Хазарды приняли приглашение Орри. Они приехали в среду на третьей неделе мая. Мод пришлось остаться в Лихай-стейшн – она растянула лодыжку, работая в саду, и поехать не смогла.

Бал был назначен на субботу. Всем соседям уже разослали приглашения.

– Джастин предпочел бы остаться дома: ему не нравятся твои гости, – сказала Мадлен, когда они с Орри встретились на прошлой неделе.

– Ну и пусть. – Он поцеловал ее в шею. – А ты приезжай без него.

– О, это было бы замечательно. Только, боюсь, вряд ли на нас свалится такое везение. Джастин все равно приедет, испугается нежелательных домыслов, если откажется принять приглашение Мэйнов. Только вот гостем он будет не из приятных.

В день приезда после ужина мужчины и женщины собрались своими компаниями.

– Пока мы ехали через Виргинию и Северную Каролину, – сказал Джордж, когда они сидели за виски и сигарами, – в поезде говорили только о романе миссис Стоу, – (при этих словах Тиллет недовольно фыркнул), – и об отделении Юга.

– Да, эта идея носится по всему штату как ураган, – кивнул Орри. – Но такое случается каждые несколько лет.

– Только на этот раз ураган посильнее, – вставил кузен Чарльз.

Купер покрутил в руке бокал с виски. Они с женой и малышом Джудой приехали около пяти часов.

– Это действительно настоящий ураган, – сказал он. – И он снесет наш собственный дом, не чей-нибудь. Некоторые южане это понимают. Александр Стивенс, например. Но большинство глупцов не слышат ничего, кроме собственной болтовни. Они не понимают, что Союз нельзя вот так просто разрушить и жить дальше, словно ничего не произошло. Слишком многое поставлено на карту, чтобы федеральное правительство могло это допустить. В Чарльстоне я слышал разговоры о мирной сецессии. Просто смешно. Одно другому противоречит.

– Ты, конечно, большой специалист в этом вопросе, – язвительно заметил Тиллет.

Купер предпочел сделать вид, что изучает содержимое своего бокала.

– Разделение мирными средствами, – снова заговорил Тиллет, – было бы идеальным вариантом, но если оно невозможно, как ты утверждаешь, то остается лишь один путь: добиться разделения силой оружия. За некоторые истины стоит побороться, Купер. Смерть лучше тирании.

Купер наконец посмотрел на отца и тихо произнес:

– Да, сэр. Именно это и говорят негры, когда убегают.

Тиллет встал:

– Прошу меня извинить. Я думал, тут у нас светская вечеринка. – Шагая с трудом, он медленно вышел из комнаты и хлопнул за собой дверью.

– О, простите… – смущенно сказал Джордж. – Это я виноват, не надо было затевать этот разговор.

Билли не согласился с братом, и Орри поддержал его.

– Неужели мы дошли до того, – сказал он, – что даже при разногласиях не способны оставаться разумными людьми?

– В нашей семье мы дошли до этого уже много лет назад, – невесело засмеялся Купер. – Я еще тешу себя надеждой, что что-нибудь изменится к лучшему, но, увы, ничего не меняется.

Он протянул свой бокал Орри, который сразу заметил боль, скрытую за его сухой улыбкой.

– Налей-ка мне еще, будь добр, – сказал Купер. – Да побольше.

– Юдифь! – радостно захлопала в ладоши Констанция. – Какая прекрасная новость!

Все поддержали ее, кроме Эштон, которая со скучающим видом смотрела в потолок. После ужина дамы собрались в музыкальной гостиной за бокальчиком хереса. Бретт, разумеется, был позволен только крепкий чай.

– И когда вы ожидаете прибавления, дорогая? – спросила Кларисса, после того как служанка унесла пустые бокалы.

– Ну, насколько мы могли подсчитать, через шесть с половиной месяцев, – ответила Юдифь. – Доктор уже запретил мне продолжительные путешествия. Купер, конечно, с ним согласен. В некоторых вопросах ваш сын весьма консервативен, – добавила она с улыбкой. – Этим летом он собирается в Британию, но, к сожалению, без меня.

