Толстые занавески были сшиты как из кожи. Сквозь них не проникал ни один луч света. Только там, где они смыкались, можно было разглядеть светлую полоску. Над рабочим столом висел газовый разок, освещая стол. Остальная часть комнаты тонула в темноте.

Берингеру понадобилось довольно много времени, чтобы глаза привыкли к тусклому освещению. Вскоре он мог различить контуры книжных полок, секретера и нескольких больших картин на стене. Богатый дом, промелькнуло у него в голове, но ничего больше подумать он не успел, так как его пригласили войти. Советник министерства Натаниэль Штрекер сидел за столом и внимательно на него смотрел. Влиятельный человек. Большая шишка в правительстве. Правая рука канцлера. С таким лучше не портить отношения.

Его сын Карл был студентом юридического курса. Богатенький наследник, неизменная жертва бедных сокурсников, которые превратили его жизнь в ад. Когда дело принимало серьезный оборот, он прятался за папочку, и тот все устраивал. В прошлом Берингер выполнил для него несколько заказов. Припугнуть строптивого профессора, несколько улучшить оценки, помочь уломать девочек, – что-то в этом роде. Но сейчас дело обстояло иначе. На этот раз музыку заказывал Берингер.

Штрекер был полным мужчиной с большой проплешиной и бакенбардами. Серые брюки, серый жилет, белая рубашка, карманные часы, запонки, идеально повязанный галстук – все это было самого лучшего качества. Берингер был уверен, что его пустили только потому, что за него попросил Карл.

Штрекер откашлялся.

– Мой сын сказал, что у вас ко мне какое-то дело, господин… э?..

– Берингер.

В правом глазу сверкнул монокль. Штрекер указал на стул напротив.

– Пожалуйста.

Берингер сел. Чувствовал он себя неловко. Дома, в своем окружении, он был хозяином. Там все танцевали под его дудку, его слово было законом. Здесь же он только лакей. Ничто, никто. Струп на колене, грязь под ногтями. Такие, как Штрекер, вращаются в других сферах. Одна только картина за спиной стоит больше, чем Берингер заработал за всю свою жизнь.

– Можно поинтересоваться, что вас ко мне привело?

– Я… – Берингер откашлялся. Он не знал, как начать. Штрекер не сводил с него глаз и в то же время крутил в пальцах что-то вроде медальона или талисмана. Такое впечатление, что монокль позволял ему видеть людей насквозь. – Я продаю информацию. Вероятно, вас это заинтересует.

– Информацию? – впился в него взглядом Штрекер. – Мой сын знает, о чем идет речь?

– Я ему только намекнул. Сказал, что хочу говорить непосредственно с вами.

– Мне не нравится, что сын путается с такими людьми, как вы, но это его дело. В конце концов, он уже достаточно взрослый. И до сих пор, кажется, вы исправно выполняли свою работу.

– Действую как умею, – ответил Берингер. – И держать язык за зубами у меня хорошо получается.

Штрекер кивнул.

– Пока вы не впутываете мое имя в свои грязные делишки, я могу это терпеть. Однако меня вы не запугаете. В скором будущем в этой стране подует другой ветер. Наступают дни хаоса, мародеров и паразитов. Но если сорняки быстро разрастутся, мы очень быстро включим свет, если вы понимаете, о чем я говорю, – он прищелкнул пальцами.

– Совершенно и полностью, – сказал Берингер, который всегда знал, как удержаться на плаву. – Информация может оказаться очень интересной для вас и ваших друзей. И начинаться она будет именем: Карл Фридрих фон Гумбольдт.

Штрекер какое-то время помолчал, не сводя монокля с посетителя. Потом недовольно фыркнул:

– Гумбольдт, хм?

– Именно, – улыбнулся Берингер. Он хорошо разбирался в людях. Незаинтересованность Штрекера была притворной. На самом деле тот уже попался на крючок.

– Что с ним? Высокомерный выскочка. Статьи о нем в газетах поднимают настоящую бурю, но эта шумиха очень быстро стихает. Я читаю газеты, насколько вам известно. Я знаю о том, что происходит в его подвале. Об этом вы хотите со мной поговорить?

– В некотором роде.

– Тогда, я надеюсь, вы расскажете что-нибудь новенькое, ведь, как оказалось, вся эта история была просто газетной уткой. От начала и до конца ее придумал жалкий репортеришка, которому потом пришлось оправдываться.

Берингер улыбнулся.

– А что, если я скажу, что это была не утка?

– Что вы имеете в виду? – Штрекер выпустил медальон из пальцев. Такого символа Берингер еще не видел. Глаз, круг и треугольник.

Глаза Берингера превратились в щелочки.

– Оставим недомолвки, господин Штрекер. Ваш сын, конечно же, сообщил вам, что речь идет о машине. Я бы не приехал сюда из-за какой-то газетной утки, – он поднялся. – Могу рассказать вам кое-что интересное об этой птице, но сначала хочу узнать, сколько вы за это заплатите. Мне не хочется тратить время на игры.

Штрекер опустил глаза на медальон.

Берингер ждал. Он понимал, что начал рискованную игру. Такие люди, как Штрекер, будут слушать только тогда, когда им приставят пистолет к груди. А это невозможно. Скорее уж выстрелят в вас.

– Я знаю, что вы и некоторые другие высокопоставленные особы проявляете особый интерес к Гумбольдту и его изобретению. Почему, мне неизвестно, да и не особо интересует. То, что я прочитал в газете, показалось мне слишком странным, чтобы быть правдой. Но потом я навел справки, и оказалось, что это устройство действительно существует. Более того, оно уже работает.

Натаниэль Штрекер бросил на него повеселевший взгляд.

– Откуда вы знаете?

– Позвольте оставить это при себе. То, что у Гумбольдта есть машина времени, и она успешно прошла первые испытания, – это факт.

Штрекер засопел.

– Знаю. Но это всего лишь игрушка, прототип. Слишком маленькая, чтобы отправить в путешествие по времени человека. Что же вы хотите мне рассказать?

– Я говорю не о маленькой машине, а о большой. – …большой?

Берингер ухмыльнулся. Теперь Штрекер был в его власти. Настало время выпустить кота из мешка.