Двадцать
Чья-то рука зажала Лени рот, послышался шепот:
— Проснись.
Она открыла глаза.
— Мы заснули. Тут кто-то есть.
Лени ахнула Мэтью в ладонь.
Дождь кончился. В слуховое окно лилось солнце.
Снаружи донесся шум мотора и скрип подвески: по двору проехал пикап.
— О господи, — выдохнула Лени, перелезла через Мэтью, быстро натянула на себя, что попалось под руку, кинулась к перилам вдоль края чердака, но уже открылась дверь.
Вошел папа, остановился, посмотрел на пол.
Там валялось ее мокрое платье.
Черт.
Лени перелезла через перила и не столько спустилась, сколько скатилась с лестницы.
Папа наклонился и поднял ее мокрое платье. С кружевного подола капала вода.
— Я… я под дождь попала, — сказала Лени.
Сердце так колотилось, что она задыхалась. Кружилась голова. Она огляделась в поисках того, что может их выдать, и заметила ботинки Мэтью.
Лени тихонько ахнула.
Слева от папы горка с ружьями, под ними полка с патронами. Только руку протяни — и вооружен.
Лени бросилась к папе и выхватила у него платье.
Мама нахмурилась, проследила за взглядом Лени, увидела ботинки и тревожно распахнула глаза. Посмотрела на Лени, потом на чердак и побледнела.
— А ты чего так вырядилась-то? — удивился папа.
— Н-н-ну, Эрнт, девочки любят покрасоваться, — пояснила мама и подвинулась, чтобы загородить от папы ботинки.
Папа огляделся. Ноздри его раздувались. Лени подумала, что он похож на хищника, учуявшего добычу.
— Чем это у нас пахнет?
Лени повесила платье на вешалку у двери.
— Я собрала корзинку для пикника, — ответила она. — Хотела сделать вам сюрприз.
Папа подошел к столу, открыл корзинку, заглянул внутрь.
— Но тут всего две тарелки.
— Просто я проголодалась и съела свою порцию. А это все вам. Я подумала, что вы, наверно, устанете с дороги. Так что ешьте на здоровье.
Наверху раздался скрип.
Папа нахмурился, поднял голову и направился к лестнице.
Сиди тихо, Мэтью.
Папа взялся за лестницу, взглянул вверх. Занес ногу на нижнюю ступеньку.
Мама наклонилась, схватила ботинки Мэтью, бросила в большую картонную коробку у двери и скользнула к отцу:
— Пойдем лучше покажем Лени снегоход, — проговорила она достаточно громко, чтобы Мэтью услышал. — Он у курятника.
Папа выпустил лестницу, повернулся и бросил на них странный взгляд. Неужели что-то заподозрил?
— Ладно. Пошли.
Лени вслед за папой двинулась к выходу. Он открыл дверь, и она оглянулась на чердак.
Уходи, Мэтью. Беги.
По дороге к курятнику мама так крепко держала Лени за руку, словно боялась, что она вырвется и убежит.
В бухте сверкала и серебрилась на солнце алюминиевая лодка Мэтью. Недавний ливень отмыл все до блеска. Свет играл в мириадах капель, на травинках и цветах.
Лени поспешно заговорила — сама толком не сообразила, что сказала, лишь бы привлечь внимание отца, лишь бы отвернулся от берега.
— Вот он, — проговорил отец, когда они подошли к ржавому прицепу за пикапом. На прицепе стоял помятый снегоход без передней фары и с разорванным в клочья сиденьем. — Сиденье заклеим изолентой, и будет как новенький.
Лени показалось, будто стукнула дверь домика и заскрипели доски веранды.
— Класс! — воскликнула она. — Будем на нем гонять зимой на рыбалку и на охоту. Да и вообще удобно, когда в доме два снегохода.
Вдалеке затарахтел лодочный мотор, завыл, набирая обороты.
Папа оттолкнул Лени:
— Это что у нас там, лодка?
По бухте к мысу пролетел алюминиевый скиф, острый нос его гордо торчал над водой.
Лени затаила дыхание. Разумеется, это был Мэтью: его светлые волосы и новенькая лодка. Вдруг папа его узнает?
