Глава 21

Рита не относилась к той категории людей, которые любят долго валяться в постели по утрам. Даже по выходным она вставала не позже восьми часов. За рабочие будни обычно скапливалось много дел, которые требовали времени в выходные, поэтому спать лишнего она себе не позволяла. Однако сегодня она намеревалась провести в постели если не весь день, то как минимум первую его половину.

За окном моросил противный дождь — первый признак наступившей осени. Из-за этого в квартире даже в девять утра было еще довольно темно. Идти куда-то гулять, как она собиралась еще вчера, уже не хотелось. Ей нравилось лежать в этой постели, чувствовать незнакомые запахи, слушать дождь, мелкими каплями разбивающийся о стекло. И, конечно, знать, кто находится с ней рядом. Пожалуй, сейчас она могла с чистой совестью признаться себе, что влюблена.

Она просыпалась несколько раз, чувствовала, что Марк уже не спит, видела даже свет от тусклой лампы на столе, которую он включил, но тут же снова проваливалась в сон. Лишь когда время приблизилось к сумасшедшей отметке в одиннадцать часов, Рита смогла наконец разлепить глаза. Марк сидел здесь же, на диване рядом с ней, но, по всей видимости, тоже еще не вставал. По крайней мере, светлые волосы оставались всклоченными после сна, и на нем не было футболки, которую она вчера лично с него сняла. Зато на коленях лежал большой альбом в твердой обложке, в котором он что-то увлеченно рисовал простой шариковой ручкой.

— Ты давно проснулся? — спросила она, сонно улыбаясь.

Марк вздрогнул и тут же захлопнул альбом, как будто испугался, что она увидит его рисунок.

— Я не спал, — признался он. — В отличие от некоторых. Не подозревал в тебе такую соню, думал, ты вскакиваешь ни свет ни заря, как Золушка.

— Совсем не спал? — Рита удивленно посмотрела на него, пропустив дальнейшую торопливую речь, а затем медленно села, прижимая тонкое одеяло к груди.

— Не хотелось, — он пожал плечами.

— Покажешь? — она кивнула на альбом.

Марк как будто замялся, но потом все же протянул его ей. Рита села поудобнее и раскрыла альбом. За ночь он успел сделать три наброска. И на каждом из них кроме обычных пейзажей она видела женскую фигуру, подозрительно напоминающую ее саму. В больничном парке на скамейке, в сквере возле его дома и еще в каком-то странном месте, которое она не узнавала. Оно походило на озеро или даже скорее на лесное озеро. Ее фигуру Марк обозначал лишь схематично, отмечая только важные черты, по которым она и узнавала себя, зато детали пейзажа прорисовывал гораздо тщательнее. Правда, одним только черным цветом. И все равно это оказалось невероятно завораживающе. Простой черной ручкой он умудрялся передать не только силуэты, но и оттенки, хотя Рита не представляла, как такое вообще возможно.

— Почему все черное? — поинтересовалась она, с интересом разглядывая рисунки.

Он усмехнулся.

— Ксения наверняка поставила бы по этому какой-нибудь диагноз, но на самом деле у меня просто нет другого цвета. Хотя… — он задумчиво посмотрел на черную шариковую ручку в своих руках. — Почему у меня нет другого цвета, тоже интересный вопрос.

— В любом случае, это гораздо лучше того, что ты рисовал две недели назад, когда мы с Лерой без приглашения наведались к тебе в гости, — поддела Рита, продолжая разглядывать пейзажи.

Марк заметно смутился и отвел взгляд в сторону. Наверное, не знал, что она тогда видела его рисунок. Рита и сама не понимала, зачем развернула бумажный комок, брошенный в угол, но то, что было нарисовано там, определенно тянуло на один из диагнозов Ксении.

— И это все, что ты можешь сказать о моем творчестве? — он притворно нахмурился, явно желая увести разговор в другую сторону. — Я работал всю ночь, между прочим.

