Глава двадцать вторая

– Хо-хо, – сказал Шарпантье, глядя на карту в рамке.

Гамаш снял ее со стены и протянул преподавателю.

– Хо-хо? – повторил он. – А поконкретнее? Это какая-то важная карта?

– Ничуть, – ответил Шарпантье, продолжая, однако, разглядывать карту.

– К сожалению, мне нужно уходить. – Гамаш посмотрел на часы. Было почти семь. – Но я вернусь утром. Старший инспектор Лакост и часть ее команды остаются. Инспектор Бовуар тоже. Утром придут результаты криминалистической экспертизы.

Гамаш протянул руку, собираясь забрать карту у Шарпантье, но тот не хотел ее отдавать.

– Я поеду с вами, – сказал он.

– Зачем? – спросил Гамаш. – Не хочу показаться невежливым, но я не понимаю, зачем вам это надо.

– Я собираю карты. Эта вызывает у меня любопытство. Вы упоминали, что такое же изображение найдено на витраже в вашей деревне?

– Oui.

– Я бы хотел его увидеть.

– Вы же сказали, что карта не важная.

– Да. Но она важна для вас, – сказал Шарпантье. – Важна как карта или как что-то другое?

Глядя на выжатого как лимон молодого человека, Гамаш взвесил все варианты и наконец сказал:

– Соберите вещи для ночевки и через пятнадцать минут будьте у главного входа.

Когда Шарпантье ушел, Гамаш взял карту. Стекло было влажное от пота. Он перевернул рамку и осторожно извлек карту.

До Трех Сосен они добрались немного позже половины девятого и прямо подъехали к церкви Святого Томаса, где все еще ярко горел свет.

Восемь человек повернули к ним голову, когда они вошли. Четыре жителя деревни и четыре кадета. Подобной многолюдности позавидовал бы любой священник.

– Арман, – сказала Рейн-Мари, направляясь к Гамашу.

Поцеловав мужа, она повернулась к худому человеку, опиравшемуся на две трости. Арман предупредил ее, что у них будет гость, но всего не сказал.

Если люди состоят главным образом из воды, то этот был в большей степени человеком, чем все остальные.

– Гуго Шарпантье, преподаватель академии, – представил его Гамаш.

– Вы один из наших профессоров, – заявил Жак. – Вы ведете курс продвинутой тактики.

– А вам нужно быть внимательнее на занятиях, кадет Лорен, – сказал Шарпантье. – Насколько я помню, вас убили на двух последних тактических упражнениях и взяли в заложники на третьем. Тест на фабрике. Вы его не сдали.

Хуэйфэнь попыталась скрыть улыбку, а Амелия и Натаниэль с интересом посмотрели на Жака. Золотой мальчик без блеска – просто мертвец.

Гуго Шарпантье повернулся к Гамашу.

Гамаш выдержал его взгляд, точно зная, что на уме у преподавателя.

Четыре кадета. Не в академии, а в маленькой церкви за много миль от города. Не было бы преувеличением сказать, что они здесь спрятаны, хотя они сами, возможно, и не понимали этого.

– Месье Шарпантье коллекционирует карты, – пояснил Гамаш. – Я подумал, он будет полезен. Точнее, он подумал, что будет полезен.

По пути в Три Сосны Гуго Шарпантье ничего не говорил ни о карте, ни о чем-либо другом. Они ехали в молчании, что устраивало Армана. Ему было о чем поразмышлять.

– Это здесь, – сказала Рейн-Мари, подходя к окну. – Как же мы прежде не замечали?

– Так задумал автор, – сказал Шарпантье. – Взгляните на его лицо.

Двух солдат художник изобразил в профиль, и они смотрели перед собой. Но этот молодой человек смотрел прямо на зрителей.

– Вот что вы должны были видеть. – Шарпантье показал своей палкой на молодого человека. – Выражение его лица столь поразительное, что вы забываете обо всем другом, в том числе и о карте.

– Значит, карту специально скрыли таким образом? – спросила Мирна.

– Введение в заблуждение, – вспомнила Хуэйфэнь, которая недавно прочла об этом в учебнике по тактике, написанном Г. Е. Шарпантье.

