Глава 25. Венецианка
Клер вернулась домой поздно. Дорогу назад она нашла без труда. Хотя это было странно, ведь она же заблудилась. Но кто-то будто вел ее по лесу. В такие моменты начинаешь верить в незримую нить Ариадны или в собственный инстинкт самосохранения, который уносит тебя подальше от злачных мест. Как только тогда он не помешал ей в них зайти?
Мясник! Странный человек. Клер ни за что бы не подумала, что в современном мире сохранились такие странные люди и еще более странные места. Сейчас не Средневековье, но туши на крюках так резко напоминают о нем. В ее сознании они извивались, как живые люди, лишенные кожи. Стоило прикрыть глаза, и она видела человеческих существ, освежеванных подобно скотине. Какое зловещее воображение! Уж лучше ей было его лишиться, потому что рисовать такие картины ни в коем случае нельзя. До сих пор ее сны и фантазии были куда приятнее.
Хриплый голос мясника все еще звучал в сознании. Чего хотел от нее этот мужлан? Может, он принял ее за кого-то другого? Он смотрел на нее так, будто знает ее очень давно. Будто знает ее лучше, чем она сама себя знает.
Клер даже подумала: а может, вернуться к нему и спросить у него о своих видениях? Если он не зарежет ее раньше, то, вероятно, хотя бы подскажет, что со всем этим делать.
Сама Клер не знала, как ей поступить. Она бесцельно водила пальцами по корешкам на книжных полках и вдруг заметила один переплет без золотого тиснения или каких-либо надписей. Для ее библиотеки такая книга была новинкой. Клер покупала только красиво оформленные издания. Ее интересовали ярко иллюстрированные энциклопедии, альбомы, романы в цветных бумажных переплетах, антикварные и букинистические тома с золотыми обрезами или литографиями. Гладкий черный переплет не подходил для ее коллекции. Клер потянулась, чтобы снять его с полки, и пальцы ощутили кожу змеи. Обложка действительно была чисто-черной, без каких-либо украшений или надписей. Что может быть внутри? Сборник афоризмов? Поэзия? Цитаты и поговорки? Рецепты? Пословицы? А может, это словарь или чистый блокнот? Но как он сюда попал? Остался от прежних хозяев?
Клер раскрыла первые страницы. Они оказались довольно ветхими и потрепанными. Форзац и фронтиспис были испещрены какими-то значками и пометками. На первой странице изображалось нарисованное от руки родовое древо. О, кажется, она столкнулась с генеалогией. Клер капризно надула губы. Но вот она заметила, что почти все имена на родовом древе кем-то перечеркнуты. Дальше нарисованы кресты и знаки, как на могилах. А еще дальше несколько страниц были вырваны. Остались рваные края и обрывок закладки. Клер смотрела на символы, значения которых не понимала, но они казались ей смутно знакомыми. А вот и чья-то печать, даже есть инициалы. А дальше и выписанное имя – Донатьен де Франко. Знакомое имя. Она слышала это имя во снах. За ним шли страницы, испещренные мелким каллиграфическим почерком. Многое из написанного разобрать можно было разве только под лупой, да и то только с помощью переводчика. Клер догадалась, что перед ней смесь из разных языков, большинство которых она не знала. Меж абзацами текста встречались схематичные абстрактные рисунки, выполненные все так же чернилами от руки. Клер долго разглядывала их, силясь припомнить, где раньше она уже это видела.
Они выглядели такими простыми и знакомыми, но вспомнить было так сложно. Она тщетно напрягала мозг. Между нею и воспоминаниями стояла какая-то нерушимая преграда, и сознание болезненно билось об нее, прорываясь назад. Клер тяжело дышала, она водила пальцами по строчкам.
