Часть третья
Маринеско

Пришелец, может быть, спит, а может быть — бодрствует, он сам толком не понимает, и мы тоже этого не понимаем. Он пробирается вперед каким-то странным узким темным ходом. Пространство то расширяется, и тогда можно выпрямиться и идти спокойно, то сужается до небольших круглых проходов, в которые приходится проникать, прогибаясь. Это прочный корпус подводной лодки — возможно, той самой мумифицированной «С-56», которую мы видели на Корабельной Набережной. Пришелец идет вперед, еще и еще вперед, пока не оказывается в носовом отсеке — среди подвесных коек для личного состава и труб торпедных аппаратов. Внизу угадываются продолговатые сигарообразные тела торпед.

Лицом к нам у самых торпедных аппаратов стоит человек. Он пожилой, на нем парадная форма вице-адмирала, на груди — золотая звезда Героя Советского Союза. За ним, в темноте, угадывается еще одна фигура — какого-то молодого офицера.

— Пришел?

— Здрасте, — неловко говорит Пришелец.

— Не служил, что ли?

— У нас военная кафедра…

— Надо говорить: «Здравия желаю, товарищ вице-адмирал».

— Есть, так точно, виноват, товарищ вице-адмирал! — спохватывается Пришелец. На нем синяя морская роба, он только сейчас это замечает.

— Я — Щедрин. Григорий Иванович Щедрин. Командир этой лодки «С-56», которую ты столько раз видел, но не понимал, что это — храм. Военно-морской храм. Слышал про египетские пирамиды, в которых хранятся мумии фараонов? Эта лодка — и пирамида, и сама мумия. Смотри. Стрельников!

Офицер стоявший сзади в темноте, вышагивает вперед.

— Это мой адъютант, старший лейтенант Стрельников, — объясняет Щедрин Пришельцу. — Он воевал на Даманском.

Старший лейтенант открывает заднюю крышку торпедного аппарата, крашеную, с какими-то блестящими бронзовыми деталями и рельефной красной звездой.

— Корабли — живые… — говорит назвавший себя Щедриным. — У каждого корабля есть свое время жить и время умирать. Корабли — как люди, люди — как корабли… Люди тоже терпят кораблекрушения, ходят под своим или под удобным флагом, меняют порты приписки, натыкаются на банки… Ты знаешь об этом. Раньше корабли были деревянными, а люди — железными. Теперь все чаще корабли железные, а люди — деревянные…

Влад молча слушает кажущуюся бессвязной речь адмирала. Тот продолжает:

— Юные подлодки, эти огромные морские млекопитающие, резвятся в специальном океанариуме, прежде чем им придет пора отправляться в дальний поход. Ты замечал, как раздуваются их бока, когда усталая подлодка дышит? Молодые ракетные катера, которые стоят в Улиссе, — ты не ощущал себя таким катером? Матерые БПК обитают здесь, на тридцать третьем… Старые подлодки уползают умирать куда-то в район Большого Камня. Там таинственные места, туда даже не всем подключенным можно попасть. Иначе происходит то, что произошло в бухте Чажма в восемьдесят пятом — помнишь, была история со взрывом?

Пришелец молчит. Ошалело смотрит вверх: в отсеке, под самым подволоком, летает и щебечет крошечная птичка.

— Откуда здесь? — спрашивает он.

— Что? — адмирал переводит взгляд вверх. — А, это… Это калибри — военно-морская птица такая… Если море загорится — какой водой его потушишь?

Влад молча смотрит на вице-адмирала, ничего не понимая. Тот продолжает:

— Моей «С-56» повезло больше. Из нее сделали мумию, мавзолей… У людей тоже есть время жить — и время умирать. Или не умирать, а перерождаться, это уже как посмотреть… Видишь этот торпедный аппарат? Мы все когда-то проходили через подобный аппарат. И когда-то снова пройдем. Жаль, что ты не служил. Военных моряков специально учат проходить через торпедные аппараты, чтобы они не боялись этого замкнутого пространства. Сильных море делает сильнее, слабых — слабее… Только так можно подключиться.