— Я бы предпочла, чтобы ночью ты спал, — улыбнулась она. — А работал днем.

— Я просто хотел проверить, могу ли еще рисовать что-нибудь нормальное, — после недолгого молчания вдруг признался Марк, глядя на альбом в ее руках. — Или, как у Леры, в моей голове остались одни кошмары. Заодно подумать над тем, что мне вчера сказала Белль. И что ты как-то тоже говорила.

— Вот как? — Рита вопросительно посмотрела на него, давая возможность продолжить самому, если он захочет.

— Какое у тебя самое яркое впечатление в жизни? — вместо ответа неожиданно спросил он.

Она задумалась.

— Наверное, когда я впервые попала в Вену.

— Расскажи.

— Мне было двенадцать, и нас пригласила на Рождество бабушкина подруга по переписке. Фрау Шульц. Это был девяносто седьмой год, денег у нас было мало, но бабушка все равно наскребла на поездку. И вот та Рождественская ярмарка, где фрау Шульц купила мне невероятно красивую елочную игрушку в виде огромного заснеженного шара, а бабушка даже разрешила попробовать глинтвейн, наверное, и есть самое яркое впечатление.

Марк улыбнулся.

— Хочешь знать, какое у меня?

В отличие от самого необычного места, где он занимался сексом, это Рита знать хотела.

— Моя выставка. Это невероятное чувство, когда вокруг ходит толпа людей, рассматривает то, во что ты вложил свою душу. А ты, в свою очередь, вглядываешься в их лица и пытаешься угадать, заметили ли они ту деталь, которую ты хотел выделить? Почувствовали ли то, что чувствовал ты, когда писал эту картину? Нравится ли им? Что они скажут? И потом, когда они подходили ко мне, восхищались, покупали. Вот мое самое яркое впечатление. И я тут подумал, что снова хочу почувствовать это.

Рита несколько долгих секунд разглядывала его лицо, которое казалось ей необычно вдохновленным. Ей определенно нравился этот новый Марк, в существовании которого она уже начала сомневаться.

— Это очень хорошее желание, — наконец улыбнулась она. — Если, конечно, ты внезапно снова не решишь, что куском говна быть намного проще.

Он рассмеялся.

— Конечно же, решу. И наверняка очень скоро. Люди не меняются за одну ночь, на это нужно время и огромное желание. Или обстоятельства. Смотря в какую сторону меняться. Но… — Он запнулся, словно передумал говорить то, что собирался, внезапно наклонившись и поцеловав ее в лоб. — Лучше расскажи, кто тебе испортил вчерашний день. Должно было случиться нечто крайне серьезное, если ты приехала ко мне, пила со мной… кхм, конфеты, а потом не стала заставлять меня спать на полу.

— Никогда я тебя не заставляла спать на полу, — проворчала Рита.

Утро перестало казаться таким добрым, даже дождь за окном как будто усилился. Крупные капли тревожно стучали по стеклам, слезами скатываясь вниз.

— И все же? — Марк смотрел на нее с улыбкой, но в его глазах она заметила тревогу, и это отчего-то было очень приятно. Захотелось рассказать ему все. Разве не за этим она приехала вчера, хоть и не признавалась даже себе самой?

— Я поругалась с бабушкой, — сказала она. — То есть… не поругалась, вовремя успела сбежать. Но если бы осталась, то наверняка наговорила бы лишнего.

Его брови удивленно взметнулись вверх.

— Боюсь даже предположить, что такого могло произойти, чтобы вы поругались.

Рита вздохнула, а затем выложила ему все. Она никогда не причисляла себя к компанейским людям. У нее было мало друзей даже в школе, а с возрастом их вообще почти не осталось. Близкая подруга была только одна, но и она несколько лет назад вышла замуж и уехала жить в Англию. Они продолжали общаться в соцсетях и мессенджерах, встречались, когда она приезжала в Питер, но все это было уже не то. Рита не привыкла делиться своими секретами с кем-то, кроме бабушки. А если о чем-то нельзя было поговорить с ней, то и вовсе держала в себе. И тем необычнее для нее самой было рассказать все Марку.

