Глава семнадцатая

– Oui, je comprends. – В голосе Оливье прозвучало сомнение. – Вы уверены?

На другом конце телефонной линии Гамаш говорил быстро, вполголоса, не желая быть услышанным. Он вышел из своего кабинета в гостиную и увидел, что Желина и Рейн-Мари все еще в саду за домом.

Потом он повернулся и посмотрел сквозь окно своего кабинета на бистро. Заметил движение в окне и подумал, не кадеты ли это.

Он отдал им мысленный приказ оставаться там. Не двигаться. Не выходить из бистро.

– Мне бы хотелось, чтобы люди уже перестали спрашивать, уверен ли я, – сказал он.

– Они перестанут, patron, когда вы перестанете принимать такие маловразумительные решения. – Оливье тоже шептал, подражая Гамашу, хотя и не понимал почему.

– Постараюсь. Вы можете задержать там кадетов, Оливье? До нашего отъезда?

– К счастью, у меня есть опыт укротителя. Не спрашивайте.

– Полагаю, это имеет какое-то отношение к Рут, – сказал Гамаш и услышал тихий смешок Оливье, тут же оборвавшийся.

– А что случилось, Арман? Им что-то угрожает? – И после паузы: – Или нам?

– Я пытаюсь предотвратить нечто ужасное, – сказал Гамаш, хотя нечто ужасное уже случилось.

Привезя кадетов в Три Сосны, он пытался не допустить чего-то худшего.

– Итак, – сказал Оливье, подойдя к их столику, – только что позвонил месье Гамаш и сказал, что сейчас не сможет к вам присоединиться.

– Офигеть! – отреагировал Жак, откидываясь на спинку стула. – Он привозит нас сюда, подальше от места действия, и бросает на произвол судьбы? Чем он занимается? Лег вздремнуть?

– Что с вами такое? – спросил Оливье. – Это только по отношению к нему или вы ко всем так?

– Вы его не знаете, – сказал Жак. – Вы думаете, что знаете, но на самом деле вам ничего не известно. Вы знаете приятного соседа. Вы не знаете, кто он на самом деле.

– А вы знаете?

– Профессор Ледюк знал. Он рассказывал нам про Гамаша.

– Правда? И что же он вам рассказал?

– Что Гамаш был замешан в коррупционном скандале. Что он вышел в отставку, чтобы избежать увольнения. Что Гамаш трус. Развалил работу в полиции и убежал, а теперь решил прикончить академию.

– Хватит!

У них за спиной поднялись со своих мест старая поэтесса и владелица книжного магазина. Но заговорила не Рут Зардо. Это прозвучал голос Мирны.

– Успокойся, дорогая, – сказала Рут. – Они сами не знают, что говорят.

Мирна пришла в такую ярость, что ее начала бить крупная дрожь, а лицо исказилось от гнева почти до неузнаваемости.

Жак вскочил и повернулся к ней:

– Защищаете его? Да вы представляете, сколько агентов погибло, пока он был старшим инспектором? Думаете, мы не знаем, что он убил профессора Ледюка? Конечно, это он. Выстрелом в голову. Невооруженного человека. На всем этом деле написано одно слово: трус. На всем этом написано: Гамаш.

– Глупый, глупый человек… – вот все, что успела произнести Мирна, прежде чем Рут схватила ее за руку.

Человеческий контакт, если не сила воли, удержал Мирну от дальнейшего.

– Вы… – начал Жак.

Хуэйфэнь вскочила на ноги и дотронулась до его руки, пытаясь не дать ему сказать то, что все присутствующие и без того слышали. Непроизнесенные слова бурлили в нем. И все понимали, что он думает. Что видит.

Крупную, толстую черную. Не женщину. Не личность. Просто черную. Хотя он явно собирался припечатать ее другим словом.

Мирна шагнула вперед, и Рут вместе с ней.

Жак Лорен смотрел на них сверкающими глазами, словно подзуживая сделать еще шаг.

Мирна Ландерс много раз видела такой взгляд. Когда ее останавливали за нарушение правил движения. Когда она участвовала в маршах за гражданские права в Монреале. Она видела его в сообщениях о беспорядках и убийствах полицейских. Она видела его в красках и в черно-белом цвете. В недавних новостях и в старых киножурналах. В архивных фотографиях Глубокого Юга и просвещенного Севера.