– Цель в этом и состояла, – сказал Шарпантье. – Но для того ли, чтобы спрятать карту? Я не понимаю, зачем было помещать ее туда, а потом отвлекать от нее внимание.

– Почему бы просто не убрать ее? – подхватила Рейн-Мари.

– Или поместить на самом виду, – добавила Мирна.

– Может быть, карта не важна. Так, обычная деталь, – предположила Клара. – Как пуговицы, грязь, оружие в кобуре. Всего лишь штрих, чтобы добавить достоверности.

– Достоверности? Карта со снеговиком? – взвилась Рут. – С кем, по-твоему, сражался Канадский экспедиционный корпус? Со Снежным Пистолетом?

Гамаш извлек из сумки оригинал, и Шарпантье, не спрашивая, взял у него карту и стал сравнивать с витражом.

Та же самая карта.

На скамьях лежали другие копии, а рядом с ними – тарелки с остатками ростбифа, рукколы и сыра камамбер на багете. Куриное мясо, соус песто и яблочные дольки на мягком, свежей выпечки, многозерновом хлебе от Сары. И различные бутылки пива и лимонада.

Когда Арман и Рейн-Мари только переехали жить в Три Сосны и заметили, что местные жители берут еду в церковь, они были удивлены. И даже осуждали этот обычай.

Но спустя два-три месяца Рейн-Мари спросила: «Разве есть правило, запрещающее есть или пить в церкви?»

И они попробовали. Поначалу это казалось неловким, неправильным. Словно Бог оскорблялся, видя еду в своем доме. И так продолжалось, пока они не поняли: есть, разговаривать и смеяться в церкви не святотатство. Святотатство – оставлять ее пустой.

– Как же вы ее заметили? – спросил у Амелии коммандер Гамаш.

– Как же вы ее не замечали? – спросила она.

Клара хотела приструнить Амелию, но вовремя остановилась, ведь вопрос был справедливым. Как они не заметили этого? Неужели их настолько приковывало к себе лицо солдата, что все остальное отходило на второй план, как и сказал молодой преподаватель?

И что еще непонятнее, было ли это намеренным отвлечением внимания?

– Я смотрела на нее. – Амелия махнула рукой в сторону Рут. – Она все говорила и говорила о чем-то…

– Об истинной природе человека и его месте во Вселенной, – сказала Рут, адресуясь к Шарпантье. Она восхищалась двумя его палками против одной своей. – А по существу, о смысле жизни.

– Конечно, – сказал молодой преподаватель.

– …и мое внимание, – продолжала объяснять Амелия, – переместилось на окно за ее спиной. Тогда я и увидела.

– Мы можем пойти куда-нибудь в другое место? – спросил Жак, вставая со скамьи. – Я себе уже задницу отсидел.

– У меня тоже болячка в заднице, – заметила Мирна, глядя на своего постояльца.

– Идемте, – сказала Клара. – Я устала, и Лео уже пора выйти.

Львенок спал у нее на коленях, а Анри и Грейси спали на полу под скамейкой Рейн-Мари.

Не успели они выйти, как Амелия услышала в темноте умоляющие голоса двух женщин:

– Пи-пи. Ка-ка.

Она остановилась на дороге в ожидании. Спиной к церкви. К этому окну.

– Пи-пи. Ка-ка.

Отвечая на вопрос, как она сумела увидеть карту, Амелия не стала откровенничать. Если всех привлекало лицо солдата, то ее оно отталкивало.

Его ужас.

Но сильнее всего ее пугало и заставляло отворачиваться выражение прощения на его молодом лице.

И потому, в отличие от остальных, она была вольна, а может, вынуждена смотреть на другие части витража.

Тогда-то она и увидела карту.

Наконец Лео закончил свои дела, и Клара подобрала его, а потом передала маленький теплый комочек Амелии:

– Идем домой.

Придя домой, Арман показал Гуго Шарпантье отведенную ему комнату на первом этаже и душ, потом он переоделся, а Рейн-Мари поставила чайник и быстро собрала ужин.

Двадцать минут спустя появился пахнущий мылом Шарпантье в халате, приглаживая рукой тускло-коричневые волосы.