Он слушал внимательно, не перебивая и не комментируя. Лишь когда она замолчала, поинтересовался:

— У меня только один вопрос: что задело тебя больше? То, что бабушка не стала спасать твоего отца? Или что он сам оказался вовсе не таким выдающимся врачом, как ты считала, а всего лишь пользовался своим даром?

— Не знаю, — Рита пожала плечами. — Наверное, и то, и другое. Отец всегда был для меня примером. Я в медицинский пошла только из-за него. Хотела стать таким же хорошим врачом. А оказывается, я могу им стать в любое время. Нужно только было не учебники штудировать, а развивать в себе дар. И бабушка… она всегда казалась мне самым добрым в мире человеком. Я, конечно, знала, что как преподаватель она довольно строга, да и всем моим капризам никогда не потакала, но, тем не менее, ради меня она была готова на все. Как я думала. И вот оказывается, она не стала спасать ни своего сына, ни еще раньше — горячо любимого мужа. Да и меня, по ее логике, спасать не следовало.

— Ну, тут уж ты преувеличиваешь, — Марк обнял ее за плечи, прижимая к себе, и поцеловал в висок. — Спасать тебя был не ее выбор. Точно так же, как и спасать ее саму, как и меня. Никто не имеет права осуждать действия другого человека или навязывать свою точку зрения. Твой отец выбрал свой дар. Он помогал людям, за что заплатил своей жизнью. Но это была его жизнь и его выбор. Твоя бабушка предпочла от дара отказаться. И это тоже ее выбор. Как она не имеет права осуждать своего сына, так и ты не можешь осуждать ее. Вместо этого тебе тоже нужно выбрать. То, что хочешь ты сама, а не кто-то другой. И потом, даже если ты решишь отказаться от дара, это не помешает тебе стать хорошим врачом. Тысячи врачей спасают жизни благодаря своим знаниям, а не экстрасенсорным способностям. Вполне возможно, и без дара твой отец стал бы прекрасным профессионалом.

Рита молча кивнула, глядя в стену. В его словах определенно была логика, с которой она, наверное, обязательно согласится, когда схлынут эмоции, но пока же разочарование в двух любимых людях было сильнее нее.

— Хочешь, поедем куда-нибудь? — предложил Марк, словно чувствуя, что она пока не может согласиться с его словами. Он и сам пришел к такой жизненной позиции далеко не сразу. И не всегда ей следовал, если уж на то пошло. Теперь он понимал выбор Белль восемь лет назад, но принять его все равно не мог. По крайней мере, пока. — Нам обоим стоит проветрить мозги, не так ли?

Рита с тоской посмотрела в большое окно, за которым сквозь мокрые разводы виднелось серое тяжелое небо.

— В такой дождь?

— Есть куча прекрасных мест, которые находятся под крышей. Например, как давно ты была в Океанариуме?

Она улыбнулась.

— Лет сто назад.

— И я примерно тогда же. А ведь это замечательное место. Тихое, спокойное и очень медитативное, несмотря на толпы народа. Так что скажешь? — Он чуть отстранил ее от себя и заглянул в глаза.

Рита не выдержала и тоже улыбнулась.

— Согласна. Только сначала надо где-нибудь поесть. Я умираю с голоду.

— Это само собой. Во мне не было нормальной еды целую неделю. Все эти каши и протертые супы, должен сказать, та еще мерзость. Только сначала мне нужно вымыть руки. Вроде рисуешь ручкой, а грязи больше, чем от красок.

— Душ вообще будет не лишним, — согласно кивнула Рита. — Иначе я не проснусь.

Он снова быстро поцеловал ее, а затем выпустил из объятий и поднялся с дивана, но не успел сделать и шагу, как тут же рухнул на пол.

— Марк!

