Глава 4

По расчетам Приста выходило, что липовому полицейскому понадобится по меньшей мере три минуты, чтобы понять, что он блефовал. В мире Чарли вторые шансы ценились на вес золота. Спросите хотя бы мою бывшую жену. И этот свой шанс он не упустит.

Прист не мог наклониться вперед, но мог наклонить голову. Причем достаточно низко, чтобы добраться до верхнего кармана рубашки, в котором лежала его зажигалка. Он напряг мышцы живота и начал горбить спину, пока не услышал, как что-то треснуло. Теперь он сумел дотянуться языком до металлического наконечника зажигалки и, осторожно вытащив из кармана, втянуть ее в рот. Когда она оказалась во рту, Чарли поднял голову. Потом с усилием дернул правое запястье в сторону и по касательной, так чтобы кисть легла ладонью вверх. Хомут для кабеля располосовал запястье, будто струнный резак для сыра. Прист крепко сжал зажигалку зубами, чтобы подавить боль. Затем заставил себя максимально успокоиться и плюнул.

Ему почудилось, что красная пластиковая зажигалка на миг повисла в воздухе, словно попав в невидимую паутину. Траектория казалась ему неправильной. Гравитация была слишком сильна. Зажигалка не сможет долететь до его ладони. Прист моргнул, и за эту долю секунды все изменилось.

Пальцы схватили пластиковый цилиндр, но держали его некрепко. Чарли затаил дыхание, потом стал потихоньку передвигать зажигалку, пока та не оказалась между его большим и указательным пальцами и не встала вертикально. Он с шумом выдохнул воздух. Прошло двадцать пять секунд, может быть, тридцать.

Прист поставил переключатель зажигалки в положение «плюс» и крутанул колесико, высекающее искру. Оно чиркнуло по кремню, и наполняющий корпус цилиндра газ загорелся. Сначала пламя неуверенно заплясало, потом выровнялось. Чарли снова зажал зажигалку пальцами и стал двигать ее по ладони в сторону запястья, потом аккуратно наклонил ее верхний конец указательным пальцем и положил пластиковый корпус на ладонь, так что пламя лениво поползло по ней к запястью.

Он сразу же почувствовал, как оно обжигает кожу. Вся рука от кончиков пальцев до плеча напряглась. Тело пронзила боль, посылая в мозг сигнал, требуя сбросить с руки зажигалку. Боль была невыносимой, но он продолжал терпеть.

Наконец пламя лизнуло пластик. Прист крепко прикусил нижнюю губу, позволяя себе только изредка судорожно вздыхать. Рука болела все сильнее. Поначалу пластик вроде бы не желал плавиться. Пламя просто окружило его со всех сторон и продолжало жечь кожу. Верхняя часть руки начала дрожать, и эта дрожь быстро перекинулась и на запястье. Прист понял, что не сможет долго противостоять тремору и боли. Он принялся тихо ругаться, брызгая слюной; похоже, его плоть скоро одержит верх над духом, ведь инстинкт, требующий убрать с руки огонь, становился непреодолимым. В нос ударил запах мяса, медленно поджаривающегося на решетке для барбекю.

Мелькнула мысль, что, возможно, придется отказаться от своего плана спасения, но когда он совсем уже было решил, что больше не сможет терпеть эту муку, то ощутил, что пластик начал разлагаться. Кабельная стяжка размягчалась мучительно долго. Из глаз текли слезы; у Приста было такое чувство, будто вместе с пластиком плавится и все его тело.

Нет, он больше не сможет терпеть. Рукав рубашки уже начал тлеть. Если рубашка загорится, будет мало шансов потушить огонь, который его охватит. Теперь я знаю, каково было той рыбе, которую я жарил…

Наконец пластик развалился, и хомут для кабеля упал на пол. Его концы продолжали тлеть, и от них вверх поднималась тонкая струйка дыма. Прист не решался смотреть на то, во что превратилось его запястье. Ощущение было такое, будто в нем засел нож.

Зажигалка тоже упала на пол, но теперь это было уже неважно. Свободной рукой Прист смог дотянуться до небольшого выдвижного ящика в кухонном столе и достать оттуда нож для разрезания конвертов. Когда-то он принадлежал его покойному отцу – прямой клинок с отцовскими инициалами «ФП», вырезанными на изогнутом костяном черенке.

