Мария Сакрытина
Я хочу, чтобы…
Вечер
В зеркале отражалось лицо человеческой девушки: кожа благородного цвета слоновой кости, тёмные чарующие глаза, высокие скулы, правильной формы нос, манящие губы…
Я пожелала не видеть, и девушка в зеркале взмахнула пушистыми ресницами, закрывая глаза.
О, Аллат!..
— Что ты наделал, колдун? — тихо, почти шёпотом произнесла я. А хотелось кричать — так, чтобы весь мир содрогнулся от моего плача. — Что ты со мной сделал?!
В зеркале появилось ещё одно отражение: высокого, намного выше девушки, мужчины, темнокожего, с короткими вьющимися волосами — завитки красиво падали на лоб. Раньше мне понравились бы такие волосы и такой лоб. А ещё жгучие, хищные глаза.
Сейчас же девушка в зеркале сморщила носик от отвращения.
— Ну что же ты, Амани? — протянул мужчина низким, бархатным голосом. Точно крадущийся в низовьях Джуманы, что за Великим морем, леопард, высматривающий жертву. — Неужели тебе не нравится это тело? Ты прекрасна, моя хумай.
— Я не твоя!
— Ну почему же? — улыбнулся мужчина. Тонкие холёные пальцы пробежались по тёмным гладким волосам девушки, подцепили прядь. — Ты моя. Вся.
Лицо девушки исказилось.
— Не смей! — проскрипела я, пытаясь вернуть родной голос, а не эти певучие, человеческие оттенки. — Отпусти меня!
Пальцы с волос перебрались на шею, щёки. Девушка в зеркале замерла, дрожа, во взгляде появилась мольба. И лишь глубоко, далеко за ней — откуда выглядывала настоящая я — горела ярость.
— Ну уж нет, хумай, — рассмеялся мужчина, лаская нежную кожу, и я ярко чувствовала его прикосновения — они обжигали. Сквозь ярость и мольбу пробилось удивление: обычно обжигаю я. — Мне совсем не нравится, что ты исполняешь чужие желания. А должна — только мои.
— Это желание я не могу исполнить, — откликнулась я.
— Можешь, — шепнул мне на ухо мужчина. — Можешь, Амани. Гляди, — он мягко повернул меня за подбородок, заставляя смотреть в сторону окна. — Скоро солнце сядет. Ночью, когда твоё превращение закончится, я овладею этим телом. И тогда ты, хумай, будешь петь только для меня.
У девушки в зеркале задрожали губы.
— Нет, — севшим, совсем не моим — человеческим — голосом выдохнула я. — Нет…
Мужчина улыбнулся, убирая руки, отступая.
— Да, — и добавил, тягуче, бархатно: — Увидимся ночью, моя хумай.
В повисшей тишине стук засова прозвучал громом, и я содрогнулась.
В тёмных прекрасных глазах отражения яркими сгустками пламени горело отчаяние.
* * *
— О, сайеда, что вы делаете?!
Не выпуская из рук острый осколок, я обернулась.
Ифрит в облике девушки-служанки подбежала ко мне, лепеча:
— Сайеда, вы поранились!
Я фыркнула, снова переведя взгляд на алую тонкую полоску. Раненый палец запульсировал, когда ифрит приложила к нему остро пахнущую лекарством повязку.
— Зачем же так, сайеда? — укоризненно вздохнула служанка.
— Действительно! — отозвалась я. — Всего-то какой-то человечишка поймал меня в клетку. Что тут такого…
Ифрит подняла голову, и я осеклась. На открытой золотистой груди служанки горела печать подчинения.
— Ваша клетка быстро разрушится, сайеда, — тихо отозвалась ифрит. — Человеческие тела так… смертны.
Я покосилась на её печать и промолчала. Что какая-то жалкая сотня лет (в лучшем случае) против её тысячелетия?
Ифрит молча поклонилась и принялась убирать осколки зеркала.
— Я бы могла освободить тебя, — задумчиво произнесла я. — Пока я человек… Но колдун не даст мне это сделать… Отсюда можно сбежать?
Загоревшаяся в глазах девушки надежда погасла.
— Нет, сайеда.
Я недоверчиво нахмурилась.
— Совсем? Никаких потайных ходов, ничего? Люди же это любят.
Ифрит покачала головой. И грустно произнесла, указывая на окно.
— Гули.
— Гули? — изумилась я. — Какие-то гули могут помешать ифри…?
— Посмотрите сами, сайеда, — перебила девушка, возвращаясь к уборке.
Теряясь в догадках, я подошла к окну. Что же там за гули… О, Иблис!
— Понимаете, сайеда, — девушка-ифрит мгновенно оказалась рядом, грустно глянула вниз. — Когтями они рвут нашу сущность, а волшебный ошейник развоплощает навсегда.
Я молча кивнула. Да, то, что гуляло внизу, гулями можно было назвать лишь с очень большой натяжкой. Тело полуженщины-полукошки, лоснящаяся гладкая шерсть, громадные саблевидные клыки…
Одна из тварей, заметив мой взгляд, подняла голову и, зарычав, прыгнула на стену башни. Я отшатнулась.
— Не бойтесь, сайеда, — улыбнулась ифрит. — Здесь вы в безопасности. Но не советую выходить во двор.
Да уж.
— А вы… тоже не выходите? — пытаясь унять стучащее сердце, выдохнула я.
Грустная улыбка исчезла. Ифрит опустила голову.
— Дворец большой, сайеда. А к воротам подойти может только сайед.
Я тихо выругалась. Ифрит робко коснулась моего плеча и тут же отпрянула.
— Крепитесь, сайеда.
Ага. Всего-то сотня лет рабства у какого-то чернокнижника.
— Отсюда нельзя бежать, — тихо произнесла напоследок ифрит. — Никак. Пожалуйста, сайеда, не пытайтесь.
Я сжала кулаки и глубоко вдохнула.
Нельзя, да?
* * *
Я стояла у окна, наблюдая, как мягкие сиреневые сумерки окутывают землю. Солнце давно утонуло за горизонтом, и месяц-Вадд, подстёгивая серебряных быков, понёсся по чёрно-синей дороге неба между мерцающих алмазов-звёзд.
Я не могла сбежать, оставаясь человеком. Я не могла сбежать, оставаясь хумай, потому что колдун связал меня. Но цепь между телом и духом всё ещё оставалась зыбкой.
Шагов я не слышала. Зато стук засова заставил вздрогнуть.
— Ну вот и ночь, Амани, — улыбнулся колдун, жадно глядя на меня.
Я потянула абайю, оголяя плечо. И, вспоминая, как это делают человеческие женщины, томно пропела:
— Это правда — то, что ты говорил? Я действительно красива?
Во взгляде колдуна полыхнуло оно — желание… Ликуя про себя, я закончила:
— И тебе действительно нравится это тело? Ты хочешь, чтобы оно было твоим?
Я терпела его прикосновения и поцелуи, пока не услышала долгожданное:
— Да-а-а…
Я Амани-хумай. Моя суть — свобода и моя судьба — исполнение желаний.
Я улыбнулась, заглянув ему в глаза.
— Ну тогда получай его.
Теряя сознание, я ещё успела поймать в глазах человека отражение недоверия, удивления, ярости. Но мой дух отлетел достаточно далеко, и я не слышала новое желание.
На руках колдуна осталось только тело прекрасной человеческой девушки. И тоненькая цепочка-связь между ней и духом.
Но этого было достаточно, чтобы пленить меня снова.
