
– Ладно. Я провинился перед другом, – помедлив, сдается он. – Заигрался с экспериментами. С тех пор мы с Оскаром не общаемся.
– С Оскаром?
Шуршат, шуршат разорванные ниточки. Муха победила паука.
– Т… Ты его… знаешь? – заикается Ларс.
– Мы работаем вместе.
Он нервно цокает.
– Над чем?
– Программы пиш…
– Хло, найди ее!
«Молодчинка» ныряет в шкаф и достает шкатулку размером с ладонь ребенка.
– Отнеси ему это, – просит ученый.
– Что в ней?
– Какая тебе разница, золотце?
Не успеваю я ответить, как Ларс хватает меня за запястье и вставляет синюю флешку.
– Что это?! – Я пытаюсь высвободиться – бесполезно.
– Программа-страховка. Не отдашь шкатулку сегодня – обнулишься. Вскроешь – обнулишься. Уяснила?
Черт.
– Что б я еще раз согласилась! – багровею я, наконец вырвавшись.
– Благодарю, – надменно хмыкает ученый. – И… Передай Ольви мои соболезнования.
– Возможно, вам стоило сказать это, когда он был здесь?
Я прячу шкатулку в карман и выбегаю из лаборатории. Боковым зрением замечаю, что мне машет Хло. Прощай, молодчинка. Прощай, паук.
Всего ужасного. Надеюсь, не свидимся.
На первом этаже, в холле, меня ждет только Ник.
– А где…
– Ему нужно время.
– После такого любому нужно время, – соглашаюсь я.
Вчерашняя легкость обросла чешуей. Я не знаю, куда деть руки, не представляю, что ответить. Мне страшно быть нормальной. Ник несправедливо добр.
Несправедливо.
– Ларс хоть и сволочь, но кое-что я для себя выяснил, – резюмирует он.
– О чем ты?
– Не забывай, я прогер-изобретатель. – Ник на миг умолкает, напрягается. – Звонила Альба. Она готова к походу, так что сегодня ночью мы будем уже за городом.
– Это… отлично.
Мы прощаемся на улице, прижатые толпой к стене Университета.
– До вечера. – Я делаю шаг к дому, но тут же замираю. – Хорошо, что ты с нами, Ник.
– Хорошо, что ты знаешь, что я с вами.
Оставшуюся часть дня я собираю рюкзак. Еда, запасная толстовка, зарядка для планшета – все на месте. Кир без конца звонит мне, и я снова и снова обещаю, что буду осторожна. К вечеру я получаю сообщение от гостя из прошлого с подробным планом действий. «Выучи наизусть, солнышко», – дописывает он спустя некоторое время.
Мысленно повторяя наставления Оскара, я надеваю теплые штаны, свитер и пояс с блестками. Бросаю в рюкзак шкатулку. Несусь к кабинам.
Наш путь начнется с самой бедной части города – с нулевых районов. Это как воспалившийся аппендикс, который никак не удалят. Двухэтажные дома-гусеницы пожирают все новое, разрастаются, тонут в гнили и плесени. Небоскребы толпятся чуть поодаль, словно боясь провалиться в помойную яму. Они не любят гусениц. И ненавидят людей-личинок.
Здесь не гуляют. Не живут. Не ездят на кабинах. Здесь умирают – медленно и мучительно – потому что бедность в городе номер триста двадцать приравнивается к обнулению.
Однажды я была в этих местах: подыскивала дешевое жилье. А потом бежала без оглядки, лишь бы не смотреть в глаза тех, кто так отчаянно держится за здоровую жизнь.
Я выхожу на неизвестном мне небоскребе. Здравствуй, помойная яма. Принимай новую личинку.
На перекрестке у проржавевшего киоска топчутся человек шесть. Ждут кармы – ежедневной нормы для бедных. Город заботится о каждом. И днем, и ночью.
Первая в очереди – немолодая женщина, кутающаяся в потрепанную шаль.
– Дайте хотя бы метров пять! Индикатор уже пищит!
Она судорожно взлохмачивает ярко-оранжевые волосы. Еще одно отличие «нулевых»: они до смерти боятся седины, поэтому покупают дешевые краски-порошки.
– Вы получили сегодня двадцать метров, – доносится из маленького окошка.
Как же странно: вокруг этой женщины пульсирует карма, но ей она недоступна. У меня, у человека из киоска, в Сети – спасительные байты есть везде. Везде, но не там, где они жизненно необходимы.
Я шарю рукой в кармане и натыкаюсь на флешку. Здесь два гига, заработанные на пранках. Как хорошо, что я не оставила ее дома.
– Вот. – Флешка ложится в ее руки. – Пользуйтесь.
