Матвей

Только добравшись до дома, он почувствовал, как сильно устал за эти два долгих дня. Сил едва хватило, чтобы принять душ и дотащить себя до кровати. Но, как назло, стоило голове коснуться подушки, сон улетучился. Матвей включил бра, взял планшет и попытался посмотреть какой-то фильм, но ни сюжета, ни смысла так и не понял, думая о своем. Разговор с полицейскими подбросил ему пару тем для размышления. И фамилия напавшего на Аделину человека тоже показалась знакомой, хотя Мажаров был уверен, что прежде этого бородатого мужчину никогда не встречал. Оказалось, что перед тем, как пойти с топором на Аделину, он напал еще на одну женщину, и та скончалась, так что можно было считать, что Драгун повезло – не предложи Матвей помощь в починке автомобиля, и никто не знает, чем бы закончилась встреча с этим типом.

Мысли перекинулись на Вику. В понедельник он непременно ее навестит, это же не запрещено. Вика здесь совершенно одна, ее родители живут где-то на Дальнем Востоке, надо бы, кстати, узнать хотя бы телефон. Правда, есть еще вероятность, что Вика с кем-то встречается, но что с того? Они провели вместе два года – Матвей имеет право беспокоиться и проявлять участие.

А завтра он поедет в городскую к Драгун. Приняв это решение, Матвей выключил свет и сунул голову под подушку, пытаясь уснуть.

Он проспал до обеда, чему несказанно удивился, так как всегда вставал около половины шестого. Сейчас же часы показывали половину первого.

– Вот это я умотался, – потягиваясь, пробормотал Матвей. – Ну, ничего, сейчас холодный душ, кофе, завтрак – и поеду. Надо к матери еще заскочить, давно не был.

Сперва он поехал в больницу к Аделине, рассудив, что у матери задержится надолго и не успеет в часы посещения. Но его опасения оказались излишни – в приемном покое его снова узнала регистратор и без всяких лишних вопросов пропустила и даже выдала белую накидку.

Аделину уже успели перевести в хирургическое отделение, и вот туда-то заходить Матвей не особенно хотел, чтобы не встречаться с кем-то из бывших коллег. Он знал – его осуждали за уход из общей хирургии в пластическую, считали, что Мажаров просто захотел денег, а в городской больнице столько, понятное дело, не платили. Доказывать обратное он не собирался, но слухи эти были все же неприятны.

Аделина лежала в отдельной палате в самом конце коридора и, когда Матвей, постучав, вошел, очень удивилась:

– Вы?

– А я думал, что мы обо всем вчера договорились, – широко улыбнулся он, садясь на табуретку.

– О чем?

– Что в неофициальной обстановке общаемся запросто. Как ты себя чувствуешь?

Она как-то машинально дотронулась до повязки на шее:

– Швы ноют.

– Ну, это ничего, пройдет. А вообще как? Слабость, боли, температура? – Он взял ее руку и посчитал пульс.

Аделина выглядела растерянной и даже смущенной:

– Мы должны говорить об этом?

– А что в этом такого? Я интересуюсь как врач.

– Но ты не мой врач.

– Какая разница? Скажи лучше – к тебе полицейские приходили?

Она вдруг оживилась, попыталась приподняться, но Матвей остановил:

– Нет, вот только давай без лишних движений.

Аделина оставила попытки сесть и проговорила:

– Я оказалась права. На меня напал отец этой самой Насти.

Матвей пару секунд не мог даже дышать – так вот почему ему показалась знакомой эта фамилия! Котов же, отец Насти. И выходит, что второй пострадавшей женщиной вполне могла оказаться соседка, что привезла девочку к ним в клинику. «Интересно, Аделина об этом знает?» – подумал он.

– Похоже, что мне повезло, – произнесла Аделина, глядя в потолок. – Соседку свою он ударил по голове, тоже на парковке, она там и скончалась. Если бы я вчера одна домой поехала…

– Ты не пошла бы на парковку, и вообще ничего не случилось бы, – перебил Матвей, испытывая неловкость оттого, что сейчас она начнет говорить какие-то благодарственные слова, слышать которые он совершенно не хотел.

– Он все равно подкараулил бы меня, раз задался целью. Не исключено, кстати, что его признают невменяемым.

– Пусть попробуют.

– Ну, на это никто не сможет повлиять.

– Посмотрим, – уклончиво сказал Матвей. – Убийство и покушение на убийство…

– Я не хочу об этом говорить, – перебила Аделина, закрывая глаза. – Я попросила перевод в нашу клинику, завтра, думаю, все решится.