— Проклятые туристы, — злобно прошипел папа и отвернулся от берега. — Эти богатенькие студенты уверены, что летом штат принадлежит им. Надо будет расставить везде таблички ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ.
Обошлось. Пронесло. Мэтью, у нас получилось.
— Лени, — позвала мама. Резко. В голосе ее слышалось раздражение — а может, страх.
Родители смотрели на нее.
— Что? — спросила Лени.
— Папа с тобой разговаривает.
Лени беспечно улыбнулась:
— Ой, извини.
— Что-то ты витаешь в облаках, как говаривал мой старик, — заметил папа.
— Так, задумалась, — пожала плечами Лени.
— О чем?
Лени услышала что-то новое в его голосе и насторожилась. Она только сейчас заметила, как пристально он смотрит на нее. А вдруг им не удалось его обмануть? Вдруг он обо всем догадался и просто издевается над ней?
— Ты же знаешь этих подростков, — дрожащим голосом ответила мама.
— Я спрашивал Лени, а не тебя.
— Я думала о том, как здорово было бы куда-нибудь съездить, провести весь день вместе. Может, на базу отдыха к Педерсенам в Кенай. Нам вроде там всегда нравилось.
— Хорошая мысль. — Папа отошел от снегохода и окинул взглядом дорожку. — Ладно. Мне надо работать. Лето же.
Он сходил в сарай, забрал пилу, взвалил на плечо, направился к дорожке и скрылся за деревьями.
Мама и Лени не дыша прислушивались, когда же наконец завизжит пила.
Мама обернулась к Лени и прошептала:
— Дура ты, дура. Чуть не попалась.
— Мы заснули.
— А в жизни всегда так: ничего не предвещало — и нате. Ладно, пошли. — Мама направилась к дому. — Сядешь у печки, погреешься. Я тебя хоть причешу. А то у тебя на голове черт-те что. Твое счастье, что отцу такие вещи до лампочки.
Лени принесла к печке трехногую табуретку, села, поставив босые ноги на перекладину, и расплела косу.
Мама взяла из синей жестянки из-под кофе, стоявшей у нее на самодельном комоде, гребенку с редкими зубьями и принялась медленно расчесывать спутанные длинные волосы Лени. Потом втерла ей в голову масло и намазала шершавые руки Лени душистым бальзамом, который они делали из бутонов.
— Радуешься, что на этот раз все обошлось, и думаешь, как бы снова увидеться с Мэтью. Я ведь угадала?
Мама как в воду глядела.
— В следующий раз буду умнее, — ответила Лени.
— Никакого следующего раза! — Мама взяла Лени за плечи, развернула к себе: — Потерпишь до университета, как мы с тобой договаривались. Сделаем все как планировали. В сентябре встретитесь с Мэтью в Анкоридже, и у тебя начнется новая жизнь.
— Я умру, если его не увижу.
— Не умрешь. А обо мне ты подумала?
Лени стало стыдно за свой эгоизм.
— Прости, мам. Ты права. Сама не знаю, что на меня нашло.
— Секс все меняет, — тихо ответила мама.
Несколько дней спустя, когда мама и Лени завтракали овсянкой, дверь распахнулась и вошел папа. Темные волосы и фланелевая рубашка были усыпаны щепками.
— За мной. Обе. Быстро!
Лени вслед за родителями вышла из дома. Папа шагал по топкой земле широко и ходко, мама за ним не поспевала и то и дело спотыкалась.
— Господи… — прошептала мама.
Перед ними высилась стена, которую папа строил все лето. Он ее доделал. Плотной вереницей тянулись свежераспиленные доски, поверху увитые колючей проволокой. Ни дать ни взять ГУЛАГ.
Но страшнее всего было другое. Дорожку перегородила калитка, закрытая на тяжелую железную цепь. На цепи замок. А ключ — у папы на шее.
Папа обнял маму. Улыбнулся. Наклонился, прошептал что-то ей на ухо, поцеловал в лиловый синячок над ключицей.
— Наконец-то мы отгородились от этого подлого мира. Теперь нам ничего не угрожает.
* * *
Лени поняла, что страх — вовсе не тесный темный чулан, как ей когда-то казалось, где стены давят, головой упираешься в потолок, а пол холодный.
Нет.
Страх — дворец с бесконечными анфиладами комнат.