– Снова в Британию? – воскликнула Бретт. – Вы ведь только что оттуда вернулись!

– В самом деле, – согласилась Юдифь. – Но вы же знаете, Купер так увлечен идеями мистера Брюнеля. Они сразу нашли общий язык, и Брюнель пригласил его приехать еще раз, уже на более продолжительное время. Купер мечтает построить…

Они вдруг услышали в холле чье-то громкое ворчание. Кларисса торопливо направилась к двери и выглянула в коридор. Сердитый голос Тиллета постепенно затих наверху лестницы.

– Ну и ну, – покачала головой Кларисса, возвращаясь на место. – Это мой муж. Могу поспорить, мужчины снова говорили о политике.

– Политика все портит в последнее время, – со вздохом сказала Юдифь.

Кларисса поджала губы:

– Вот уж нет. Я не допущу, чтобы она испортила ваш приезд. И уж точно не позволю, чтобы она расстроила наш субботний бал. Он должен стать радостным событием, о котором мы все будем вспоминать. Мужчины этим заниматься не станут, поэтому мы все устроим сами.

Все дамы с ней согласились. Даже Эштон заставила себя изобразить заинтересованность. Хотя при мысли об этом бале, который устраивался в честь Билли Хазарда и его семьи, а значит, и в честь Бретт, она закипала от злости и мечтала только об одном: отомстить тем, кто сделал ее такой несчастной.

– О! Давай же, сильнее…

– Эштон, я… – произнес он, тяжело дыша. – Я не хочу причинять тебе боль…

– Черт тебя побери, Форбс, сильнее… О… да…

Последние слова перешли в стон. Сквозь шум в ушах Эштон слабо различала стук колес подъезжавших экипажей и звуки оркестра. Форбс и его родные приехали в числе первых, и Эштон сразу же увлекла юношу в этот темный тихий уголок в дальнем конце конюшни.

Она просто умирала от желания иметь мужчину. И не просто мужчину, а того, которого собиралась отвергнуть Бретт. Но не только поэтому она караулила момент, когда появится Форбс. До ее ушей дошли слухи, что он просто потрясающий образец мужской особи. И Форбс ее не разочаровал. У нее было такое чувство, будто внутри у нее пушечный ствол.

Они стояли лицом друг к другу. Эштон, вжимаясь спиной в стену пустого стойла и уже не помня, как она подняла юбку и устранила прочие помехи, содрогалась в бешеном ритме, снова и снова с глухим стуком ударяясь о доски. Ее левая нога с трудом удерживала равновесие, правой она обхватывала бедро Форбса, прижимая пятку к его пояснице.

Когда наступил пик наслаждения, Эштон пришлось закусить нижнюю губу, чтобы заглушить собственный крик. Она вцепилась обеими руками в шею Форбса, оставляя на его коже кровавые царапины.

– Как прикажешь мне это объяснять? – недовольно спросил он через несколько мгновений, показывая ей испачканный кровью носовой платок.

Его брюки все еще болтались у лодыжек, а Эштон уже торопливо приводила себя в порядок.

– Ну, придумаешь что-нибудь, милый. Это ведь могли быть москиты? Их сегодня просто ужас как много. Меня недавно сразу два укусили.

– Точно, так и есть, проклятые москиты. – Он еще раз промокнул шею и хихикнул, глядя на нее с восторгом и даже с некоторым благоговением. – Да, Эштон, ты еще та штучка…

– Хочешь сказать, не пожалел, что мы сюда пришли?

– О чем ты? Это было… ну, я тебе честно скажу. Едва ли не лучший раз в моей жизни.

– Едва ли? – надула губки Эштон. – И все?

– Еще и тщеславная к тому же, – усмехнулся он и нежно погладил ее грудь. – Ладно, ладно. Ты лучше всех.