А теперь он появился здесь, в Трех Соснах.

Этот парень не просто ненавидел ее. Она для него не существовала, как недочеловек.

И Мирна знала, что через несколько месяцев у него будут пистолет, дубинка и разрешение использовать их. По своему усмотрению.

– Та-ак, – сказал Оливье. – Это маленькое осложнение ставит нас в трудную ситуацию.

– Вы о чем?

– Месье Гамаш выдал предписание по расквартированию.

– Разве мы останавливаемся не в гостинице? – спросила Хуэйфэнь.

– Все вы – в нашей гостинице? – поднял брови Оливье. – Ну это вряд ли.

– Тогда где же мы останавливаемся?

Амелия посмотрела на Рут Зардо.

«Пожалуйста, позвольте мне остановиться у нее».

Рут чихнула и вытерла нос о кафтан Мирны.

«Пожалуйста, позвольте мне остановиться где-нибудь в другом месте».

– Кадет Хуэйфэнь Клутье разместится с нами в гостинице.

Хуэйфэнь улыбнулась и обвела взглядом остальных, которые даже не пытались притвориться, что рады за нее.

– Кадет Амелия Шоке…

«Рут. Не Рут. Пожалуйста, пожалуйста, не Рут. Пожалуйста, Рут».

– …у Клары Морроу.

Амелия посмотрела на Рут. Кажется, у старой поэтессы удивленный вид? Может быть, даже немного разочарованный?

Рут хмуро взглянула на нее и выставила средний палец.

«Наверно, все-таки нет».

– Кадет Натаниэль Смайт остановится у Рут Зардо.

– Вот черт! – одновременно выпалили оба.

Оливье повернулся к Жаку:

– А теперь вы, кадет Лорен. Сумеете ли вы с помощью ваших превосходных качеств сообразить, где вас разместил коммандер Гамаш?

Жак уставился на него. У Мирны, стоявшей чуть поодаль, округлились глаза.

– Не может быть… – сказала она, но Оливье кивнул:

– Кадет Лорен остановится у Мирны Ландерс.

– И не подумаю, – возмутился Жак.

– Либо у нее, либо вон там. – Оливье показал на скамейку посреди деревенского луга, мокрую от тающего снега.

– Либо я могу уйти. Мы не обязаны тут оставаться.

– Совершенно верно, – сказал Оливье. – Сомневаюсь, что кто-то будет вас уговаривать. Правда, отсюда до Сен-Альфонса путь неблизкий.

– Ну и кто же трус? – спросила Мирна.

Ее ужас сменился удовлетворением.

Жак расправил плечи:

– Я не боюсь. – Он повернулся к Хуэйфэнь и прошептал: – Мы можем поменяться?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Отлично, – сказала Мирна.

– Ну да, будто бы вы не обменяли меня, ни секунды не задумываясь.

– Обмен – это вовсе не то, что я для тебя припасла.

– А почему мне достался он? – требовательно спросила Рут. – Он как мышь в доме. – Она показала корявым пальцем на Натаниэля.

– Эй, я же отличный гость! – сказал Натаниэль.

– Да, если мне придет в голову бесконечно играть в кошки-мышки. Выходи, выходи, все равно найду.

– И что это должно означать? – спросил Натаниэль.

– Иди ты в жжжж…

Мирна поспешно прикоснулась к руке Рут.

– А кто такая Клара Морроу? – спросила Амелия.

– Художница, – ответила Хуэйфэнь и покрутила рукой над головой, изображая всклокоченные волосы. – Она нас привезла. Кажется, милая.

Оливье, несколько более услужливый, показал в окно, где Клара выгуливала своего нового щенка, хотя с расстояния казалось, что она тащит пустой поводок по тонкому слою снега на деревенском лугу.

Амелия вздохнула. Милая. В ее мире это слово означало «чокнутая».

Арман Гамаш помахал Кларе, и та взяла щенка на руки и направилась к нему.

– Кто она? – спросил Желина. – Знакомое лицо.

– Да, принять Клару Морроу за кого-то другого трудно.

