Когда слуга доложил о приезде гостя, Орри и все остальные сидели за обеденным столом, на который Вирджилия выложила груду подарков. Пока свой сверток распечатал только Тиллет, обнаружив там дорогой шейный платок из прекрасного шелка.

– Прошу прощения. – Орри встал, отодвигая стул. – Пойду узнаю, что ему нужно.

– Ума не приложу, – сказал Тиллет. – Ты считаешь, это как-то связано с побегом Грейди?

– Но при чем здесь мы? – удивилась Кларисса.

И вдруг она заметила, что ее муж пристально смотрит на Вирджилию, которая без приглашения уселась во главе стола. Губы девушки были странно поджаты. Словно она очень довольна собой, подумала Кларисса. Джордж тоже заметил это и нахмурился.

– Джеймс… – сказал Орри, выходя в холл. – Доброе утро.

Он пожал руку Хантуна – как обычно, вялую. Но сегодня его ладонь была еще и влажной. Несмотря на холодную погоду, Хантун сильно вспотел, струйки пота стекали даже по стеклам его очков. Протерев их полой сюртука, он снова водрузил очки на нос. Орри с недоумением подумал о том, как сестра может выносить этого слизняка.

– Что привело вас сюда? – спросил он.

– Уверяю вас, вовсе не общественные дела. Вы уже знаете, что один из моих рабов сбежал?

– Да, Грейди. Мы слышали новости. Я вам сочувствую.

– Мне кажется, это не просто совпадение, если ниггер, который никогда раньше не проявлял ни малейших признаков недовольства, вдруг решает сбежать именно в то время, когда у вас гостят северяне.

Орри застыл.

– Джеймс, вы же не станете предполагать…

– Я ничего не предполагаю, – перебил его Хантун. – Я заявляю об этом уверенно.

Через открытую дверь Хантун видел Мэйнов и их гостей в столовой. И намеренно говорил громко, чтобы они услышали. Скрипнул отодвигаемый стул, и Орри узнал тяжелую поступь отца.

– Я уверен, – продолжал Хантун, – что кто-то подтолкнул Грейди к побегу. Более того, я думаю, что тот, кто ответствен за это, сейчас находится в вашем доме.

Тень Мэйна-старшего упала на бледный клинышек света, сочившийся из полукруглого окна над дверью. Вслед за Тиллетом остальные тоже вышли из столовой. Хантун злобно оглядел каждого.

– Орри, ни для кого не секрет, что одна из ваших северных гостий замешана в подстрекательстве бунта среди негров Юга. В ночь урагана Грейди охранял эту гостью или делал вид, что охраняет. – Хантун вдруг шагнул мимо Орри. – Я обращаюсь к вам, мисс Хазард. Это вы помогли бежать моему рабу?

Орри схватил Хантуна за руку:

– Одну минуту, Джеймс. Вы не можете являться сюда и разговаривать с моими гостями, как какой-нибудь прокурор. Я понимаю, вы понесли финансовую потерю, но это не позволяет вам…

– Пусть ответит! – рявкнул Хантун.

Все остальные стояли перед ним неровным полукругом. Эштон наблюдала за Вирджилией с нескрываемой враждебностью. Билли тоже был возмущен, но его злил Хантун. Тиллет выглядел несчастным, Кларисса – растерянной, Джорджа снедала тревога. А вот сестра Джорджа…

Орри вдруг почувствовал, как внутри у него все оборвалось. Вирджилия вызывающе вскинула голову.

– Нет, Джеймс, – сказал Орри, сдерживая ярость, – не ответит, пока вы не соизволите сообщить нам причину.

Порозовевшие щеки Хантуна говорили о том, что он тоже начинает выходить из себя.

– Причину чего?

– Ваших подозрений. Трудно поверить, что одно лишь предположение, простая догадка заставила вас искать виновного именно здесь.

– О, это вовсе не догадка, – быстро ответил Хантун. – Прежде всего, как уже было сказано, мисс Хазард провела целую ночь в обществе моего ниггера, чего, разумеется, никогда не допустила бы ни одна белая женщина-южанка. Но это обстоятельство мы опустим. Я берусь утверждать, что именно она вбила в голову Грейди эти возмутительные мысли о…

– Вирджилия, ты вообще понимаешь, о чем говорит этот человек? – перебил его Джордж.