– Спасибо, Форбс. Вот только не трогай мое платье, пожалуйста. Я только привела себя в порядок.

Эштон деловито расправила нижние юбки, приглаживая помявшиеся кружева. Она могла бы вернуть ему его комплимент. Никогда еще она не чувствовала такого возбуждения и такого удовольствия от близости с мужчиной. Форбс был груб, делал ей больно, но она упивалась каждым мгновением.

Впрочем, говорить ему об этом она не стала. Чего доброго, еще возгордится. Пусть лучше остается в неведении. Она даже замурлыкала, очень довольная собой.

– Мы еще будем встречаться? – наконец не выдержал Форбс. – Как сейчас, я имею в виду.

– Не сегодня. Сегодня я должна любезничать со всеми этими янки.

– Понятное дело, не сегодня. Я хотел сказать, до того, как ты выйдешь за Джима Хантуна.

Эштон чуть придвинулась к нему, покачивая бедрами:

– Форбс, ты должен кое-что усвоить. Мои отношения с мистером Джеймсом Хантуном – это нечто вроде делового партнерства. А тут – удовольствие. И если мы сохраним нашу маленькую тайну, нет никаких причин отказываться от этого удовольствия еще долгое время.

– Ты хочешь сказать, что и после того, как вы с Хантуном…

– А почему нет? Если, конечно, ты не напьешься где-нибудь и не начнешь болтать лишнего, позоря меня. Услышу хоть раз что-нибудь подобное, и ты меня больше не увидишь.

– Клянусь, буду нем как рыба! Можешь на меня положиться, Эштон… О боже… ну разве ты не чудо?

Она позволила Форбсу еще раз поцеловать себя перед тем, как они вышли из конюшни порознь. Пока Эштон была вполне довольна сегодняшним вечером. Форбс помог ей избавиться от ужасного напряжения, нараставшего в ней в последние дни. И что не менее важно, он полностью отдался в ее руки. Эштон чувствовала себя так, словно только что купила нового раба.

Легкая улыбка блуждала на ее пухлых губках, когда она быстро шла через лужайку к большому дому, сиявшему огнями. Чутье подсказывало ей, что мистер Форбс Ламотт станет ее весьма ценным союзником.

В каждом окне горели свечи в канделябрах, лужайки украшали нарядные китайские фонарики. Дом не смог вместить всех гостей, приехавших в каретах и верхом, поэтому они выплеснулись наружу, разбрелись среди деревьев, прогуливаясь в тени парами или небольшими компаниями.

Из нижней части дома вынесли всю мебель, кроме стульев. Столовую подготовили для танцев, играл приглашенный оркестр фон Грабова из Чарльстона. Доставить четырнадцать музыкантов с инструментами было задачей не из легких, но Орри с ней справился. А в полночь, если ветер будет благоприятным, гостей еще ждала прогулка на речном шлюпе, и на борту уже готовился ужин.

На веранде, выходившей на реку, установили временные столы с закусками и напитками. Мальчишки-рабы махали метелками, отгоняя насекомых от тарелок с окороком, ягнятиной и жаренной на вертеле говядиной, цыплятами, устрицами, креветками и океанскими крабами. Двести фунтов окорока было специально куплено для этого случая, и примерно такое же количество всего остального. Французское шампанское лилось рекой, как и другие лучшие французские и немецкие вина – по сорок ящиков каждого вида.

Гости были разряжены сообразно случаю. Воздух наполняли ароматы напудренных плеч и надушенных декольте. Волосы многих джентльменов были напомажены макассаровым маслом и ярко блестели в свете бумажных фонариков. Даже с закрытыми глазами, только слушая веселый шум голосов, Орри мог бы сказать, что прием удался. Смех и разговоры были достаточно громкими для того, чтобы их услышали даже в Колумбии, думал он.

