Глава сороковая

Коммандер Гамаш стоял в конце аудитории, слушая, как Шарпантье заканчивает лекцию.

Он преподавал кадетам третьего года обучения, тем, кто уже получил основы знаний и перешел к третьему, самому важному уровню.

Продвинутая тактика.

Гамаш смотрел на Гуго Шарпантье, который, обильно потея, объяснял, что тактика – это отнюдь не выбор наилучшей позиции для того, чтобы пристрелить кого-то.

– Если вам приходится делать это, значит вы уже проиграли, – говорил он. – Успешный тактик редко выходит на сцену. Все дело в манипуляции, предвидении. В том, чтобы интеллектуально обойти вашего противника. Предвидеть его шаги, когда он и сам о них не знает. И ограничивать его возможности. Вести его, вынуждать делать то, что надо вам, но так, чтобы он не догадывался об этом. Не важно, будь ваш противник главарем банды, банкиром или серийным убийцей.

Шарпантье повернулся к большой доске и написал: «Ваше оружие – ваш мозг».

Он повернулся к слушателям.

– Пользоваться пистолетом может любой идиот. Но чтобы использовать разум, требуется истинное мастерство, истинное терпение и владение собой.

Взлетела вверх рука, и Шарпантье показал пальцем:

– Да, кадет Монтро?

– Значит, тот, кто убил Герцога, был идиотом?

– Вот интересный вопрос. А вы что думаете?

– Я думаю, что, поскольку следователи еще не поймали убийцу, его вряд ли можно назвать глупым.

– Хорошее соображение, – отметил Шарпантье. – Я пытался научить вас быть офицерами Квебекской полиции. Убийцам, конечно, приходится применять оружие того или иного рода. Но опять же, наиболее успешными эти действия получаются, когда вы используете мозг.

– А по вашему мнению, профессор, убийца Сержа Ледюка использовал мозг?

Кадеты повернулись, удивленные голосом, раздавшимся в конце зала.

Гуго Шарпантье улыбнулся:

– Oui, коммандер. По моему мнению, его поступкам предшествовали мысли, потом они обрели форму плана, который созрел и претворился в действие. Хорошее действие.

– Хорошее?

– С точки зрения закона и нравственности, наверное, нет, – сказал Шарпантье. – Но оно отвечает критериям.

– Каким критериям? Хорошего тактика? – спросил Гамаш, посылая свой вопрос над головами кадетов.

– Выдающегося тактика, – ответил Шарпантье.

– И на чем это основано?

– На простоте преступления. На кажущейся простоте места преступления.

– Кажущейся?

– Да. Если присмотреться внимательно, то становится понятной продуманность оставленных улик. Тщательно размещенных слой за слоем.

– Чтобы сбить следователей с толку?

– Чтобы задать направление. Как пастушья собака, которая кусает за пятки, старший инспектор.

– Теперь коммандер, – напомнил ему Гамаш.

– Но в прошлом следователь убойного отдела и… – Шарпантье не закончил фразу.

– И в прошлом выдающийся тактик, – откликнулся Гамаш. – Нам нужно поговорить. Вы сейчас можете?

Шарпантье посмотрел на часы над дверями.

– Завтра у вас полевые испытания, – напомнил он кадетам, направляя свою коляску между столами. – На фабрике. Если вам понадобится прибегнуть к насилию, то оно должно быть контролируемым. Используйте тактическое мышление, с акцентом на мышлении, даже когда рядом свистят пули. Как только начинается хаос, паника, вы обречены. Вы убиты. Пока вы контролируете себя, вы контролируете ситуацию. До сих пор, к моему глубокому огорчению, вы проваливали все испытания. Каждый раз получали пулю. По завершении последних испытаний мы разобрали ваши ошибки. У вас есть день, чтобы составить план, который сработает. Вы свободны.

– Да, сэр, – раздался хор голосов и скрежет отодвигаемых стульев по полу.

Но кадеты не торопились уходить. Они топтались на месте, надеясь услышать, о чем будет говорить Гамаш с Шарпантье, коляска которого остановилась перед коммандером.

– Расходитесь, – приказал Шарпантье, и кадеты вышли.

А Арман Гамаш и Гуго Шарпантье остались вдвоем.

– Где коммандер Гамаш? – спросил Желина, войдя в конференц-зал академии.

– У него кое-какие дела, – ответила Изабель Лакост. – Он скоро вернется.

– Пожалуйста, скажите, куда он отправился.

Поль Желина стоял выпрямившись и говорил официальным тоном. По обе стороны от него, чуть позади, застыли двое молодых высоких агентов Квебекской полиции. Недавние выпускники академии. Об этом ей сказали если не их молодость, то их самодовольные лица.