— Подключиться к чему?

Адмирал молчит.

— Ты ведь хочешь вернуться к себе?

— Хочу.

— Ищи тот торпедный аппарат, через который ты попал сюда. Если он еще функционирует. А теперь — все. Адъютант! Проводите товарища. Мне пора. Заступать на дежурство.

— А мне? — успевает спросить Влад.

Адмирал исчезает.

Лабиринты стен из старого кирпича, узкие проходы, полутемные арки — очкуры. Причудливые балкончики, мелькающие азиатские лица. Это глубоко запрятанный в дебри владивостокской Миллионки притон. Здесь можно встретить то моряков, гибнущих в объятиях полупьяных женщин не очень тяжелого поведения, то китайских контрабандистов, то продавцов удовольствий разного рода и разной степени законности.

На полу, прислонившись к стене, сидит человек. По татуировке в нем можно определить моряка, но он явно давно перестал быть моряком. Он едва открывает мутные глаза и затягивается какой-то папироской. Он, видимо, далеко не первый день отравляет свой организм разнообразным дурманом.

Перед ним сидит на корточках Максимов с сигаретой во рту.

— Ну! Дальше! — говорит он.

Бывший моряк молчит. Несвежие, нечесаные волосы, расфокусированный взгляд, дрожащие пальцы.

— Баночку, — хрипит он.

— Что?

— Баночку. Дай мне баночку! — бывший моряк кивает куда-то за спину Максимова.

Тот догадывается, вскакивает, хватает стоящий в комнате стул и ставит его поближе. Моряк долго пытается сесть на стул по-человечески, но потом бросает эту мысль и снова бессильно усаживается на полу.

— «Маринеско», — говорит он.

— Что Маринеско?

— Этим занимается пароходство «Маринеско».

— Ну?

Максимов достает купюру и втискивает ее в скрюченные пальцы моряка. Тот кое-как прячет купюру в карман и замолкает.

— Рассказывай про это пароходство — чье оно, где базируется, сколько там единиц флота, все рассказывай!

Моряк молчит и обмякает. Максимов тормошит его, но безуспешно.

Тогда Максимов, помешкав, вынимает из кармана моряка последнюю купюру и прячет ее в свой бумажник. Складывает нетбук и блокнот в портфель, застегивает его, потом снова расстегивает. Бросает сигарету, достает конфету, снова закрывает портфель и наконец направляется к выходу.

Пройдя извилистыми коридорами и двором, Максимов выныривает у перекрестка Семеновской и Пограничной, неподалеку от ворот стадиона «Динамо».

— О, старина, ты тут как! — раздается знакомый голос.

Максимов, едва заметно вздрогнув, оборачивается. Перед ним стоит Каплей. Рядом с ним — еще один мужчина, незнакомый, тоже с военной выправкой. И третий — азиат. Каплей внимательно смотрит на Максимова, изучая взглядом его лицо, одежду, обувь. На правом ботинке — свежая царапина, автоматически отмечает Каплей.

— Привет, дорогой! Гуляю по вашему городу, знакомлюсь с историческим центром, — объясняет Максимов, пожимая руку Каплею.

— И как знакомство? — Каплей вроде с улыбкой, но очень прямо смотрит ему в глаза.

— Неповторимо, старик. Ничего подобного не видел. Эти старинные дворики, архитектура…

— Архитектура? Смотри, осторожнее. В этой архитектуре можно так попасть… Ладно, давай! Созвонимся, помнишь, я тебе обещал показать одно чудесное место? Здорово ты меня тогда выручил. С меня причитается, ты помнишь? Ну счастливо! «Архитектура»…

Каплей со своим спутником исчезают в том же дворике, откуда только что вышел Максимов.

Спустя несколько минут они входят в комнату, где незадолго до этого Максимов беседовал с моряком.

