Город только на первый взгляд казался нормальным, на самом деле он хищно припал к земле и медленно разлагался, нося в своем уродливом, больном теле сотни тысяч мертвецов, не осознающих собственной эфемерности. Мятое брезентовое небо цвета выпотрошенной падали накрывало патологический пейзаж своим гниющим трупом, и казалось, что под этим куполом могут выжить лишь небрезгливые стервятники, копошащиеся в могильной дохлятине. Водруженные на костяные пьедесталы многоэтажные обелиски дрожали и трескались от чьей-то боли и злобы, по проспектам и переулкам текли алые реки, в которых купались металлические четырехколесные саркофаги. Разумные двуногие копошились на шкуре улиц, сбивались в стаи, бессмысленно вертели колесо сансары и мучились в мутном потоке смертей-перерождений. Их существование ограничивалось непреложными константами случайной гибели в череде серых будней, из которых невозможно вырваться. Паутина безнадежного отчаяния опутывала человеческий термитник, определяя каждый шаг городских обитателей – стремящихся в небо, но прикованных к земле.

Сердце его пело. Он вышел из метро на станции «Спортивная» и направился к девятиэтажному склепу, ловя лицом дыхание прозрачного эфира и различая силуэты мечущихся в воздухе серафимов. Вадим даже остановился, чтобы впустить в себя кристально-чистый поток бытия и на секунду ощутить себя одной из его капель. Люди шли мимо и сквозь него, точно он превратился в блуждающий призрак, невидимый фантом, дрожащее на ветру марево, прозрачную химеру. Быть ничем для мира, плыть сквозь ручьи реальности к океану пустоты – он хорошо усвоил этот урок и не хотел больше носить в себе человека. Ему нужно было переродиться, пусть даже ценой собственной жизни.

Вадим знал, что в доме, к которому он направлялся, находится гнездо опасных и злобных тварей, терратов – так называли их городские шаманы. Рожденные в клоаках на самом дне мегаполиса, они могли притворяться людьми и менять личины как перчатки, но истинный их облик был уродлив и отвратен, напоминая прямоходящих слепых червей с клыкастыми пастями и паучьими хелицерами. Вадим никогда прежде не сталкивался с этими чудовищами, но сегодня был особенный день, когда многое становилось явным. Он должен был заглянуть в лицо Вечности и выжить.

Подойдя к крайнему подъезду, Вадим остановился и вытащил из кармана складной нож. Лезвие пропахало его ладонь, выпуская наружу кровоток, и этой кровью Вадим нарисовал на лице знаки, позволяющие увидеть терратов. Он поднял голову и заметил, как по ступенькам спускаются двое – высокие, в кожаных куртках. Вадим не сразу сообразил, в чем дело, а дальше было уже поздно – на него накинулись, пытаясь выбить нож из руки. Отступая, он попытался переключится на иное, магическое зрение и увидел двух монстров, размахивающих волосатыми клешнями. С их клыков текла едкая желтая слюна, суставчатые усики улавливали любое движение противника. Вадим развернулся и бросился было бежать, но в плечо впилась семипалая когтистая конечность, швырнувшая его на асфальт. Сквозь багровую пелену боли Вадим увидел, как терраты склонились над ним, что-то шипя пульсирующими пастями, похожими на алые сфинктеры. Один из них протянул к нему уродливую лапу, и Вадим полоснул по ней, отрубив два пальца. Террат взвизгнул, закружился на месте, зажимая рану. Второй зашипел еще громче и ударил тяжелым ботинком в висок мужчины. Темнота отвесной стеной рухнула на сознание Вадима, погружая все окружающее в благословенный мрак.

Он лежал в полутьме на полу пустой комнаты, окно которой было заклеено старыми выцветшими газетами. Сквозь щели между бумагой внутрь проникали иглы лучей больного солнца, пронзая спертый воздух золотыми шпагами насквозь. Вадим попытался пошевелиться и понял, что не может двинуться – тело охватил жестокий паралич, словно он был мухой, отравленной паучьим ядом. Скосив глаза, ему удалось разглядеть сидящего на корточках рядом с ним террата – тот сбросил свою человеческую личину и выглядел как ночной кошмар отравившегося мухоморами психонавта. Протянув вперед лапу, монстр коснулся длинным когтем-серпом плеча Вадима и вонзил в его плоть черный хитин, позволяя крови свободно стекать на пол. Тяжелые темные капли впитывались в старый скрипучий паркет, на котором была кровью начерчена пентаграмма. В ее центре и лежал Вадим.