Гамаш находился в гостиной перед камином. Ужин из вареной рыбы и спаржи стоял перед ними на раскладном столике.

– Ждете меня? – спросил Шарпантье. – А где мадам Гамаш?

– Я просил ее присоединиться к нам, но она взяла поднос в спальню. Хотела оставить нас вдвоем, чтобы мы могли поговорить.

– У нас есть столько тем для разговора?

– Я думаю, да. А вы – нет? Вина?

– С удовольствием, patron.

Гуго Шарпантье не многих людей называл patron, и Гамаш был одним из этих немногих.

Он налил вино в бокалы.

– Почему здесь эти кадеты? – спросил Шарпантье.

– Они были более других близки с профессором Ледюком. Кадеты Клутье и Лорен выпускаются в этом году, и почти три года он протежировал им.

– Вы опасаетесь, что они заражены, – сказал Шарпантье. – Слишком долго находились слишком близко к той чуме, какую представлял собой Ледюк.

Гамаш не стал возражать.

– Двое других – новички, – сказал он. – Новые протеже Ледюка.

– Почему он выбрал их?

– Не знаю. Возможно, мы никогда этого не узнаем.

– Но можем предполагать, верно? Кадет Смайт – англо и гей, он горит желанием угодить. Катастрофическая комбинация в руках такого человека, как Ледюк. А другая? Готка, кадет Шоке? На нее достаточно один раз взглянуть, чтобы увидеть ее раны. Для человека вроде Ледюка это лучший материал.

Шарпантье смотрел на Гамаша изучающе.

– Вопрос состоит вот в чем, коммандер: вы привезли этих кадетов сюда ради их блага или чтобы защитить остальных? Вы привезли в вашу деревню потенциальных жертв или убийцу?

– Недавно на одном из моих приемов я дал им задание провести расследование по этой карте, – сказал Гамаш, решив не отвечать на вопрос напрямую. – Чтобы отточить их следовательские навыки. Сегодня утром я сказал им, что копию карты нашли в прикроватном столике Ледюка. И то, что началось как простое задание, стало частью расследования дела об убийстве.

– Умно. Это дало вам предлог, чтобы вывезти их сюда и поручить им что-то действительно важное.

– Ну я бы сказал, что нет дыма без огня.

– Что вы имеете в виду?

– Копию карты и в самом деле нашли в прикроватном столике у Ледюка.

Гуго Шарпантье уставился на Гамаша. Удивить человека, который специализируется на том, чтобы видеть все возможности сразу, трудно, но эта информация его удивила.

– Как она к нему попала?

Гамаш молча покачал головой.

– Чья это была карта? – спросил Шарпантье. – Одного из четырех кадетов? Кого же еще, кроме них. Но кого конкретно?

– Пропала карта Амелии Шоке.

Шарпантье закивал, как китайский болванчик.

– Прикроватный столик, – сказал он наконец.

– Oui, – согласился Гамаш. – Меня это тоже поразило. Карту убрали, но не спрятали.

– Убийца не искал ее, – сказал Шарпантье. – Значит, ему она не была нужна, в отличие от Ледюка.

– Но почему Ледюка интересовала карта?

Они оба посмотрели на рисунок. В свете гаснущего камина карта приобрела розоватый оттенок.

– Есть еще одна возможность, – сказал Гамаш.

– Карту подбросил убийца, чтобы впутать в дело кадетов, – подхватил Шарпантье. – Карта Шоке отсутствует? Значит, она следующая жертва. Он сделает так, чтобы это выглядело как самоубийство. Не совсем нормальная, уязвимая девушка-новичок убила преподавателя, а потом, когда кольцо стало сжиматься вокруг нее, рассталась с жизнью.

Гамаша такой сценарий не удивил. Он и сам думал об этом в те несколько минут, что провел наедине с убитым в его комнате.

Что означает карта. И куда она может их вывести. И что с этим делать.

Единственным ответом было увезти четырех кадетов куда-нибудь в безопасное место. Быстро. Без шума. Прежде чем убийца осуществит следующую часть своего плана.