– Ну, и правильно, дома и стены помогают – так ведь говорится?

Она посмотрела на него чуть удивленно:

– Странно. Мне казалось, ты будешь возражать.

– Я? С чего вдруг?

– По-моему, в твоих глазах я выгляжу такой вздорной помещицей, дикой барыней с причудами.

– Это ты с чего взяла? – удивился Матвей, которому и в голову не могло прийти подобных сравнений – он давно приучил себя не оценивать коллег по человеческим качествам, а только по профессиональным.

– Так все считают.

Это прозвучало неожиданно жалобно, как будто Аделину очень обижало подобное отношение коллег. Матвей мог бы сказать, что это вовсе не так, и в ординаторской никто из врачей ни разу не отозвался о ней с неуважением, но не стал. Будет выглядеть так, словно он старается втереться в доверие. «Почему я все время беспокоюсь о том, какое впечатление произвожу на нее?» – вдруг подумал Матвей и даже слегка покраснел.

– Может, мне самому заняться твоим переводом сюда? – спросил он, чтобы избежать неловкой паузы.

– Нет, не нужно, здесь все решат. Ты лучше попроси Аллу, чтобы она подготовила мой кабинет, я буду лежать там.

– Еще не хватало!

Аделина открыла глаза и внимательно посмотрела на него:

– Я не собираюсь занимать палату, которая может потребоваться для пациента.

И Матвей понял, с какой стороны нужно зайти, чтобы не нарваться на отказ:

– Ну, допустим. Теперь вспомни, где расположен твой кабинет, и представь, как будут загружены сестры этими бесконечными переходами из корпуса в корпус несколько раз за дежурство. А если в момент их отсутствия в реабилитации или послеоперационной что-то случится?

Она смотрела на него своими прозрачными глазами и о чем-то думала.

– Ты прав. Этого я не учла. Хорошо, тогда в двухместную.

– Аделина, в этом нет нужды, у нас сейчас много свободных коек, и такая мелочь, как одноместная палата, не нарушит ничьих планов, – твердо произнес Матвей. – Давай больше не будем это обсуждать.

– Ты привез мои вещи? – спросила она, проигнорировав его заявление.

– Да, вот твоя сумка.

Он протянул ей довольно объемную сумку, и Аделина правой рукой сразу нырнула вглубь, вытаскивая мобильный.

– Я, кстати, зарядное тебе привез, наверняка телефон вот-вот разрядится, – заметил Матвей, и она кивнула нетерпеливо, водя пальцем по экрану:

– Да-да, спасибо. Ты не мог бы выйти на пару минут? Мне нужно сделать срочный звонок.

– Да я уже поеду, пожалуй, еще дела есть. Увидимся завтра в клинике.

– Спасибо, – не отрываясь от мобильного, пробормотала Аделина Матвей вышел, прикрыл за собой дверь и направился к лифту. Он узнал все, за чем приехал, – Драгун в относительном порядке, выглядит неплохо для своей травмы, собственно, за ее жизнь можно не опасаться. И разговаривала она с ним куда теплее, чем обычно, что бы это ни значило.

Мать встретила Матвея улыбкой и традиционным сожалением о том, что он не позвонил заранее, а потому она не успела испечь что-нибудь вкусное.

– Ну, мам, я ж не маленький, – усмехнулся Матвей, обнимая ее и вдыхая такой знакомый с детства аромат клубничного мыла. Раньше она покупала его в магазине, а теперь научилась варить сама, и выходило это у нее так ловко, что Ирина Кирилловна даже продавала его, упаковывая в красивые подарочные коробочки, которые тоже делала сама.

– Ты проходи, сынок, я сейчас чайник поставлю, – засуетилась она, когда Матвей разомкнул объятия.

Он скинул кроссовки и прошел вслед за матерью в кухню, где сразу уловил тоже запомнившийся с детства запах рассольника – это было любимое блюдо отца.

– Садись, я накормлю тебя обедом. – Мать привычным жестом повязала вокруг все еще отлично сохранившейся талии клетчатый передник, сняла с крючка половник, и Матвей вдруг почувствовал себя совсем маленьким, лет пяти. Эта же кухня, только стол другой, мама в переднике, большая тарелка с ароматным рассольником, а напротив сидит отец – высокий, широкоплечий, с седыми усами. Он улыбается и смотрит на Матвея с гордостью. Отца не стало десять лет назад, он умер во сне от сердечного приступа.

– Ты давно ко мне не приезжал, Матвей, – поставив перед ним тарелку, сказала мама.

– Да, прости меня. Я устроился в новую клинику, сама понимаешь – испытательный срок, надо себя зарекомендовать.