После того как на калитке появилась громыхающая цепь, Лени словно очутилась в этих комнатах. Ночами она лежала на чердаке и боролась со сном, потому что ей снились кошмары. Страх, который она весь день отгоняла, ночью смыкал вокруг нее кольцо. Ей беспрестанно снилось, что она умирает — тонет, проваливается под лед, падает с горы в пропасть, гибнет от выстрела в голову.
Все это были метафоры. Смерть всех ее мечтаний — даже тех, о которых она еще не подозревала.
Папа не оставлял их ни на минуту, болтал как ни в чем не бывало, шутил — впервые с тех пор, как Харланы отказали ему от дома. Он дразнил Лени и маму, смеялся, работал бок о бок с ними. Ночью Лени слышала, как родители разговаривают, занимаются любовью. Мама ловко притворялась, будто все в порядке. Лени же эту детскую способность утратила.
Она все время думала об одном: «Нам надо бежать».
* * *
— Нам надо бежать, — сказала Лени в субботу утром. Неделю назад отец запер калитку на замок и впервые за это время оставил их с мамой наедине.
Мама замерла над тестом, которое месила.
— Он меня убьет, — прошептала она.
— Неужели ты не понимаешь? Здесь он точно тебя убьет. Рано или поздно. Сама подумай: скоро зима. Мрак. Холод. Мы заперты в темнице. Он ведь в эту зиму не уедет ни на какую работу, и мы останемся с ним один на один. Кто ему помешает, кто нас спасет?
Мама нервно оглянулась на дверь.
— Куда же мы пойдем?
— Мардж обещала помочь. И Уокеры.
— Только не Том. Так еще хуже будет.
— Через три с половиной недели начнутся занятия в университете. Мне нужно уехать при первой же возможности. Ты поедешь со мной?
— Может, ты как-нибудь без меня?
Лени знала, что этим кончится. Она долго думала, как быть, и наконец ответила:
— Мне надо ехать. Я так жить не могу. Но и без тебя я тоже не могу. Я… не смогу тебя бросить.
— Мы с тобой одного поля ягоды, — печально сказала мама. Но она все понимала. Они же всегда держались вместе. — Ты должна уехать. Я хочу, чтобы ты поехала. Я себе не прощу, если ты останешься. Так что ты придумала?
— Мы сбежим при первой же возможности. Может, он пойдет на охоту, и мы возьмем лодку. Как только подвернется случай — только нас и видели. Если не успеем смыться до того, как опадет первый лист, — нам крышка.
— Значит, сбежим. С пустыми руками.
— Зато живые.
Мама отвернулась. Прошло немало времени, прежде чем она кивнула:
— Я попробую.
Лени надеялась услышать другой ответ, но ничего лучше пока ждать не приходилось. Она молилась, чтобы, когда подвернется возможность, мама все же ушла с ней.
* * *
Погода менялась. Там и сям ярко-зеленые листья становились золотистыми, оранжевыми, алыми. Березы, что весь год, как невидимки, скрывались между других деревьев, вдруг выступили вперед, кора их белела, как крылья голубки, листва горела миллионом свечей.
С каждым поменявшим цвет листом напряжение Лени росло. Близился конец августа, рановато для осени, но Аляска в этом смысле непредсказуема.
Они с мамой больше не обсуждали план побега, но это читалось между строк. Каждый раз, как папа выходил из дома, они переглядывались, словно спрашивали друг друга: может, сейчас?
Лени с мамой варили черничный сироп, как вдруг вошел отец. Грязный, потный, с черным от пыли лицом. Лени впервые заметила в его бороде седые пряди. Волосы папа кое-как собрал на затылке в хвост, лоб повязал банданой с двухсотлетним человеком. Папа в резиновых сапогах протопал на кухню, посмотрел, что мама готовит на обед.
— Опять? — поинтересовался он, глядя на фрикадельки из лосося. — Почему не овощи?
— Овощи я консервирую. У нас кончилась мука, риса осталось совсем чуть-чуть. Я же тебе говорила, — устало ответила мама. — Если бы ты отпустил меня в город…
— Правда, пап, съезди в Хомер. Пора делать припасы на зиму, — с деланой беззаботностью вставила Лени.