Вечер выдался теплым. Орри было душно в сюртуке, жилете и шейном платке. К тому же температура, казалось, еще больше поднималась, или это просто действовало шампанское. Обходя гостей, он все время держал бокал в руке, и как только напиток заканчивался, рядом обязательно оказывалась чья-нибудь черная рука и подливала его, просил Орри об этом или нет.

Впрочем, духота и неудобная одежда были ничтожной малостью в сравнении с тем удовольствием, которое он получал. Этот прием для него словно отражал все то прекрасное и изысканное, что было в его родном штате. Яркие огни, еда, вино, музыка – все это создавало атмосферу удивительной доброжелательности. Как по волшебству, все прежние раздоры отошли в сторону, и Орри наблюдал эти чудесные преображения собственными глазами.

Тиллет и Джордж рассказывали друг другу какие-то истории и громко хохотали, как будто между ними никогда не было никаких споров. Орри видел, как они снова наполнили свои бокалы и отправились гулять рука об руку.

Раскрасневшись и слегка пошатываясь, из дому вышла Констанция. Она с трудом дышала и весело хихикала, после того как только что станцевала польку с одним из молодых Смитов, который сумел преодолеть ее первоначальную нерешительность своим неотразимым обаянием. Вообще на балу присутствовало много дам и джентльменов с фамилией Смит, хотя никто из них не приходился близким родственником Уитни Смиту, которого как раз не было.

Констанция танцевала с такой легкостью и задором, что даже заслужила восторженную похвалу своего партнера. Обняв ее, Кларисса сказала:

– Ты отплясываешь, как настоящая южанка. Уверена, что не хочешь перебраться к нам?

– Просто вечер такой замечательный… и так много приятных людей, что, возможно, я и соглашусь, Кларисса.

Орри не спеша вышел наружу. Прислонившись к белой колонне, он потягивал шампанское и улыбался гостям. Он был чуточку пьян, но чувствовал себя превосходно. Однако оказалось, что не все разделяют его благодушное настроение. Купер все еще не забыл, как накануне вечером его обидело поведение отца. Это было видно по его надутому лицу, когда он в стороне от всех пил свое вино.

Орри подошел к брату и ласково ткнул его в плечо, пролив немного шампанского на его рукав.

– Ну же, да развеселись ты наконец! – сказал он. – Ты ведь не можешь не признать, что вечер удался на славу.

– Удался, – согласился Купер без особой искренности. – Но было бы еще лучше, если бы люди всегда были так приветливы с янки.

Орри моргнул:

– Эй, если тебе нравится прием, почему ты не улыбаешься?

– К сожалению, я не могу не думать о том, какой ценой все это достигается. Как ты мог бы заметить, далеко не все здесь веселятся.

И он медленно и важно показал рукой туда, где вдоль веранды, обливаясь по́том, старый негр, которому стукнуло уже шестьдесят восемь лет, нес на плечах два тяжелых ящика с вином. Проследив за его взглядом, Орри рассвирепел, но не сказал ни слова и просто отошел в сторону.

С этой минуты настроение его безнадежно испортилось. И все, что он видел и слышал теперь, только еще больше усиливало его досаду, смешанную с горькой печалью.

Изрядно захмелевший отпрыск семьи Булл дернул за веревку, на которой висели зажженные бумажные фонарики, один из них загорелся и чуть не поджег кринолин тетушки Бетси Булл. Она выбранила своего юного родственника и заставила его пойти к конской поилке и обливать голову водой, пока не протрезвеет. Тот сразу перестал хихикать.

Однако вовсе не раскаяние послужило причиной такой внезапной перемены. Просто он выпил столько, что желудок не выдержал, и беднягу вырвало прямо перед тетушкой. Несколько гостей, оказавшихся рядом, тут же поспешили отойти, кривясь от отвращения, а одна дама даже едва не лишилась чувств, побледнев как полотно и с трудом держась на ногах. Видно, все начало поворачиваться в худшую сторону, подумал Орри.

