Книга: Лепестки на ветру
Назад: ПАУК И МУХА
Дальше: ТАЙНЫ РАСКРЫТЫ

ПЕРЕТАСОВКА КАРТ

— Кэти, ведь ты говорила мне, что предосторожности не нужны!
— Они и не были нужны. Я хочу от тебя ребенка.
— Ты хочешь от меня ребенка? Что ты, черт возьми, себе думаешь, что я женюсь на тебе?
— Нет. У меня свой расчет. Я предполагала, что ты позабавишься со мной, а затем вернешься к своей жене и найдешь себе другую забаву. А у меня останется то, что я сама себе распланировала — твое дитя. Теперь я могу отваливать. Так что поцелуй меня, Барт, как еще одну из твоих маленьких интрижек.
Он разозлился. Мы сидели в моей гостиной, а за окном бушевала метель. Снег громоздился огромными сугробами высотой до самого окна, а я была у камина и вязала детскую кофточку, чтобы затем перейти к пинеткам. Я собиралась провязать две петли вместе, но тут Барт схватил мое вязание и отшвырнул его в сторону.
— Петли убегут! — закричала я в отчаянии.
— Какого черта ты собираешься со мной сделать, Кэти? Ты знаешь, что я не могу на тебе жениться! И я никогда не врал тебе и не обещал ничего. Ты играешь в какую-то игру. — Он задохнулся и зарылся лицом в ладони, потом опустил руки и взмолился: — Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, и я тоже хочу ребенка от тебя. Какую же игру ты теперь затеяла?
— Обычную женскую игру. Единственную игру, играя в которую женщина может быть уверена в победе.
— Послушай, — сказал он, стараясь вновь обрести контроль над ситуацией, — объясни, что ты имеешь в виду, говори прямо. Из-за того, что вернулась моя жена, ничто не должно меняться между нами. У тебя всегда будет место в моей жизни.
— В твоей жизни? Не лучше ли сказать на обочине твоей жизни?
Первый раз в его голосе зазвучала покорность.
— Кэти, будь благоразумной. Я люблю тебя, но и жену свою я тоже люблю. Иногда я не могу отделить тебя от нее. Она вернулась совсем другая, я тебе уже говорил, и теперь она такая же, как тогда, когда мы с ней познакомились. Возможно, помолодевшие фигура, лицо придали ей уверенности, которую она подрастеряла, поэтому сейчас она опять нежна и добра со мной. Какова бы ни была причина, я рад этой перемене. Даже когда она мне не нравилась, я продолжал ее любить. Когда она становилась мне вовсе ненавистна, я в отместку уходил к другим женщинам, но любил я все же ее. Один момент вызывает у нас неизменное противоборство — это ее нежелание иметь ребенка, пусть даже приемного. Конечно, что говорить, сейчас она уже слишком стара, чтобы рожать детей. Пожалуйста, Кэти, останься! Не уходи! Не увози моего ребенка, ведь тогда я никогда не узнаю, что будет с ним или с ней… или с тобой.
Я решила выложить все начистоту.
— Хорошо, я останусь, но при одном условии. Ты получишь ребенка, о котором всегда мечтал только в том случае, если разведешься с ней и женишься на мне. Иначе я уезжаю далеко-далеко, а значит забираю с собой и твое дитя. Возможно, я напишу тебе, кто родился — сын или дочь, а может быть и нет. В любом случае, если я уеду, ты будешь навсегда вычеркнут из моей жизни.
Я подумала: «Вы только посмотрите на него, он ведет себя так, как если бы в завещании не было приписки, запрещающей его жене иметь детей. Защищает ее! В точности, как Крис, а ведь он все знает. Он ведь сам составлял это завещание. Он не может этого не знать».
Он стоял у камина, положив руку на каминную доску, потом оперся лбом на эту руку и уставил неподвижный взор в огонь. Другая рука была у него за спиной, стиснутая в кулак. Его смятенные мысли были так глубоки и сильны, что, казалось, они достигают внешнего мира, по крайней мере во мне поднялась волна сочувствия. Затем он обернулся ко мне и посмотрел мне прямо в глаза.