— Как же я вас одних оставлю? Это небезопасно.
— За стеной мы в безопасности, — возразила Лени.
— Не совсем. В прилив кто-нибудь может приплыть в бухту на лодке. Кто знает, что тут без меня будет. Так что поедем вместе. Купим все, что нужно, в городе у этой суки.
Мама посмотрела на Лени.
«Пора», — взглядом ответила та.
Мама покачала головой. Округлила глаза. Лени поняла, чего боится мама: они же договаривались бежать в его отсутствие, а не прямо у него из-под носа. Но погода меняется, ночи все холоднее, а значит, скоро зима. До начала занятий в университете меньше недели. Это их последний шанс. И если все хорошенько продумать…
— Поехали, — скомандовал папа. — Прямо сейчас. — И громко хлопнул в ладоши. Мама вздрогнула от неожиданности.
Лени с тоской взглянула на тревожный чемоданчик, где, как обычно, лежало все необходимое, чтобы выжить в тайге. Сейчас его никак не взять, отец непременно что-нибудь заподозрит.
Придется им бежать как есть.
Папа взял ружье со стойки у двери, вскинул на плечо.
Может, это предупреждение?
— Поехали.
Лени подошла к маме, сжала ее тонкое запястье, почувствовала, как та дрожит. И спокойно проговорила:
— Пошли, мам.
На пороге Лени невольно остановилась, обернулась, обвела взглядом уютную теплую комнату. Несмотря на боль, страх и отчаяние, что ей пришлось здесь пережить, это был ее единственный дом.
Она надеялась, что больше никогда его не увидит. Как жаль, что надежда несбыточна без утраты.
Сидя на потертом заднем сиденье пикапа, Лени чувствовала мамин страх, словно горьковатый запах. Лени хотелось ее успокоить, заверить, что все у них получится, они убегут, доберутся до Анкориджа, все будет хорошо, но она молчала, боялась вдохнуть полной грудью, старалась успокоиться и уповала лишь на то, что когда придет пора бежать, у них не отнимутся ноги.
Папа завел пикап и подъехал к забору. Остановился, вылез из машины, оставив дверь открытой, подошел к воротам, взялся за замок, снял с шеи ключ, вставил в скважину и с усилием повернул.
— Все, — сказала Лени маме, — в городе мы убежим. Через сорок минут причалит паром. Надо будет как-то пробраться на борт.
— Не выйдет. Он нас поймает.
— Тогда обратимся к Мардж. Она нам поможет.
— Ты и ее жизнью готова рискнуть?
Лязгнул огромный железный замок. Папа толкнул левую створку ворот, та проехала по торфяным кочкам, потом открыл правую. Показалась главная дорога.
— Скорее всего, у нас один-единственный шанс, — мама тревожно прикусила нижнюю губу, — так что лучше подождать, если в этот раз не сложится.
Лени понимала, что это разумно, но не знала, достанет ли у нее терпения еще ждать. Теперь, когда она позволила себе помечтать о свободе, мысль о том, чтобы снова вернуться в неволю, казалась невыносимой.
— Нам нельзя ждать, мам, уже падают листья. В этом году зима может начаться рано.
Папа сел в машину и захлопнул дверь. Они тронулись с места. Когда выехали за ворота, Лени выгнулась и сквозь ружья на стойке посмотрела назад. На светлых досках чернели слова, написанные краской из баллончика:
ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН. ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ. БУДУ СТРЕЛЯТЬ.
Лени отметила, что отец не запер ворота. Они выбрались на главную дорогу, миновали арку на повороте к участку Уокеров, проехали мимо дорожки, которая вела к дому Мардж Берд-солл.
За взлетной полосой под колесами захрустел недавно положенный гравий. Впереди показался деревянный мост, у крашеных перил стояли люди в разноцветных дождевиках, смотрели на реку и показывали друг другу на ярко-красных лососей, которые плыли в прозрачной воде, чтобы отложить икру и умереть.
Папа опустил окно, крикнул: «Валите к себе в Калифорнию», и пикап с грохотом проехал мимо туристов, извергнув клубы черного дыма.
