Глава тридцать восьмая
Когда фильмы закончились, гости ушли. Желина выпил последнюю порцию виски у камина и отправился спать, а Рейн-Мари и Гамаш остались наводить порядок.
– Было так плохо? – спросила Рейн-Мари.
Она думала, что его бледность вызвана тем, что́ он видел в обувной коробке, все еще стоявшей на кухонном столе. Она ошибалась.
– Загубленные молодые жизни, – сказал Гамаш. – «Не дай вам бог попасть в тот ад, где молодость и смех громят».
– Арман? – Рейн-Мари встревожилась, потому что еще никогда не видела его таким расстроенным.
– Désolé. Я размышлял о том, что их заставляли делать.
Она думала, что он говорит о тех парнях в коробке. Она ошибалась.
– Ты нашел молодого Тюркотта? – спросила она.
Гамаш глубоко вздохнул и вернулся мыслями в кухню.
– Non. Эти телеграммы, вероятно, потеряны. Удивительно еще, что столько сохранилось. – Он взглянул на жену и выдавил улыбку. – Тебе понравился фильм?
– Я смотрела его, наверное, в сотый раз, но все равно продолжаю любить.
Рейн-Мари тихо запела «Давай полетаем на воздушном змее», не переставая передавать ему вымытые теплые тарелки.
– Идешь? – спросила она, когда в кухне воцарился порядок.
– Нет, я, пожалуй, останусь еще ненадолго.
Она поцеловала мужа:
– Все в порядке?
Он молча кивнул.
– Не задерживайся допоздна.
Рейн-Мари поднялась в спальню, а Гамаш сел у камина в гостиной, Анри подошел и положил голову ему на колени.
Дом тихонько заскрипел, потом успокоился, только снежная крупа молотила в стекла. Гамашу нужно было посидеть несколько минут в тишине. Подумать.
Наконец он поднялся и прошел по комнате, выключая свет. Он подошел к входной двери, собираясь ее запереть, но тут ручка начала поворачиваться. Шел первый час ночи. Все разошлись по домам. Все остальные лежали в кроватях.
Гамаш жестом подозвал к себе Анри, они отошли в сторону и заняли место за медленно открывающейся дверью. Анри выставил уши вперед, шерсть на нем встала дыбом, и он зарычал.
Но на всякий случай он встал чуть позади Гамаша. На всякий случай.
Арман сделал движение рукой, и рык прекратился. Но пес оставался настороже. Готовился пуститься наутек в любой момент.
Гамаш наблюдал за открывающейся дверью. Мысли его метались. Он вспомнил машину на холме над деревней. Медленно дающую задний ход. Отступающую. Возможно, тот, кто сидел за рулем, откладывал задуманное до более удобного момента.
И вот этот момент настал.
Незваный гость почти наверняка был вооружен, а Гамаш – нет. Однако у него было большое преимущество неожиданности. И неожиданность ждала его, когда он увидел, кто входит в дверь.
– Ты что здесь делаешь?
– Черт побери, Арман, вы меня до смерти напугали!
Анри тявкнул от радости и облегчения. Его хвост заработал как взбесившийся маятник, а взгляд перебегал с Жана Ги Бовуара на мисочку с едой у двери, потом снова на Бовуара. Пес с планами на жизнь. Серьезными, размером с его пасть.
Пока Жан Ги давал Анри печенье, Гамаш повесил на крюк куртку зятя и подумал, что тот впервые назвал его Арманом. После свадьбы Жана Ги и Анни он много раз просил зятя называть его Арманом в семейной обстановке, но тот все никак не мог перешагнуть через себя. Остановился на компромиссном «patron».
Но потрясение развязало ему язык.
– Ты почему здесь? С Анни все в порядке?
– Конечно, иначе я бы позвонил, – проворчал Жан Ги. – А не тащился бы по такой сраной погоде. Простите мой английский.
Он снял туфли и надел тапочки, которые держал у двери.
– Тогда в чем дело? Не то чтобы я не был рад тебя видеть.
– Анни велела мне приехать.
– Почему?
– Потому что я рассказал ей о подозрениях Желина и она забеспокоилась.
Арман хотел спросить у зятя, зачем он рассказывает жене такие вещи, но сразу вспомнил, что сам делится всем с Рейн-Мари.
А теперь и Жан Ги нашел в Анни задушевного друга. Гамаш не мог возражать против этого, хотя язык у него чесался.