— Этот? — спрашивает Каплей третьего, сопровождающего их — человека с азиатским лицом.

— Этот, этот, — кивает тот.

— Так… Паша, проверь комнату, — командует Каплей. — Отпечатки поищи, все… Слышь ты, — говорит он так и сидящему на полу бывшему моряку, — говорить можешь?

Тот не реагирует. Каплей достает из своего портфеля какой-то шприц и наклоняется над сидящей фигурой. Через несколько минут тот открывает глаза.

— Опиши того, кто с тобой говорил, — приказывает Каплей.

— Я не помню… Высокий довольно, крепкий… Темные волосы… Или нет. Не знаю… Я попросил баночку, но он… Я тут на полу сидел. Ботинок у него такой, поцарапанный.

— Ботинок поцарапанный? Левый, правый?

— От меня — левый…

— Ну? Еще что помнишь?

Моряк снова замолкает.

— Паша, этого надо отвезти в Тысячекоечную.

— В наше отделение?

— Конечно, в наше. Позвони Вадимычу. А мне сейчас надо в другое место.

Каплей кивает и выходит. Спохватившись, возвращается и говорит человеку с азиатским лицом:

— Да, а тебе мы объявим благодарность. Закрытым приказом.

— Служу Владивостоку-3000! — то ли в шутку, то ли всерьез отвечает азиат.

— Вольно, — отвечает Каплей с улыбкой. Потом выходит на Семеновскую и смотрит по сторонам. Он находится в задумчивости.

Тем временем подполковник Максимов — уже в своей квартире на Светланской. Он выстукивает очередное донесение в Москву. Он чувствует, что докопался до чего-то серьезного. Все остальное, что он разузнал раньше, лежало, в общем-то, на поверхности. Но этот обкуренный моряк рассказал Максимову то, о чем тот только начинал догадываться. Рассказал обрывочно и не очень внятно, но это уже кое-что. По крайней мере, теперь становится понятным, в каком направлении рыть дальше.

Полковнику неохота сидеть в комнате, он выбирается на балкон и располагается там: ноги лежат по-американски на каких-то ящиках, компьютер — на бедрах. «Вы не предполагаете, до чего точно мы попали в цель, придумывая легенду о бизнесмене, занимающемся марикультурой. Теперь мне становится понятно, почему информацию о местном моллюске „гребешок“ мне никто не давал ни на каких условиях, — пишет Максимов. — Если вы помните старые сказки о Кащее, полковник, то там была некая игла, спрятанная в яйце, яйцо — в утке и так далее. Приморский гребешок, насколько я начинаю понимать, это что-то вроде такой иглы. Без раскрытия этого секрета оценить подлинный потенциал Тихоокеанской республики, все ее сильные и слабые места просто нереально Не говоря уже о возможности усилить здесь наше информационное, экономическое, политическое, культурное влияние и в конечном счете поставить вопрос об аннексии. Мы не знаем этого общества, не знаем его по-настоящему. Для нас остаются тайной какие-то подспудные социальные механизмы. Мы делаем большую ошибку, пытаясь оценивать Тихоокеанскую республику с наших позиций. Здесь нужно применить иную систему оценок, какие-то другие критерии, которые я, кажется, только-только начинаю понимать».

Надо же, думает Максимов, я уже говорю на их языке. Здесь это, да, называют «аннексией». А в Москве — исключительно «восстановлением территориальной целостности» и «возвращением исконных территорий». Подполковник бросает взгляд на улицу. Она шумит обычным дневным автомоторным шумом. В направлении порта проезжает очередной титанический контейнеровоз, тарахтя многолитровым американским дизелем. Перед ним снуют, как мальки, разноцветные легковушки. Максимову кажется, что одна из них похожа на Ольгину, он всматривается вдаль, но скоро возвращается к своему компьютеру. Похоже, подполковник помимо своей воли настроился на лирический лад. Он берет телефон, смотрит на него и прячет в карман.