В городе Главную улицу перегородила баррикада из козел, белых ведер и оранжевых конусов — чтобы туристы не подходили к экскаватору, который работал перед закусочной. За ним вдоль улицы зиял свежий шрам траншеи и громоздились кучи земли.
Папа так врезал по тормозам, что старенький пикап пошел юзом в высокой траве на обочине. Отсюда они разглядели, кто управлял экскаватором. Том Уокер.
Папа рывком перевел рычаг на нейтральную передачу и заглушил мотор. Навалился боком на дверь, которая никак не желала поддаваться, открыл, выпрыгнул из машины. Не успела Лени проговорить: «Мам, не уходи, возьми меня за руку», как папа подошел к пассажирской двери, распахнул ее, схватил маму за запястье и вытащил из фургона.
Мама с ужасом оглянулась на Лени, прошептала одними губами: «Беги», но тут папа рванул ее к себе, и она едва не упала, стараясь за ним поспеть.
— Черт, — выругалась Лени.
Она видела, как родители шагают мимо немногих туристов, случившихся на улице погожим августовским днем, папа расталкивает людей локтями, отпихивает в стороны.
Лени не усидела на месте, бочком выскользнула из машины и бросилась за родителями. Вдруг удастся вырвать у него маму. Им ведь не надо много времени, чтобы улизнуть. Если понадобится, они и лодку украдут. Может, папа сейчас отвлечется, и они под шумок убегут.
— Уокер! — заорал папа.
Мистер Уокер заглушил мотор экскаватора, снял мокрую от пота бейсболку.
— Эрнт Олбрайт, — ответил он. — Какой удивительно приятный сюрприз.
— Что ты вытворяешь?
— Траншею копаю.
— Зачем?
— Чтобы провести электричество. Я поставлю генератор.
— Что?
Мистер Уокер повторил по слогам, медленно, словно собеседник его плохо понимал по-английски: «э-лек-три-че-ство».
— Кому оно здесь нужно?
— Я заплатил владельцам всех магазинов в городе за право провести линию по их земле. Наличными, — ответил мистер Уокер. — Людям нужен свет, холодильники, отопление. А, и фонари на улицах. Что ж тут плохого?
— Я тебе не позволю.
— И что ты мне сделаешь? Снова напишешь краской ругательства? Не советую. Во второй раз тебе это с рук не сойдет.
Лени подошла к маме, схватила ее за рукав, попыталась оттащить от папы, пока тот отвлекся.
— Лени! — окликнул ее Мэтью. Он стоял перед салуном, в руках большая картонная коробка.
— Спаси нас! — крикнула она.
Папа схватил Лени за плечо, рванул к себе.
— Это от чего же вас надо спасать?
Она замотала головой и прохрипела:
— Ни от чего, так, вырвалось.
Лени бросила взгляд на Мэтью, который поставил коробку на землю, сошел с дощатого тротуара и направился к ним.
— Скажи ему, чтобы остановился, иначе, видит бог, я ему… — Папа положил руку на висевший на поясе нож.
— Все в порядке, — крикнула она Мэтью, но догадалась, что он ей не поверил. Он же видел, что она плачет. — Н-не подходи. И передай отцу, что все у нас хорошо.
Мэтью окликнул ее. Лени прочитала это по губам, но голоса не услышала.
Папа крепче стиснул ее плечо, и ей показалось, будто в тело впились клещи. Отвел обеих к фургону, втолкнул внутрь и захлопнул за ними дверь.
Все уместилось в какие-нибудь две минуты. Приезд в город, скандал, крик о помощи, возвращение в машину.
На обратном пути папа бормотал себе под нос. Разобрать можно было только слова «Уокер» и «лгунья».
Мама держала Лени за руку. Они проехали по изрезанной колеями дороге, свернули к себе на участок. Лени пыталась придумать, как успокоить отца. И зачем она только это крикнула? Знала же, что звать на помощь нельзя.
Любовь и страх.
Самые разрушительные силы на свете. Страх выворачивал ее наизнанку, любовь лишила рассудка.
Папа въехал в ворота, по-прежнему что-то бормоча себе под нос. Лени подумала: «Сейчас он выйдет закрыть замок, я прыгну за руль, включу заднюю передачу и врежу по газам». Но запирать ворота он не стал.