– Клара Морроу, художница? Та, что пишет портреты? Она написала старую забытую Деву Марию. Невероятная работа. Я с трудом мог смотреть на нее и с трудом мог отвести глаза. Впрочем, моя любимая – «Три грации». Я был на ее персональной выставке в Музее современного искусства.

– Она живет вон там. – Гамаш показал на небольшой дом по другую сторону луга.

Они пошли вперед и встретили Клару на полпути. Она опустила щенка на землю, и ее представили Полю Желина, который с благоговением уставился на нее.

– Вы знакомы с Лео? – спросила Клара у Армана.

– Non. Bonjour, Лео, – сказал Арман, опускаясь на колени.

Он не мог не признать, что Лео – один из самых восхитительных щенков, каких ему доводилось видеть. Светло-коричневая, почти желтая шерсть, круглые ушки, словно сделанные из фетра. Ушки торчали вперед. Лео помахивал хвостиком и твердо стоял на прямых ногах. Взволнованный и яркоглазый.

Как очень, очень маленький лев.

Возможно ли, что Клара взяла львенка, а им достался крысенок?

Да нет, Лео определенно был собакой. Неизвестной породы, но собакой.

– Как поживает Грейси? – спросила Клара, и Арман вгляделся в ее лицо в поисках намека на улыбку.

Искать долго не пришлось: Клара явно веселилась.

Он поднялся на ноги, а Желина присел поиграть с Лео.

– Она замечательная, – ответил Арман.

– Правда?

– Она повсюду писает. Но Даниель и Анни тоже писались, когда мы принесли их домой. Правда, мы почти не сомневались, что они человеческой породы. А вот с Грейси пока не до конца понятно.

– Разве это важно? – спросила Клара.

– Для вас, конечно, нет, – сказал Арман. – Они точно из одного выводка? – Он посмотрел на красавца Лео.

– Их нашли в одном бачке. Впрочем, туда мог заползти новорожденный енотик. Или скунс.

– Ладно, ладно, – сказал Арман. – А как мы заполучили Грейси? Она что, последняя оставалась?

– Вовсе нет. Рейн-Мари могла выбирать. Мне кажется, Билли Уильямс к ней неровно дышит. Она выбрала Грейси.

«Конечно выбрала, – подумал Арман. – Заморыша». Он бы сделал то же самое.

– А как настроен Анри? – спросила Клара.

– Он смотрит на нее как на закуску, которую мы уронили на пол.

Клара сделала гримаску и собралась уходить.

– Ну, удачи, – сказала она на прощание.

– И вам удачи.

Что-то в его тоне заставило ее повернуться к нему:

– Что вы сделали, Арман?

– О, вы увидите.

Клара хмуро посмотрела на него.

За ее спиной в окне бистро Гамаш видел четырех молодых людей, которые тоже хмуро смотрели на него.

Выводок кадетов. Но кто из них лев? А кто крыса?

По дороге в академию Гамаш вел машину, а Желина читал личное досье коммандера на Сержа Ледюка.

Они в общих чертах обсудили карьеру убитого, ее известную часть. И неизвестную.

И его частную жизнь, о которой мало кто знал.

– Родители умерли. Сегодня утром я говорил с его сестрой, – сказал Гамаш. – Она живет в Шикутими. Они не были близки. Конечно, она потрясена, но мне не показалось, что смерть Ледюка оставит незаживающую рану в ее сердце.

– И никаких друзей среди преподавателей?

– Никого, о ком бы я знал. Серж Ледюк свято чтил иерархию. Он никогда не стал бы завязывать дружбу с теми, кто ниже его по положению. Обычное дело в закрытых сообществах, – заметил Гамаш. – Там, где положение человека дает ему власть и придает ему чуть ли не мистические свойства.

– Что делает вас…

Гамаш едва заметно улыбнулся, но решил не попадаться в эту ловушку.

– У него были какие-то особенные студенты? – спросил Желина.

– Вы хотите сказать, имел ли он сексуальные отношения с кем-либо из студентов? Надеюсь, что нет, но, по правде говоря, я не знаю. Я попытался свести к минимуму его возможности, запретил практику использования кадетов в качестве лакеев – прежде они приносили преподавателям кофе по утрам. Это усиливает влияние преподавателей на кадетов. И может привести к злоупотреблениям.

