Здравствуйте, мои дорогие!

Заново начинаю нумерацию писем. В субботу я писал вам, что был у Елоховых. В воскресенье рота вся пошла в наряд — в патрули, в караул училища, в караул гауптвахты, на кухню, в пропускную будку, посыльными в штабы и т. д. Один я не был никуда назначен, был свободен весь понедельник. До сих пор не могу понять, как это случилось и для чего. Вечером и в воскр., и в понед. ходил к Елоховым — никого не было дома. А вообще мне там понравилось — мало народа; к семи часам на улице темно; единственно, что меня выдает, — ужин в 7 часов. Но я и не собир. ходить туда каждую субботу, а лишь когда буду явно свободен и без наблюдения. А в понедельник ходил на рынок, купил ½ кило огурцов на 20 р. и полбуханки за 100 р., вечером смотрел в кино «Котовского». Видите, как у нас разболталась дисциплина, несмотря ни на какие патрули; сами были патрулями, знаем все ходы и выходы. Мы теперь (в учебе) только повторяем и совершенствуемся, чувствуется, что скоро конец. Наши ребята пишут с фронта, очень довольны, особенно едой. Проезжая через Москву, все побывали дома. Покровскому (вместе были на Всевобуче) уже на фронте дали мл. лейт. И доверили взвод.

До свиданья.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие! Все ваши письма получаю, 400 р. тоже получил. Нас кормят сейчас хорошо, но зелени нет совсем — капуста на складе кончилась, ее заменили крупой. Едим одну крупу и сухари — их дают вместо хлеба.

Вчера исполнилось ровно 5 месяцев, как мы здесь учимся, скоро будет выпуск, наверное, в апреле. Ничего хорошего после выпуска нам не обещают, говорят только, что на фронт поедут очень немногие. Сюда уже нагнали много ребят с 25 г. Новое комплектование идет более разумно, чем было у нас. Одну роту набирают из тех, у кого образование 10 кл. и выше, одну из «стариков», была попытка создать роту из москвичей, но там оказалось 50 % Карюхиных, и ее расформировали. Как мамочкино здоровье?

С приветом,

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

У нас сегодня та же история, что месяц назад. 18 человек из 35 отправили на фронт. Получают теплое обмундирование, котелки и пр. А что будет с нами — неизвестно. Из роты 15, кто учился со мной вместе, остались 5, а из нашего отделения я один. Едут не только те, кто плохо учился, а и отличники учебы. Я среди них не оказался. О дальнейшем буду писать.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

Сегодня вторник, а в воскресенье было вот что. В течение 2-х часов 50 человек из 96 были обмундированы и отправлены на фронт. Это были и плохие ученики, и отличники. Кто же остался? Из москвичей, приехавших со мной вместе (35 человек), — двое. В наряд будем ходить каждые 5 дней. По урокам и программам занятий чувствуем, что скоро будет выпуск, — все повторяем. 400 р. получил, конверты тоже. Хорошо, если бы вы прислали мне открыток дешевых, как прошлый раз, с картинкой «В разведке». Маму, Наташу и бабушку поздравляю с Женским днем. Правда ли, что сейчас Великий пост, и когда ему конец?

Будьте здоровы, привет всем знакомым.

Коля.

P.S. Какова судьба Саши?

Здравствуйте, мои дорогие!

Нас снова хотят переводить в другую роту, 15-ую. Очень неприятно менять командиров опять, но зато там будет меньше работы, а то здесь во взводе 13 человек, на них 5 командиров. Знаю, что сейчас 1-ая неделя. Мясо и колбасу меняю на сухари, суп, кашу. Получил и 400 р., и немецкие брошюры (одну я уже купил здесь), и конверты. Вам пишу не реже 2–3 раз в неделю — такая уж скучная и однообразная жизнь; многие жалели, что не попали на фронт; я не жалею. А в общем — жив и здоров, чего и вам желаю.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

Нам совершенно официально объявили, что государственные экзамены начнутся 15-го апреля. Мы здесь считаемся «стариками», а новички уже занимаются. Так как стариков мало, мы часто ходим в наряд. Вчера снова был патрульным с 12 до 6-ти ночью и днем. Накануне после ужина ходил к Елоховым, во второй раз.