Рита бросилась к нему, запутавшись в одеяле, однако он выставил руку вперед, словно хотел остановить ее.

— Нет.

Она замерла, так и не спустившись с дивана.

— Просто нога затекла. Так бывает по утрам. Особенно если всю ночь не шевелиться. Все нормально.

— Я только помогу тебе встать.

— Я же сказал — нет! — Его голос звучал достаточно раздраженно, чтобы Рита не решилась ослушаться.

Он поморщился, садясь, а затем дотянулся до лежащей неподалеку трости и медленно поднялся на ноги. Так ни разу и не взглянув на нее, он поковылял в ванную, хлопнув дверью, на взгляд Риты, несколько сильнее, чем было необходимо.

Она еще несколько секунд молча смотрела в ту сторону, а потом потянулась к сумке, чтобы вытащить из нее мобильный телефон. Она могла сколько угодно обижаться на бабушку, однако заставлять ее волноваться не следовало. В тех редких случаях, когда Рита не ночевала дома, она всегда сообщала, где находится. Вчера был первый раз, когда она этого не сделала, и теперь чувствовала угрызения совести.

Бабушка ответила быстро, словно ждала ее звонка. Впрочем, наверняка так и было.

— Я хотела сказать, что у меня все хорошо, — без предисловий заявила Рита. — Чтобы ты не волновалась.

— Где ты?

Бабушкин голос звучал несколько взволнованно, однако громко и отчетливо, из чего Рита сделала вывод, что она не рыдала всю ночь, капая себе в стаканчик валерьянку и запивая ею таблетки от давления. Это немного успокоило совесть.

— У Марка, — честно ответила она.

— Рита, не говори ему ничего.

— Почему?

Вера Никифоровна на секунду замялась, словно подбирала слова, но затем, так и не придумав, как смягчить формулировку, сказала прямо:

— У него серьезная травма, мешающая ему жить. Ты уверена, что, узнав о твоем даре, он не захочет им воспользоваться?

Рита уже открыла рот, чтобы заявить, что она уверена в обратном, но так ничего и не сказала. Они ведь уже ночевали вместе раньше. После двух дней, проведенных на ногах, и ночного забега на кладбище. И тогда он вполне себе бодро встал утром. Он спал на даче на неудобном диване и нормально ходил после этого, насколько речь могла идти о нормальности в его случае. И затем, когда они с Лерой приехали к нему домой. Он проспал почти двое суток, тоже едва ли сильно шевелясь, но встал сам. А сегодня вдруг так затекла нога, что он упал. Не было ли это способом вызвать ее жалость? Заставить ее саму предложить воспользоваться даром?

Она тут же разозлилась на себя и на бабушку за эти нелепые подозрения. Наверняка глупые и беспочвенные. Разочаровываться в еще одном небезразличном ей человеке было слишком тяжело.

— Он так не сделает.

— Рита…

— Как ты себя чувствуешь? — перебила она. — Все хорошо?

— Конечно.

— Тогда я приеду позже. Не волнуйся.

Не дав бабушке ответить, она выключила телефон.

***

Марк ненавидел чувствовать себя беспомощным. Он часто пользовался своей инвалидностью, если ему это было выгодно в том или ином случае, но на самом деле зависеть от других не любил больше всего на свете. Поэтому первые месяцы в больнице стали для него настоящим адом. Если бы он мог добраться до окна, наверное, выпрыгнул бы. К счастью, когда он наконец смог до него дойти, прыгать уже не было нужды. Да и этаж, к его разочарованию, оказался всего лишь третьим. Так скорее можно было заново переломать себе с трудом срастающиеся кости, нежели убиться насмерть.

Не в этом ли крылась причина того, что он работал как проклятый, только бы научиться заново ходить вопреки всем прогнозам врачей? И почти перестал заниматься ногой после того, как смог посещать туалет и душ самостоятельно.

