9. «У меня до сих пор кровь на сапогах!»
«Эль бурро» вместе с другими ресторанчиками притаился в северо-западной части Вашингтона, на углу Пенсильвания-авеню, в месте, где она огибает пересечение Двадцатой и Ай-стрит. Порфиро и семья Руис ждали через дорогу в треугольном скверике.
Соджи помахала им рукой и велела Милли:
– Займи очередь за столиком, а я их приведу.
Милли послушно встала рядом с ожидающими у двери.
– Они фамилии записывают, – объяснили молодые люди, стоящие рядом.
Милли заглянула внутрь и сказала дерганому парню:
– Столик на шестерых, пожалуйста. Зона для некурящих.
– Хорошо. – Парень взглянул на нее, как на ненормальную, но Милли заметила, что несколько гостей такерии собираются уходить, значит столики освободятся. – Как ваша фамилия?
– Райс.
– Я вас позову.
Когда Милли вернулась на улицу, через дорогу переходила группа: с одной стороны Соджи, с другой – коренастый, усатый Порфиро и Руисы. Две девочки в форме приходской школы льнули к матери, которая торопила их, чтобы пересечь улицу, пока не загорелся красный.
Добравшись до тротуара, Соджи первой подошла к Милли и тихо сказала:
– Девчонки боятся меня – из-за того что лицо дергается.
Милли покачала головой и порывисто обняла ее:
– Нелегко тебе, наверное.
Соджи явно удивилась, а когда Милли разжала объятия, глаза у нее предательски блестели.
– Я просто хотела объяснить, почему они боятся. Может, мне лучше подождать здесь?
– Нет. – Милли покачала головой и повернулась к подоспевшему Порфиро. – Здравствуй, Порфиро, я Милли. – Она протянула ему руку.
– Так я и думал, – с улыбкой отозвался Порфиро, пожал Милли руку и познакомил с Руисами. – Это сеньора Руис и ее дочери, Хуанита и Нук.
У старшей, Хуаниты, были блестящие темные волосы и темно-карие глаза. Чертами лица и разрезом глаз девочки не отличались, только Нук досталась бледная кожа и соломенные, почти белокурые волосы.
Альбиноска…
– ¡Hola! – с улыбкой поздоровалась Милли. – Con mucho gusto! Me llamo Милли.
Девочки спрятались за маму, а та чуть заметно кивнула:
– ¿Que soñaste?
Милли наморщила лоб и посмотрела на Порфиро.
– Боюсь, испанский у меня не слишком хорош.
– Это значит… Ну, там, откуда они, это вроде приветствия, – пояснил он.
Милли хотелось заорать: «Что вы знаете о Дэви?!» – но она судорожно втянула воздух, выдохнула и постаралась улыбнуться девочкам, выглядывавшим из-за материнской юбки.
– Gracias por venir. – Милли поблагодарила их за то, что пришли. Слова она подбирала с трудом: испанского, который она учила в Коста-Рике, уже не хватало. – Yo realmente aprecio suayuda. Я очень ценю вашу помощь.
В глазах у женщины мелькнули понимание и боль. «Когда-то ей тоже требовалась помощь, – подумала Милли. – Но она ее не получила».
– Райс! Столик на шестерых!
Милли жестом попросила сеньору Руис и девочек войти первыми.
– ¡Vayamos! Tengo hambre, – сказала она и потерла себе живот, потом отвела Порфиро в сторону и тихо спросила: – Что случилось с их отцом?
Порфиро глянул на женщину с детьми, потом снова на Милли, быстро провел большим пальцем по горлу и шепнул:
– Как и большинство жителей их деревни. Их забрали. Тел не нашли, только кровь повсюду. Мать увела девочек в сельву, едва в деревню заехал первый грузовик. – Порфиро скривил рот. – Накануне ей сон приснился.
Милли уставилась на Порфиро в немом изумлении, потом кивнула. Они нагнали остальных.
Двое немолодых мужчин наседали на администратора:
– Мы ждем дольше, чем эти люди!