Не дожидаясь ответа, я разворачиваюсь к гусеничным домам, но она меня окликает:
– Подождите! – И сует мне в карман пакетик. – Это красная пастель. Спасибо вам.
Я не поседею. Не поседею.
Переборов желание выбросить пакетик в ближайшую урну – некрасиво, женщина за мной наблюдает – я надеваю капюшон. Готова поспорить, что именно в нулевых районах родилось ледяное лето. А вдруг оно тоже сущность?
Я продолжаю путь к тому месту, откуда с минуты на минуту начнется обратный отсчет.
Возле прокуренного бара, почти на дне помойной ямы, я нахожу Оскара, Ника и Ольви.
– Где Альба? – вместо приветствия интересуюсь я.
За спиной раздается смешок:
– Что, соскучилась?
– Ты умеешь появляться, как нормальный человек?
– Нет.
– Кхм, не хочу вас перебивать, – кряхтит гость из прошлого, – но нам пора. Альба, как ты?
– Лучше некуда. – Даже сквозь биомаску я чувствую, как она посылает мне полный ненависти взгляд.
– В таком случае – вперед.
Оскар исчезает за углом бара.
– Почему молчите? – раздраженно спрашивает он, когда мы его нагоняем. – Как там Ларс?
– Разве Матвей вам не рассказал? – хмурюсь я, замирая у открытого люка.
– От него добьешься, – ворчит гость из прошлого, зло косясь на Ника. – Ну, с богом.
Мы спускаемся по ржавой мокрой лестнице и, лишь оказавшись в тоннеле, возобновляем разговор.
– Как по мне, Ларс добрый. Просто прячется за образом злого ученого, – тараторю я, боясь даже представить, о чем думает Ольви.
Оскар включает фонарик, и перед нами вспыхивает длинный коридор. От запаха плесени еда отчаянно просится наружу.
– Хорошо же он вас обработал.
Мы останавливаемся у внушительных дверей с царапиной-улыбкой, на этот раз перевернутой вверх ногами. Оскар вводит код на экране сбоку. Замок щелкает.
– Откуда у вас пароль? – изумляется Альба.
– Я же работал на Семерку. Да, коды периодически обновляются, но я знаю этот рандом-генератор наизусть. – Оскар прислоняется затылком к двери. – Дальше сами. Пересечете границу минут через пятнадцать, если будете идти прямо. И помните: вы можете вернуться в любое время.
– К чему все это? – недоумевает Ольви. – Вы набрали тех, у кого нет выбора. Мы никуда от вас не денемся, как бы ни мечтали.
Оскар касается запястьем перевернутой улыбки.
– Ты прав, солнышко. – Он выпрямляется так, что хрустят лопатки. – Но не будем о плохом. Звоните мне почаще. И что бы ни случилось, отформатируйте серверы невиновных.
– Мы не страдаем склерозом, – успокаивает его Ник.
– К утру вы дойдете до селения, – не обращая внимания на реплику изобретателя, продолжает Оскар. – Не пугайтесь. Тамошние люди носят индикаторы. Конечно, за границей есть и сущности. Постарайтесь не попадаться им на глаза.
Оскар сжимает кулаки, и я замечаю черный палец. Сейчас, в свете фонарика, я отчетливо вижу, что это татуировка. Маленькие солнца покрывают кожу до самого ногтя.
– Удачи, – шепчет он.
Ребята скрываются за дверью, а я не могу заставить себя пошевелиться.
– Шейра? – зовет Ник.
– Вы лучше, чем когда-то был я. – Оскар хлопает меня по плечу.
– Сомневаюсь. Кстати… Вам подарок от Ларса. – Я отдаю ему шкатулку и прислушиваюсь к ощущениям. Кажется, программа шизофреника-ученого меня не обнулит. Какое счастье.
Я спешу вслед за друзьями.
Здесь, как и в тоннелях города, пахнет плесенью и сыростью. Мы выбрали такой путь неслучайно: больных планемией не пропускают через таможню. Это незаконно.
По пути я мысленно подсчитываю объем кармы на флешках. Скоро метры начнут «съедаться» быстрее.
Как и обещал Оскар, мы находим лестницу. Карабкаемся по шершавым ледяным выступам, выползаем на рассекающую поле дорогу. С обеих сторон горят фонари.
– А где дирижабли и драконы? – мрачно осведомляется Ольви.
Он старается изо всех сил, но у него не получается склеить маску беззаботности. Я бы с радостью отдала свою, если бы она не рассыпалась в пыль.
Идем. Изредка перекидываемся фразами. Любуемся вышивкой звезд.
Час. Два. Бесконечность.
Мои ступни, по ощущениям, превращаются в кровавое месиво, мышцы – в сгусток боли. Меня нет. А куклу по имени Шейра не пугает даже писк индикатора. Тело пронизывает странная слабость. Я уязвима до тошноты.
