Книга: Коктейль «Две семерки»
Назад: Школа и собака
Дальше: Полтавские битвы

Реплика и судьба

В сорок седьмом году в Баку произошло землетрясение. Как раз когда мы на переменке носились по асфальтированному школьному двору, асфальт вдруг стал уходить у меня из-под ног, словно Земля накренилась. И я побежал под откос, прямо на кирпичную стенку, по которой мы лупили мячом. Причем несло меня с такой скоростью, что я уже не смог бы затормозить и наверняка влепился бы в эту стенку, если бы Земля вдруг не поднялась у меня перед глазами, как палуба корабля, взлетающего на встречной волне.
Тут я остановился и расставил, как моряк, ноги, думая, что это такая шутка или такие качели интересные.
А потом выяснилось, что это было землетрясение, но, кажется, без особых жертв, только у бабушки ее драгоценная кошерная посуда выпала из буфета и разбилась, да кастрюля с супом слетела с керосинки.
А кроме этого землетрясения никаких бед в моем детстве не было, я охотно учился, жил в прекрасном, теплом, солнечном городе на берегу Каспийского моря, по утрам мы просыпались от громких криков торговцев рыбой, зеленью и другими товарами знойного юга. Первым появлялся разносчик рыбы. Запряженный в свою скрипучую тележку на двух колесах, он громко, на всю улицу кричал:
– Свежий рыбу пра-адаю! Свежий рыбу!
Бабушка выходила на балкон с плетеной корзинкой, клала в корзинку деньги и спускала ее на веревке вниз. А затем поднимала уже тяжелую корзинку, полную мокрой, свежей, блестящей на солнце кефалью, сазаном или даже осетром.
Затем появлялся другой торговец, он кричал:
– Свежий зелень! Свежий зелень!
И бабушка таким же манером покупала у него тархун, петрушку и прочую зелень.
Потом из-за угла появлялся ослик, который молча тащил тележку с бидонами молока и ящиками с банками мацони. А его хозяин кричал на всю Бондарную, то есть, простите, Димитрова (Бондарной она была до революции):
– Ма-ацони! Маацони-малако! Маацони!..
Далее появлялись продавцы свежих чуреков – «Гаарячий чуреки прадаю!», винограда, персиков, гранатов – утром за полчаса можно было купить с нашего балкона весь базар.
Затем соседи напротив включали радио, и всю улицу оглашали звуки домбры, бубна и тонкие, как у евнухов, голоса исполнителей народных мугамов. На плоские асфальтированные «киром» крыши, еще не размякшие под утренним солнцем, выходили соседки и принимались выбивать ковры или шерсть из своих матрацев. А днем улицу занимали мальчишки, которые, как безумные, гоняли в футбол…
Впрочем, эту улицу я уже описал многократно – и в «Любви с первого взгляда», и в «Любожиде» и, кажется, в «Журналисте для Брежнева». Но, как сказал Гена Шпаликов, в «Я родом из детства», мое бакинское детство видится мне отсюда безоблачным и ярким, как мозаика в детском калейдоскопе и как «стеклышки»-диапозитивы со сказкой про Маленького Мука в «волшебном фонаре» моего отца.
Но я сам надломил свою судьбу – на почин, первый раз.
Тогда, в сорок седьмом, мама сказала мне:
– Пришло письмо от твоего отца. Он зовет нас на Украину, в Полтаву. Но я не хочу туда ехать. Как ты думаешь?
Наверное, больше ей не с кем было посоветоваться – мне почти девять дет, а ей тридцать два, и я для нее уже взрослый мальчик.
И еще (я понял это много позже) она не хотела сходиться с отцом – они не виделись и не жили вместе уже пять лет. Но, как честная женщина, она не могла скрыть от меня отцовское приглашение.
А я, эгоист как все дети, сказал:
– Ну, как же так, мама? У всех есть папы, а у меня не будет?
И эта простая реплика решила всю ее жизнь – она собрала вещи, и мы уехали в Полтаву.
Спустя пятьдесят лет я отдал эту реплику Паше Исаеву, будущему пасынку Достоевского. В сценарии «Влюбленный Достоевский» Мария Исаева, в которую был влюблен тридцатипятилетний ссыльный Федор Михайлович Достоевский, смотрит через окно во двор, где ее молодой любовник Вергунов неумело колет дрова, и говорит своему семилетнему сыну:
– Ну что, Паша? За кого же мне замуж идти? Этот Вергунов молодой, как теленок, а Федор Михайлович нищий. Может, ни за кого не идти?
А Паша отвечает:
– Ну, как же так, мама? У всех есть папы, а у меня нет…
И Мария вышла замуж за Достоевского.
А моя мама вернулась к папе.
Из-за одной реплики.
Назад: Школа и собака
Дальше: Полтавские битвы