– Столы у нас большие и маленькие. Только что освободился большой стол. Буквально через минуту освободится столик на двоих, обещаю вам!
Администратор запустил их в такерию, подвел к столику, и Милли услышала, как он бормочет себе под нос: «Столики на двоих нарасхват!»
Им достался стол в огромной угловой будке с многоместными сиденьями с трех сторон. Милли первая скользнула в будку и заняла место в глубине. Таким образом, девочки с мамой сели на одно сиденье, Порфиро и Соджи – напротив них.
При помощи Порфиро как переводчика напитки они заказали довольно быстро. Когда официант ушел, Милли проговорила:
– Насколько я понимаю, вы видели моего мужа. – Она вытащила из сумочки объявление и развернула его.
Сеньора Руис мельком взглянула на объявление, потом на дочек. Те разволновались:
– Si, si, nuestro ángelen la noche! – воскликнула Хуанита.
– Их ангел в ночи, – перевел Порфиро.
– ¿Porqué llámelo eso? Почему ты так его называешь? – спросила Милли себе на удивление.
Испанский вспоминался на ходу.
– Él apareció fueranada, – ответила Нук.
– Говоришь, он появился ниоткуда? – Милли прищурилась. – Когда это?.. ¿Cuándo? ¿Qué día?
– Cincode Marza. Cerca de medianoche, – ответила сеньора Руис и взглянула на Порфиро.
– Да, к нам в дом они переехали на следующий день, шестого числа.
Тот самый день. То самое время…
Когда принесли напитки, Милли велела себе набраться терпения и ждать. Когда пришлось заказывать еду, задача усложнилась. Стиснув зубы, она настояла, чтобы Руисы заказали, что пожелают, без оглядки на цену.
Когда официант наконец ушел, Милли сосредоточилась на сеньоре Руис.
– ¿Qué ustedvio? Что вы видели?
– Nada. Noestabaallí. Eran. – Она кивнула на дочерей.
«Вас там не было?» Милли сделала глубокий вдох и постаралась обрести абсолютное, всепоглощающее спокойствие, которым пользовалась на семейной терапии. Она положила одну руку на другую и опустила подбородок на ладони. Ее глаза теперь были на одном уровне с глазами девочек.
– Qué viero nustedes?
Ответ перевел Порфиро. Милли не понимала половины того, что они говорили, и даже Порфиро несколько раз пришлось просить разъяснений у сеньоры Руис. Милли почти не сомневалась: часть слов, которые используют девочки, не испанские.
Рассказывала в основном Хуанита.
– Нам не спалось, – начала она. – Шел дождь, с пожарной лестницы на нашу картонку, на нашу коробку от холодильника капала вода – кап! кап! кап! Рядом никого не было, потом вдруг появился он, как с неба упал или из-под земли вырос. Нук вскрикнула, и он услышал.
– Это Хуанита зашумела!
– Нет, Нук!
– Хуанита!
– Нук!
– No importante, – улыбнулась Милли. – ¿Yent onces?
– Он заговорил с нами по-английски, но мы не ответили. Тогда он наклонился, и из пальцев у него загорелся свет. Он смотрел на нас, но совсем близко не подходил. Он заговорил с нами по-испански. Спросил, где наши родители. Мама не разрешает нам разговаривать с чужими, и я не ответила ему, а вот Нук ответила.
– Враки! Ничего я не ответила!
– Ответила!
– Нет!
– И что же он узнал от той, которая ответила? – спросила Милли.
– Что папа у нас пропал, а мама – вахтер. Что она работает по ночам. Потом он дал нам деньги и велел их спрятать. Сказал, что это нам на жилище. Я не хотела брать деньги, но Нук сказала: «возьми».
– Враки!
– Потом он благословил нас и ушел.
– Он благословил тебя? – прищурившись, уточнила Милли. На Дэви это не похоже. – Что именно он сказал?
– Buena suerte.
– А-а. И как он ушел?
– Просто ушел. Мы слышали, как его шаги стучат по улице. Потом мы выбрались из коробки и спрятали деньги под камень, который вылезает из стены, чтобы никто не отнял.