– Шейра! – подхватывает меня Ник.
Я почти коснулась губами колосьев.
– Сейчас обновлю запас… – бормочу я и пытаюсь снять рюкзак.
– Привал, – объявляет изобретатель.
– Да нам осталось чуть-чуть! – возмущается Альба. – Нельзя потерпеть?
– Ты же понимаешь, что нет, – отрезает Ник.
– Со мной все в… – Не отключайся, Шейра. Не сейчас.
– Черт с вами, – сдается моя бывшая подруга. – Пойду проветрюсь.
– Только под присмотром Ольви.
Динь-дили, дили-дон. Это все сон.
– Почему ты указываешь мне?
– Ольви, умоляю тебя, пройдись с ней, – просит Ник.
Под восклицания Альбы они скрываются в ночной мгле.
– Не переживай. – Изобретатель роется в рюкзаке.
– Почему ты так добр?
Ник подключает флешку к моему индикатору и садится на бордюр. Я кладу голову ему на колени.
– Потому что ты этого заслуживаешь, – отзывается он.
– Вряд ли.
Он не отвечает, но мне и не нужно. Будто горячий чай, молчание обволакивает меня от макушки до кончиков пальцев.
– Ник… – нарушаю я тишину. – А у сущностей ведь…
– Да. Я могу питаться страхами и читать мысли, но… это не мое.
– Почему?
– Нечестно, – по-детски наивно признается он.
– И ты ни разу не пытался узнать, о чем я думаю?
– Ты ведь расскажешь мне, правда? – По голосу слышно, что Ник улыбается.
– Правда. Хм… – я закусываю губу. – Даже не думала, что может быть так…
– Как?
– Так хорошо, когда все плохо, – фыркаю я, уткнувшись носом в толстовку друга.
– Это тревожный признак, – смеется он, поглаживая мои волосы.
Хочу сфотографировать сейчас и заблудиться в нем. Чтобы умерло «было» и «будет». Чтобы только «есть». Чтобы только сейчас.
Мы вдыхаем обжигающе-ледяной воздух. Мерзнем. Чувствуем. Живем. Как тогда, пятнадцать лет назад.
– Что-то Альба и Ольви не возвращаются, – вспоминаю я через некоторое время.
– Странно. – Отстранившись, Ник встает. – Сиди здесь.
– Я с тобой.
– Нет! – рычит он. – Сиди здесь, Шейра. Я – сущность, мне нечего бояться. А как поступишь ты, если у тебя отнимут последние метры?
– Не в первый раз, – парирую я.
– Это не игры. Посторожи рюкзаки.
– Какое важное занятие.
Ник растворяется в объятиях ночи.
Вот ты какая, жизнь за стеной. Я представляла тебя иначе. Да, темной и жуткой, но не спокойной. Ты должна быть громкой, как взрывы и плач раненых. Ты должна быть многолюдной. Ты должна быть другой.
Поля и ломкие колосья, пронзительный ветер, сеющий мурашки по коже, – это я видела. Покажи мне свое лицо, новый мир.
Я считаю секунды, чтобы хоть как-то развлечься, и ровно на тысячной понимаю, что Ника нет слишком долго. Смотрю на рюкзаки: я не унесу их. Успокаиваю себя тем, что скоро вернусь. К тому же за четыре часа мы не встретили ни одного человека.
Я поднимаюсь. Стройные ряды фонарей обрываются у горизонта. Не обращая внимания на скалящуюся внутри меня зануду, я делаю шаг.
Впереди мелькают темные силуэты. Ник, Альба и Ольви? Нет. Их больше, чем трое.
Я замираю.
Беги, дурочка. Беги что есть мочи.
Тело каменеет и вновь наполняется слабостью. Скоро, скоро индикатор устанет светиться зеленым, и тогда я избавлюсь от страха перед обнулением.
Они не идут. Они мчатся ко мне. Их давно не беспокоят гематомы.
Я лихорадочно соображаю, как поступить. Рюкзаки далеко. Флешки с кармой меня не спасут. А вдруг Ольви и Альба среди тех, кто спешит навстречу? Вдруг они уже не контролируют себя?
Я радуюсь, что не сняла биомаску. Правда, монстрам ничего не стоит ее отобрать.
Шаги. Голоса. Оглушительные удары сердца.
Сущности останавливаются неподалеку, и я готова поклясться, что это хуже моих кошмаров. В миллион раз. Потому что передо мной – десять клонов. Десять лиц, заставляющих сердце рваться на свободу. Десять белых пар глаз, при виде которых я почти простила себя.
Передо мной – двойники моего друга. Моего родного Ника.
– Шейра, не верь им! – гаркает один из них.
– Нет, Шейра, они обманывают тебя! – убеждает второй, в два счета оказавшись рядом.