Немного позже, уже в доме, полном гостей, Орри вдруг увидел Джастина Ламотта. Он сидел в вальяжной позе, положив ноги в блестящих лакированных ботинках на соседнее плетеное кресло, в которое мог бы кто-нибудь сесть, так как все остальные места были заняты.

– …Откровенно говоря, мне все равно, кого выдвинут партии, – разглагольствовал Джастин. – Янси был прав: традиционная партийная преданность стала теперь пустой болтовней. Голосуешь за вигов – значит отдаешь голос за партию, которая уже просто калека, если не труп. Голосуешь за демократов – встаешь на сторону организации, которая больше не представляет интересов этого региона. Я лично склоняюсь к Американской партии. Никаких иммигрантов. Никаких католиков. Уверен, они скоро добавят к своей программе: «Никаких аболиционистов».

Орри пристально смотрел на ботинки Джастина, смысл его взгляда был предельно ясен. Однако Джастин окинул хозяина дома вызывающим взглядом и как ни в чем не бывало продолжил свою тираду. Орри, морщась от отвращения, прошел дальше.

Через десять минут он прислонился к стене столовой, чтобы понаблюдать за тем, как Джордж вальсирует с Мадлен. Джордж уже давно высказывал желание пригласить Мадлен и теперь явно наслаждался танцем.

Орри поднял бокал, плеснув шампанское на рубашку, и понял, что слегка перебрал. Но ему было все равно. Минуло уже четверть двенадцатого, шумная вечеринка продолжалась своим чередом, не требуя его вмешательства. Даже если бы он рухнул сейчас без сознания, ничего бы не изменилось.

Впрочем, падать он не собирался. Во всяком случае, пока мог стоять на ногах и смотреть на Мадлен. Как же она была прекрасна, как грациозно кружила в ярком свете свечей с его лучшим другом! Ее молочно-белая грудь в глубоком декольте изумрудно-зеленого шелкового платья казалась еще бледнее. Цвет ее туалета изумительно подходил к ее темным волосам и бархатистым глазам.

Джордж танцевал просто превосходно. Ничего удивительного, подумал Орри, сделав еще глоток, ведь у него все руки и ноги на месте.

Как бы ему хотелось не быть жалким калекой! Танцевать сейчас с Мадлен под эту чудесную музыку. Перестать скрывать свою любовь, которая наполняла его сердце горечью, ведь он думал о Мадлен каждую минуту и так страстно, до боли, желал ее. Его губы сжались в тонкую линию, в темных глазах, отражавших огни свечей, вспыхнул гнев. Не глядя он протянул в сторону пустой бокал, и чья-то черная рука, державшая бутылку, тут же наполнила его.

– Она просто чудесная партнерша! – сообщил Джордж, подводя Мадлен к Орри после окончания танца. – Невероятно обаятельная. Но я вижу, меня ищет Констанция. Ты меня извинишь, Орри? К вашим услугам, миссис Ламотт. – И он ушел, оставив порозовевшую Мадлен и взволнованного Орри наедине.

– Теперь я понимаю, почему ты его так любишь, – сказала Мадлен. – Он добрый, умный и веселый… – Она раскрыла веер и начала им обмахиваться. – Великолепный вечер. Как жаль, что он скоро закончится…

Орри заглянул ей в глаза – опьянев, он не думал об осторожности.

– Все кончается слишком быстро, Мадлен. Месяцы пролетают как один день. То время, что нам осталось…

Мадлен захлопнула веер с такой силой, что одна из пластинок сломалась.

– Не надо… – прошептала она беззвучно, одними губами, прикрыв глаза. – И вдруг, к изумлению Орри, отступила назад, двигаясь неестественно, как марионетка. – Да, время летит быстро, не правда ли? Мы все состаримся, прежде чем поймем это. – (Почему она говорит так громко? – подумал Орри.) – Знаете, как меня уже называет Форбс, сын Фрэнсиса? Тетушка Мэдди!

Она засмеялась, но Орри видел, что ей хочется плакать.

– А, вот ты где, дорогая!