Какое разочарование! Дать нищим девчонкам деньги – очень в духе Дэви, и Милли радовалась, что услышала эту историю. Вот только поискам она не поможет.
– А после этого вы его видели?
Обе девочки взглянули на Милли как на непроходимую тупицу.
– Еще мы видели, как Ла Йорона забирает нашего ангела и убивает его друга.
У Милли аж челюсть отвисла. Огромным усилием воли она закрыла рот и произнесла:
– Вы это видели. Какой ужас! То есть как прекрасно… Порфиро, не переводи это! Что еще за Ла Йорона?
– Это Плакальщица. Призрак женщины, которая утопила своих детей и теперь на замену им забирает чужих. Иногда ее зовут Кровавая Мэри.
– Почему девочки думают, что это Ла Йорона? Надо рыть в этом направлении. Попроси их рассказать мне, что случилось.
История продолжилась.
– На другой стороне улицы загремели выстрелы. Мы вылезли из коробки и спрятались за мусоркой. Она защищает от выстрелов лучше, чем картон. Потом по улице побежал какой-то дядя. Он держал на руках нашего ангела. За ним гнались другие. Дяде попали в ногу. Он уронил нашего ангела. Наш ангел глаза не закрывал, но и не шевелился. Раненый дядя хотел что-то достать из кармана пальто, но в него снова выстрелили. Он выронил телефон. Он был весь в крови. Потом появилась Ла Йорона. Из пустых глаз у нее текла черная кровь. В руках она держала большое ружье. Я испугалась сильнее, чем в ночь, когда к нам в деревню приехали дяди с ружьями. Я боялась, что Ла Йорона убьет нашего ангела, но она застрелила его друга. Она в глаза ему выстрелила, чтобы он не мог найти ее в загробном мире. Потом приехала «скорая», нашего ангела занесли внутрь и увезли. Его друга оставили лежать на тротуаре.
– Дождь умыл ему лицо, – добавила Нук.
– Потом приехали другие машины «скорой помощи» и полиция. Мы не хотели, чтобы нас нашли, поэтому взяли спальные мешки, деньги и побежали от них по улице.
– Другие машины «скорой помощи»? Какие другие?
– У них не было ангела.
– То есть Дэви, моего ангела?
– Нет, ангела на двери. Un angelito.
– Там на двери нарисован ангелочек?
– Да.
– На какой двери?
– На водительской. Может, на другой тоже, но мы не видели.
– Чем-то еще та «скорая» отличалась?
– Может, словами на боку машины, но они были не испанские, и я не знаю.
– А цветом она не отличалась?
– Нет, она была белая с оранжевой полосой. – Хуанита пальчиком прочертила горизонтальную линию. – И со змеей на палочке в синей… – Она макнула пальчик в лимонад и нарисовала на столе X с вертикальной чертой, эмблему службы Экстренной медицинской помощи. – Como un asterisco.
Официант и официантка принесли подносы, и Милли откинулась на спинку стула – еду им подали со стандартной присказкой: «Осторожно, тарелка очень горячая».
Милли ела рыбные тако – филе махи-махи в мягких кукурузных тортильях под соусом сальса фреска и с капустным салатом с тмином и лаймом. Руисы – лепешки буррито с мясом.
– Мясо Руисы едят нечасто, – пояснил Порфиро. – Для них это экзотическое лакомство. Они жили около озера, ловили рыбу и держали кур-несушек. Ели главным образом фасоль и кукурузу. Иногда – оленину, чтобы урожай не терять.
В глазах у Милли отразилось недоумение, и Порфиро пояснил:
– Олени поедали урожай, поэтому их убивали, а потом…
– А-а… ¿Está bueno? – спросила Милли, показывая на еду.
– ¡Si! – воскликнула сеньора Руис и жестом предложила Милли попробовать.
Милли отрезала кусок рыбного тако, переложила женщине на тарелку, потом отрезала чуть-чуть от нетронутой стороны мясного буррито и отправила себе в рот.
– ¡Delicioso! Muy sabroso! – похвалила она, покачивая ладонью.