Нас снова перевели в другую роту, в 15-ую. Смена командиров отбивает охоту учиться. Надо еще привыкнуть к новым порядкам. Вы, наверное, не получаете моих открыток, а я их нумерую с марта. Эта — пятая. 400 р., конверты, брошюры — все получил, как и письма. Как здоровье мамочки? Где сейчас Саша? Как дела у наших знакомых? Обо всем пишите.

С приветом.

Коля.

P.S. Новый ком. взвода мне очень понравился — культурный человек лет 45-ти: все были 20–22 лет.

Здравствуйте, мои дорогие!

Нас соединили с 15-ой ротой. Ком. взвода прекрасный человек, напоминает Н. Сем. Сах., бывший преподаватель высш. математики в вузе. Сейчас сдаем зачеты за II-ой период. Сдал строевую и связь на «хорошо», топографию и уставы на «отлично». Конечно, я мог бы учиться лучше, но это вряд ли надо. Остаться преподавателем при училище очень плохо. Их кормят отвратительно, а заняты они круглые сутки, живут на казарменном положении. И потом я не хочу «гонять» курсантов так, как гоняли нас; а это так уж полагается. Лучше предоставить все Судьбе.

Наши отчисленные ребята пишут с фронта. Среди них (из 1-ой партии) есть уже убитые и раненые. Мы кончим все к 1-му мая. Кормят по-прежнему, вместо масла дают сгущенное молоко, компот отменили, витаминов нет совсем, покупаю чеснок — 20 р. за головку. Здесь в магазинах дают и сахар, и масло, и колбасу — полный паек. Поэтому наш сахар подешевел, а то ребята копили его и продавали, покупая табак и Shnaps. Распустились совсем. Раньше убегали в кино и на рынок, а теперь ночью к…

В 13-ой роте такого разврата не было; ничего, скоро все это кончится. К выпуску пришлите денег, а то в дороге всякое может быть. Привет всем.

Коля.

С приветом, мои дорогие!

У меня были шансы съездить в Москву, но ничего не вышло; значит, я оказался недостоин. Но надежды я не теряю.

В среду был в карауле гауптвахты выводным, наш лейтенант был начальником караула. Я с ним много говорил о науке, литературе, искусстве. Он преподавал в вузе высшую математику, имеет степень кандидата матем. наук. Конечно, мне это все выгодно. Я все попадал к командирам, которые были без образования, но зато ценили его, не как другие; с теми — просто беда. Лейтенант пустил меня в город. Купил билет в театр на «Русские люди» и головку чеснока за 20 р.

До свиданья.

Коля.

Дорогой папочка!

Очень хочется рассказать тебе кое о чем, а нам говорят о том, о чем не пишут. Помнишь, англичане подпустили немцев на 200 км к Александрии. Такое отступление можно было ожидать лишь после разгрома англичан, но те твердо закрепились у Эль-Аламейна. Это был дипломатический маневр — отступление без боя. Черчилль мог сказать: «Что вы?! До второго ли фронта нам, когда немцы под Суэцем». Так и теперь англичане не торопятся с ликвидацией немцев в Тунисе. Черчилль может сказать: «Вот кончим с Тунисом — и можно будет подумать и о втором фронте». Была краткая заметка: главнокомандующий 1-ой армией сказал, что немцы сделают попытку удержаться в Тунисе до зимы 1944 года.

Английские и американские министры в своих речах продолжают кого-то убеждать в необходимости II-го фронта, активных действий и т. д. Кого именно и сколько их — нигде не пишется, но их больше, чем вы думаете, — подавляющее большинство.