«Вы не слышали, полковник, о кимотори — японском обряде поедания человеческой печени? Согласно древним синтоистским убеждениям, смелость человека спрятана в его печени. Если съешь сырую печень поверженного тобой противника, станешь еще смелее, — пишет Максимов. — У самых отмороженных самураев бытовал особый прием „кэса-гири“, заключавшийся в рассечении врага надвое от левого плеча до правого бока. Сразу после рассечения полагалось вырвать из еще дергающегося тела трепещущую печень и немедленно съесть ее. Варварство, конечно, но, судя по тому, что рассказал мне источник, здешний гребешок — что-то вроде этого. Это, возможно, главный стратегический ресурс Тихоокеанской республики. Вся информация, связанная с гребешком, засекречена. Считается, что он обладает некими магическими свойствами, в нем заложены необычайно мощные потенции. В каком-то смысле все это секрет Полишинеля, о котором знают все, но… здесь действительно хватает тайн. Во Владивостоке существует, например, судоходная компания „Маринеско“ — я не понял, то ли она названа в честь знаменитого советского рокового „подводника № 1“ Александра Маринеско, автора „атаки века“ на немецкий лайнер „Вильгельм Густлофф“ в 1945 году, то ли просто это расшифровывается как „морское пароходство“ — MARINE Shipping Company. Официально она занимается изучением морских обитателей, научными изысканиями на разных глубинах. На самом деле это нечто вроде морского спецназа, нацеленного на противодействие врагам республики. Обычными контрабандистами занимаются пограничники и военные, прерогатива „Маринеско“ — охранять гребешок и подобные секреты, которых здесь, похоже, еще много. Это отряд легких катеров, вооруженных ракетами, торпедами, противокорабельной и зенитной артиллерией и замаскированных под безобидный научно-исследовательский флот. Я попробую узнать о „Маринеско“ поподробнее…»

Подполковник встает, потягивается и неожиданно делает стойку на руках прямо на перилах балкона. Потом возвращается в нормальное положение, перечитывает только что написанное и морщится. К чему вся эта лирика, недовольно думает он. Выделяет текст, нажимает клавишу Delete и садится переписывать все заново.

— Не все верят во Владивосток-3000, не все его видят, — размышляет вслух Каплей. Они с Пришельцем идут через какие-то закоулки Эгершельда. Видны портовые территории, многоэтажные просвечивающие насквозь каркасы СВХ — складов временного хранения для автомобилей, вавилонские горы контейнеров, шевелящиеся динозавры портовых кранов. — Ты вот сумел сюда попасть. Ты сам-то понимаешь, почему попал сюда?

— Я постоянно думаю об этом и не могу найти ответа.

Мужчины выходят к широкой дороге и не спеша идут по ней дальше, куда-то на юг, по направлению к Маяку. В морском городе всегда присутствует много маяков, створных и других навигационных знаков. Но вот так, просто Маяком, здесь именуется только один Маяк. Он установлен на косе, называемой Токаревской кошкой. Узкая коса выдается в пролив Босфор-Восточный между материковым Владивостоком и островом Русским, поэтому Маяк — крайняя юго-западная точка Владивостока, своего рода край света, если на минуту забыть об островах залива Петра Великого и Хасанском районе, тянущемся по западному побережью Амурского залива до самой границы с Китаем и Северной Кореей. Маяком также называется расположенная неподалеку остановка общественного транспорта.

— А ты подумай еще раз. Смелее. Причащался гребешком? Понимал, что это не просто пища? О, даже наш «чокопай» — больше, чем просто пища! Исповедовался Океану? Понимал, что Правый Руль — это особая религиозно-философская система? Чувствовал, что «усталая подлодка» — это не метафора? Все ты понимал, все чувствовал. Может быть, просто не формулировал четко какие-то вещи даже для себя. Ты наш, Влад, и поэтому я предлагаю тебе снова: оставайся. Твое место — здесь.