– Безусловно, – ответила та, продолжая улыбаться.

– Так скажи ему, что это неправда, бога ради!

– С чего вдруг? Почему я должна опровергать какие-то бредни?

Подозревая самое худшее, Орри пристально смотрел на Вирджилию. Почему она не сказала, что невиновна? Джордж тоже это понял, и вид у него сделался совсем больным.

– Кроме того, – продолжал Хантун, неосознанно дергая себя за лацканы сюртука, – есть и другие свидетельства. В ту ночь, когда Грейди сбежал из Чарльстона, прихватив старый пропуск, который я по небрежности не уничтожил, мисс Хазард была в городе, как мне сообщили надежные люди. – (Это была правда, Орри совсем забыл.) – Ее единственной спутницей, – голос Хантуна набирал силу, – была черномазая девчонка с этой плантации. Причем весьма ограниченного ума, что вообще свойственно этой расе. Обмануть ее ничего не стоит. Мне стало известно, что в тот день, о котором идет речь, где-то после девяти вечера, служанка проснулась и обнаружила, что госпожи в гостиничном номере нет. Для чего, по-вашему, ей было выходить на улицу в такой час, как не для того, чтобы устроить побег моего раба? – Хантун резко шагнул вперед. – Что вы на это ответите, мисс Хазард?

– Да, ответьте! – сказала Эштон. – Пора уже вам отплатить за наше гостеприимство правдой.

Тиллет протянул руку к дочери:

– Отойди и помалкивай.

Но Эштон увернулась от его руки и подскочила к Хантуну, взяв его под локоть и явно показывая всем, что с ним заодно.

Орри внимательно посмотрел на сестру и наконец понял, почему Хантун оказался в их доме. Его позвала Эштон, подкрепив свои подозрения крохами добытых ею сведений. Орри был потрясен таким поступком, но не удивлен. Неприязнь Эштон к Вирджилии проявилась уже давно.

Орри и сам испытывал похожие чувства к сестре друга. Он снова посмотрел на Вирджилию. На ее лице было все то же самодовольное, даже надменное выражение. Орри откашлялся.

– Да, было бы полезно, – произнес он, – если бы вы ответили на все обвинения Джеймса, Вирджилия.

– Ответила? Как?

– Например, отрицанием, – не выдержал Джордж.

– С какой стати мне это делать?

– Черт побери, Вирджилия! Прекрати ухмыляться! – не обращая внимания на судорожный вздох жены, воскликнул Джордж. – Не порти все! Скажи, что это неправда!

– И не подумаю! – Вирджилия топнула ногой. – Я не позволю запугать себя этому человеку, у которого у самого руки нечисты! Да как он смеет рассуждать здесь о чьей-то вине, когда сам обращается с живыми людьми как с вещами?

– Никто не хочет оспаривать твои принципы, – сказала Констанция с ноткой отчаяния. – Но прошу тебя, будь благоразумна. Не плати за доброту Мэйнов враждебностью и дурными манерами!

– Прости, Констанция, но я следую велению моей совести.

Она такая же сумасшедшая, как Хантун, подумал Орри.

– Признайтесь, ведь это сделали вы? – воскликнул адвокат, придвинув к Вирджилии свое толстое лицо. – Поэтому и не отрицаете.

– Этого вы никогда не узнаете, мистер Хантун, – ответила она с прежней милой улыбкой.

– А что еще вы подарили моему ниггеру? Свою благосклонность? Может, вы с ним даже вступили в связь, чтобы продемонстрировать идею равенства? Чего же еще ожидать от аболиционистской шлюхи?

Билли с сестрой никогда не были близки. Но последнее слово, запретное в приличном разговоре, переполнило чашу его терпения, и он с воплем бросился на Хантуна.

Эштон завизжала и попыталась оттолкнуть Билли, но он, конечно, был сильнее. Однако Хантун успел отпрыгнуть назад, поэтому Билли не смог схватить его за горло, а только сбил с него очки. Они со стуком упали на пол, и Джордж тут же раздавил оба стекла, когда рванулся вперед, чтобы схватить Билли за руку.