Про Гитлера я окончательно убедился, кто он такой. Его отец Шикльгрубер был еврей, и он сам того же истинно-еврейского типа, как Н.Г. Иоффе, — черный, длинный, сухощавый. Я помню предсказание, что зверь будет еврей, евреи дадут ему власть и он будет гнать евреев. Все это сбылось, не знаю только, куда отнести число 666 и 3,5 года — 42 месяца. Многие евреи приняли его за мессию, даже немецкие евреи в первые годы. Ремм (правильно — Рём) и прочие друзья Гитлера, которых тот приказал расстрелять во время своего единовластия, умирали со словами «Ней Hitler». И недаром слово Ней — хайль — буквально значит святой. Возможно, я попаду на фронт и смогу убедиться в том, чего я недопонимаю. Нам окончательно сказали: 21-го апреля — государственные экзамены, и 1-го мая будем в лейтенантских погонах маршировать по Красной площали (в Ярославле). Сегодня вручили погоны комсоставу, завтра должны дать их нам. А сейчас сдаем зачеты за II-ой период.

Пока кончаю — команда «на ужин».

24 марта 1943 года.

Затерял начатое письмо, сейчас буду продолжать.

В воскресенье нам торжественно вручили погоны. Все утро провозились с их пришиванием. А днем пошли ротным строем — 150 человек — по ярославским улицам, только что очистившимся от льда. Звучно стучали каблуки по асфальту, гремели песни, блестели на солнце малиновые с золотом погоны. На нас глазели со всех сторон — Ярославль впервые видел строй в погонах. Ребятишки пристраивались к строю сзади и сбоку. На Театральной площади мы остановились передохнуть — устали от строевого шага. Какая-то старушка говорит соседке: «А ведь это должно быть не наши войска?» Та ответила: «Что ты, самые наши, ярославские, им всем скоро погоны дадут. И песни наши поют, разве не слышишь?»

В общем, все были довольны, что «мы себя показали». От ком. роты получили 2 благодарности — за хорошую песню и за отличную строевую подготовку. Все это, конечно, мишура. А впереди фронтовая жизнь. Наши ребята пишут с фронта — среди них есть уже потери. Написал письмо Сереже, и напишу еще маме — очень она меня тронула тем, что так переживает отсутствие писем. У нас с вечера выключают свет. Нет времени подготовиться к зачетам.

Вчера был в карауле на гауптвахте, целый день готовился — как взводному мне почти нечего было делать. Вечером смотрел в театре «Русские люди».

Папочка, таких писем, как раньше, я писать больше, должно быть, не буду.

Заказное получил. Ты пошли, наверное, тетрадь и деньги, 3 листа, 3 конверта и 20–25 открыток.

У меня есть возможность съездить в Москву, только поубедительнее попросите Ник. Чуд. и его друзей.

До свиданья, мой дорогой папочка!

Твой Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

В последнее время у меня устраивалась поездка в Москву, но все что-то срывается. Если бы вы походатайствовали за меня у кого следует, может быть мне и удалось бы повидаться с вами. Получил мамино письмо, очень расстроился, что мама так переживает, когда я редко пишу, и решил писать, когда только можно. Написал 4 письма: папе, маме, Наташе и Сереже, но так как они медленно идут, то я в этой открытке напишу вам всем понемножку. В воскресенье нам дали погоны, и мы строевым шагали по Ярославлю. Во вторник заступили в наряд, я попал в караул гауптвахты, а в среду смотрел «Русские люди» в театре им. Волкова. Пока — до свиданья.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

Нам сказали, что все, кто не был на фронте, получат звание лишь младшего лейтенанта, как бы они ни учились. Я и учусь не стараясь, все равно получу звание мл. лейтенанта, ведь не старшего сержанта дадут же мне? И вообще все это порядком поднадоело. Но духом я не падаю, все жду, когда с вами увижусь. Первое время мы считали, сколько проучились, а теперь — сколько осталось. «Вот уже только три недели и 3 дня, вот еще день прошел, вот мы уже позавтракали, вот уже начались занятия». Думаю: как бы хорошо получить отпуск, когда надо будет вскапывать огород. Я бы вскапывал в день не 2, а 10 таких гряд. Ну, будьте здоровы.

Коля.

Здравствуй, дорогая Наташа!

Спасибо тебе за твои частые письма — они меня очень радуют. Я получаю письма почти каждый день.

Очень жду, когда же с вами увижусь?