Его всю жизнь бесили те, кто пренебрегал элементарными правилами безопасности, а затем плакал от последствий. Не то чтобы он всегда поступал правильно, но, как минимум, не обвинял мироздание, когда получал по заслугам. Даже в пять лет, вообразив себя Бэтменом и прыгнув с крыши гаража, не проронил ни слезинки, сломав руку. Он понимал, что сам виноват и теперь отвечает за свои поступки. В той аварии и ее последствиях не было его вины. Она была в том, что за восемь лет после нее он так и не избавился от трости.

Узнав о целительских способностях Риты, он не мог не думать об этом. За неделю в больнице он не раз и не два мысленно строил разговор с ней, чтобы убедить попробовать развить этот дар. В том числе и с корыстной целью. Это выглядело так соблазнительно: вылечить ногу, не прилагая усилий. Однако теперь он запретил себе даже думать об этом. Рита не виновата в том, что он бездарно потратил восемь лет. Ну ладно, шесть. Первые два года он ногой как раз активно занимался. Она не обязана платить за это своим здоровьем. Марк хотел бы пообещать себе возобновить лечение и тренировки, но понимал, что не стоит хвататься за все сразу, иначе желание снова сдаться и стать куском говна только усилится. Хватит пока и живописи.

В принятом решении снова была виновата Белль. Восемь лет назад, бросив его, она забрала с собой и желание заниматься искусством дальше. Теперь же, отказав ему в праве хотя бы попробовать стать отцом своему сыну, она его вернула. Нет, Марк вовсе не собирался ничего говорить Алексу. Никогда в жизни тот ни о чем не узнает, по крайней мере, от него. Но желание доказать хотя бы самому себе, что она не права, что он мог бы дать повод своему ребенку гордиться им, было почти физически осязаемым. Оказывается, она — как, наверное, и его родители, и брат — уже поставили крест на нем. Марк собирался показать им, насколько они не правы. Если в ад действительно распределяют по смертным грехам, то тщеславие уже обеспечило ему там тепленькое местечко. Он всегда был падок на восхищение, но в последние годы им восхищалась только Лера. И он думал, что ему этого хватает.

Вспомнив о Лере, Марк мгновенно нахмурился, выключил воду и вышел из душа, не обращая внимания на лужицы воды, растекающиеся под его ногами. Ее поведение давно казалось ему странным, но все не находилось времени поговорить с ней. Он не хотел заводить этот разговор в больнице, поскольку она в любой момент могла уйти, сославшись на то, что больше не может удерживать видение. На обратной дороге рядом с ними все время находилась Ксения. Он собирался расспросить ее сегодня, но Белль спутала ему все карты.

Присутствие в его квартире Риты странным образом не казалось ему лишним, ломающим планы. Она вдруг так плавно вписалась и в это утро, и в его жизнь, словно имела на это все права. Еще неделю назад он думал, что ее влюбленность его раздражает, но теперь что-то изменилось. Нет, не за ночь. В сексе с влюбленной в него девушкой не было ничего необычного, он прекрасно знал, что рано или поздно она сломается. Что-то изменилось вчера вечером, когда она согласилась остаться с ним, несмотря на все те слова и поступки, которые он позволял себе в ее адрес за эти полтора месяца знакомства.

За то время, что он был в душе, Рита успела пожарить яичницу. По крайней мере, так ему показалось, когда он вышел и замер от удивления на пороге.

— Где ты взяла продукты? Меня дома больше недели не было.

Она пожала плечами и улыбнулась, бросив на него быстрый взгляд.

— Яйца остались еще с тех пор, как мы с Лерой пекли пирог. То есть остались не только они, но все остальное пришло в негодность. Я была дико голодна, — она состроила забавную рожицу, — и не могла ждать, пока мы куда-нибудь поедем. Как твоя нога?

Он только отмахнулся, как бы говоря, что все в порядке, и нарочито бодро дошел до барной стойки. Он не стал откладывать разговор о Лере в долгий ящик, хотя портить ленивое утро не хотелось.

— Рит, нам нужно поговорить.