– Прекрати! – закричал он. – Держи себя в руках! Отстань от него!

– Он не должен обзывать Вирджилию, – выдохнул Билли.

Джордж встал перед братом и поднял левую руку, как барьер. Тиллет поднял с пола разбитые очки и, держа их за дужку, протянул Хантуну.

– Пожалуйста, уходите, Джеймс, – сказал он. – Немедленно.

Хантун помахал погнутой оправой в сторону Вирджилии:

– Она преступница, она лишила меня моей собственности. А этот юный бандит напал на меня. Я требую удовлетворения. К вам придет мой секундант.

– Никакой дуэли не будет! – резко произнес Орри.

Кузен Чарльз, молча стоявший позади всех, был явно разочарован.

– Почему не будет? – Билли оттолкнул руку Джорджа. – Я хочу с ним сразиться. И убью этого слащавого сукина сына.

Хантун громко сглотнул. Эштон с удивлением и чуть ли не с восхищением посмотрела на Билли, потом развернулась и потащила своего поклонника к двери. Тот продолжал возмущаться и шуметь, но через несколько секунд уже сидел в своей карете. Перепуганный кучер тут же хлестнул лошадей.

В открытую дверь ворвалось облачко пыли, и было видно, как в косых лучах солнца, проникающих через веерное окно, парят крошечные пылинки. Орри не позволил всеобщей растерянности помешать ему и сразу сказал Хазардам:

– Когда обвинения Хантуна разлетятся по округе, соседи будут возмущены. Лучше всего, если вы уедете в Чарльстон прямо сегодня.

– Мы соберемся за час, – ответил Джордж и подтолкнул Билли к лестнице.

Вирджилия направилась вслед за братьями все с тем же надменным царственным видом. Но больше всего Орри расстроила реакция друга на его предостережение. Казалось, Джордж был не на шутку разозлен. Орри покачал головой, тихо выругался и вышел наружу, чтобы глотнуть воздуха.

Минут через сорок, слегка успокоившись, Джордж отправился на поиски друга. Он нашел Орри в кресле-качалке в дальнем конце нижней веранды. На дороге уже ждала карета. Рабы таскали сундуки и саквояжи, укладывая их на крышу кареты.

Орри сидел, положив одну ногу на кресло напротив и прикрывая глаза рукой. Вся его поза словно выражала отчаяние.

– Когда мы уезжали из Пенсильвании, – заговорил Джордж, вертя в руках шляпу, – Вирджилия пообещала, что не сделает ничего такого, что могло бы поссорить наши семьи. Свое обещание она явно нарушила. Возможно, она с самого начала намеревалась это сделать. А я просто не знаю, как поступить. Я с ней только что разговаривал, и она ничуть не раскаивается. Она даже как будто гордится всей этой историей. Я считаю это непростительным.

– Я тоже.

Такая прямота смутила Джорджа. Внезапно Орри встал, теперь он больше не казался растерянным.

– Послушай, – сказал он, – я знаю, что ты не имеешь к этому никакого отношения. Грейди, разумеется, поймают, далеко ему не уйти. Мне жаль, что это случилось, но все уже позади, и ничего тут не изменишь.

– Кроме того, что в будущем моей сестре лучше держаться подальше от Южной Каролины.

– Да, это неплохая идея.

Они посмотрели друг на друга, все еще чувствуя неловкость. Но постепенно общее прошлое и давняя дружба взяли свое.

– Какие ужасные времена! – сказал Джордж. – Злоба усиливается с каждым днем. Мы постоянно наталкиваемся на трудные вопросы, а ответов на них явно нет. Но я не хочу, чтобы эти вопросы создали пропасть между нашими семьями.

– И я не хочу, – вздохнул Орри. – И я действительно не считаю, что ты в ответе за поведение сестры. – Однако в глубине души он все же отчасти винил друга.

– Вы приедете к нам в Ньюпорт следующим летом? – спросил Джордж. – Я сделаю так, чтобы Вирджилия на это время куда-нибудь уехала.

Орри ответил не сразу:

– Если все уладится… Да, постараемся.

– Хорошо.