Ворота открыты. Значит, ночью можно убежать…
У крыльца он включил нейтральную передачу, заглушил мотор, схватил Лени за руку и поволок за собой по траве, вверх по лестнице и с такой силой втолкнул в дом, что она споткнулась и упала.
Сзади к папе с делано невозмутимым видом подошла мама. Лени не представляла, как ей удавалось притворяться, будто ничего особенного не происходит.
— Ну успокойся, Эрнт, оно того не стоит. Пожалуйста. Давай поговорим. — Она положила руку ему на плечо.
— Ты тоже думаешь, что вас надо спасать? — натянутым голосом поинтересовался он.
— Она же еще ребенок. Она ничего такого не имела в виду.
Лени заметила, как тяжело отец дышит, как сжимает кулаки, как привстает на цыпочки. Его буквально распирало от напряжения и злости.
— Ты все врешь, — сказал он.
Мама покачала головой.
— Нет. Не вру. Я вообще не понимаю, о чем ты.
— Вечно эти Уокеры, — пробормотал он.
— Эрнт, это же глупо…
Он швырнул ее в стену, мама упала. Не успела мама встать, как он набросился на нее, схватил за волосы, запрокинул голову и вмазал кулаком. Мама ударилась виском об пол.
Лени прыгнула отцу на спину, вцепилась в него что было сил, дернула за космы, заорала:
— Отпусти ее!
Он вывернулся, ударил маму лбом об пол.
Лени услышала, как за спиной открылась дверь, и в следующее мгновение ее оторвали от отца. Краем глаза Лени увидела Мэтью. Он оттащил отца от матери, развернул. Удар мощного кулака повалил отца на пол, он рухнул на колени.
Лени кинулась к маме, помогла ей подняться.
— Нам надо бежать. Сейчас.
— Беги. — Мама испуганно оглянулась на своего мучителя, который стонал от боли. — Беги. — Лицо у нее было в крови, губа лопнула.
— Я тебя не брошу!
У мамы на глазах навернулись слезы и покатились по щекам, мешаясь с кровью.
— Он меня никогда не отпустит. А ты беги. Беги.
— Нет, — повторила Лени. — Я тебя не брошу.
— Она права, миссис Олбрайт, — вмешался Мэтью. — Вам нельзя здесь оставаться.
Мама вздохнула:
— Ладно. Я пойду к Мардж. Она меня защитит. Но тебе со мной нельзя. Поняла? Если он за мной придет, я не хочу, чтобы ты была там. — Мама посмотрела на Мэтью: — Я хочу, чтобы она уехала хотя бы на сутки. Спряталась где-нибудь, где он не сможет ее найти. На этот раз я обращусь в полицию. Подам заявление.
Мэтью серьезно кивнул:
— Я не дам Лени в обиду, миссис Олбрайт. Обещаю.
Папа застонал, выругался, попытался встать.
Мама схватила тревожный чемоданчик и сунула Лени:
— На. А теперь бежим.
Они вылетели из дома на залитый солнцем двор и помчались к фургону Мэтью.
— Садитесь, — крикнул он, подбежал к папиному пикапу, открыл капот и что-то сделал с двигателем.
Дверь за ними распахнулась. Из дома, пошатываясь, вышел папа.
Лени услышала, как щелкнул курок.
— Кора! — Папа стоял на крыльце. Из его рассеченного лба обильно сочилась кровь, заливала глаза. В руках он сжимал ружье. — Где ты, твою мать?
— Садитесь! — крикнул Мэтью, швырнул что-то за деревья, через мгновение оказался за рулем и завел двигатель.
Под градом дроби, со свистом рассекавшей воздух, Лени прыгнула в машину, мама втиснулась рядом с ней. Мэтью врубил передачу и нажал на газ. Машина пошла юзом в высокой траве, но вскоре колеса поймали сцепление с дорогой. Мэтью промчался по подъездной дорожке, вылетел в открытые ворота и вырулил на главную дорогу.
Они свернули к Марджи-шире-баржи, подъехали к дому, посигналили.
— Спрячь ее где-нибудь в надежном месте, подальше от меня, — сказала мама Мэтью, и тот кивнул.
Лени посмотрела на маму. Вся их жизнь — и любовь — выразилась в этом взгляде.