Сеньора Руис застенчиво улыбнулась, потом посерьезнела и снова заговорила, жестом велев Порфиро переводить.
– Хорошо, что у вас есть деньги. Женщине, у которой пропал муж, очень тяжело. Если вы попросите вернуть деньги, которые дал нам ваш муж, я пойму. Когда боевики захватили нашу деревню, у нас отняли все, даже кур, и жизнь стала невыносимой.
Милли подняла руки:
– Yo no quiero dinero. Tengo bastantes. – Испанских слов не хватало, и она попросила Порфиро: – Скажи ей, что я просто пытаюсь найти мужа.
Порфиро перевел, и сеньора Руис взволнованно закивала:
– Я знаю, каково это. Надеюсь, Господь вернет вам мужа. Раз у вас есть деньги, пусть уж его освободят за выкуп. В нашем случае боевиков интересовала только земля, и не спрячься мы с девочками в джунглях, наверное, тоже погибли бы.
– Зачем вы приехали сюда, в Вашингтон? Неужели в Чьяпасе вам места не нашлось?
Сеньора Руис склонила голову набок, задумавшись, потом сказала что-то, и Порфиро перевел:
– Я собираюсь к родне в Наху.
Следующую фразу сеньоры Руис Порфиро вообще не понял. Тогда женщина выразилась иначе.
– Господь хотел, чтобы сначала она приехала сюда. По пути, мол.
Порфиро обескураженно пожал плечами, а от следующей фразы окончательно растерялся, но сеньора Руис повторила ее. То же самое она говорила, когда их с Милли только представили друг другу.
– ¿Que soñaste?
– Она спрашивает, какие сны вы видите, – перевел Порфиро. – У нее на родине люди так приветствуют друг друга. – Порфиро нащупал что-то у себя на груди, прямо под рубашкой, и без особой охоты добавил: – Они считают, что сны напрямую связаны с тем, что случится или уже случилось.
Ему это не нравится, отметила Милли. На шее у Порфиро блеснула серебряная цепочка. Он распятия касается?
Милли хотелось подобрать вежливую отговорку, невинную ложь о том, что ей ничего не снится. С тех пор как исчез Дэви, она спала плохо. Накануне в одном номере с Соджи – в кои веки не с Дэви и не одна – Милли ворочалась почти до самого утра.
Впрочем, на заре Милли приснилось нечто странное, и она решила поделиться с Руисами, пооткровенничать в ответ на зацепки, которые они ей дали.
– Я долго не могла заснуть, а когда наконец заснула, то увидела себя: я ворочалась на кровати, то и дело натыкаясь на булавку. Булавка колола меня, я выкидывала ее на пол, только в постели их оказалась целая тьма. Во сне я не могла заснуть, пока не постелила на них красное покрывало.
Порфиро перевел ответ сеньоре Руис. Та попросила уточнить значение отдельных слов, потом взглянула на Милли и задала другой вопрос:
– Какого цвета у вас покрывало? Не во сне, а в реальности?
– В отеле? Зеленое с желтыми орхидеями.
Сеньора Руис кивнула и спросила снова, но Порфиро вопрос не понял, и она его перефразировала.
– Она спрашивает, какой у вас онен. Ну… Какой тотем у вашего рода? Мол, иностранцы часто не знают, какой у них тотем. – Порфиро быстро перекрестился и снова потрогал рубашку.
Милли заморгала:
– Понятия не имею.
Порфиро перевел, и сеньора Руис заговорила снова.
– Она говорит, что для толкования сна полезно знать тотем. Судя по символам в твоем сне, ну, так, как ты описываешь кровь и змей, твой тотем – коата, поэтому ты дальняя родственница ее клана.
– Какие змеи? Какая кровь?
Порфиро спросил сеньору Руис и перевел объяснение.
– Шипы, булавки, иголки, веревка – символы змей. Красное покрывало – кровь.
Милли содрогнулась. Она чувствовала нездоровое очарование рационального человека иррациональным явлением. Есть же вещи, которые она не может объяснить. Взять хотя бы способности Дэви.