Они обнялись.

– Нам лучше уехать до того, как Хантун прискачет с разъяренными гражданами и веревками для линчевания, – улыбнулся Джордж, надевая шляпу.

– У нас здесь такого не бывает.

– Орри, успокойся! Я просто пошутил.

Орри покраснел:

– Извини. Похоже, я стал слишком чувствительным. Кажется, в последнее время у южан это вошло в привычку.

Из дома вышли Мод и Констанция, за ними – няня с детьми.

– Все готовы? – спросил жену Джордж.

– Не совсем, – ответила она. – Мы не можем найти Билли.

А в эту минуту Билли быстро шагал по галерее, соединявшей дом с кухонной пристройкой. Одна из служанок сказала ему, что Бретт сейчас на кухне, помогает с дневной выпечкой.

– Билли?

На мгновение ему показалось, что это тот голос, который он хотел услышать, но потом он сообразил, что его окликнула Эштон.

– Я тебя везде искала! – воскликнула она, выбегая из-за угла дома.

Девушка отпустила юбку на кринолине, которую приподняла, когда бежала, и всмотрелась в его лицо.

– Все уже собрались. Господи, как же тебе идет этот костюм!

– Мне жаль, что приходится уезжать при таких обстоятельствах… – Билли запнулся, вдруг почувствовав неловкость рядом с Эштон. – Знаю, Вирджилия обманула твое доверие, но я не мог позволить твоему другу оскорблять ее.

Он ждал, что Эштон начнет спорить, но она совершенно неожиданно кивнула:

– Я тоже вышла из себя. Мне не следовало… я просто не могу объяснить, почему я так поступила. Мне нет никакого дела до этого старика Хантуна.

Слегка расслабившись, Билли с трудом улыбнулся:

– Тогда ты очень хорошая актриса. – Разумеется, это он уже давно понял. – Как бы мне хотелось, чтобы Джордж с твоим братом разрешили мне встретиться с Хантуном! Я бы с удовольствием подстрелил его.

– О, Джеймс слишком труслив, чтобы выйти на дуэль. Он просто хвастун и позер, как и большинство тех политиков, с которыми он имеет дело. Вот ты совсем другой… – Она коснулась пальцем запястья Билли под краем бархатного манжета. – Ты храбрый. Меня восхищают храбрые мужчины. Храбрые и сильные…

Она смотрела на него, гладя кончиком указательного пальца его запястье с тонкими светлыми волосками. И своим откровенным взглядом, и вздернутым подбородком, и ласкающим движением пальца она явно показывала, что хочет его. Пыталась вернуть. Но – потерпела неудачу.

– Я тебе благодарен, Эштон, но мне пора. Я еще должен зайти на кухню.

– О, так ты проголодался? – с недоброй улыбкой протянула Эштон. – Говорят, растущие мальчики всегда голодные. – Слово «мальчики» она подчеркнула особо.

Билли покраснел.

– Прошу меня извинить, – произнес он и быстро пошел по галерее.

Все было кончено. И если до этой минуты у Эштон еще оставались сомнения, то после такого холодного прощания надеяться больше было не на что. Она попыталась сдержать подступившие слезы и не смогла.

Билли чувствовал себя довольно глупо, убегая от одной сестры, чтобы найти другую. Но он был полон решимости во что бы то ни стало повидать Бретт. Как она его встретит? Рассердится? Окатит презрением? Ничего другого Билли не ждал и все же стремительным шагом направился в кухню. Внутри было жарко и шумно, вокруг хлопотливо сновали черные слуги, в воздухе плыли запахи горячего печенья и розового окорока, скворчащего на огромной жаровне. В очаге тихонько побулькивали кастрюли с супом. Время от времени порыв ветра задувал внутрь едкий дым из трубы.

– Да, сэр, чем могу вам помочь? – спросила его пышногрудая повариха; она настороженно смотрела на него и явно была недовольна, что в ее владения вторгся посторонний.

– Я бы хотел поговорить с мисс Мэйн.

Бретт подняла голову, увидела его и совершенно растерялась. Потом торопливо смахнула краем фартука муку со щеки. Пока Билли обходил большой дощатый стол, повара и помощники украдкой обменивались изумленными взглядами.