– Конечно, убийца мог случайно выбрать ее карту, – сказал Шарпантье, размышляя вслух. – Возможно, выкрасть карту у нее было проще, чем у других. Для него не имело значения, у кого взять. Он искал только козла отпущения. Кадет, связанный с телом. Ее самоубийство закрыло бы дело. Разве что, конечно…

– Да, я знаю. – Еще один вопрос, который обдумывал Гамаш в те долгие минуты наедине с телом. – Если его не убила она сама.

– Или кто-то из трех остальных, – сказал Шарпантье. – В конце концов, они все знали, что у нее есть карта. Ни у кого другого не было лучшей возможности подложить карту в столик Ледюку, чтобы тень легла на Шоке. И вы всех их привезли сюда. Вместе.

– По крайней мере, я разместил их по разным квартирам, – заявил Гамаш.

Шарпантье кивнул:

– Мудрая предосторожность. В этом случае удушить подушкой посреди ночи труднее.

Преподаватель взял карту в руки.

– Таким образом, мы можем предположить, почему карта оказалась в столике убитого. Чтобы навести подозрение на одного из кадетов. – Он внимательно посмотрел на карту. – Но почему ты вдруг оказалась на витраже?

Шарпантье ждал, словно снеговик, или корова, или одна из сосен могли открыть ему тайну.

Внезапно он улыбнулся и протянул карту Гамашу:

– Кажется, я знаю.

– Они вам сказали?

– В некотором роде. Если можно, сделайте мне травяной чай. Помогает заснуть.

Гамаш отправился в кухню ставить чайник, и Шарпантье крикнул ему вслед:

– Ромашку, если есть.

– Есть.

Послышался звук воды, льющейся в чайник, затем наступила тишина. И в этой тишине прозвучал вопрос Шарпантье:

– Вы сказали, что дали им это задание на одном из ваших вечеров. Но вы вроде бы упоминали, что старшекурсники были людьми Ледюка?

– Так оно и есть, – раздался ответ с кухни. – Он просил их делать вид, что они мои, чтобы потом они возвращались к нему и обо всем докладывали. – Гамаш выглянул в гостиную из кухни. – Я умнее, чем кажусь.

– Слава богу, – сказал Шарпантье.

Гамаш вернулся с травяным чаем и баночкой местного лавандового меда.

Шарпантье сунул ложку в чай и взглянул в умные глаза хозяина.

– Вы хотели мне сказать, почему карта оказалась в котомке юноши, – напомнил Гамаш.

– Oui. Потому что карты – штука волшебная.

До этого коммандер слушал его вполуха, но теперь он весь превратился во внимание. Гамаш поставил чайник на стол и впился глазами в гостя:

– Волшебная?

– Да. В наши дни карты настолько распространены, что мы забыли об этом. Они переносят нас из одного места в другое. Они освещают нашу вселенную. Вы же знаете, что первые карты были картами неба. Того, что видели древние. Того места, где обитали их боги. Во всех культурах делали небесные карты. Но потом люди опустили глаза. На окружающий их мир.

– Зачем?

– Ах, месье, – кивнул Шарпантье одобрительно и с растущим возбуждением. – Именно что зачем. И как? Теперь это кажется легким, но вы подумайте о первом человеке, который сообразил, как представить нечто трехмерное в двух измерениях. Как изобразить расстояние и время? И вообще, для чего такие хлопоты? Нельзя сказать, что у них не было других дел. Так зачем еще и карты рисовать?

– Из потребности, – ответил Гамаш.

– Да, но откуда взялась такая потребность?

Гамаш задумался.

– Для выживания?

– Именно. Карты позволяли им контролировать окружающую местность, впервые в истории. Показывали, как пройти из одного места в другое. Вроде просто, но тысячи лет назад это требовало неимоверного воображения и изобретательности. Все карты нарисованы как вид сверху. С высоты птичьего полета. С точки зрения божества. Вот представьте себе первого человека, который подумал об этом, который оказался способен увидеть никогда не виданную перспективу. И изобразить ее. Невероятно. А подумайте о преимуществах.