– Мой сон что-то говорит о будущем?
Порфиро уточнил.
– Она утверждает, что во сне есть предупреждение. Мол, если вовремя его заметить, можно спастись от беды. Мол, предупреждение – это еще не приговор. Я же говорил, что, когда к ним явились боевики, она с детьми убежала в джунгли? Накануне ей приснился сон.
Сеньора Руис снова заговорила, и Порфиро начал переводить:
– Если ты из клана коаты, значит твой сон говорит, что опасность грозит тебе ночью. Мол, жди беды, когда ляжешь спать.
«С учетом случившегося сегодня, это не такой уж и сюр», – подумала Милли и серьезно спросила:
– И что она мне советует?
– Не спи сегодня в той кровати. Спи в другом месте.
Милли отправила Порфиро и семью Руис домой на такси, заплатив водителю вперед. Перед самым отъездом сеньора Руис сказала:
– Ki’wenentech. Ki’iba’ willik.
Милли озадаченно посмотрела на Порфиро, но тот лишь плечами пожал. Сеньора Руис, увидев их замешательство, пояснила:
– Tenga cuidado para el qué sueña.
Порфиро перекрестился и лишь потом перевел:
– Остерегайся того, что тебе снится.
Такси скрылось из виду, а Милли все смотрела ему вслед.
– Таблетками не закинулась? – спросила Соджи.
Милли встряхнулась:
– Я не на таблетках. Просто растеряна. Очень удивлена.
Соджи оглядывалась по сторонам – то вправо голову повернет, то резко влево.
– Параноидная шизофрения – это и так тяжело, а тут на самом деле преследуют и нападают.
Милли повернула на запад и зашагала по тротуару. Соджи пошла рядом с ней, но то и дело оглядывалась. И пешеходов, и машин на улицах хватало.
– Меня попросили вернуться в Святую Елизавету, – вдруг объявила Соджи. – Наверное, Хинкли по мне соскучился.
– Вернуться? Зачем? Они хотят лечить тебя от шизофрении?
– Нет. Мой психиатр застолбил мне место в проекте по испытанию лекарства от тика. Доктора, – Соджи переключилась на театрально напыщенную речь ученого, – тестируют эффективность комплексного приема витамина В6 и тетрабеназина в лечении поздней дискинезии и других патологических непроизвольных движений лица.
Милли похлопала Соджи по руке:
– Когда тебе нужно в госпиталь?
– Доктор ждет меня сегодня или завтра.
– Ясно. А сама ты хочешь участвовать?
– Ну, большого желания нет.
– Вдруг твое состояние ухудшится? – Милли вскинула брови. – Как насчет дистонии?
При поздней дистонии непроизвольные движения распространятся от лица на все тело.
– Не-ет. Возможные побочные эффекты контролируются уменьшением дозы. В этом плане тетрабеназин безопасен. Просто либо получится, либо нет.
– Если ты не попробуешь, то не получится.
– Ага, – кивнула Соджи. – Но если честно, затея нравится мне все больше и больше.
– Чтобы выбраться с улицы? Или чтобы оторваться от моих врагов?
Соджи снова огляделась по сторонам:
– Поспишь ночку в спокойной обстановке, в нормальной постели, и все мозги набекрень. Как теперь стоя ночевать? Даже в приютах грабят и насилуют. Там тепло, но спать совсем не хочется.
В конце проулка что-то грохнуло, и Соджи подскочила.
Милли посмотрела туда: просто кто-то выносил мусор и хлопнул дверью.
Соджи прижала ладонь к груди:
– Ладно, из-за козлов, которые на нас напали, я тоже нервничаю. Особенно после рассказов о Кровавой Мэри и о твоих снах.
– А-а, ясно. Такое тебе непривычно, да?
Тут у Милли зазвонил сотовый, и она поднесла трубку к уху:
– Алло!
– Мы хотели бы с вами встретиться, – проговорил Андерс.
– Секунду! – Милли посмотрела на Соджи. – Хочешь поехать в Святую Елизавету сегодня?
Соджи кивнула.