Через месяц нас выпустят; если только дадут отпуск… ну и огород же я вам вскопаю. Квантум сатис, тонны на 3–4. Все-таки прошлым летом можно было сделать больше. Поменьше обращать внимания на коллективные огороды и побольше на свой, собственный. Да и работал я не совсем добросовестно. Как бы я хотел обеспечить вас на будущую зиму!

Наташенька, очень благодарен тебе за то, что ты заботишься о мамочке и ведешь все хозяйство. Как у вас с продовольствием? В Ярославле по карточкам выдают полный паек — сахар, колбасу, масло и пр.

Так ли же и в Москве? или хуже?

В новой роте порядки еще строже; не знаю, удастся ли ходить к Елоховым. Ведь я осмеливаюсь 1 раз в неделю — в субботу. Темно, и время не занято. А теперь мы ходим с погонами. Это явно невыгодно.

Прощай, крепко целую мою дорогую сестричку.

Коля.

Здравствуйте, мои дорогие!

За последнюю неделю отправил вам 6 писем и 3 открытки. Выжал из себя все, что мог. В воскресенье смотрели «Непобедимые», остался недоволен. В понедельник снова пошли в наряд, меня назначили в город, но я поменялся и пошел на гауптвахту, чтобы не соблазниться и не пойти на рынок. Во вторник, когда нас сменили, все пошли в кино; на полдороге я повернул назад — 4-ая неделя. Завтра, 1-го апреля, переходим на летний паек — 700 гр. хлеба. Кормят немного хуже — отменили (негласно) рыбу, уменьшили мясо, хлеб — мокрый, как тесто.

Сколько нас осталось. Из москвичей — 3, из 25-ти — 3. В общем, из друзей — 1 или 2. Остальные все новые. Но зато я доволен новым лейтенантом.

Пока — прощайте.

Коля.

Милая дорогая мамочка!

Прости меня, что мало пишу — совсем нет времени, а по вечерам выключают свет. Да и жизнь такая однообразная, кажется, не о чем писать. Вчера переезжали в 15-ую роту. На трехместных нарах разместились по 5 человек. Помещение маленькое, ночью было жарко и душно, все спали в белье и без одеял, а еще вчера кутались в одеяло с головой и покрывались шинелью.

Во вторник опять были в наряде — патрульными, а я попал в караул «губы». Мой новый командир отделения в тот день задержал диверсанта с поддельными документами.

Сейчас совсем тепло, снег почти стаял, мы теперь страдаем от воды и грязи, а не от холода. А ведь как мы закалились! Нас учили спать на морозе в снегу! Помню, последний раз мы ходили на стрельбище в начале марта. Было градусов 5-10, но сильнейшая вьюга. Место совершенно открытое — чисто поле, ни одного кустика, укрыться от ветра было негде. Я выкопал в сугробе что-то вроде могилы, обложил вокруг кирпичиками из плотного снега; туда провели полевой телефон для корректирования стрельбы из миномета. Заснул с трубкой у щеки, разбудили меня, когда начали стрелять. Первая мина улетела неизвестно куда — не рассчитали силы ветра. Выстрелили второй раз, и к своему ужасу все увидели, как мина медленно поднялась вверх и стала падать. Несколько голосов крикнуло: «Ложись», — все повалились в снег. Мина разорвалась в ста метрах. Третью мину миномет не выстрелил. Отвели всех на 300 м, и трое опытных фронтовиков стали извлекать мину из ствола. Все прошло успешно, хотя это очень опасная операция. Мина, наколовшаяся на капсуль, вылетает из ствола и рвется среди расчета. Что же произошло? В миномет попал снег, после первого выстрела он растаял, вода не дала сгореть до конца пороху второй мины, и третья мина застряла.

Мы сдали зачеты за Н-ой период. Еще месяц — и выпуск. Мы сейчас только повторяем, а изучили мы все наше оружие, вплоть до полевой пушки, трофейное — немецкое и чехословацкое, и английский пулемет «Виккерс». Я пришел к выводу, что наше оружие — самых простых и надежно действующих образцов. А до чего богата оружием сейчас Красная Армия — трудно сказать. Танков и самолетов у нас теперь уже больше, чем у Германии. Мы верим в нашу победу, но боимся за союзников. Правда, пока что наши союзники нам все еще союзники, а что будет завтра — неизвестно.