Зашипев, террат поднялся и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся вместе со вторым чудовищем, одетым в мешковатый балахон с огромным капюшоном. Вдвоем они принялись совершать в воздухе размашистые пассы лапами, издавая при этом визгливые вскрики, точно их пытал невидимый палач. Вадим почувствовал, как по омертвевшему телу от ступней до макушки пробегает холодок, словно его начали гладить чьи-то ледяные ладони. Он вновь попытался встать и тут заметил, как под потолком кружатся чьи-то худые, костистые тела, похожие на обтянутые кожей хвостатые скелеты. Их головы представляли собой шары с торчащим вперед тонким хоботом и тремя парами круглых багровых глаз. Одно из этих полупрозрачных существ опустилось вниз и вошло в тело Вадима, растворившись в нем точно сахар в кипятке. Страшная судорога скрутила его, он почувствовал, как внутри что-то рвется, какие-то невидимые хрящи, мембраны и перепонки, словно вселившаяся в него тварь раздвигает их, пытаясь устроиться поудобнее. За первым чудищем последовало второе, оно вонзило хобот в переносицу Вадима, медленно погружаясь в него, вызывая все новые и новые волны боли. Через хобот в мозг полилась пожирающая сознание отрава, она заполнила всю черепную коробку, вытекая из глаз, носа и ушей едкими желтыми ручейками. Вадим дергался, его трясло, выворачивая суставы, а в голове вспыхивали и гасли жуткие картины, словно кто-то забыл выключить демонстрирующий кадры из преисподней кинопроектор. Бесы вползали в него, пожирая и выжигая все человеческое, они резвились и плясали, будто внутри латексной куклы, и Вадим видел, как на коже проступают странные и страшные символы нелюдского языка. Когда последний бес слился с ним, он изогнулся в дикой конвульсии и опять потерял сознание.

Вадим очнулся в подъезде возле дверей лифта. Казалось, будто в голове взорвалась водородная бомба, и мозг превратился в фарш, стекающий по стенкам черепа. В одной руке был зажат кухонный нож, в другой отвертка с длинным узким жалом. С трудом заставив себя сесть, Вадим тупо смотрел на предметы в своих руках, пока что-то внутри ясно и настойчиво не начало говорить ему, что он должен делать. Чей-то голос на пределе слышимости нашептывал ему жуткие сказки о городах мертвецов, о льющемся с небес кровавом дожде, о черных вихрях, кружащихся за пределами звездных систем и галактик, куда никогда не доберется человеческий взор. Этот голос говорил ему, как стать по-настоящему свободным, а внутри билась, неистово завывая, свора обезумевших тварей, чей голод невозможно было утолить. Они хотели есть, им нужна была добыча, которую можно загнать в угол и перегрызть ей горло, лакая хлещущую из артерий теплую, соленую кровь. Вадим чувствовал их кошмарный аппетит, и какая-то его часть слилась с ними, понимая и поощряя зверские желания исторгнутых в мир созданий. Он спустился по лестнице, вышел из подъезда и направился к транспортной остановке, облизывая пересохшие губы.

Облака закрыли солнце, когда он подошел к стоящей спиной к нему женщине и вонзил нож ей чуть выше поясницы, прямо в почку. Она неловко дернулась, отвертка впилась ей в живот, а зубы Вадима сжались на ее шее, вырывая кусок кожи и мышц. Рядом закричали, и Вадим не мог понять, кто кричит – парень, ребенок, девушка. Ему было все равно. Бесы внутри выли от восторга. Рот Вадима наполнился кровью, он проглотил ее и рванул нож вверх, рассекая спину жертвы. Что-то случилось со зрением – теперь он видел, как с неба капает черная, густая жидкость, и понимал, что это тоже кровь, кровь херувимов. Мир был ранен, какой-то уголовник вонзил ему под ребра заточку и бросил умирать в заплеванной подворотне, пахнущей сигаретным дымом и блевотиной. Люди, стоящие рядом, начали меняться, их лица превратились в звериные рыла, они верещали и разбегались в стороны от Вадима, пока из подъехавшей к тротуару патрульной машины милиции не выскочили двое вооруженных молодчиков и не заорали, приказывая ему лечь на землю. Раненая им женщина лежала у его ног, изгибаясь в предсмертных конвульсиях. Один из милиционеров целился в него из автомата, и когда Вадим повернулся к нему, тот вдруг отшатнулся, видя, как сквозь плоть и кости, сквозь стройную, симметричную маску лица проступает нечто извращенное, собранное из осколков адского калейдоскопа. ЭТО никогда не было живым в привычном смысле слова, находясь за гранью всех описаний и представлений. Так бесы являли себя миру, и их истинный облик не сумел бы вынести ни один человек.

Милиционер даже не заметил, как его руки задрожали, и палец нажал на спусковой крючок. Автоматная очередь сбила Вадима с ног, он выронил нож и отвертку, падая наземь. Боли не было, хотя пули продырявили его насквозь. Лежа в луже собственной крови, он закрыл глаза, чувствуя, как жизнь медленно уходит из его изломанного тела. Бесы не сделали его неуязвимым, они лишь подтолкнули его к финалу, обещая свободу, но даря только безумие и одиночество. Вадим закашлялся, сплюнул кровь и умер, обратив остекленевший взгляд внутрь себя, туда, где завывали бесплотные твари. Они покинули оболочку вскоре после того, как сердце перестало биться, но никто этого не заметил.

Город не заметил очередной смерти – есть вещи, на которые лучше не обращать внимания. А его вечно голодные дети вернулись на время в ту выгребную яму, из которой выползли. И все вроде сделалось опять нормальным – на первый взгляд и до тех пор, пока бесы не потребуют новой жертвы. Что-то подсказывало, что ждать этого придется недолго.