Видимо, его голос прозвучал немного не так, как он хотел, потому что Рита посмотрела на него довольно испуганно. Интересно, что она себе вообразила? Марк не раз замечал, что его слова она истолковывает по-своему.

— В чем дело? — голос тоже немного дрогнул, хотя она и пыталась это скрыть.

— Это касается Леры.

Марк хотел успокоить ее, но, кажется, сделал только хуже. По крайней мере, она даже расплескала чай, который как раз ставила на стол. Тут же схватила полотенце и принялась промакивать лужу, не глядя на него.

— Рит, — позвал он, улыбаясь. И лишь когда она посмотрела на него, продолжил: — Это касается только Леры. Не нас с тобой.

Она неловко улыбнулась в ответ.

— Мне страшно неудобно, — виновато сказала она, садясь напротив него. — Никогда в жизни не приходилось никого обманывать.

— Ты и сейчас никого не обманываешь. — Он вздохнул, понимая, что надо бы начать сначала, иначе она не поймет. — Давай я тебе изложу все свои сомнения, а ты потом скажешь, что я идиот?

Рита заметно расслабилась, хоть еще и не понимала, о чем он.

— Идет.

— Понимаешь, Лера — девочка довольно эгоистичная. Она не любит делиться своими вещами. Возможно, потому что у нее никогда раньше своих не было. И меня она ни с кем делить тоже не любит. Не то чтобы она считала меня вещью… Еще когда она жила в клинике, а я только ложился туда на лечение, она каждый раз подробно расспрашивала меня о том, с кем я за это время общался. Особенно ее интересовали девушки. — Марк усмехнулся. — Конечно, верность ей я не хранил и любить до гроба не обещал, но все же предпочитал не рассказывать, чтобы не травмировать. Но она ревновала меня не только к ним, а вообще к людям, даже к моей семье. Только с ней одной мне должно было быть интересно и по ней одной я должен скучать. И когда нам пришла идея попросить тебя о помощи… — Он осекся, понимая, что на дальнейшее его признание Рита может обидеться, но все же решил договорить. — В общем, Ксения настаивала на том, чтобы я сначала познакомился с тобой, влюбил тебя в себя, а уж потом, когда ты не сможешь мне отказать, попросить тебя о помощи.

Лицо Риты предсказуемо исказилось, и впервые Марку это не приносило удовольствия. Велик был соблазн оправдать себя, чтобы не видеть в ее глазах этого выражения, но он решил говорить правду до конца. Пусть уж знает и с открытыми глазами решает, нужен ли он ей такой.

— Я был против, потому что не хотел терять время. Но больше всех возражала, конечно, Лера, потому что опять же ревновала. Я это все рассказал тебе, чтобы ты понимала, почему меня удивил один наш разговор в больнице.

На одно мгновение Марку показалось, что она знает, о каком разговоре пойдет речь.

— Она вдруг начала говорить о том, что не подходит мне, и всячески намекать на тебя. Если бы она была обычной девушкой, честное слово, я бы уже ждал от нее типичного женского «дело не в тебе». А ты столько для меня сделала, такая хорошая, умная и добрая, — Марк замолчал и внимательно посмотрел на Риту. — Но почему мне кажется, что ты не удивлена?

Она пожала плечами, а потом очень серьезно ответила:

— Потому что у нас с ней был такой же разговор. И мне она говорила то же самое: что она тебе не подходит, где ты, и где она. И что если найдется другая, она возражать не станет.

— Хм… — Марк потер подбородок, повернувшись к окну. — Когда она тебе это говорила?

— Когда мы ехали в Сапсане искать вас.

— То есть вы тогда еще не знали, что случилось?

— Нет.

— Что ж… это только подтверждает мою теорию.

— Какую теорию?

— Погоди, давай по порядку, чтобы не портить эксперимент. Я не хочу заранее навязывать тебе свое мнение, потому что еще никогда в жизни так не хотел ошибаться. Ты есть-то будешь?