Гамаш никогда не задумывался о таких вещах, а теперь вдруг понял, с каким трепетом этот специалист по тактике относится к картам. Как тактический инструмент, карты произвели революцию и не имели себе равных. Те, кто владел картами, получали поразительное преимущество.

Они становились волшебниками.

– Это означало, что они могут планировать, выстраивать стратегии, – сказал Шарпантье. – Могут заглядывать в будущее. Видеть место, куда они направляются. Представлять, что обнаружат там. Племя, народ, компания с наиболее точными картами одерживали победу.

– Вы поэтому стали тактиком?

– Да, но началось с карт. Я был трудным ребенком, – сказал Шарпантье с такой интонацией, будто это у кого-то вызывало сомнения. – Мир казался мне хаотичным. Беспокойным. Но в картах царил порядок. И красота. Я люблю карты.

Это не казалось преувеличением. Он с любовью посмотрел на бумагу на кофейном столике. На новообретенного друга.

– Даже само это слово интересно. На латыни карта мира называется mappa mundi. Слово mappa означает «кусок полотна, салфетка». Mundi – это, конечно, «мир». Не чудесно ли? Салфетка, на которой изображен мир. Мирское и великолепное. Карта.

Он произнес это слово так, будто оно действительно было волшебным. И в покрытом испариной лице молодого человека Гамаш увидел мир, открывавшийся несчастному мальчику.

– Первые европейские карты изготовлены монахами, которые собирали сведения у моряков и купцов, – сказал Шарпантье. – Иногда их называют картами Беата, потому что первые из них изготовил монах по имени Беат в восьмом веке. Он включил их в свой труд, посвященный Апокалипсису.

– Только не это, – пробормотал Гамаш.

Шарпантье покосился на него и снова вернулся к карте на столе.

– Каждая карта делалась с определенной целью, – прошептал он. – Какова цель вашей карты?

– Вы можете отгадать?

– Я могу изложить вам свое просвещенное и информированное мнение, основанное на годах изучения карт и тактики, – предложил Шарпантье.

– Отлично, – ответил Гамаш. – Выслушаю ваше мнение.

– Нарисовал ее картограф. Изготовитель карт. Не любитель. Тот, кто ее создал, был, видимо, профессионалом.

– Об этом свидетельствует корова или пирамида? – спросил Гамаш.

– Ни то ни другое, – сказал Шарпантье, не услышав юмористической нотки. – Контуры. – Он показал на тонкие линии, обозначающие высотный уровень. Холмы и долины. – Подозреваю, что если мы проверим это на местности, то карта окажется очень точной.

– Не совсем. Корову спасли, а снеговик растаял сто лет назад, и я вам гарантирую, что вы не найдете здесь пирамиды.

Он показал на треугольник в правом верхнем квадранте.

– Вот это и делает карту особенно интересной, – изрек Шарпантье. – Старые карты показывают историю. Историю поселения, предприятия, завоевания. На карте, видимо, показана очень личная история. Она предназначалась для одного лица. Для одной цели.

– И что же это за цель? – снова спросил Гамаш, не ожидая ответа.

Но на сей раз он его получил.

– Я думаю, перед нами одна из первых карт для спортивного ориентирования.

– Для ориентирования? Для спорта?

– Ну, начиналось оно иначе, – сказал Шарпантье. – Солдат на витраже – участник Первой мировой, верно? Ориентирование началось как учебная дисциплина для солдат, чтобы помочь им находить дорогу на поле боя.

– Значит, это военная карта? – спросил Гамаш, теряя нить.

– Нет, конечно. Тут снеговик с хоккейной клюшкой. На карте изображен не Ипр. Мы видим здешнюю округу. Вы хотели знать, зачем нарисовали карту?

В камине затрепыхалось и погасло пламя. Анри похрапывал на полу у ног Гамаша, маленькая Грейси перестала повизгивать.

Гамаш кивнул.

– Эту карту нарисовали для молодого солдата, как aide-mémoire, – сказал Шарпантье. – Чтобы напоминала ему о доме.

Арман посмотрел на три молодые игривые сосны.

– Чтобы привести его домой, – закончил Шарпантье.

Но это не сработало. «Не все карты волшебные», – подумал Гамаш.