Чернила давно высохли и выцвели, но кое-что еще можно было разобрать. Здесь были символы, знаки, чуть ли не иероглифы. Какой-то шифр или тайнопись сочетались со смесью из самых разных языков. Какие-то из них Клер знала, какие-то нет. Вот это похоже на итальянский. Похоже ли? Клер вспомнила про одну уловку средневековых итальянцев, о которой прочла где-то очень давно, когда пишущий использовал зеркало, чтобы текст выходил, как в отражении справа налево, а не слева направо, как это обычно положено. Такой текст и прочесть можно было только в отражении, приставив к нему зеркальце. Иначе знакомые буквы казались непонятными.
Клер хотела уже достать зеркальце из ящика в туалетном столике, но перевернула страницу и увидела более-менее понятный текст. А еще знакомое имя.
Корделия!
Что-то легко поддалось в сознании, как будто в заржавевший замок наконец вставили ключ и он поддался. Будто качнулась на волнах венецианская гондола. Будто девушка в старинном платье обернулась и сняла золоченую маску, а под ней Клер увидела лицо, подобное своему.
Текст написал мужчина, и слова ей были смутно знакомы. Как и дата. Венеция 1572 г. Вечер перед Жирным Вторником. Вечер Карнавала.
«Говорят, у каждого свой крест. Корделия – мой крест. Странно, как святая может погубить дьявола, при этом не приложив никаких усилий. На улицах Венеции все носят карнавальные маски. Корделии она не нужна. Ее святость сама по себе является маской, за которой лишь пустота. Чем же она меня покорила? Это загадка. Чем пустая оболочка белизны может прельстить черноту? Чего я хочу от нее? Я следую за ней, как раб. Она меня пленила. Я знаю, что однажды она погубит меня. Святая и смертоносная. Награда и смерть для демона.
Карты, ритуалы, руны, гадалки, даже мавр – все твердят об опасности, исходящей от нее. Должна ли святость быть такой опасной? В моих видениях Корделия снимает золотую маску и смотрит на меня обвиняющим взглядом холодного небесного создания. Я знаю, как они опасны, небесные создания, и все равно люблю ее».
Клер прекратила читать. И вспомнила собственное изречение: «Когда видишь ангела, никогда не следует забывать о том, что сатана тоже был ангелом».
А что, если это не ее личное изречение? Что, если кто-то однажды уже говорил ей эти слова? Вернее, шептал на ухо, как предостережение. Когда-то давным-давно.
И эти слова звучали через столетия.
Клер снова бросила взгляд на строчки.
«Мог ли ангел спуститься с небес в поисках мести мне и притвориться венецианкой? Заказать себе маску из папье-маше и сусального золота. Изобразить холодность и набожность.
Ангелы холодны и опасны. Они бы уничтожили меня, если б могли. Но они бессильны.
Корделия способна погубить меня. Я знаю. Она медлит не потому, что у нее не хватает для этого сил. Бесчувственное холодное небесное существо внутри нее ждет, когда стрелки часов достигнут рокового момента».
Клер задела рукой часы на каминной полке. Стекло на циферблате лопнуло. Острые осколки крошевом посыпались на ковер. Клер хотела поправить то, что осталось, но сделала только хуже. Часы упали на пол, прямо к ее ногам. Дорогая вещь рассыпалась на винтики, пружинки и шестеренки. Разве когда-то это были часы?! Клер удрученно смотрела на горку щепок и осколков. А ведь разбитый предмет был ценным и старинным. Однако Клер даже не ощутила сожаления. Разбились будто и не часы, разбилось время, разделявшее ее и Донатьена.
Да, она помнила это имя! Красивое имя, чувственные слова. Изящные вещи, деньги на которые тратились с расточительностью и которые так легко сломать, но о которых потом никто не жалел, потому что в палаццо де Франко их было слишком много и все время прибывали новые. То была роскошь, и венецианские зеркала с золочеными рамами бесконечно приумножали ее в своих отражениях.
Клер помнила молодого мужчину, похожего на Лестата де Лионкура из вампирских хроник Анны Райс. Только еще более прекрасного.