Глядя в знакомое лицо человека, которому он доверял свою жизнь, Арман испытал прилив облегчения и благодарность к Анни за то, что прислала его.
– Где теперь Желина? – спросил Бовуар.
– В кровати, спит. Пойдем со мной, – позвал Гамаш. – Есть хочешь?
– Умираю с голода, – ответил Жан Ги.
В кухне он подошел к коробке в углу:
– Как Грейси? Обжилась?
Он нагнулся, потом выпрямился и отступил назад при виде того, что там лежало.
– Значит, драконы действительно существуют?
– Это щенок, – убежденно сказал Гамаш, ставя щедрый кусок пастушьего пирога в микроволновку.
– Не обезьянка? – уточнил Жан Ги.
Арман отказался отвечать. Микроволновка бикнула, пирог был извлечен, кола налита, и двое мужчин уселись за сосновый стол.
Жан Ги сделал основательный глоток, подцепил на вилку громадный кусок пирога и посмотрел на тестя:
– Что-то случилось, patron. Что именно?
– Кажется, я нашел мотив убийства, Жан Ги.
Бовуар опустил вилку.
– И что за мотив?
– Сначала мне нужно, чтобы ты позвонил женщине в «Макдермот и Райан» и спросил про ее фамилию.
– Колдбрук?
– Клэртон. Выясни, почему она воспользовалась этой фамилией в письме к тебе. Почему шрифт был немного другой. Надави на нее, Жан Ги. А если она тебе ничего не ответит, скажи ей: «Охотник на оленей».
– Да ну! Скажите мне больше.
– Не могу. Она должна сказать сама. Не хочу, чтобы ты давал ей больше наводок. И даже эту ты должен придерживать до конца, пока не почувствуешь, что это совершенно необходимо.
– D’accord. – Бовуар посмотрел на часы. – В Англии пять утра. Для звонка рановато.
Он взглянул на тестя. На его вытянувшееся лицо.
– Но я позвоню и оставлю сообщение с просьбой позвонить мне при первой возможности.
Арман Гамаш кивнул:
– Merci.
Бовуар прикончил пирог, и Арман отрезал ему громадный кусок шоколадного торта Габри.
Но не отдал торт зятю, а отнес его на стол и поставил перед собой:
– Твоя очередь.
– Вы о чем?
– У тебя тоже что-то есть, да?
Бовуар оторвал глаза от торта и посмотрел на тестя:
– Вы держите торт в заложниках?
– Да.
– Вы злой, недобрый человек.
– А у тебя есть информация, которая мне нужна.
– Это не столько информация, сколько соображения. Вы сказали, что разгадка убийства в отпечатках пальцев. Еще вы сказали, что отпечатки на револьвере ваши, но вы к нему не прикасались. Тут возможны два варианта. Либо вы лжете, либо говорите правду, а значит, кто-то перевел ваши отпечатки на револьвер. Немногие сумели бы сделать это. И сделать аккуратно. Не просто оставить здоровенный четкий отпечаток на револьвере, но немножко его замутить. Чтобы он был неопознаваемым, но не совсем. У меня для таких дел нет навыков. Сомневаюсь, что они есть у вас.
Его тесть отрицательно покачал головой.
– Но один человек мог бы это сделать, – продолжал Жан Ги. – Бывший офицер полиции, которого вы же и принимали на службу, а потом позвали в академию в качестве приглашенного преподавателя. Человек, который в качестве учебника использует Макиавелли. Манипулятор. Гуго Шарпантье.
– Да, – сказал Гамаш, посылая тарелку с тортом через стол к Жану Ги. – Гуго Шарпантье наверняка сумел бы это сделать.
– Однако зачем ему убивать Ледюка?
– Хороший вопрос.
– И физически ему далеко до Ледюка. Тот уничтожил бы его одним взглядом. Разве что состояние Шарпантье не такое плохое, как он демонстрирует.
– Оно именно такое плохое, – сказал Гамаш. – Я смотрел его медицинскую карточку. На самом деле его состояние хуже, чем может показаться.
Жан Ги ел шоколадный торт и размышлял:
– Тогда ему, возможно, нечего терять. А мы знаем, какими опасными бывают такие люди. Сможет ли мадам Колдбрук и в самом деле сказать мне, почему убили Ледюка?
– Я думаю, она знает или подозревает больше, чем готова сказать добровольно.
Когда три часа спустя зазвонил телефон, Арман еще не ложился. Сидел в кухне у плиты. С одной включенной лампочкой. И смотрел перед собой.