— Ты к нему не вернешься, мама. Ты обратишься в полицию. Подашь заявление. Мы с тобой встретимся через сутки. И уедем отсюда. Обещаешь?
Мама кивнула, крепко обняла Лени, расцеловала в мокрые от слез щеки.
— Уезжайте, — отрывисто сказала она.
Мама с трудом вышла из машины, они уехали. Лени прокручивала в голове все, что случилось, и тихо плакала. Дышать было больно, ее так и подмывало вернуться, остаться с мамой. Может, зря она ее оставила?
Мэтью свернул на участок Уокеров, проехал под аркой, встречавшей гостей.
— Туда нельзя! Он именно здесь и будет нас искать! — сказала Лени. — Мама же говорила, что нам нужно уехать на сутки.
Мэтью припарковался, вышел.
— Да. Но сейчас отлив. Мы не сможем взять ни лодку, ни гидросамолет. Я знаю одно-единственное место, где можно спрятаться. Сиди здесь.
Пять минут спустя Мэтью вернулся с рюкзаком и швырнул его в багажник.
Лени то и дело оглядывалась через плечо на подъездную дорожку.
— Не бойся. Ему еще надо будет найти крышку распределителя, — успокоил ее Мэтью.
Они снова тронулись в путь, свернули сперва на главную дорогу, потом налево, в горы.
Повороты. Серпантин. Переправы через реки. Они забирались все выше и выше.
Наконец выехали на грунтовую парковку и остановились. Других машин на стоянке не было. На указателе в начале тропы виднелась надпись:
ЗАПОВЕДНИК «МЕДВЕЖИЙ КОГОТЬ»
РАЗРЕШАЕТСЯ: гулять, разбивать лагерь, заниматься скалолазанием
ПРОТЯЖЕННОСТЬ ТРОПЫ: 2,8 мили в одну сторону
ОПАСНОСТИ: отвесные скалы
РАССТОЯНИЕ ДО ВЫСШЕЙ ТОЧКИ: 2600 футов
МЕСТО ДЛЯ ПРИВАЛА: Сотус-Ридж, у знака переправы через Игл-Крик
Мэтью помог Лени вылезти из машины, опустился на одно колено, проверил, как зашнурованы ее ботинки, туже завязал шнурки.
— Ну что, готова?
— А если он…
— Она от него сбежала. Мардж о ней позаботится. И она хотела, чтобы ты была в безопасности.
— Ты прав. Пошли, — вяло ответила Лени.
— Идти долго. Выдержишь?
Лени кивнула.
Они направились к тропе — Мэтью впереди, Лени за ним, стараясь не отставать.
Они взбирались на гору несколько часов, не встретив ни души. Тропа змеилась по отвесной гранитной скале, под ними простиралось море, волны бились о камни. Земля содрогалась от их ударов — а может, Лени это только придумала, потому что положение ее стало таким шатким. Даже почва казалась зыбкой.
Наконец Мэтью привел их к цели — большой поляне, поросшей травой и лиловыми люпинами. Вдали маячили снежные вершины, у подножия гор тянулись пласты гранита, испещренные белыми точками, — там паслись дикие овцы.
Мэтью бросил рюкзак на землю, развязал, обернулся к Лени, дал ей сэндвич с копченым лососем, банку теплой кока-колы, а сам, пока она ела, поставил в высокой траве палатку.
Позже, когда перед оранжевой палаткой с поднятым пологом трещал костер, Мэтью сел рядом с Лени. Обнял ее. Она прильнула к нему.
— Тебе не придется защищать ее в одиночку, — сказал он. — Мы все поможем вам. В Канеке всегда так.
Лени хотелось, чтобы это было правдой. Ей хотелось верить, что для нее и мамы найдется безопасное место, где они смогут начать новую жизнь, причем не на обломках старой, сожженной дотла. Как же она мечтала избавиться от изматывающей, одинокой ответственности за маму.
Она обернулась к Мэтью и подумала, что любит его так сильно, так отчаянно, словно ее удерживали под водой и теперь ей не хватало воздуха.
— Я тебя люблю.
— И я тебя, — ответил он.
Здесь, на бескрайних просторах Аляски, эти слова звучали беспомощно и жалко. Как будто грозишь кулаком богам.