– Мисс Джонсон нужно в госпиталь Святой Елизаветы. Я хочу отвезти ее туда на такси, а потом могу встретиться с вами.
– Хорошо, – отозвался Андерс. – Кертис заберет вас. Продолжайте идти, а как увидите, что он едет по улице с вашей стороны, помашите ему.
Милли взглянула на транспортный поток – на неверные тени с ослепительно-яркими фарами.
– Уже темнеет. Узнать нужную машину будет трудно.
– На крыше у него будет зажжена надпись: «Не на службе». Когда приблизится к вам, он мигнет этой надписью, потом зажжет: «На службе».
– Хорошо. Пожалуйста, так и сделайте.
Высадив Соджи у госпиталя Святой Елизаветы, Кертис повел такси кружным путем мимо Смитсоновского зоопарка, потом обратно к Национальной аллее. Милли закрыла глаза и постаралась расслабиться. По крайней мере, на этот раз Кертис не наматывал бесконечные круги по центру.
Наконец такси подъехало к отелю «Уиллард интерконтинентал». Кертис остановился у входа и объявил:
– Они в баре «Раунд робин».
– Что, без опознавательных знаков?
– Да ладно вам! – фыркнул Кертис.
Чувствуя себя замухрышкой, Милли пробиралась меж колоннами и изысканной мебелью в фойе отеля с мозаичным полом и затейливым резным потолком. Андерс в компании незнакомого мужчины сидел за угловым столиком в баре, где, если верить плакату, в 1820-x Генри Клэй впервые представил вашингтонцам мятный джулеп. Когда вошла Милли, оба встали. Андерс выдвинул для нее стул.
– Мисс Гаррисон-Райс, это доктор Анри Готро.
Подошла официантка в сорочке под смокинг с черным галстуком, с камербандом и в мини-юбке.
Милли дождалась, когда девушка приготовит карандаш, и лишь тогда попросила:
– «Гленливет», пожалуйста. Двойной.
– Мне еще порцию «Сэма Адамса», – попросил доктор Готро. Говорил он с легким французским акцентом.
– Я перейду на кофе, – объявил Андерс, а когда официантка ушла, взглянул на Милли, выразительно подняв брови. – Двойной виски?
– У меня был тяжелый день. Вам это прекрасно известно. – Милли посмотрела себе на ноги. – У меня до сих пор кровь на сапогах!
Андерс покосился на доктора Готро и поднял руки в знак капитуляции:
– Ваша правда. Только знаете, это еще не конец.
«В каком смысле? Не конец этому дню или этому кошмару?» – подумала Милли, а вслух произнесла:
– Значит, вам придется охранять меня, когда я буду не в форме. – Она повернулась к другому мужчине и без запинки спросила: – А чем в обычной жизни занимается доктор Готро?
– Я антрополог, – улыбнулся тот.
– Получилось все по чистой случайности, – добавил Андерс. – В нашей группе аналитиков по Мексике есть пара носителей-экспертов по местным наречиям, но лакандонским они почти не владеют. А доктор Готро на этой неделе участвовал в симпозиуме в Смитсоновском институте.
– Руисы говорили на лакандонском? – Милли вскинула брови. – На этом языке были неиспанские фразы?
Доктор Готро кивнул. Он пришел в мятом костюме, а галстук успел снять и запихнуть в нагрудный карман пиджака. Теперь галстук торчал оттуда и напоминал искореженный кочан капусты. Бороду доктор стриг коротко, а дикую копну волос убрал от лица, повязав полоску яркой гватемальской ткани.
– Надеюсь, что смогу помочь. Я не стал бы вмешиваться, не получив гарантий того, что сеньора Руис и ее дети не субъекты расследования, а только свидетели.
– Профессор, я исхожу именно из этого, – заверила Милли и посмотрела на Андерса. – Надеюсь, ФБР не сдаст Руисов Службе иммиграции и натурализации как нелегалов?
– ФБР про Руисов неизвестно. – Андерс покачал головой. – ФБР помогает нам, но не имеет доступа к непроверенным данным нашей радиоэлектронной разведки.