На коленях у него лежала коробка, но не та, что привезли из подвала Канадского королевского легиона.
Эту он достал из своего подвала.
Второго звонка не прозвучало. Наверное, Жан Ги схватил трубку после первого.
Несколько минут спустя Арман услышал шаги на лестнице, мягкие и быстрые. Ноги в тапочках торопились вниз.
Жану Ги потребовались считаные секунды, чтобы найти Армана. Сначала он заглянул в его спальню, потом спустился и проверил кабинет. Наконец он увидел свет в кухне и поспешил туда.
Гамаш успел поставить коробку на пол. И как раз запихивал ее ногой между креслом и стеной, когда появился Жан Ги, который заметил скрытое действие тестя, но был слишком взволнован тем, что услышал по телефону из Англии, чтобы задавать вопросы.
С широко открытыми глазами он остановился в дверях.
Арман встал и повернулся к нему:
– Она подтвердила?
Жан Ги кивнул, он едва мог дышать, а тем более говорить.
Арман тоже коротко кивнул. Подтверждение было получено.
Он опустился в кресло и уставился перед собой. В ночь за окном.
– Как вы узнали? – тихо спросил Жан Ги, садясь в кресло напротив.
– Все дело в револьвере, – ответил Гамаш. – Такой человек, как Ледюк, не стал бы держать при себе револьвер. Разве что была какая-то особая причина. Цель. Вчера вечером, пока все смотрели «Мэри Поппинс», Оливье пришел в кухню и смотрел здесь «Охотника на оленей».
Арман перевел взгляд на Жана Ги:
– Ты видел этот фильм?
– Non.
– И я тоже. Поэтому-то мы и не поняли, когда она добавила «Клэртон» к своей фамилии. Для нас это ничего не значило. Только для тех, кто хорошо знал «Охотника на оленей» и помнил эту сцену. Тебе пришлось назвать фильм, чтобы мадам Колдбрук разговорилась?
– Oui. Я спросил про «Клэртон», но она просто повторила, что это ошибка. И только когда я сказал про «Охотника на оленей», все выяснилось.
Их разговор запечатлелся в его памяти.
«Как вы сказали?» – спросила мадам Колдбрук.
«„Охотник на оленей“, – повторил Бовуар. – Кинофильм».
Он молился, чтобы она не спросила у него почему, ведь он понятия не имел.
«Тогда вы помните сцену с револьвером. Помните, что они заставляют делать Роберта Де Ниро».
«Да», – солгал Бовуар.
Последовала долгая пауза.
«Когда вы поняли?» – спросил он.
«Не сразу. И не из вашего письма. И даже не из начала нашего разговора. Я до сих пор не уверена».
«Но подозреваете. Настолько сильно, что послали нам намек. Вы хотели, чтобы я спросил, вот я и спрашиваю».
«Позвольте задать вопрос, инспектор. Был ли у револьвера какой-нибудь специальный футляр?»
Настала очередь Бовуара сделать паузу.
«Да», – ответил он наконец.
«Тогда это почти наверняка. – Долгий вздох, дошедший из самой Англии. – К нам поступает много звонков из полицейских управлений разных стран с сообщениями о том, что наше оружие использовалось в преступлениях. В большинстве случаев это уличные бандитские группировки. Револьверы в наши дни встречаются редко. Но нельзя сказать, что их совсем нет. И вот когда вы сказали, что жертва была не из тех людей, которые держали бы у себя револьвер, и что его убили одним выстрелом в висок…»
«Вы все поняли», – подхватил Бовуар.
«Я задумалась. Мне показалось, что вам стоит поразмышлять над этим».
«Тогда почему вы не сказали мне во время нашего разговора? – спросил он. – К чему эти туманные намеки?»
«Это против политики нашей компании – признавать, что наши револьверы используются в таких жестоких делах. Меня могли уволить. Но я должна была намекнуть вам. Я понимаю, намек не из самых очевидных, однако большего я не могла себе позволить. Надеялась, что вам известна эта сцена из фильма».
«Мне неизвестна, но коллега увидел фильм вчера вечером, и его осенило. Почему вы спросили о специальном футляре для револьвера?»
«Насколько мне известно, часто воспроизводится какой-то ритуал. Делается специальный футляр. Это становится чем-то вроде церемонии. – Ее голос дрогнул от отвращения. – Я могла ошибаться».
«Но вы не думаете, что ошибаетесь, да?»