Герои поднимаются на сопку. Отсюда видно все: город, и пролив, и остров Русский.

— А Наташа?

— А она — наша, как ты думаешь?

— Не знаю… Наверное, наша. Ее реально перетащить сюда, ко мне?

Каплей молчит.

— Может быть, — наконец говорит он. — Понимаешь, если это твой город, то здесь найдется и твоя Наташа. Обязательно. Та или другая.

— Тогда я возьму ее и вернусь. И… еще кого-нибудь возьму. Из наших. Из подключенных. Поможешь мне? Ты же шаришь в этом?

Пауза. Крики чаек.

— Это будет непросто, — отвечает Каплей. — У нас есть специалист по этим вопросам, ученый и астролог Румпель, так вот он давно изучает подобные случаи, но, по-моему, сам еще мало что знает. Кто-то проникал сюда через затопленные катакомбы на Русском, кто-то — через магическую сопку Пидан, где в полнолуние встречаются летающие люди. Точно известно только одно: это зависит от тебя больше, чем от кого-то другого. От твоего внутреннего состояния. Знаешь, как говорили когда-то французы? «Будьте реалистами — требуйте невозможного». Иногда надо требовать невозможного, ты понимаешь меня? Совершать нерациональные поступки, и в этом как раз и будет заключаться самый настоящий рационализм и реализм.

Каплей смотрит в море. Искорки солнца в воде, синей от синего неба. Рябь. Пришелец тоже смотрит на воду, и по его глазам понятно, что он сейчас далеко-далеко. Потом оборачивается и вдруг видит вдали, у зеленой сопки, мелькающего огромного зверя цвета пламени. Дергает Каплея за рукав:

— Это что, тигр? Они у вас вот так по городу ходят?

Каплей спокойно переводит взгляд в сторону холма.

— Ты сам увидел Великого Вана, Влад? Сам? Ты точно наш, Влад. Ты приехал домой.

— Кого? Великого Вана, ты сказал?

— Да. Это Великий Ван.

— Здесь что, вот так запросто можно встретить тигра?

— Не то чтобы запросто… Где попало и когда попало тигр ходить не будет. А самое главное — кто попало его просто не увидит. Это важная примета — то, что мы с тобой его увидели.

— Ты веришь в приметы?

— Не то чтобы верю… Можно и не верить, а они все равно срабатывают. Иногда я чувствую что-то, и это потом сбывается. Я не могу сам себе этого объяснить, но у меня есть такие… особые способности. Мое начальство, кстати, это иногда использует. Можешь называть это обостренной интуицией, если хочешь. Ты думаешь, я случайно оказался там, на Патрокле, и встретил тебя?

— В смысле?

— Тоже была… примета. Я ждал чего-то подобного.

У Каплея оживает телефон.

— Здравия желаю! — говорит голос в трубке. — Помнишь наших клиентов из фирмы «Инь-Янь»? Они уезжают прямо сейчас, автобус уже подан к «Гавани». Работаем?

— Вопросов нет, работаем. Мы как раз недалеко. Встречаемся у «Гавани». Все, конец связи, — Каплей нажимает клавишу отбоя и бросает Владу: — По коням! Примета сработала.

— Что там такое?

— Контрабас. Обычное дело, ничего страшного. Пристегнись, наверно, крепче. Сейчас прохватим.

Land Cruiser резво «прохватывает» в направлении отеля «Гавань». Это недалеко: один поворот, другой (в сторону торгового порта, что сразу заметно по веренице пыхтящих контейнеровозов), вот и отель. Рядом с ним припаркован праздничного вида пассажирский автобус. В салоне — азиаты, это китайские туристы. С руководителем тургруппы уже беседуют возле автобуса серьезные люди в военно-морской форме.

— Капитана, мы работаема легалино, — говорит представительного вида китаец.

— Легально? — усмехается светловолосый офицер. — А тот раз, когда мы накрыли вашего человека с пантами и лягушками, тоже было легально?