Встав со своего места за столом, Изабель подошла к офицеру КККП:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Вы знаете, почему я здесь, – ответил он довольно миролюбиво. – Я не хотел унижать месье Гамаша перед его друзьями и семьей.

– Унизить его нелегко, – заметила Лакост, хотя лицо ее побледнело, а руки покрылись мурашками.

Так случалось всегда, когда она входила на опасную территорию.

– Я не стал делать это в Трех Соснах, – сказал Желина. – Из профессионального уважения и понимания того, что он всем нам оказал услугу.

– Убив Сержа Ледюка? – спросила Изабель.

– Oui.

– И вы здесь, чтобы арестовать месье Гамаша?

– Oui. – Он понизил голос, чтобы агенты за его спиной не слышали того, что он скажет дальше. – И если вы не сообщите мне, где он находится, старший инспектор, мне придется арестовать и вас.

Изабель Лакост задумчиво кивнула и выпятила нижнюю губу, размышляя. Потом вернулась на свое место, нажала несколько клавиш на ноутбуке и поднесла компьютер к Желина.

– Перед тем как отправиться сегодня утром на свою встречу, месье Гамаш извинился передо мной за то, что через мою голову попросил пригласить вас в команду следователей по этому делу.

– Вы не знали, что это сделал он?

– Нет. Он обратился напрямую к старшему суперинтенданту Брюнель. Она предприняла соответствующие шаги. Месье Гамаш сказал, что, когда ему стало известно о вашем посещении штаб-квартиры КККП в Монреале, он решил не упускать такую возможность.

– Возможность пригласить меня в качестве независимого наблюдателя.

– Да, наблюдателя. Но главным образом наблюдаемого.

– Pardon?

Лакост повернула ноутбук экраном к нему, и глаза Желина слегка расширились, а губы чуть-чуть сжались. Едва заметные изменения, не ускользнувшие от Лакост.

Он сделал небольшой шаг назад от нее и от ноутбука.

– Когда коммандер Гамаш вернется, пусть зайдет ко мне. Я буду у себя. Ему придется многое мне объяснить.

– Как и вам, сэр.

Она медленно опустила крышку ноутбука.

– Когда вы узнали? – спросил Гамаш у Шарпантье.

Он сел, и теперь они могли смотреть в глаза друг другу.

– Не очень давно. На самом деле я даже сейчас не знаю всего, кроме того, что смог дедуцировать.

– Иными словами, предположить? – уточнил Гамаш, и на потном лице молодого человека расцвела улыбка.

– Ваше поведение было необъяснимо, сэр, – сказал Шарпантье. – В особенности ваши действия по отношению к заместителю комиссара Желина. Пока я не принял во внимание одну возможность. А она быстро стала вероятностью. А вероятность, в свою очередь, перешла в определенность. Это объясняло все.

– Продолжайте, – подбодрил его Гамаш.

– Серж Ледюк был коррумпированным, насквозь прогнившим. И это было еще не все, но давайте сосредоточимся на том, что вы знали по прибытии.

Гамаш кивнул.

– Ледюк похитил миллионы на строительстве академии, получая откаты и взятки от подрядчиков, – сказал Шарпантье. – Возможно, он даже допускал отклонение от стандартов с целью удешевления.

– Да, здания сейчас обследуются, – сказал Гамаш.

– Хорошая мысль. Но у вас возникла проблема. Хотя материалов, подтверждающих это, имелось пруд пруди, но дымящегося пистолета, так сказать, не было. А вам требовались неопровержимые доказательства. Вам требовалось найти деньги.

– Это было бы не лишнее.

– Это стало бы для него концом. И он это понимал. Поначалу он, вероятно, думал, что вы заняли пост коммандера, чтобы заполучить контроль над академией…

– Если быть откровенным, так оно и было.

– Да, но параллельно шел сбор доказательств по Ледюку с целью его ареста. И Ледюку не понадобилось много времени, чтобы понять, каковы ваши планы.

– Я сказал ему все это прямо.

– И началась игра в кошки-мышки, – продолжил Шарпантье. – Но Ледюк, хоть и неглупый, был не очень сообразителен. Для вас Ледюк был слабым противником, и он понимал это. Почувствовав ваше дыхание у себя за спиной, он впал в отчаяние. И сделал то, чего ему ни в коем случае не стоило делать.

– Он обратился к своему напарнику, – сказал Гамаш, внимательно глядя на Шарпантье. – Это очень молчаливый напарник. Он-то и спланировал почти все. Он знал, как и где спрятать деньги.