Рита на мгновение зависла от такой резкой смены разговора, а затем взяла в руки вилку.

— Но ты все равно рассказывай, — попросила она. — Я пока плохо понимаю, к чему ты клонишь.

— В общем, дальше. Тебе не показалось странным, что этот Никита сначала не выказывал никакого подозрения, активно интересовался твоими сережками, а потом взял — и не приехал? Хотя мы действовали по той же схеме, что и внук Поликарповны.

— Может быть, он что-то заподозрил? Или приехал, но каким-то образом понял, что бабуля в доме не одна?

— Или его кто-то предупредил, что это подстава.

Рита нахмурилась.

— Но кто? Знали об этом только мы с тобой, Лера, бабушка и участковый, но общалась с Никитой вообще только я.

— Зато с Антоном разговаривала одна Лера. И то, что он стер номер телефона Никиты и не знает, как с ним связаться, мы знаем тоже от Леры.

— Ты считаешь, Лера знала его телефон и заранее предупредила? Но зачем, Марк?

Тот пожал плечами.

— Слушай дальше. Когда мы только ехали на дачу, Поликарповна пыталась мне что-то сказать. Она все время говорила о предательстве. Я тогда думал, она упрекает меня в том, что я до сих пор не нашел ее гребень, хотя обещал. Но что если она не упрекала, а предупреждала? Когда же я вернулся с дачи, Ксения накинулась на меня за то, что мы не сказали ей. Между прочим, ей я ничего не сказал именно с подачи Леры. И тогда Ксения предложила поехать к колдуну. Знала об этом снова только Лера. И мы опять получили неудачей по голове в прямом смысле этого слова.

— То есть ты думаешь, что она рассказала о вашей поездке Никите? Зачем?

— Вполне возможно, она допускала мысль, кто колдун может не только упокоить Поликарповну, но и дать нам какие-то наводки на самого Никиту, поэтому предупредила его. Он вывел из строя нас с Ксенией, а затем убил колдуна, чтобы тот уж наверняка ничего никому не сказал. Знаю, звучит как бред. Мне и самому все это кажется бредом. Поэтому я и хочу, чтобы ты сказала, что я параноидальный идиот.

Рита молчала. Если это и бред, то очень правдоподобный. Лера много раз говорила ей о том, что ради Марка пойдет на что угодно, и Рита ни разу в этом не усомнилась. Не сомневалась и теперь. Зная, что предала его, Лера уступила его ей. Оставался только один вопрос: что в ее жизни вдруг стало важнее Марка?

— Я не понимаю, зачем ей это? — она подняла на него взгляд, даже не думая опровергать его теорию. — Что такого важного ей может дать этот Никита, чтобы ради него она так поступила с тобой?

— У меня только одно предположение: она хочет, чтобы он добыл ей сведения о ее родителях. Он же вор.

— Но воровать антиквариат и информацию — это абсолютно разные вещи.

— Это ты понимаешь. Я понимаю. А Лера может не понимать. Не забывай, в некоторых аспектах она хуже ребенка.

— И что нам теперь делать?

— Для начала стоит поговорить с самой Лерой.

Рита скептически хмыкнула.

— Думаешь, она расскажет?

— Я не исключаю такой вариант. Она понимает, что делает плохо, и чувствует свою вину за это, иначе не стала бы пытаться свести нас вместе. Если будем спрашивать по-доброму, есть шанс, что расскажет. Она ведь не злая на самом деле.

— Может быть, рассказать Ксении?

Марк активно замотал головой, поскольку уже успел закинуть в рот кусок яичницы.

— Нет, не нужно, — прожевав, возразил он. — Ксения и Лера не слишком-то любят друг друга, мне бы не хотелось лишний раз провоцировать между ними ссору. Особенно если я не прав в своих подозрениях. Давай сейчас позавтракаем и сами к ней съездим.

Рита кивнула, с тоской вспоминая стоявший еще час назад на повестке дня Океанариум.