– Хорошо еще, что про телефон не забываешь. Я понимаю, старики никому не нужны.

– Мам, не начинай.

– Не буду, сынок, не буду. – Она улыбнулась, погладила его по голове, совсем как в детстве, и села рядом. – Ну, и как тебе на новой работе?

– Хорошо. Я, кажется, наконец нашел то место, где смогу делать то, чего всегда хотел.

– И чего же ты хотел, сынок?

– Возвращать людям надежду. – Матвей не любил эту фразу, она казалась ему какой-то газетной и напыщенной, но именно она как нельзя лучше характеризовала то, что он думал и чувствовал.

– Надеюсь, ты теперь хоть немного остепенишься.

– Что ты имеешь в виду?

Эту тему Матвей всегда предпочитал обходить стороной – мама сейчас начнет говорить о его грядущем одиночестве, о том, что у всех ее подруг внуки уже ходят в школу, что их квартиры в праздники полны детских голосов…

– Мама, не начинай, а? – попросил он, отодвигая пустую тарелку.

– Ко мне на днях приходила Виктория, – вдруг сказала мать, и Матвей вздрогнул.

– Не знал, что ты продолжаешь с ней общаться.

– А ты ничего вообще не хочешь знать, Матвей. Для тебя не существует ничего, кроме твоей работы. Я понимаю, это очень важная часть твоей жизни, и это хорошо, что ты настолько увлечен тем, что делаешь. Но ведь вокруг существует и другая жизнь. Существуют другие люди, но ты не замечаешь их, увлекаясь тем, что тебе по-настоящему важно. А так нельзя.

– Зачем Вика приходила? – игнорируя материнскую тираду, спросил Матвей.

– Спрашивала совета.

– У тебя?

– А что? Чем я не гожусь? У нее здесь никого нет, а мне она всегда нравилась. Не понимаю только, что тебя-то в ней не устраивало.

Объяснять, что именно не устраивало его в Вике, Матвей, конечно, не собирался. Странно было другое – Вика, оказывается, все это время общалась с его матерью, а та и словом не обмолвилась.

– Значит, не скажешь?

– Не думаю, что тебе на самом деле интересно.

– Если это что-то важное, я должен знать.

– Почему?

Секунду он колебался – говорить или нет, но потом решился:

– Мама, Вика попала в аварию, осталась практически без лица, и так вышло, что оперировать ее начал я. С ней все будет хорошо, но лечение займет очень долгое время, предстоит много операций по восстановлению внешности. Если она советовалась с тобой о чем-то важном, скажи мне.

Ирина Кирилловна сидела, прикрыв ладонью рот, и в глазах ее заблестели слезы.

– Мама, не плачь только. Я же сказал – с Викой все будет хорошо. Ее оперировала лучший хирург в этом городе, ей несказанно повезло, что Аделина была в этот момент в клинике и заменила меня.

– Почему… почему ты сам не закончил?

– Нам не положено лечить или оперировать близких.

– Но вы ведь разошлись.

– Это ничего не меняет.

– Надо сообщить Артему.

– Кому?

– Ее молодому человеку. – Ирина Кирилловна вздохнула и с сожалением посмотрела на сына: – Я всегда думала, что вы поженитесь. А теперь Виктория собралась замуж за другого. Ну, видно, такая судьба. Что же теперь делать?

– Если у тебя есть возможность, позвони этому Артему и скажи, где искать Вику, – чувствуя какое-то странное облегчение, сказал Матвей.

– У меня есть его номер, я позвоню.

– Мама, а ты когда-нибудь разговаривала с Викой обо мне? – вдруг спросил Матвей, и Ирина Кирилловна слегка растерялась:

– Не понимаю… в каком смысле?

– Ну, ты рассказывала ей о том, что я вам с отцом не родной?

– Матвей, но ведь мы никогда не делали из этого секрета, мы же сразу договорились, что нет смысла скрывать твое усыновление.

– Да я не об этом. Конечно, зачем это скрывать? Но Вика как-то обронила довольно странную фразу, и мне кажется, что ты знаешь, что она имела в виду.

Ирина Кирилловна непонимающе смотрела на сына. Матвею даже стало жаль ее – сейчас расстроится, решив, что сказала Вике когда-то что-то лишнее. Но та фраза, оброненная девушкой в момент их разрыва, не давала ему покоя до сих пор.

– Мне необходимо знать это, мама. Как я оказался в вашей семье? Я совершенно не помню этого. Но мне кажется, что мои неудачные отношения с женщинами как раз следствие этого. Скажи мне, как я появился в вашей семье.