Шарпантье в свою очередь внимательно посмотрел на Гамаша.

– И тогда я спросил себя, – продолжил Гамаш, – где его партнер? Где он находился все это время? В академии? Маловероятно. В Квебекской полиции? Опять же вероятно, но не очень. Полицию хорошо очистили. Так где же он? И ответ был только один. Далеко. Вне подозрений.

– Oui. – Шарпантье улыбнулся и начал катать свое кресло взад-вперед, всего на пару дюймов. Взволнованно. Или возбужденно.

– Но когда несколько месяцев назад Ледюк нарушил главное правило и вышел на связь со своим партнером, он сам стал мишенью, – сказал Гамаш. – И о нем следовало позаботиться. Партнер вернулся, приняв предложение работы, которое удивило всех.

Шарпантье перестал катать кресло и замер.

– Где Жак? – спросила Хуэйфэнь.

– Не знаю, – ответил Натаниэль и посмотрел на Амелию.

Та нахмурилась и пожала плечами:

– Разве его не было с тобой на занятиях?

Этим утром, после разговора в церкви с Гамашем, четырех кадетов привезли в академию.

– Коммандер Гамаш пришел поговорить с Шарпантье, и нас отпустили пораньше. Я должна была встретиться с Жаком здесь. Он сюда не приходил?

Хуэйфэнь оглядела кабинет самоподготовки. За длинными столами сидели несколько кадетов, читали или работали со своими планшетами. Но Жака здесь не было.

– Он скоро придет, – сказала Амелия. – Не переживай.

– Почему Гамаш разговаривает с Шарпантье? – спросила Хуэйфэнь. – Что он ему рассказывает? Что-то о нас?

– Зачем это ему? – ответила вопросом Амелия.

Хуэйфэнь села и тут же вскочила.

– В чем дело? – спросила Амелия.

Но, увидев лицо Хуэйфэнь, она тоже поднялась. А за ней и Натаниэль.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Вы знаете больше, чем говорите, – сказал Гамаш.

– Это лучше, чем знать меньше, верно? – ответил Шарпантье.

– Пришло время рассказать все, Гуго.

Молодой профессор кивнул:

– Согласен. Я начал спрашивать себя, сколько вам известно на самом деле, когда вы не потрудились сообщить заместителю комиссара Желина о четырех кадетах. Инспектору Бовуару и старшему инспектору Лакост вы сказали, куда их увезли, но от него утаили эти сведения. Я решил, что тут может быть лишь одно объяснение: вы ему не доверяете. Однако именно вы пригласили его сюда. Причем ради этого вы не только перешагнули через голову Лакост, но и действовали у нее за спиной. Подобные действия нехарактерны для вас. Я понимал, что для этого должны быть серьезные основания. Вы думали, что заместитель комиссара Желина – напарник Ледюка. Его очень молчаливый старший напарник.

– Вы хорошо поработали, – заметил Гамаш. – Узнали на удивление много.

– Ну, удивляться тут нечему. Вы уже должны неплохо меня знать, сэр. Вы принимали меня на работу.

– А стажировку вы проходили у Мишеля Бребёфа.

– По вашему предложению.

– Да. У всех у нас есть сильные и слабые стороны. Самая сильная сторона Мишеля в том, что он выдающийся тактик. Поэтому ему так долго сходили с рук все его делишки. И он подготовил вас. Неплохо подготовил.

Шарпантье насторожился.

– Есть еще одно объяснение, – сказал Гамаш, – почему я пригласил именно заместителя комиссара Желина в качестве независимого наблюдателя. Да, я мог его подозревать…

– Или вообще не подозревать, – подхватил Шарпантье, начиная догадываться, куда клонит Гамаш. – Возможно, вас интересовал вовсе не Желина. Он был еще одним китом. Громадное вульгарное отвлечение. Если бы у кого-то возникли подозрения, то вам удалось бы направить их на старшего офицера КККП, который находился в это время в Европе. Имел доступ к швейцарским банкам. Ваш истинный объект решил бы, что вы сосредоточились на Желина, и забыл бы об осторожности.

– Вы полагаете, я настолько расчетлив?

– Я это знаю, patron. Видел, как вы разворошили осиное гнездо в Квебекской полиции. Без хитрости вы бы не смогли продержаться столько, сколько продержались.

– Вы, конечно, обо всем знали, – заметил Гамаш.

Шарпантье слегка покраснел, не вполне уверенный, комплимент это или обвинение.

– Но я ушел из полиции, помните? – продолжил Гамаш. – Перегорел.

– Однако теперь вернулись. Восстали из пепла. С местью.