При звуке этого голоса они оба оглянулись. Разумеется, это был Джастин.

– Говорят, ты тут танцевала с каким-то янки, – продолжал он, подходя ближе. – Надеюсь, он к тебе не прижимался?

Несмотря на улыбку, его самодовольное лицо выражало холодную скуку, а своим глупым замечанием он намеренно хотел оскорбить гостя Орри. Ответить на его выходку Орри не мог, как бы ему этого ни хотелось. Улыбка мистера Ламотта обращала его реплику в шутку, и любой, кто воспринял бы ее всерьез, выглядел бы в глазах остальных неотесанным грубияном.

Джастин согнул руку в локте, предлагая ее жене.

– Не хочешь ли отведать что-нибудь из прекрасного угощения, предложенного нашим радушным хозяином, дорогая?

– Ты иди вперед, Джастин. Я уже достаточно съела…

– Я настаиваю.

Он бесцеремонно схватил ее правую руку и сунул себе под локоть. От унижения щеки Мадлен вспыхнули. Когда Джастин уводил ее прочь, она украдкой успела бросить на Орри короткий взгляд, полный желания. Такое же желание, уже почти нестерпимое, испытывал и он. Так не может больше продолжаться, сказал он себе. Что-то должно произойти. Из этого тупика непременно должен найтись какой-то выход.

Может, это произойдет не сейчас и даже не скоро, но чутье подсказывало Орри, что произойдет обязательно. И что потом? Станут они ближе друг к другу или расстанутся навсегда?

Не в силах больше выносить чудовищное напряжение, сжигавшее его изнутри, Орри вдруг развернулся, шагнул вперед и швырнул бокал о стену. Десятки крошечных осколков разлетелись по полу.

Ему стало немного легче, и он уже с досадой спрашивал себя, как можно было так распуститься. Слишком много выпил? К счастью, никто, кажется, ничего не заметил. Орри поднял руку – из маленького пореза на костяшках пальцев на запястье медленно стекала кровь.

Мимо в вихре вальса промчались Билли и Бретт. Они не заметили ни Орри, ни его порезанную руку, ни его пустых глаз. Под сверкающими подвесками люстры, окруженные качавшимися огнями ламп и свечей, они были заняты только друг другом. Билли хотелось, чтобы музыка звучала и звучала и чтобы эта ночь не кончалась никогда.

– Перед тем как я спустилась вниз, принесли камелии, – сказала Бретт; Билли облегченно вздохнул, потому что до сих пор она молчала о его подарке. – Их было так много, – добавила она. – Такая корзина наверняка стоит целое состояние.

– Думаю, Хазарды могут себе это позволить, – сказал он и тут же почувствовал себя ужасно глупо после такого напыщенного замечания.

Боже, от сияния ее глаз, милого наклона головы и сдержанной, но такой обаятельной улыбки у него просто мутился рассудок. Джордж как-то сказал ему, что многие кадеты Вест-Пойнта считают романтику помехой учебе и дают клятву не поддаваться ей, чтобы сохранять трезвость ума. Билли вполне мог понять такие принципы, но считал, что ему самому уже поздно воспитывать в себе холодность. Да ему этого и не хотелось.

– Так или иначе, – сказала Бретт, – цветы действительно прекрасные… как и намерения того, кто их прислал.

– Спасибо. Некоторые девушки могли и не проявить такой любезности и ничего не сказать.

– Поверить в такое не могу!

– Но это правда. Поэтому ты и отличаешься от всех других. Ты не кокетничаешь, не заставляешь других мучиться догадками. Ты всегда говоришь прямо. Я очень люблю это твое качество… – Он вдруг смутился и покраснел. – То есть я хотел сказать, оно мне нравится.

– Да? А раньше мне казалось, что оно тебе совсем не нравится.

Билли усмехнулся:

– Давай не будем обсуждать мои прошлые ошибки, хорошо? Их было так много, что у нас не останется времени на другие разговоры.