Бовуар все еще пребывал в недоумении, но один ответ возник на периферии его сознания. Некая аномалия. Не мысль, а чудовище. Оно пряталось, перебегало за границами его разума.
А после следующих слов мадам Колдбрук оно пересекло границу и впилось прямо ему в разум.
«Только револьвер и можно использовать. Барабан должен вращаться, чтобы игра получилась. Вы думаете, он умер играя?»
Игра.
Кровь отхлынула от конечностей Бовуара так быстро, что он чуть не выронил трубку.
Игра.
Теперь они знали, зачем Ледюку понадобился револьвер.
В свете единственной лампы в кухне Жан Ги смотрел на своего тестя.
Гамаш сидел, уставившись в пол и слегка покачивая головой.
– Вы не могли знать, patron. Должно быть, это продолжалось долгие годы.
Он тут же пожалел о своих последних словах.
Гамаш поморщился, как от боли, поднял голову и посмотрел Жану Ги в глаза.
– Ты можешь себе представить? – спросил он. – Их ужас? И никто ничего не сделал, чтобы остановить это. Я ничего не сделал, чтобы остановить это.
– Вы не знали.
– Я мог его уволить. Должен был его уволить. Я оставил его, чтобы приглядывать за ним, пока не соберу больше информации о его преступлениях. Я смотрел в одном направлении и упустил худшее из того, что делал Ледюк.
– Никто этого не видел.
– Нет-нет, кое-кто видел, – сказал Гамаш, захлебываясь от гнева.
Он сумел обуздать его, но ярость продолжала клокотать в нем.
– Вы правы, – сказал Жан Ги. – Кое-кто знал о том, что происходит. Он приставил револьвер к виску Ледюка и выстрелил.
На лице Гамаша появилось удивительное выражение. Примитивное, первобытное, дикое мгновение удовлетворения. И исчезло.
– Это и было мотивом?
– Oui, – сказал Гамаш. – Я так думаю.
Мадам Колдбрук спросила, не умер ли Ледюк во время игры. Нет. Он не играл. Никогда. И все же игра убила его. Он был убит. Казнен. Не во время игры, но благодаря ей.
– Тот, кто его убил, хотел впутать вас, – сказал Бовуар. – Поместив ваши отпечатки на револьвер. Чтобы выглядело так, будто вы его убили. Это сделал Шарпантье, да?
Гамаш посмотрел на кухонные часы. Половина четвертого утра.
– Нам нужно немного поспать, – сказал он. – Нам предстоит трудный день.
Но сон не давался Жану Ги. Он лежал, уставившись в потолок. Гамаш спросил, может ли он представить. Он лежал и пытался представить, что переживали кадеты, и не просто кадеты, а чьи-то дочери и сыновья.
Он представил собственного ребенка в такой ситуации. В ситуации, когда никто и пальцем не пошевелил, чтобы остановить это. Помочь им. И Жан Ги начал понимать то дикое выражение на лице тестя.
А еще он вспомнил кое-что другое. Незаметное движение ноги Гамаша, заталкивающей что-то между стулом и стеной.
Сна все равно не было ни в одном глазу, и Бовуар встал и на цыпочках спустился по лестнице в кухню. Включил свет, нашел коробку, поднял ее и уставился на крышку. На ней были отпечатки пальцев. Один комплект, и только один.
Гамаша.
Бовуар смотрел на коробку из-под обуви. Эта коробка была не из тех, что привезли из исторического общества. Он знал, что это личная коробка, личные материалы.
И в ней находились ответы на многие вопросы.
Бовуар медленно нагнулся и поставил ее на прежнее место.
Он повернулся и чуть не свалился на пол. В дверях стоял Гамаш.
– Разве тебе не говорили, Жан Ги, что, если ты собираешься делать что-то тайное, свет включать не нужно?
– Я пропустил это занятие.
Гамаш улыбнулся и подошел к Жану Ги. Перевел взгляд с человека на коробку на полу, потом снова на человека.
– Merci.
– Я даже не собирался заглядывать внутрь, – сказал Жан Ги. – Извините.
– Non, не за что. Любопытство – качество чисто человеческое. Тебе понадобились сверхчеловеческие усилия, чтобы поставить ее на место. Спасибо, что подумал о моей приватности.
Арман Гамаш поднял старую коробку и протянул ее зятю.
Не сказав больше ни слова, он пошел на лестницу, а Жан Ги сел в кресло и открыл коробку.