— Господи, — сказал он, пораженный сделанным открытием, —так ты все это распланировала заранее? И ты явилась сюда, чтобы исполнить давно задуманное? Но почему? Почему ты выбрала для своих замыслов именно меня? Что я тебе сделал, Кэти, ведь я только любил тебя! Это правда, что все началось с секса, да я бы хотел, чтобы этим оно и ограничивалось, но оно переросло в нечто гораздо большее. Мне нравится быть с тобой, просто сидеть и разговаривать, или гулять в лесу. С тобой я чувствую себя очень уютно. Мне нравится, как ты меня ждешь, как дотрагиваешься до щеки, когда проходишь мимо, как ерошишь мне волосы и целуешь меня в шею, мне нравится, как нежно, робко ты просыпаешься и улыбаешься мне. Мне нравятся твои умные игры, в которых ты всегда оставляешь мне одни догадки, но мне от них хорошо. У меня такое чувство, что в одной женщине я имею целых десять, и я совершенно не могу без тебя. Но я не могу оставить свою жену и жениться на тебе. Я ей нужен!
— Тебе бы стоило пойти на сцену, Барт. Твои слова тронули меня до слез.
— Черт тебя побери, почему ты так легко об этом говоришь? Ты просто вздернула меня на дыбу, а теперь подкручиваешь болты! Не заставляй меня тебя ненавидеть и разрушать лучшее, что было в моей жизни!
С этими словами он рванулся из дома, и я осталась одна, с горечью сознавая, что я всегда слишком много говорю, ведь на самом деле я готова была оставаться в этом городе столько, сколько я буду ему нужна.
Мы с Эммой и Джори задумали совершить экскурсию в Ричмонд и сделать кое-какие рождественские покупки.
Он еще ни разу не видел близко Санта Клауса и теперь в универмаге с опаской подошел к одетому в красное белобородому человеку, который вытянул руки ему навстречу. Он испытующе забрался к Санта Клаусу на колени и недоверчиво уставился ему прямо в синие глаза, а я со всех сторон щелкала фотоаппаратом, чуть ли не ползая на коленях в стремлении поймать лучший ракурс.
Затем мы зашли в ателье, о котором мне рассказывали, и я протянула им набросок, сделанный по памяти. Я выбрала точно такой темно-зеленый бархат и чуть светлее шифон на юбку.
— Бархатный лиф должен затягиваться на шнуры, отделанные горным хрусталем, и не забудьте, что свободные концы должны свисать до подола.
Пока Джори и Эмма смотрели диснеевский мультик, я пошла постричься. На сей раз я не просто подровняла волосы, как обычно, а действительно постриглась короче и иначе, чем всегда. Мне была к лицу эта прическа, как того и нужно было, ведь она была к лицу и моей матери, когда она носила ее пятнадцать лет назад.
— Ой, мамочка! — закричал Джори разочарованно. — Где твои волосы? — Он принялся плакать. — Приделай их назад, а то ты больше не похожа на мою маму!
Именно этого я и добивалась. В это Рождество я должна была выглядеть не как я: я должна была быть копией моей матери в тот вечер, когда я впервые увидела ее танцующей с Бартом. Сейчас, наконец-то, настал мой шанс: в платье, в точности как у нее тогда, с такой же прической, с ее молодым лицом я сражусь со своей матерью в ее собственном доме, но на моих условиях. Женщина против женщины — и пусть победит лучшая! Она, в ее сорок восемь, после пластической операции, все-таки она была очень красива. Но она не могла бы составить конкуренцию своей дочери, которая моложе на двадцать один год! Посмотрев на себя в зеркало в новом зеленом платье, я рассмеялась. Да, мне удалось сделать из себя ее копию — неотразимую женщину. У меня была ее власть, ее красота и в десять раз больше мозгов в голове: как она может выиграть?
За три дня до Рождества я позвонила Крису и спросила, не хочет ли он прокатиться со мной в Ричмонд. Я забыла кое-какие необходимые мелочи, которых не было в местных магазинах.
— Кэти, — сказал он сурово, а голос его прозвучал холодно и враждебно, — ты увидишь меня тогда, когда порвешь с Бартом Уинслоу, до тех пор мне до тебя дела нет!
— Отлично! — вспыхнула я. — Оставайся там, где ты есть! Ты можешь упустить свой час мести, но я этого не сделаю! Прощай, Кристофер Долл, желаю тебе, чтобы все клопы были твои! — Я повесила трубку.