– Ну, не так уж и много ты совершал ошибок. Во всяком случае, серьезных.

– Совершал, совершал. – Краем глаза он заметил бледное лицо Эштон – она стояла рядом с Хантуном, но наблюдала за ним.

– Иногда, впрочем, я поступал правильно. Например, попросил у Орри разрешения бывать у вас. Мне только хотелось, чтобы это случалось чаще чем раз в год.

– Но я все равно рада, что ты попросил, и рада, что он согласился. – Она легонько сжала руку Билли. – Я буду писать тебе, часто-часто. И может быть, Орри свозит меня в Вест-Пойнт. Ведь это все еще популярное место для туристов?

– Мне говорили, что да. Но ты, наверное, и здесь не будешь скучать. Этот парень, Ламотт, ведь не перестанет за тобой ухаживать…

– Теперь перестанет. Форбс хорош собой, но ведет он себя… ну… слишком по-взрослому. Так что бывать у нас он больше не будет, – выразительно закончила Бретт.

– А он об этом знает?

– Да, я ему сказала несколько минут назад. Подумала, что должна это сделать, раз уж ты прислал мне камелии, и… – Она порозовела, как и он недавно. – Билли, не надо так на меня смотреть! От твоего взгляда я просто таю. Мне, конечно, не следовало так откровенничать с тобой, я просто ужасно глупая, но никак не могу удержаться… – Она на мгновение прижалась щекой к его щеке и прошептала: – Я так давно думала о тебе… Мне казалось, ты никогда меня не заметишь.

Он чуть отодвинулся и снова внимательно посмотрел ей в глаза. На этот раз слова нашлись без труда, и он произнес их легко и уверенно:

– Я никогда не замечу никого другого. Никогда.

Держа в руке полупустой бокал, Форбс Ламотт наблюдал за тем, как танцуют Билли и Бретт. Их влюбленные лица вызывали в нем злобу и отвращение. Он не заметил, как подошла Эштон, и вздрогнул от неожиданности, когда она взяла его под руку.

– Форбс, милый, ты похож на старого бешеного медведя.

– Я и чувствую себя так. – Форбс посмотрел на гостей за спиной Эштон. – А где Хантун?

– Я его отослала ненадолго. Мне хотелось поговорить с тобой.

– Отлично. А то меня уже тошнит от этой парочки.

Он повернулся спиной к танцующим и позволил Эштон увести себя через толпу. По дороге Эштон умудрялась весело и беззаботно улыбаться и кивать каждому, мимо кого они проходили, и одновременно говорить с ним приглушенным голосом:

– Что случилось? Я думала, тебе весело!

– Было. А потом твоя дорогая сестричка сообщила, что предпочла бы в будущем меня не видеть.

– Что, в самом деле? И как ты это воспринял?

– Я чертовски оскорблен.

– Не могу сказать, что виню тебя за это.

– Не пойми меня неправильно, Эштон. Бретт не единственная… ну, я хочу сказать, не единственная девушка на свете.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, испорченный мой мальчик. – Эштон с улыбкой сжала его руку. – Ты нашел кого-нибудь еще этим вечером?

Форбс бросил на нее короткий похотливый взгляд:

– Это уж точно. И все-таки мужчине следует думать и о том, чтобы найти себе жену. Я ведь считал, Бретт вполне мне подойдет. И не готов вот так просто принять отставку.

– А как ты думаешь, что чувствую я после того, как мне дал отставку мистер Хазард?

– Думаю, то же самое. Хочешь это обсудить?

– Именно. А, вот и пунш! Налей мне бокальчик, будь так любезен.

Форбс тут же бросился исполнять ее просьбу, а заодно допил свое шампанское и снова наполнил бокал, прежде чем они пошли дальше. Потом залпом осушил его, подошел к краю террасы и швырнул пустой бокал в заросли азалий. Иногда Эштон находила его отвратительным. Но Форбс мог быть ей полезен – и не только в физическом смысле.