Милли нахмурилась и открыла рот, чтобы заговорить, но Андерс поднял руку:
– Не волнуйтесь. Мы уже передали им информацию об ангелочке на двери скорой, и они ведут поиски. А собственно о Руисах ФБР не сообщали. Они получат лишь нужную информацию.
Милли успокоилась. Ее тревожило именно это.
Доктор Готро нахмурился:
– От народа сеньоры Руис в живых осталось не более пятисот человек. Когда я уезжал сюда, хотел взять ее с собой.
– Пятьсот человек осталось до или после того, как боевики уничтожили их деревню?
– И до, и после. Второй муж сеньоры Руис был не из общины хач-виник, а из общины наха. Боевики уничтожили деревню наха.
– Откуда вы это знаете?
– Я работаю то в Мехико, в Национальном музее антропологии, то в Чьяпасе, где и живу. Мне прекрасно известно о зверствах, которые творятся в Чьяпасе. Я и с Нук лично знаком.
– С младшей дочерью сеньоры Руис, альбиноской?
– Нет, Нук – имя сеньоры Руис. Она из Нахи, северного лакандонского поселения.
– Вы полностью беседу записали? – спросила Милли у Андерса.
– Несколько слов растворились в окружающем шуме. В звоне посуды, в стуке приборов, в разговорах других гостей. Нет, потеряли мы немного. Ну, мы же занимаемся обработкой сигналов.
– Так о чем говорили Руисы, когда переключались на локо… на лакандонский.
– Себя и свой язык они называют хач-виник.
Официантка принесла напитки. Готро дождался ее ухода и продолжил:
– Меня заинтересовала разница между тем, что они говорили, и тем, что переводил вам переводчик.
– Так Порфиро переводил некорректно? Он специально искажал смысл?
– Нет, не специально. В основном на религиозной почве. Например, каждый раз, когда он говорил вам «Бог» или «Господь», сеньора Руис и ее дочери либо называли какого-то лакандонского бога, либо говорили «боги». Любую богиню переводчик – как его, Порфиро? – называл вам Девой Марией, но сеньоре Руис это не понравилось, и они сошлись на Господе.
– Это было, когда она сказала, что Вашингтон по пути в Наху?
– Да. На самом деле сеньора Руис сказала, что ей приснилось несколько снов, из которых следовало: прежде чем вернуться домой, нужно приехать сюда. Мол, другие варианты не годятся. – Готро покачал головой. – Видимо, мне суждено было здесь появиться, – добавил он совершенно будничным тоном.
– Словно она чувствовала, что вы поможете ей вернуться домой? – Андерс фыркнул. – А это уже не слишком?
Милли изумленно посмотрела на доктора Готро, потом поджала губы и напомнила Андерсу:
– Вообще-то это вы говорили о чистой случайности.
Доктор Готро улыбнулся и отхлебнул пива.
– Про Ла Йорону я слышала сама. – Милли снова повернулась к нему. – Это же Порфиро не придумал?
– И да, и нет. Девочки упомянули Ла Йорону, но первой назвали У На-ил Кисин, жену бога смерти и землетрясений. – Доктор Готро засмеялся. – В другой раз их мать предположила, что попала в Вашингтон благодаря вмешательству Хесуклитоса, а Порфиро не понял, что под этим именем в лакандонском пантеоне проходит Иисус Христос. Он считается сыном Акянто, бога чужеземцев, а посему – очень мелким богом. – Антрополог пожал плечами. – К чужим верованиям лакандоны довольно открыты, они почти унитарии Мезоамерики.
«Все это очень здорово, но…» Милли сделала большой глоток скотча и чуть ли не обрадовалась, когда он обжег горло.
– Лакандонские фразы проливают свет на что-то нам неизвестное? На такое, что поможет отыскать моего мужа?