— Тот раз — случайна. Я следил за нашим человеком, капитана, случайна так бывает. Есть русская пословица: кто старое помянет…

— Ладно, — обрывает его офицер, — хватит русских пословиц, а то я сейчас тебе напомню одну китайскую поговорку. Давай лучше сам показывай, что везете.

— Капитан, мы ничего не везем, толика сувенира!

— Наверняка весь автобус контрабасом набит. Показывай по-хорошему свои сувениры! А то буду вынужден поступить не по фэншую.

К беседующим подходят Каплей и Влад.

— Майор Цигун, — представляется Владу светловолосый.

— Нихао, старый знакомый! — здоровается Каплей с китайцем. — Пойдем смотреть твой автобус. «Корефана»… Багаж досматривали?

— Досматривали, ничего, — отвечает Цигун.

— Ладно… Давай понятых в салон.

Каплей проходит по салону, внимательно осматривает пол, стены, сиденья… Через стекло он замечает знакомую фигуру — это Вечный Бич. Старик подходит вплотную к водительской кабине и внимательно смотрит внутрь. Каплей, неотрывно глядя на Бича, тоже замирает у водительского кресла.

— А ну выйди, — говорит он китайцу-водителю. Садится на его место, достает из кармана складной нож и начинает хладнокровно, словно патологоанатом, вскрывать обшивку водительской двери. Водитель возмущается, руководитель группы — тоже. Офицеры успокаивают их.

Через минуту Каплей осторожно извлекает из-под обшивки черный полиэтиленовый пакет, чем-то плотно набитый.

— Раз! — говорит он. И тут же извлекает другой:

— Два!

Вскоре на асфальте у автобуса оказываются четыре черных плотных пакета. Китайцы обескуражены, понятые внимательно смотрят на пакеты, эксперт фотографирует.

— Итак, что мы имеем, — произносит майор Цигун, прикидывая пакеты на руке. — Материалы, похожие на кости и хрящи животного, предположительно амурского тигра, общим весом примерно шесть-семь килограммов. Точнее скажет экспертиза. Собирайтесь, — говорит он китайцам. — На Родину вы теперь можете и не вернуться. Придется отдохнуть. Контрабасисты-виртуозы, мать вашу…

— Зачем им кости тигра? — спрашивает Влад у Каплея. Они идут к своему автомобилю.

— Используют их то ли в медицине, то ли в магии. То ли и там, и там. Китайцы считают, что любая часть тела тигра обладает чудодейственными и даже мистическими свойствами.

Каплей задумывается и продолжает:

— И, знаешь… Я в это верю.

Тем временем подполковник Максимов на арендованной Toyota Amba — мускулистом кроссовере среднего размера, разработанном японцами специально для Тихоокеанской республики и выпускаемом здесь же, в Уссурийске, едет где-то по городским дебрям в сторону бухты Улисс. Он хочет своими профессиональными глазами взглянуть на флот таинственного пароходства «Маринеско».

Максимов вспоминает, как накануне пытался выйти на загадочного «гражданина мира», международного коммерсанта из Владивостока неясного происхождения, которого все знали под именем Гастэн. Этот Гастэн располагал целым авиапарком и связями на всех континентах. Гастэн был ведущим экспортером тихоокеанской марикультуры, чьи самолеты с разнообразной продукцией перемещались, практически не досматриваемые таможнями, по всей планете. Выпускника Военного института иностранных языков, Гастэна не без оснований подозревали в связях со спецслужбами, хотя по поводу того, какими именно спецслужбами — мнения расходились. Возможно, он сам поддерживал эти слухи, чтобы его боялись трогать как представители криминалитета, так и государственные структуры различных государств.

Коммерсант — крепкий, усатый, с внимательным взглядом тяжелых и в то же время немного восточных глаз — принял Максимова в одном из своих офисов, оборудованном прямо в скальной катакомбе под сопкой Холодильник.

— Гастэн Есауло, — представился он.