Мамочка, у нас затевается поход, который займет около недели. Пойдем по Углическому шоссе, там встретимся с «противником» и будем воевать холостыми патронами. Так что если долго не буду писать, не беспокойся. Напиши, мамочка, получили ли мои письма папа и Сережа. Крепко тебя целует твой сын Коля.

P.S. У меня были шансы съездить в Москву. Но чем дальше, тем этих шансов меньше. Попросите за меня у Ник. Чуд., может быть, что и выйдет.

Коля.

Здравствуй, дорогой братец!

Вот скоро уже 7 месяцев, как я уехал из дому; и я не думал о том, что за эти 7 месяцев ты тоже вырос; ты все представлялся мне таким же, каким расстался со мной. И вот как-то в ваших письмах, как бы случайно, промелькнула фраза, что ты учишься в 9-ом классе; я был совсем в недоумении — ведь мой брат уже совсем взрослый юноша! Еще год, и ты студент, а еще год — и ты будешь образованнее меня! И вот мне захотелось кое о чем поговорить с тобой. У тебя была хорошая привычка — все свободное время отдавать чтению. Я тогда очень неодобрительно смотрел на это дело, приравнивая почти всю беллетристику к бульварной литературе, то есть авантюристической. Сейчас я убедился, что читал слишком мало для своего возраста и образования, зачастую целиком отвергая многих писателей; зато, что я прочел, то уже не забуду; и я часто цитирую, вспоминаю и критикую то, что читал. Правда, я и до сих пор доволен, что не читал Дюма и пр. Часто мои товарищи наперебой вспоминают сцены из «Трех мушкетеров», рассказывая их друг другу. Как мне бывает противно!.. У нас есть один паренек, Ходин, который увлекался бульварной литературой; и вот он часто рассказывает ребятам содержание целых глав. Он говорит таким стилем и такими «изысканными» фразами, которые бывают только во французских романах. Можно подумать, что он читает. И вот недавно была тревога, выключили свет, и он в темноте рассказывал про всякую дрянь, и все слушали очень внимательно, напряженно. И когда он кончил, воцарилась тишина, все ждали продолжения. Но продолжать стал я, у меня не хватило терпения молчать. «Слушай-ка, Ходин, я вот не понимаю, как это могут люди умные и с образованием тратить время на всякую ерунду. Неужели нет другой темы для разговоров, как любовные похождения?» Я не знал, что сказать дальше, и все молчали.

Потом кто-то сказал: «Не любо — не слушай». Это был единственный правильный ответ и на мой вопрос, и на общее молчание. Сразу загалдели: «Правильно, кому какое дело». Я перекричал всех: «Так я вам ничего и не говорю; мне за Ходина обидно. Учился 10 лет, а чему научился? Где видно, что ты извлек пользу из ученья, и не даром хлеб ел?» Я начинал кипятиться. Шевцов перебил меня: «Ты со своим образованием только воду мутишь». Салов поддержал его: «В самом деле, до сих пор человек ругаться не научился! Ну какое тебе дело до Ходина?» Я совсем разошелся. «А зачем он неправильное мнение о себе создает? Что он в самом деле такой пошлый человек?.. А еще вот за что обидно — за Москву! Когда мы сюда приехали, каждый лейтенант старался москвичей к себе перетянуть. А кем они оказались? Шавыкина с Титушиным выгнали; Степунина за воровство в штрафную роту отправили. В новом наборе московскую роту разогнали, потому что хулиганья больше половины оказалось. Если вас спросить, кто самые плохие и самый недружественный народ, скажете — москвичи. (Реплика: «Точно».) Раньше я гордился, что я москвич, а теперь замалчиваю, потому что такие, как Ходин, Москву позорят. Или в самом деле наша столица — рассадник азиатчины? Потому и горячусь, что это не так». Тут подали команду «На ужин» и все пошли строиться; но с Ходиным я спорил всю дорогу и в столовой. Начали с того, что он рассказывал, и кончили Маяковским и Шолоховым. Такие споры неоднократно были у меня и в школе, и в институте.