Ирина Кирилловна молча встала, открыла шкафчик, где хранила лекарства, и накапала в рюмку что-то сердечное. Выпила, накапала еще и протянула Матвею:

– Наверное, ты прав, и мне нужно было раньше поговорить с тобой об этом. Но время пришло только теперь. Выпей, и поговорим.

Матвей вертел в пальцах рюмку и непонимающе смотрел на мать:

– Ну, мне-то это зачем?

– На всякий случай. Врач предупреждал меня, что ты, возможно, не будешь помнить каких-то моментов своей прошлой жизни, но ты не помнил вообще ничего и ни разу об этом не заговорил. Мы с папой не скрывали, что усыновили тебя, но никогда не рассказывали подробностей. – Ирина Кирилловна вздохнула и опустилась на табурет напротив сына. – Мы, сынок, у соседки тебя забрали. За бутылку водки.

Матвею показалось, что он оказался в дешевом сериале, где в тысячной серии мать рассказывает сыну настоящую историю его появления на свет. Плохо только, что главным героем оказался он сам, а действие происходило не на экране телевизора, а в реальности, в родительской кухне, и прекратить это, просто щелкнув кнопкой пульта, не получится.

– Мы усыновили тебя, бросили все, переехали в другой город, чтобы никогда ты не встретился с этой женщиной, – продолжала мать. – Ты был очень маленький, слабый, плохо говорил, всего боялся. Но мы тебя очень полюбили, мы сделали все, чтобы ты вырос нормальным человеком. И ты именно таким и вырос. Только вот с женщинами… наверное, где-то глубоко внутри ты все-таки понимаешь, что тебя предала та единственная, что должна была защищать и беречь. А я, как ни старалась, так и не смогла стать тебе по-настоящему родной.

Матвей встал, подошел к матери и опустился на колени, уткнувшись в ее руки лбом:

– Не говори так. Ты самый родной мне человек, никого нет ближе. Я очень люблю тебя. И прости, что сейчас заставил говорить об этом, тебе, наверное, не очень приятно вспоминать.

Материнская рука опустилась на его затылок:

– Сынок, ну, что ты… я тоже очень тебя люблю, я так хотела детей, но оказалось, что не смогу. И тут ты… это было как подарок, как выигрыш, как внезапно обрушившееся на мою голову счастье. Я поклялась, что обеспечу тебе такую жизнь, чтобы ты никогда не почувствовал себя чужим, лишним.

– Мамочка, – перебил Матвей, целуя ее руку с тонкой сеткой морщин. – Ты дала мне все. Но главное – у меня есть ты.

– Ты не сердись на меня за разговор с Викой. Она приехала тогда посоветоваться, ей казалось, что ты отдаляешься, не хотела терять тебя. Ну, я и решила рассказать ей, думала, что поймет, как-то постарается измениться сама и тебя изменит этим. Но не вышло. Наверное, так и лучше… но мне ее тоже жаль, бедная девочка всего сама добивается, родители далеко. Может быть, теперь ей будет полегче, когда замуж выйдет.

– Ты обязательно позвони этому парню, ладно? Вике нужна поддержка, такие травмы очень тяжело переживать в одиночестве, непременно нужен близкий человек.

Матвей пробыл у матери почти до позднего вечера. Они уже давно не разговаривали по душам, и Мажаров испытал огромное облегчение от этих разговоров, словно освободился от груза, тянувшего его ко дну. Он рассказывал о новой работе, о коллегах, и вдруг Ирина Кирилловна спросила:

– Она очень тебе нравится? – И Матвей даже не сразу понял, о ком она говорит:

– Кто?

– Эта Драгун?

– Аделина? – Матвей почему-то покраснел, хотя никогда даже в мыслях не допускал возможности, что между ним и Драгун может что-то произойти.

– Да. Ты себя со стороны не видишь, но когда говоришь о ней, то улыбаешься и краснеешь, как сейчас.

Матвей расхохотался, стараясь скрыть смущение:

– Ты скажешь тоже… Она неприступна, как Гознак.

– Сколько ей лет?

– Около тридцати пяти, кажется. Да и какая разница? Мы коллеги, и все.

– Как знать, – проговорила Ирина Кирилловна и тут же сменила тему, перейдя на что-то более нейтральное, и Матвей с некоторым облегчением выдохнул.

…Ночью, когда он уже почти совсем уснул, удобно устроившись в собственной постели, перед его глазами вдруг возникло строгое лицо Аделины, и Матвею на секунду показалось, что он даже чувствует аромат ее духов – терпкий, травяной и очень ей подходивший.