— Максимов, — протянул руку подполковник и не удержался: — Это настоящее имя?

— Тебе-то какая разница? — ухмыльнулся коммерсант и добавил: — Я потомок курильских айнов и первых русских казаков, прибывших за Амур. Можешь звать меня просто Есаул.

И тут же резко одернул гостя, когда тот машинально полез за сигаретами:

— Не кури тут! У нас не курят!

Максимов пытался получить, выклянчить, купить у Гастэна за любые разумные деньги секреты тихоокеанской марикультуры, но тот только смеялся. Есаул заявил, что готов накормить Максимова своим продуктом бесплатно до отвала, но технологии не продаст ни за какие деньги.

— Не думаю, что денег у тебя больше, чем у меня, — издевательски добавил торговец. — Только сам смотри не вздумай нырять за гребешком. Можешь не всплыть обратно — уж я-то знаю!

И засмеялся на манер киношных мафиози. Максимов ушел от него как оплеванный, вернулся домой и, сочиняя отчет, страшными словами ругал тихоокеанцев вместе со всеми их чертовыми гребешками.

Теперь, прибыв на Улисс, он рассчитывает хотя бы что-то узнать об этом загадочном пароходстве «Маринеско». Там, где начинаются бесконечные причалы, где небо утыкано, как антеннами, мачтами, Максимов аккуратно паркует свою «амбу» тигриной расцветки. Он не спеша прогуливается вдоль причальной линии. Вдали, за яхтами, стоят ракетные катера, их ни с чем не спутаешь — это военно-морской флот, это понятно. За ними — здание морского патруля, а вот дальше видны непонятные суда: легкомысленной гражданской раскраски, в которой преобладают белоснежные тона, но явно с военным профилем. Вернее, с полувоенным — на них не видно торчащих стволов корабельной артиллерии, остроносых ракет, реактивных бомбометов… И все-таки они похожи на замаскировавшихся хищников в овечьих шкурах, опытный глаз военного разведчика провести трудно. На каждом — буквы: MarineSCO. И индивидуальные названия на бортах: «Катран», «Пиленгас», «Скат», «Фугу»… Подполковник курит и внимательно смотрит на суда. Он не настолько безграмотен, чтобы начать их, например, фотографировать или попытаться проникнуть на причал поближе. Сфотографировать их можно и из космоса, а проникать на режимную территорию — значит бессмысленно подставлять и себя, и руководство. Он хочет получить личное визуальное впечатление, не более того. Это называется «метод наблюдения». В конце концов, по Улиссу не запрещено гулять. Да и вообще в этом Владивостоке, похоже, ничего не запрещено, неожиданно думает Максимов. Только вот на сигарету вечно косятся как-то нервно. А говорили — военно-морская диктатура… Он вспоминает власть в той, большой России, которой он служит. Вспоминает собственных начальников и тех, кто командует ими из администрации президента и из правительства. «Еще неизвестно, где настоящая диктатура», — ловит он себя на крамольной мысли. Ищет глазами урну, находит, бросает туда окурок, поворачивается и идет по направлению к машине.

Из обыкновенной внешне яхты, пришвартованной неподалеку, за подполковником следят чьи-то внимательные глаза. Вот слышен звук запуска тойотовского бензинового двигателя. «Амба» разворачивается, сверкнув белыми огоньками заднего хода, и уезжает.

Просторный светлый кабинет. Из больших окон — вид на море. Длинный стол для офицерских совещаний. Во главе стола — обычный канцелярский набор из компьютера, папки, бумаг-ручек. Здесь же стоит мерцающий глобус. Это штаб «Комитета-3000». Не главный, далеко не главный кабинет комитета, но все-таки значимый.

На месте хозяина кабинета сидит бритый наголо плотный человек с аккуратной бородкой и усами, в форме капитана первого ранга — Капраз. По сторонам — двое нам уже знакомых мужчин: Каплей и Каптри, его коллега. Перед Каптри — вечная кружка с кофе.