В общем, я в тот вечер был доволен собой. Такие случаи, чтобы я шел против общества, случаются все реже и реже. Раньше я хотел повлиять как-то на ребят, но ничего не вышло, и я предпочел больше молчать. Но иногда я разражаюсь такой тирадой!

Шел разговор о том, что наша техника отсталая, никогда наши машины не будут лучше заграничных и никогда наши инженеры не научатся работать на импортных машинах, не ломая их. «Как была матушка Россия „медвежатиной, так и остается». «Ложь, — сказал я. — Почему вы не задаетесь вопросом, почему это так получается? Из-за вашего собственного наплевательского отношения к образованию. Ведь слово „интеллегенция — презрительная кличка. В любой другой стране право на образование привело бы к расцвету науки, а у нас что? А еще дело в том, что наши служащие разошлись на 2 группы — научных и административных работников; первые работают больше рабочих, а вторые паразитируют». Еще немного говорил я о том, как живут научные работники и как безграмотна администрация. Ясно, что разговор перешел на тему «евреи» и т. д. Ленинградцы рассказывали о ленинградских евреях образца зимы 42 г., а москвичи о 16 октября. Некоторые открыто говорят, что… Потом сказали: «А русскому человеку всегда больше всех достается». Снова я взял слово: «И никак судьба русского не научит правильно жить». Почему евреи такие дружные — потому что их везде не любят и везде преследуют. А русские — наоборот. Если бы не татарское нашествие, русские и до сих пор вряд ли бы объединились. «И эта война нас уже очень многому научила».

А вообще я редко вмешиваюсь в разговоры — только иногда, когда очень уж интересно и никто не может сказать истины. Вот были недавно разговоры об американской безработице, о Распутине и еще несколько. А в остальных случаях я молчу, до того мне все равно, о чем говорят… Да и остались ребята все больше нехорошие. Из славных воронежских ребят, которыми я командовал, не осталось никого. Из 35-ти москвичей — трое. 46 человек — остатки двух рот соединили с 15-ой ротой, создав взвод.

Еще хочу сказать тебе — учись как можно лучше, жадно; как губка, впитывай в себя все те знания и сведения, которые тебе преподносят. Они никогда не пропадут, и о времени, потраченном на них, ты никогда не пожалеешь. И потом — под каким бы кислым или сладким соусом не подносилось блюдо, всегда можно разобрать, что оно представляет само по себе. Я хочу сказать, что многое, особенно литература и история, освещается преподавателями не с той стороны, с какой надо. Но все-таки все факты можно понимать по-своему. Я что-то начинаю ударяться в философию, несмотря на то, что ты никак не реагировал на подобные письма, как папа и Наташа. Для меня было бы очень интересно, как ты сам смотришь на мои рассуждения о том, что всякий случай надо рассматривать как указание Судьбы на твои ошибки. Помнится, я в твои годы уже подметил кое-что. Стоило мне увлечься марками — и мне не везло (что называется) по географии. Увлекся Дюма — срезался по литературе и т. д. Не кажется ли тебе все это абсурдом? А я знал, что случайностей не бывает: если я добросовестно учил то, что полагается, то не боялся случайно «срезаться» на экзамене. Если же я учил недобросовестно, я не надеялся, что мне попадется «счастливый» билет и я отвечу. Потому у меня и были задолженности в институте — я возненавидел риск. Я всегда заранее знал, чего заслужил. А если иногда и ошибался, то потом приходил к выводу, что именно так оно и должно было случиться.

Папа писал мне, что не всякое несчастье* надо рассматривать как указание для исправления ошибки; иногда — как испытание для терпения. А у меня еще не было таких случаев; при желании можно всегда найти за собой провинность.

* Вот я написал слово «несчастье» и задумался — ведь для меня не существует такого понятия. Эта мысль только сейчас пришла мне в голову. Я ее разовью как-нибудь в другом письме. Прощай!

Коля.