Теперь я реже давала уроки танцев, но на концертах присутствовала неизменно. Мои маленькие танцовщицы были в восторге от костюмов и выступления перед своими домашними и друзьями. В костюмах для «Щелкунчика» они выглядели обворожительно. Даже у Джори было две маленьких роли — снежинка и леденец.
На мой взгляд нет более чарующего способа провести хотя бы один рождественский вечер, чем посетить семьей представление «Щелкунчика». И это представление в тысячу раз чудеснее, когда один из исполнителей — ваш собственный четырехлетний ребенок. Милая детская непосредственность его, такого увлеченного танцем, то и дело вознаграждалась аплодисментами, и зрители стоя приветствовали его сольный танец, который я поставила специально для него.
Но лучше всего было то, что я заставила Барта обещать мне привезти на этот концерт мою мать; и они были здесь: из-за кулис я высмотрела в середине первого ряда мистера и миссис Бартоломью Уинслоу. Он был счастлив, она — угрюма. Так значит кое-какая власть над Бартом у меня все же есть. Она выразилась и в огромном букете роз для постановщицы балета, а также огромной коробке для исполнителя танца снежинки.
— Что это может быть? — спрашивал Джори, и личико его все горело от счастья. — Можно мне сейчас открыть?
— Конечно, как только мы приедем домой, ты откроешь эту коробку, а завтра утром Санта Клаус принесет тебе тысячу подарков.
— Почему?
— Потому что он любит тебя.
— Почему? — спросил опять Джори.
— Потому что он не мог тебя не полюбить — вот почему.
— Ага.
Еще не было пяти часов утра, а Джори уже поднялся и играл в электрическую железную дорогу, которую подарил ему Барт. По всей гостиной были разбросаны великолепные обертки от бесчисленных подарков — от Пола, Хенни, Криса, Барта и Санта Клауса. Эмма преподнесла ему коробку домашних печений, с которыми он расправился между делом, вскрывая другие подарки.
— Смотри-ка, мамочка, — воскликнул он, — я-то думал, мне будет скучно без моих дядей, но мне совсем не скучно. Мне очень весело.
Ему не было скучно, а вот мне было. Я хотела, чтобы Барт был со мной, а не с ней. Я ждала, что он воспользуется каким-либо предлогом, типа заехать в аптеку, и ускользнет ко мне и Джори. Но все, что я видела от Барта в то рождественское утро, был широкий — в два дюйма — браслет с бриллиантами, который он вложил в коробку с двумя дюжинами красных роз. На карточке было написано: «Я люблю тебя, Балерина».
Если и была в мире женщина, одевавшаяся более тщательно, чем я в тот вечер, это должна была быть сама Мария Антуанетта, Эмма сетовала, что я потратила на одевание целую вечность. Я наносила грим так тщательно, как если бы я собиралась сниматься крупным планом на обложку журнала. Эмма зачесала мне волосы, как были у моей матери пятнадцать лет назад.
— Легко зачеши их назад, Эмма, а затем собери их вверху в пучок локонов и убедись, что несколько прядей свободно свисают мне до самых плеч.
Когда она закончила, я с изумлением увидела в зеркале точную копию моей матери, когда мне было двенадцать лет. Эта прическа подчеркивала мои высокие скулы, в точности как тогда у нее. Будто во сне, который я и не чаяла, что когда-нибудь сбудется, я натянула зеленое платье с бархатным лифом и шифоновой юбкой. Это был фасон, который никогда не выходит из моды. Я несколько раз прошлась перед зеркалом, входя в роль своей матери с ее властью над мужчинами, а Эмма рассыпалась в комплиментах, отойдя чуть назад.
Даже духи я взяла те же самые. Мускусный запах с легким ароматом восточного сада. На ногах у меня были босоножки из серебристых ремешков, с каблуками в четыре дюйма. К ним я взяла серебряную вечернюю сумочку. Теперь мне оставалось лишь добыть украшения из бриллиантов и изумрудов, которые были тогда на ней. Судьба не должна допустить, чтобы она сегодня тоже была в зеленом. Когда-нибудь судьба должна быть на моей стороне. По моим расчетам сегодня был для этого самый подходящий момент.