— Смотрите, что получается, — говорит хозяин кабинета. У него резкий, металлически-холодный голос, хотя тем, кто знает его близко, хорошо известно, что Капраз на самом деле — человек не только надежный, но удивительно мягкий и добрый, хотя на службе эти его последние качества чаще всего остаются невостребованными. — Первое: во Владивостоке действует агент или группа агентов, напрямую связанных с Москвой. Либо это приезжие, либо местные, точно пока сказать не можем. Второе: они вплотную подбираются к гребешку, это не случайно. Третье: на данном этапе уже можно говорить об угрозе национальной безопасности республики. Ситуация еще далеко не критическая, но она вполне может развиться в критическую. Теперь хочу выслушать вас.

Каптри и Каплей переглядываются. Каптри начинает:

— Наши люди занимаются поиском. С большой долей вероятности мы можем предположить, что имеем дело с внедренным во Владивосток извне агентом, действующим под той или иной легендой. У него уже налажены здесь, в городе, агентурные связи. Не исключено, что агент обладает помимо обычной профессиональной подготовки незаурядной интуицией. Потому что слишком он быстро соображает, насколько мы можем судить… Или же — как вариант — он родом отсюда и понимает какие-то вещи, что называется, печенкой.

Каптри смотрит на Каплея. Тот, кашлянув, включается в разговор в своей обычной неторопливой, размеренной манере:

— У нас есть несколько интересующих нас точек и групп, в отношении которых мы уже начали применять специальные оперативные мероприятия. Мы работаем по ним, но в последнее время у меня появился еще один подозреваемый. Я бы даже сказал — главный подозреваемый, приоритетный.

— Кто? — спрашивает капитан первого ранга.

— Это один мой хороший знакомый…

Коллеги удивленно смотрят на Каплея.

— Так получилось, мы случайно с ним познакомились, он меня здорово выручил. Бизнесмен, Максимов фамилия, из Москвы, и занимается вроде бы как раз марикультурой, но у него ничего не выходит.

— Ничего удивительного, — усмехается Капраз.

— Ну вот, человек вроде бы неплохой, но он и тогда в ресторане меня про гребешок спрашивал, я сразу обратил внимание. И — резкий он какой-то для коммерсанта… А потом, мы того наркошу с Миллионки допрашивали, помните, я докладывал? Так вот приметы совпадают. Приблизительно, конечно, не на сто процентов, все это пока лишь мои догадки и предположения, но… Вот еще что: когда мы приехали брать наркошу и думали, что можем накрыть вместе с ним и агента, знаете, кого я встретил рядом, на Семеновской?

— Этого твоего Максимова, что ли? — спрашивает Капраз.

— Его, точно. Ну и плюс — ребята наши только что доложили из патрульной службы на Улиссе. Он вертелся там зачем-то на причалах, курил, рассматривал флот «Маринеско». Вот снимки.

Офицеры рассматривают снимки.

— Вот он какой, значит… — говорит Капраз. — Еще и курит, здоровье не бережет. Ну что же, ты понаблюдай за ним, Каплей. У вас хорошие отношения, ты говоришь? Попробуй это использовать.

— Хорошие, — отвечает Каплей. Он искренне симпатизирует Максимову, и ему очень не хочется, чтобы подозрения оправдались. Хочется, чтобы Максимов оказался просто хорошим парнем, бизнесменом из Москвы. Но чувствует, что сбудутся его худшие опасения.

— Он же там, в том притоне наверняка оставил отпечатки? — спрашивает Капраз. — Хорошо бы достать отпечатки этого Максимова. Если совпадут, — он пожимает плечами, — что тебя учить…

— Есть, — отвечает Каплей. Они выходят из кабинета. Ждут в коридоре лифта, и пока лифт едет к ним снизу, Каплей подходит к стеклянной стене штаба, упирается лбом в стекло и тупо смотрит на город, купающийся в летнем море.