Сущности становятся в круг.
Где ты, Ник? Тот, кого даже красный индикатор не превратил в монстра? Я узнаю тебя. Клянусь, я узнаю.
Крики-во́роны вырываются из глоток монстров. Теряют перья, но летят. И клюют, клюют все живое.
Я зажимаю уши. Двойники пытаются разглядеть мое лицо под биомаской. Мне тошно не верить им. Мне мерзко понимать, что они лгут.
– Станьте в круг! Быстро! – ревет главный клон.
Сущности нехотя подчиняются.
– Снимай маску, дорогуша.
– Нет, – отступаю я.
– Снимай!
– Отпустите меня.
Я спрячусь в колосьях. Залягу на дно. Только отдайте мне Ника и отпустите.
Клон хватает меня за локоть и срывает маску. Я чувствую себя раздетой до костей.
– Шейра-а-а, – смакует «главарь» мое имя. – Вот почему Ник хотел к тебе.
Он ощущает меня. Теперь, когда я без маски, он читает не хуже Ларса.
– Что вам нужно? – проглатываю я слезы.
– Правильный вопрос, – усмехается «главарь». – Поиграть с тобой. Всего лишь поиграть. Победишь – вы свободны. Нет – придется заплатить.
– Какие правила? – почти беззвучно спрашиваю я.
– Держи. – Он потягивает мне нож. Ржавый холодный нож. – Всади его в горло того, кого не считаешь своим дружком. У меня сегодня хорошее настроение, так что я упрощу тебе задание. Два варианта. Два человека. Выбери одного.
Нет. Никогда, ни при каких обстоятельствах я не убью намеренно. Во мне и так много расплавленной пустоты.
– Вы не боитесь? – хриплю я. – Не боитесь, что я убью вашего?
– Нет. Он сдал нас Утешителям. Его судьбу решишь ты.
Ко мне подходят две сущности. Один из двойников берет меня за руку, и я, подняв на него глаза, цежу:
– Докажи. Докажи, черт возьми!
– Ты хотела подарить мне этот шарик. – Он тянется к кулону.
– Не слушай его! Он же читает мысли! – вопит второй. – Шейра, не слушай!
– Как… как зовут человека, с которым ты живешь? – выдавливаю я.
– Оскар. Я живу с Оскаром.
– Шейра, да пойми ты! – Второй Ник вырывает меня из хватки первого и встряхивает. – Они ответят в любом случае!
– Тогда как мне понять, что ты не лжешь? – всхлипываю я. – Как?
Он наклоняется ко мне и шепчет:
– Зажмурься. О чем ты думаешь?
– Какая разница?! – взвизгиваю я. – Никто из вас не представляет, как страшно засыпать по вечерам! Вот ты. В тебе есть хоть капля самообладания? Ты когда-нибудь пытался перебороть голод? Чем ты живешь? О чем мечтаешь?
– Мне нравятся твои бесконечные допросы, Шейра, – говорит второй Ник так по-доброму и искренне, как может лишь мой друг.
Ему всегда нравятся мои допросы.
Всегда.
Я помню тебя до мелочей, Ник. До атомов.
Я кидаю нож и утыкаюсь носом в его толстовку.
– Кое-кто нарушает правила. Ай-я-яй, – шипит «главарь». – Что же с тобой сделать, птичка? Обнулить?
Сущности разочарованно гудят.
– Конечно, это слишком просто, – соглашается он. – Я придумал развлечение получше. Ты обнулишься сама.
Я заставляю себя вынырнуть из рук Ника.
– Пожалуйста, отпустите нас…
– Отпустим. Обязательно отпустим.
Внешность этих монстров меняется с неимоверной скоростью. Кожа тает, деформируется, обрастает гематомами.
«Главарь» подбирает нож. Сущности хватают псевдо-Ника. Изобретатель бросается к нему, но его тут же оглушают. Кто-то стискивает мои запястья. «Главарь» подходит к провинившемуся бедняге и скользит ладонью по его шее.
– Готова, Шейра-а-а? – ухмыляется он.
– Нет! – А вот и мой крик-ворон. Уродливый, облезший черный ком. Он не полетит – он упадет и будет разлагаться.
По толпе проносится смех. Бедняга умоляет о пощаде, но его не слушают. Мой индикатор начинает пищать.
Пожалуйста, разрешите мне потерять сознание. Я не хочу, не хочу находиться здесь. Уж лучше в кошмарах.
Ник лежит в колосьях. Я мечтаю поменяться с ним местами, но этим тварям нужен мой страх.
Я слишком громко боялась.
«Главарь» замахивается.
– НЕТ! – Лети, лети, мой умерший ворон.
Мне зажимают рот и…
Кап-кап.
Кап.
Ты вновь проиграла, Шейра.