Сегодня я буду раздавать сюрпризы и пощечины. Она, наконец, почувствует горечь утраты! Как жаль, что не приедет Крис, чтобы насладиться финалом этой длинной-длинной пьесы, которая началась в тот день, когда на шоссе погиб наш отец.
Я бросила на себя в зеркало последний восторженный взгляд, взяла меховое боа, подаренное Бартом, собрала всю свою волю и храбрость, заглянула напоследок к Джори, который спал, свернувшись калачиком, как ангелок. Я наклонилась поцеловать его.
— Я люблю тебя, Джори, — прошептала я. Он встрепенулся от своего смутного сна и уставился на меня, как будто видел меня во сне.
— Ой, мамочка, какая ты красивая! — Его синие глаза сверкнули детским удивлением, и он совершенно серьезно спросил: — Ты идешь на праздник, чтобы найти мне нового папу?
Я улыбнулась и еще раз поцеловала его.
— Да, в каком-то смысле ты прав. Спасибо, маленький, что считаешь меня красивой. А теперь давай спать и пусть тебе приснится что-нибудь хорошее, а завтра мы пойдем лепить снеговика.
— Приведи с собой папу, он нам поможет.
На столике у входной двери лежала записка от Пола. «Хенни очень больна. Жаль, что ты не можешь бросить свои дела, чтобы навестить ее, пока еще не поздно. Желаю тебе удачи, Кэтрин». Со вздохом я отложила это письмо в сторону и взяла записку от Хенни, которая была вложена в письмо Пола. Она была написана на красной поздравительной бумаге, а буквы все плясали из-за артрита, изуродовавшего ее пальцы.
«Милая маленькая фея!
Твоя Хенни состарилась, Хенни устала, Хенни счастлива, что ее родной сын рядом с ней, но несчастна оттого, что другие дети далеко.
Теперь, пока я еще не отправилась в лучший мир, я открою тебе простой секрет счастья. Надо только сказать «прощай» своим прежним возлюбленным и «привет» — новым. Оглядись вокруг и присмотрись, кому ты более всего нужна, и ты не ошибешься. Забудь о тех, кому ты была нужна вчера.
Ты пишешь, что опять ждешь ребенка, на сей раз от мужа твоей матери. Радуйся этому ребенку, даже если муж твоей матери останется с ней. Прости свою мать, даже если когда-то она совершила зло. Нет целиком плохих людей, и многое из того хорошего, что есть в ее детях, они взяли от нее. Когда ты сумеешь простить и забыть прошлое, к тебе вернутся мир и любовь — на сей раз навсегда.
Если же ты никогда больше не увидишь Хенни, помни, что Хенни тебя все равно любила, как свою родную дочь, как я любила и твою сестренку, с которой вскоре надеюсь вновь увидеться.
Готовящаяся на небеса, Хенни».
Я отложила записку с тяжелым и грустным чувством в груди, затем пожала плечами. Что должно быть сделано — надо сделать. Давным-давно я вступила на эту дорогу, и я пройду ее до конца, чтобы ни случилось.
Как странно, что, когда я вышла из дома и повернулась помахать Эмме на прощание, ветра совсем не было. Я направилась к машине. Было очень тихо, как будто сама природа затаилась в тревожном ожидании глядя на меня.
Пошел снег, мягкий, как гагачий пух. Я подняла глаза к серому, свинцовому небу, так похожему на глаза моей бабки. С новым приливом решимости я повернула ключ зажигания и двинулась в сторону Фоксворт Холла, хотя я не была в числе приглашенных. Я уже имела по этому поводу разговор с Бартом.
— Почему ты не настоял на том, чтобы она пригласила меня?
— Подумай сама, Кэти, не слишком ли это? Я что же должен оскорблять свою жену приглашением в гости своей любовницы? Может быть я и дурак, Кэти, но я не настолько жесток.
В ту первую рождественскую ночь нашего заточения, когда мне было двенадцать лет, я устроилась, положив голову на мальчишечью грудь Криса, отчаянно желая поскорее вырасти, стать такой же красивой и статной, как моя мать, и носить такую же великолепную одежду, как она. А больше всего я желала стать хозяйкой своей судьбы.
Что ж, некоторые рождественские желания сбываются.
Назад: ПАУК И МУХА
Дальше: ТАЙНЫ РАСКРЫТЫ