Недавний пленник просунул нож между левым запястьем и хомутом для кабеля и быстро разрезал пластик. Затем освободил ноги и рассек клейкую ленту, обматывавшую грудь. Избавившись от своих пут, он, шатаясь, встал со стула, задыхаясь и хрипя, и тут же был вынужден наклониться над кухонным столом, тяжело опираясь на него обеими руками. Прошло две минуты, а может, и меньше. Неплохо, Гудини. Хотя теперь ты, пожалуй, уже никогда больше не сможешь играть на пианино. Время в запасе еще есть. Прист зажмурился. Кружилась голова. Видимо, еще и сотрясение мозга заработал. Возникло такое чувство, будто он находится не в собственной кухне, а где-то далеко. Правда, в этом не было ничего нового. Пятнадцать секунд. Он позволит себе размеренно и глубоко подышать пятнадцать секунд, прежде чем снова что-то предпримет.

Пятнадцать секунд спустя Чарли уже двигался.

Картонная коробка все еще лежала на столе, как и полицейская дубинка с двумя рукоятками. Прист взял ее. Когда пальцы сомкнулись на палке, всю руку до самого плеча пронзила острая боль, но он не разжал хватку. Мелькнула мысль воспользоваться отцовским ножом с костяным черенком или каким-нибудь ножом побольше из ящика для столовых приборов. Нет. От ножей бывает слишком много крови, к тому же с помощью ножа редко удается сразу вывести противника из строя, если он настроен решительно. А если использовать дубинку, его можно будет уложить одним метким ударом.

Прист держал дубинку за боковую рукоятку, так что основная прикрывала его предплечье, а та часть дубинки, которой бьют, смотрела вперед. Таким образом, удар получится вернее, к тому же основная рукоятка будет играть роль щита. Если держать дубинку за основную рукоять, то она является всего лишь простым ударным оружием. А сейчас, когда кулак сжимает боковой отросток, она превратилась в естественное продолжение его собственной руки.

Мгновение хозяин дома стоял неподвижно, прислушиваясь. Из-за двери гостиной не доносилось ни стука пальцев по клавиатуре, ни щелканья мыши. И вентилятор внутри его старого компьютера не гудел. Там ли все еще незваный гость?

Чтобы подойти к двери беззвучно, Прист снял ботинки. От них много шума, даже если ступать осторожно. Дверь гостиной была чуть приоткрыта. Прист мог видеть небольшую часть комнаты через щель между створкой и косяком, но она была слишком узка, чтобы видеть письменный стол, на котором стоял компьютер. Так что нельзя было понять, продолжает ли лжеполицейский там сидеть. Прист напряг слух, но так ничего и не услышал.

Дверь не скрипнула, когда он легонько толкнул ее концом дубинки. Обзор немного увеличился. Вот красный кожаный диван с откидной спинкой, огибающий стеклянный журнальный столик. На стене над электрическим камином висит пятидесятидвухдюймовый плазменный телевизор. Вдоль одной стены с пола до потолка тянутся книжные полки, заполненные всевозможными книгами. Триллеры, ужастики, произведения классиков. Научная литература по психологии, гипнозу и военному делу. Биографии великих лидеров и немногочисленные романы-комиксы. Разнородный набор книг, на первый взгляд кажущийся случайным.

Свет в гостиной исходил только от потолочных точечных светильников, находящихся над диваном и аквариумом с рыбками, – они были предназначены для того, чтобы создавать настроение, а не для того, чтобы освещать. Стена напротив книжных полок целиком состояла из стекла. Шторы задернуты, а потому открывающаяся из окна панорама города не видна. Здесь находились двери, ведущие в остальные комнаты квартиры. Две спальни, гардеробная, кабинет и лестница, выходящая в частный сад на крыше, из которого виден весь район Ковент-Гарден. Этот липовый полицейский может сейчас быть где угодно.

Прист приоткрыл дверь еще немного. Все его тело напряглось, каждый мускул напоминал сжатую пружину, готовую мгновенно распрямиться, чтобы ударом дубинки проломить этому ублюдку череп. Стук сердца отдавался в ушах, словно грохот сапог наступающей армии, идущей в ногу по утоптанной земле. Но Прист улавливал и другие звуки. Даже армированное стекло не могло полностью заглушить шумы, доносящиеся с улицы, от которой квартиру отделяло девять этажей. Это была смесь из шагов толп людей, входящих и выходящих из универмагов и кафе, рокота дорожного движения и нестройной мелодии, которую играли уличные музыканты. Вечерами Прист часто сидел в своем саду на крыше, слушая эти сливающиеся воедино звуки, похожие на ровный гул какой-то гигантской машины, ни на секунду не прекращающей свою деятельность там, внизу.