– Хм-м, об этом мне трудно судить. Кое-что из сказанного переведено некорректно. Руисы предположили, что ваш муж – один из помощников Менсабака, бога дождя. Вместе их называют Хаханак-ух, или богами Водного Дома. Руисы почти не сомневались, что ваш муж – Ксаман, который также представляет север. Хаханак-ух вызывает гром, когда Кисин показывает им задницу и злит их. – Готро нахмурился. – Я прожил с лакандонами пятнадцать лет, но ни разу не слышал, чтобы они так говорили о живом человеке.
– Ну, дочери сеньоры Руис – просто дети, – напомнил Андерс, подняв голову.
Доктор Готро взглянул на Андерса спокойно, с некоторым скепсисом.
– За пятнадцать лет с лакандонскими детьми я общался немало, но такие вещи меня удивляют по-прежнему.
Милли покачала головой. Если бы он только знал…
– Кисин? – спросила она. – Разве это не богиня, за которую девочки приняли ту женщину? Ла Йорону?
– Это ее муж. У лакандонов боги как люди. У них есть супруги, дети и один родитель, Какоч, создавший цветок, из которого родились остальные боги. Людские дела богов совершенно не интересуют. Для них существует немало ограничений – таких же, как для людей. – Готро посмотрел себе на растопыренные пальцы. – Хмм… Один штрих к портрету Ла Йороны сделал ее похожей на На-ил Акянто, жену бога чужеземцев. Лакандоны описывают Акянто светлокожим мужчиной, который носит ружье на чужеземный манер. Наверное, пистолет в руках той женщины навел их на эти мысли.
Милли вспомнился еще один «штрих к портрету», который упомянули девочки.
– Девочки сказали, что из глаз у нее текла черная кровь. По крайней мере, так перевел Порфиро. У вас есть догадки на этот счет?
– Девочки сказали именно это, – подтвердил доктор Готро, поджав губы. – В ту ночь шел дождь. Тушь, может быть? – Он прочертил пальцами воображаемые дорожки слез.
– Да, пожалуй.
– Наверное, это та лжеофициантка из «Интерробанга», – сказал Андерс. – Та, что подмешала наркопрепараты Дэвиду в чай. По описаниям это молодая женщина с обильным макияжем. Мы хотели составить фоторобот, но уж слишком разные вещи говорят свидетели. Впрочем, обильный макияж упоминают все.
– Ясно… В описании «скорой помощи» что-нибудь осталось непереведенным? Или в описании людей?
Андерс пожал плечами.
– Факты изложены полностью. Руисы только интерпретировали их по-разному.
Милли покружила в стакане остатки скотча и допила его. Действие алкоголя уже чувствовалось – в животе стало тепло, плечи расслабились.
– Я вот думаю, – начала она, – не спросить ли сеньору Руис, где искать Дэви?
– Ничего не получится, – покачал головой доктор Готро. – В девяноста девяти случаях из ста лакандонское толкование снов не информация, сплошной негатив. Живописание опасностей, болезней, неудач, которые ждут впереди. Предупреждение, как сказали Порфиро и сеньора Руис, – это еще не приговор. Кто предупрежден, тот вооружен. А вот искать людей или вещи не в традициях лакандонов. На прощанье сеньора Руис сказала вам: «Спи спокойно. Остерегайся того, что видишь». Разумеется, она имела в виду сны. Это традиционное пожелание доброй ночи, но в нем чувствуется отношение лакандонов к предсказаниям. Сны о бедах помогают избежать их, но это только один плюс. Лакандоны подразумевают, что контроль своих снов бережет человека от беды.
– Сеньора Руис посоветовала сегодня не спать в моем номере.
– Однажды я рассказал человеку из общины хач-виник свой сон, и он посоветовал не ехать в нужную мне деревню. Время было позднее, и я заночевал у того человека. В деревню я выехал утром и увидел там груду тел. Накануне ночью боевики схлестнулись с сапатистами. – Доктор Готро исподлобья посмотрел на Милли. – Если бы Нук сказала такое мне, я тотчас перебрался бы в другой отель.
Андерс занервничал:
– Я в толкование снов не верю, но, возможно, мысль неплохая. Особенно с учетом того, что мистер Паджетт до сих пор на свободе, а у вас, – он посмотрел вниз, – кровь на сапогах.