– Non. – Гамаш покачал головой. – Не с местью. Только не это.

– «Служба, честность, справедливость», – сказал Шарпантье. – Несмотря на все, что случилось с вами?

– Именно из-за этого. Вера в удобство бесполезна, не так ли?

– Почему вы здесь? – спросил Шарпантье.

– В этой комнате? Просто поговорить.

Гуго Шарпантье посмотрел в сторону закрытой двери и попытался подняться из коляски.

– Что там происходит?

– Ничего такого, что касалось бы вас, Гуго. Пожалуйста, сядьте.

Шарпантье еще раз посмотрел на дверь и сел.

– Еще одно неверное направление, месье? – обреченно спросил он.

– Все зависит от того, куда вы направляетесь, – ответил Гамаш. – Но я здесь не для того, чтобы говорить с вами о преступлениях Сержа Ледюка. Я здесь, чтобы поговорить о его убийстве.

– Разве эти вещи не связаны?

– Коррумпированность Сержа Ледюка выходила далеко за нормы простой этики. Была связана не только с деньгами. Само его существо было порченым, искореженным. Извращенным. – Гамаш подался вперед, вторгаясь в личное пространство Шарпантье, и прошептал: – «Все это – слезы и стенания – покойник вынудил заранее». Кто-то знал. И кто-то убил его за это.

– Ты думаешь, коммандер всем расскажет о том, что мы делали? – спросила Хуэйфэнь.

– Разве это важно? – спросила Амелия.

– Для тебя, может, и нет, – сказала Хуэйфэнь. – Ты все равно белая ворона, но для Жака важно.

– Почему?

– Ты не понимаешь. Не можешь. А для Жака важно, чтобы им восхищались. Сильный лидер. Герой.

– Старший кадет, – кивнул Натаниэль.

– Oui. Но если все будут знать о том, что мы позволяли Ледюку творить с нами, Жак будет унижен. Никто не поймет. Все будут считать нас слабыми, глупыми. Будут смотреть на нас как на фриков. Он скорее умрет, чем допустит такое.

– Ты шутишь, да? – сказал Натаниэль. – Это просто фигура речи?

– Долбаный Ледюк знал, как важна репутация для Жака, – продолжила говорить Хуэйфэнь, быстро выходя из кабинета самоподготовки. – Он использовал это знание против Жака. Подкармливал эту его потребность. И Жак был готов на все, чтобы остаться на пьедестале. Соглашался на все, чего требовал Ледюк.

– Ты его ненавидела, – сказала Амелия, которой приходилось почти бежать, чтобы не отстать от Хуэйфэнь. – Ледюка.

– Конечно ненавидела. Как и ты. Но чувства Жака были сложнее.

Натаниэль схватил ее за руку и заставил остановиться. Коридор был заполнен кадетами, которые переходили из класса в класс непрерывным потоком, обтекая их.

– В чем это выражалось? Скажи нам.

– Ну это ведь очевидно, – сказала Хуэйфэнь. – Жак и Герцог были близки.

– Да, мы знаем.

– Нет. Очень близки. Как отец и сын. Жак верил во все, что ему говорил Герцог. Он принимал все, что тот говорил и делал, верил, что Ледюк все делает ради его блага. Жак доверял ему абсолютно.

– Какой отец будет так поступать со своим сыном? – спросил Натаниэль.

– Заставлять его приставлять пушку к виску и нажимать спусковой крючок? – уточнила Хуэйфэнь. – Для Ледюка речь никогда не шла о любви. Только о контроле. Ты имела это удовольствие несколько месяцев, а Жак – три года.

– Как и ты, – заметила Амелия.

– Можешь мне поверить, я в полной заднице, но это цветочки по сравнению с состоянием Жака. Герцог, он всегда был чокнутый, я его другим не видела. Я попала в ловушку, но Жак оставался близок с ним по своему выбору. Ледюк мог из него веревки вить, не сначала, но со второго года. Если бы он приказал Жаку убить другого кадета, Жак бы, наверно, убил.

– Ты действительно в это веришь? – спросила Амелия.

Хуэйфэнь сжала губы и кивнула.

– А теперь, когда Ледюка нет? – спросила Амелия.

Но она знала ответ.

Жак остался без цели, без руководства. Ему больше не за что держаться. И он потерял себя.

– Жаль, вы не знали его прежде. Он был… – Хуэйфэнь поискала подходящее слово. – Великолепный. Умный и шутливый. Милый. Естественный лидер. Герцог видел это и уничтожил то, что в нем было. Потому что мог это сделать.

Хуэйфэнь говорила с таким ядом, что двое других переглянулись.