– Но вы предполагаете, что у него все-таки случались какие-то романы?

– Несмотря на мой запрет, он продолжал эту практику, – сказал Гамаш. – А о романах речь вообще не идет. Роман подразумевает взаимность.

– Ну, по крайней мере, оба старше шестнадцати.

– Вы и в самом деле считаете, что кадет-первогодок добровольно мог согласиться на секс с Сержем Ледюком? Занимай он какое-либо другое место, они бы и не посмотрели на него во второй раз. Нет. Если у них был секс с ним, а точнее, у него с ними, то это можно рассматривать как насилие. Из-за их собственных страхов и незащищенности. Он соблазнял их обещаниями и запугивал тем, что произойдет, если они откажутся.

– Мотив для убийства, – заметил Желина.

– Не исключено.

– Значит, вы считаете, что это мог сделать кто-то из кадетов?

– Они не дети. И к сожалению, иногда убивают даже дети. А здесь молодые мужчины и женщины, вполне способные на убийство.

– Да, возможно, – сказал Желина. – Полицейский должен быть способен на убийство. Но преднамеренное? Мы надеемся, что нет.

Гамаш ничего не ответил, и Желина вернулся к чтению, затем поднял голову и положил папку на колени. Какое-то время он размышлял, потом спросил:

– Почему вы не использовали это против него? Тут масса обвинений. Тайные банковские счета, договорные контракты. Устрашение.

– Обвинения, но без достаточных доказательств, – пояснил Гамаш. – Прежде чем предъявлять ему обвинения, я хотел собрать неопровержимые улики.

Желина посмотрел на досье:

– Я и не представлял, как далеко это зашло. Когда разразился скандал в квебекском правительстве и полиции, я был в Париже. Я, конечно, следил за событиями. Слухи об академии до меня доходили. Однако я не знал, точны ли они и в какой степени. – Он покачал головой. – Второй скандал.

– Non. Не второй. Это часть все того же скандала. Откуда брались испорченные агенты? Почему старший суперинтендант Франкёр перевел Ледюка в академию? Франкёр возглавлял Квебекскую полицию, он выстроил всю порочную систему. И Ледюка он отправил в академию не просто так. То, что происходило в академии, было не отдельным скандалом, а необходимым первым шагом к тому, что случилось позже.

– Вы знали об этом, когда вступали в должность?

– Подозревал. Плохо подготовленные, дерзкие молодые агенты получали пропуск в нижние ряды полиции, а там их ждало повышение. Одного или двух таких агентов в составе полиции можно считать нормой, но их пришло слишком много. Академия стала яслями, фабрикой, подготовительной площадкой, котлом, в котором варилась жестокость. Здесь создавалась и усовершенствовалась среда, где такое поведение считалось нормой, ценилось и вознаграждалось.

– Сержем Ледюком.

Гамаш кивнул:

– Он стал для них первым примером того, каким должен быть агент Квебекской полиции. У него, как вы знаете, было прозвище Герцог.

– Ну, не очень оригинально. Ледюк. Дюк. Герцог.

– Но, по крайней мере, точно, – заметил Гамаш. – Претендент на трон. Тиран.

– Затем появились вы, заменили большинство преподавателей на своих, произвели значительные перемены. Но вам пришлось сохранить Ледюка, чтобы добраться до сути проблемы. Он знал, что он у вас под колпаком?

– Oui. Я показал ему эту папку.

– Показали? Зачем?

– Чтобы выбить его из колеи.

Желина обдумал услышанное:

– И сработало?

Гамаш открыл было рот, потом закрыл. И наконец заговорил:

– Насколько внимательно вы прочли досье?

– Ну, я всего лишь пробежал его, но достаточно внимательно, чтобы понять, что Серж Ледюк был как минимум продажным.

– Прочтите внимательнее, а после мы поговорим.

– Вы не можете просто сказать?

– Нет. Не буду навязывать свои мысли. Хочу посмотреть, придем ли мы с вами к одинаковым выводам. Я ведь могу и ошибаться.