А еще Клер помнила слова мясника, которые гулким эхом звучали у нее в голове: «Приходи, когда проголодаешься».
Что он имел в виду? Клер заметила свою кровь на осколках, и ей захотелось вдруг слизать ее. Она поднесла к губам собственные пальцы, и, кажется, что-то шевельнулось в зеркале на стене. Какая-то тень или живое существо? Странно, как мелькнувшие отражения или тени способны производить впечатление живых существ, обитающих в зеркале.
Клер начала бояться зеркал и того, что жило в них. Точнее, только одного существа, застрявшего в зазеркалье. Оно ее звало.
Но не сейчас. Сейчас она была одна.
Клер все-таки достала ручное зеркальце и начала бесцельно прислонять его к страницам, к одной за другой. Вдруг где-то обнаружится знакомый ей зеркальный шифр. И она его обнаружила. Только прочтенные фразы показались ей абсолютно бессмысленными.
«Жизнь после смерти».
«Холодные бездушные ангелы».
«Люцифер был самым прекрасным ангелом».
«Люцифер смотрит на меня из зеркала».
«Я – Люцифер».
А где же подпись Донатьена? Он не подписывался даже инициалами, но имя Корделии встречалось слишком часто. Оно скользило, как призрак, из страницы в страницу. Швея! Кружевница! Возлюбленная! Ангел в маске и без! Гибель! Венецианка!
Клер задумчиво водила пальцами по фразам. Наброски самых разных масок и эмблем испещряли поля. Клер безошибочно определяла зарисовки разных созвездий – видимо, составитель не раз разглядывал их в телескоп. Небесные светила часто принимали какие-то странные очертания. Так, рисунки Солнца и Луны были слиты между собой, словно в мезальянсе. Или такой значок имел какой-то особый смысл.
Все в этом мире должно иметь какое-то значение. Ведь каждая мельчайшая деталь является непременной составляющей одного цельного рисунка мироздания. Клер, как художница, должна была это понимать. Но сейчас перед ней встал не рисунок, а какой-то особенный чертеж. Ее это привело в замешательство, как если бы кто-то представил перед ней схему рассыпанных недавно часов. Или схему движения планет.
Все же Клер сняла кофточку, чтобы осмотреть свои плечи и руки. Она наносила себе порезы не по схеме, тем не менее рубцы, оставшиеся на коже, принимали какую-то особенную форму. Они словно сливались в один алый чертеж, составленный из загадочных знаков.
Когда-то Клер прочла древнее восточное предание о музыканте, который попал в плен к духам и мог спастись от них, лишь начертив на всем своем теле тайнопись. Она даже не помнила толком, чье это было предание: японское, китайское, корейское? Помнила только, что сам музыкант был слеп, а те, кто чертили на его коже священные знаки, забыли лишь про его уши. Таким образом, несчастный и остался без ушей. Злые духи их оторвали. Теперь она могла сделать из этой истории лишь один вывод – есть знаки, оберегающие от духов. Но также есть и те, которые их призывают.
Линии на своей коже она пока не могла причислить ни к тем, ни к другим. И все-таки ее мучили какие-то сомнения.
Зеркало стало сферой, которая вызывала у нее страх. Нож стал оружием против страха. Но только в том случае, если она поворачивала его острием против себя самой. Боль очищала и спасала. Демон отсиживался в зеркале.
Стоило ли заниматься дальше расшифровкой странного дневника. Да и как все это расшифровать? Ее скудных познаний в языках и шифрах мало на что хватало. И вряд ли маленький сборник чьих-то записей мог послужить ключом к разгадке ее тайны. Интересно, он переплетен в телячью кожу или человеческую? Если он принадлежал тому, о ком она подумала, то второе было вероятнее. Клер, затаив дыхание, погладила пальцами мягкий переплет. Другая бы девушка не прикоснулась даже к редчайшим драгоценностям с таким восхищением, с каким она касалась темной кожи. Любопытно, чья это кожа?
Кажется, Клер знала.