Они спустились с террасы и пошли по лужайке.

– Честно говоря, Форбс, я не удивлена тем, что ты сказал. У меня было подозрение, что Бретт поговорит с тобой сегодня.

– Почему это?

– Она обмолвилась об этом, когда мы одевались. Трещала как сорока. Все радовалась, что увидит Билли…

– Проклятье! – прорычал он. – Убей меня, но я понять не могу, с чего вдруг Орри разрешил ухаживать за своей сестрой какому-то янки!

– Он просто обожает этих Хазардов, всю их семейку. И чем только они его так завлекли?

– Если Бретт так хочет солдата, то почему бы ей не выбрать какого-нибудь парня из Цитадели? И как, черт его подери, Хазард сможет за ней ухаживать, стоя на посту в тысяче миль отсюда?

– Форбс, прекрати ругаться. Ты привлекаешь внимание. Для исполнения нашей цели будет лучше, если нас пореже будут замечать вместе. И сейчас, и в будущем.

– Нашей цели? – переспросил Форбс. – Какой еще цели?

– Вот тебе на! Свести счеты с Билли и Бретт, разумеется.

Форбс резко остановился, посмотрел на нее, а потом громко захохотал, запрокинув голову:

– Черт, да ты просто бесподобна! Самая настоящая первоклассная сучка!

Эштон ударила его по подбородку веером. Удар был легким, но чувствительным, а она того и хотела, и хотя губы ее продолжали улыбаться, в глазах сверкнула злоба.

– Сочту за комплимент. Но если еще раз выругаешься или повысишь голос, ты никогда больше не получишь того, чего тебе хочется.

– Ладно, ладно… извини.

– Вот так-то лучше.

Они пошли дальше, в сторону реки. Украшенный огнями шлюп «Юто» с накрытыми для ужина столами только что отошел от пристани. Два скрипача на палубе играли нежные мелодии, разносившиеся над черной водой.

– А теперь, – бодрым тоном заговорила Эштон, – продолжим. Я не ошиблась, предполагая, что тебе бы очень хотелось отомстить?

– Ты чертовс… да. Хотелось бы. – Форбс слегка содрогнулся – Эштон его пугала.

– Великолепно. Я хочу того же. Мы станем тайными союзниками. Я, наверное, совсем скоро выйду замуж за Джеймса, но жена и союзница – не одно и то же. К тому же в нашем с тобой союзе есть один пикантный штришок… – Она легонько погладила его по руке закрытым веером. – Вернее, будет, если ты научишься вести себя хорошо.

По спине Форбса снова пробежала легкая дрожь.

– Да, понимаю. Но… А ты, часом, не напилась?

– Что ты хочешь этим сказать? – отшатнулась Эштон.

– Ты ведь говоришь о том, чтобы навредить своей собственной сестре.

– Так и есть. – Улыбка вернулась на лицо Эштон. – Я ее ненавижу.

Форбс побледнел.

– В бога душу мать… – невольно вырвалось у него. – Ладно, ладно… я только хотел уточнить.

Ему вдруг захотелось сбежать от нее и никогда больше не возвращаться, но потом он вспомнил о том, что было в конюшне. И снова предложил ей руку.

– Может, расскажешь, как мы… – он нервно сглотнул, – собираемся сделать то, о чем говорим?

– Не могу, потому что пока сама не знаю. Мы составим план, исходя из обстоятельств, и поймаем нужный момент. Спешить не будем. Мы должны улыбаться и выжидать, а потом, когда Билли Хазард и моя сестра будут меньше всего этого ожидать, мы им отплатим.

Несмотря на дурные предчувствия, Форбс улыбнулся. Это была не слишком уверенная улыбка, но Эштон все равно сочла ее очаровательной.

– Конечно, так и сделаем, – пробормотал Форбс и показал на лужайку перед домом. – Могу я пригласить тебя на танец, чтобы скрепить сделку?

– Можете, мистер Ламотт. Идемте.