Желина снова открыл папку. Гамаш вел машину, не сводя глаз с дороги. На автостраду падал снег, под тонким слоем которого вполне мог оказаться лед.

Наконец Желина поднял голову. Несколько секунд царило молчание, пока офицер КККП думал.

– Об этом здесь ничего нет, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Но вряд ли Ледюк действовал в одиночку, имея сообщников только более низкого уровня. У него был кто-то еще. Более умный. Более высокого уровня. Возможно, кто-то не из Квебекской полиции. И вы тоже так считаете.

Гамаш помрачнел, его ничуть не обрадовало, что заместитель комиссара пришел к тем же выводам.

– Кто-то, находящийся на расстоянии, – продолжал Желина. – Тот, кто может действовать без опасений быть пойманным, потому что никто не посмотрит в его сторону.

Гамаш кивал. Точно его мысли, хотя и без всяких доказательств.

– Судя по этому, – Желина посмотрел на папку, – Ледюку нельзя отказать в проницательности. Он понимал, что, когда завалы в Квебекской полиции будут расчищены, примутся за академию. За него. – Он посмотрел на Гамаша. – Если вы показали это ему, то, возможно, убили не того человека?

– Вы полагаете, что там должен был лежать я? – спросил Гамаш.

– А вы так не думаете? Если то, о чем вы говорите, правда, то вы были для него угрозой. Человеком, который уже арестовал или убил большинство других замешанных в это дело. Судя по тому, что я знаю, люди, причастные к скандалу в Квебекской полиции, не просто погрязли в коррупции. Они избивали и убивали по своему усмотрению. Вы явно были угрозой для Ледюка и его сообщника. Их ждала гибель. Тюрьма.

Он посмотрел на профиль Гамаша, ведущего машину.

– Если прежде они не чурались запугивания и убийств, то почему на вас остановились?

– Они потеряли силу. Большинство агентов, на чью поддержку и защиту они могли рассчитывать, были выкорчеваны из Квебекской полиции. Нет, мне опасность никогда не грозила. Убив меня, они рисковали оказаться под мощным прессом следствия.

– И вы показали Ледюку то, что у вас есть, – сказал Желина, постукивая по папке. – Чтобы припугнуть его. Получилось?

– Возможно, лучше, чем я предполагал, – ответил Гамаш.

– Вы думаете, Ледюка убил сообщник? Потому что вы подошли слишком близко?

– Не исключено. Кто бы ни был его сообщник, он, вероятно, обеспокоился тем, что Ледюк загнан в угол и попытается заключить сделку.

– И поэтому заткнул ему рот. Тогда кто он? Это должен быть человек из академии. Один из преподавателей? Предположив на минуту, что не вы…

– На минуту?

– Есть человек, который подходит на такую роль. Мишель Бребёф.

Гамаш некоторое время смотрел перед собой, потом коротко кивнул.

Желина наблюдал за Гамашем, постепенно начиная понимать, что к чему.

– Вы вернули Бребёфа. Вы свели их в академии. Вы знали, что если Ледюк – герцог, то Бребёф – король. Вы знали всё…

– Подозревал.

– …и тем не менее вернули его. О чем вы только думали? Какое-то безумие!

– Это могло бы дать доказательства.

– А какие еще доказательства вам нужны? – почти прокричал Желина, но сразу же взял себя в руки. – В академии случилось убийство. Потому что вы свели двух преступников и отдали академию им на откуп…

– Неправда.

– Близко к правде. Вам еще повезло, что не пострадал никто из учащихся.

Они свернули на парковку, и Гамаш заглушил двигатель, но Желина не шелохнулся.

– Почему вы уезжали из академии, коммандер Гамаш?

– Вчера вечером? Я не уезжал. Обычно я уезжаю, но вчера остался, потому что у меня были поздние встречи.

– Нет, сегодня. Один из ваших преподавателей убит, вы подозреваете другого. И вместо того чтобы остаться и обеспечивать общую безопасность, вы покидаете корабль.

– Вы думаете, я их бросил?

– Я нахожу странным, что человек, ответственный за сотни молодых жизней, оставляет их запертыми в здании, где находится убийца, а сам тем временем едет домой и наслаждается сэндвичами в кухне. Что происходит?