За столом никого не было. Компьютер не работал. Незваного гостя нигде не наблюдалось. Несколько секунд Присту казалось, будто вокруг него вакуум. Он вошел в гостиную и чуть углубился, продолжая держать перед собой полицейскую дубинку на случай внезапного нападения. Все двери были закрыты. Минуло уже много лет с тех пор, как он патрулировал улицы Лондона пешком, одетый в полицейскую форму, однако переход из патрульных в детективы, а затем в адвокаты никак не сказался на его физической форме. Прист по-прежнему оставался прирожденным атлетом, широкоплечим и поджарым. Но сейчас он страдал от сотрясения мозга, а правую руку терзала такая боль, что приходилось напрягать все силы, чтобы продолжать крепко стискивать дубинку. Поэтому он не удивился, когда уже во второй раз за этот вечер среагировал на нападение на долю секунды позже, чем следовало.

Пытаясь защитить лицо, Прист поднял дубинку, но мерзавец запрыгнул ему на спину и набросил на шею удавку. Он попытался вдохнуть воздух и с ужасом почувствовал, что горло пережато. Когда в легкие перестал поступать кислород, Прист ощутил приближение паники. От удушья сработал рвотный рефлекс. Это не помогло делу, и все стало еще хуже. Намного, намного хуже. Они кружили по комнате в смертельном объятии, и Прист изо всех сил старался сбросить с себя противника. Они врезались в книжные полки, и Прист с размаху впечатал в них врага, но тот только усилил свою удушающую хватку.

Прист ощущал на шее его жаркое дыхание, слышал, как он торжествующе кряхтит прямо в его ухо. Перед глазами замелькали вспышки света, по мере того как его утомленный и страдающий от нехватки кислорода мозг начал мало-помалу отключаться. Сопротивление слабело, потому что мышцы начинали капитулировать одна за другой. На мгновение Присту показалось, что он видит перед собой отца. Видит белозубую улыбку и темно-голубые глаза. Такие же голубые, как его собственные. Они смотрели на него с вызовом, призывая не сдаваться. Никогда не отступай. Никогда не прогибайся. Никогда никому не давай помыкать тобой, Чарли. Чего бы тебе это ни стоило.

Собрав оставшиеся силы, Прист ткнул противника рукояткой дубинки в ребра. И почувствовал, как металл проник в плоть и липовый полицейский на миг отпустил удавку. Этого было достаточно, чтобы Прист смог глотнуть воздуха. Он еще раз двинул врага в то же самое место. На сей раз тот завопил от боли и попытался отклониться в сторону и снова затянуть удавку, но теперь Чарли умудрился с размаху всадить дубинку ему в бок и наконец с удовлетворением услышал, как хрустнула кость.

Одним ловким движением Прист повернулся к противнику лицом и, всем весом надавив на дубинку, заставил его опустить руки, так что голова незваного гостя осталась незащищенной. Прист со всей мощи всадил в его висок кулак. Потом подбросил дубинку и тут же подхватил ее снова, на сей раз взяв за основную рукоять. Теперь нужда в каких-то хитростях отпала, и он двинул дубинкой по лицу. Потом на секунду застыл, глядя на обливающегося кровью врага – последний удар превратил его лицо в месиво. Прикончить его не составило бы труда, обрушив дубинку на череп, чтобы тот раскололся, как арбуз. Прист снова поднял дубинку, но что-то его остановило. Он заколебался.

«Хватит, Чарли, – сказал отец. – Ведь ты не такой, как твой брат». Уильям Прист не колебался бы ни секунды – Уильям раскроил бы голову этого незваного гостя, чтобы посмотреть на его мозги.

Поэтому-то Уильям никогда и не выйдет за стены закрытой психиатрической лечебницы «Фен марш».

– Кто ты такой? – спросил Чарли.

– Не все ли равно?

– Я тебе солгал. У меня нет твоей флешки.

– Черт! – Липовый полицейский закашлялся, выплюнув сгусток окрашенной кровью слюны. – Он сказал, что она здесь.

– Кто это «он»?

Когда человек в синей полицейской форме промолчал, Прист шагнул к нему, намереваясь поднять его с пола и прислонить к стене, чтобы выбить из него ответы на некоторые вопросы. Но ничего не вышло; оказалось, что незваный гость вовсе не собирается сдаваться. Когда Прист сделал еще один шаг, противник бросился вперед, вцепился в его ногу и вонзился зубами в лодыжку. На миг Присту показалось, что он прокусил ее насквозь, настолько острой была нахлынувшая волна боли. Он потерял равновесие и, уже упав на пол, увидел, как липовый полицейский удирает через кухню, а через несколько мгновений услышал, как хлопнула входная дверь. Внизу уличные музыканты продолжали играть все ту же мелодию в стиле блюз.