– Я хотел попрощаться с тобой, – сказал девушке Билли.

Она отвела со лба прядь волос, заправила ее в прическу.

– Я думала, ты прощаешься с Эштон.

– Она подруга мистера Хантуна.

От дыма Билли закашлялся, и Бретт неосознанно схватила его за руку.

– Давай выйдем на воздух, – предложила она. – Здесь жарко как в аду.

То, что из ее уст вырвалось такое неподобающее приличной девушке слово, говорило либо о ее самоуверенности, либо о сильном волнении. Билли решил, что виновато волнение.

Снаружи дул прохладный осенний ветер. Постепенно краснота сошла с лица Бретт.

– Должно быть, я жутко выгляжу, – сказала она. – Никак не ожидала, что меня кто-нибудь станет искать.

– Я должен был тебя увидеть перед отъездом. Вирджилия все испортила, но я не хочу, чтобы ее выходка помешала дружбе наших семей. Только не сейчас, когда мы только начали по-настоящему узнавать друг друга.

– А мы начали? То есть…

Бретт хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Чувствуя себя ужасной нескладехой, она просто не знала, что сказать. Наверняка она казалась ему уродиной, вся перепачканная мукой и заляпанная тестом. Но ведь она сказала чистую правду: она совершенно не готовилась к этой встрече. Да, она мечтала о том, чтобы он ее заметил, но ведь не тогда же, когда она обливается по́том в кухне!

– Я надеюсь, мы… ну…

Билли тоже растерялся от смущения. Так и не найдя подходящих слов, он в отчаянии махнул рукой, затем засмеялся, и неловкость между ними вдруг исчезла.

– Никто не винит тебя в том, что сделала твоя сестра, – сказала Бретт.

Он не мог оторваться от ее глаз. Какие же они чистые и сияющие, сколько в них доброты и наивности. Да, Бретт не обладала броской внешностью Эштон и никогда не будет такой яркой красавицей, как ее сестра. Но она тоже была красива – только совсем другой, более простой и глубокой красотой, которую подчеркивали мягкая застенчивость взгляда и обаяние скромной улыбки. Над такой красотой не властно время, она не поблекнет с годами, потому что исходит из самого сердца.

А может, все это только его романтические фантазии?

– Ты очень добра, Бретт. Но Вирджилия действительно вела себя ужасно. А мы бы хотели, чтобы ваша семья следующим летом снова приехала в Ньюпорт. Вот я и подумал…

Распахнулась задняя дверь дома, и оттуда высунулась голова няни в нарядном чепце.

– Мастер Билли, вот вы где! А мы уж вас обыскались. Все готовы ехать.

– Иду!

Дверь закрылась.

– Если Орри поедет в Ньюпорт, ты поедешь с ним? – отбросив осторожность, прямо спросил он.

– Надеюсь, да.

– А пока… хотя я не слишком-то красноречив, можно мне иногда писать тебе?

– Мне бы этого хотелось.

Она улыбнулась, и от этой улыбки у него сразу потеплело на душе. Ему захотелось поцеловать девушку. Но вместо того чтобы поддаться порыву и вежливо чмокнуть ее в щеку, он вдруг склонился в поклоне, взял ее руку и прижался к ней губами, как какой-нибудь аристократ, страдающий от безнадежной любви. И тут же умчался сломя голову, чтобы она не увидела, как он покраснел. Бретт смотрела ему вслед, прижимая руки к груди и сияя от счастья. Простояв так довольно долго, она наконец повернулась к дому.

Сверкающее солнце отражалось в окнах, и невозможно было увидеть, стоит ли кто-нибудь за ними или нет. Но Эштон этого не знала. Испугавшись, что сестра ее заметит, она отпрянула от верхнего окна, из которого наблюдала всю сцену, происходящую между Бретт и Билли Хазардом.

Не двигаясь с места, она по-прежнему смотрела застывшим взглядом на окно, хотя уже не могла видеть сестру. Слабый свет, проникая сквозь кружевные занавески, бросал на ее лицо легкую узорчатую тень. И только плотно сжатые губы и прищуренные глаза выдавали ярость, бушевавшую в ее душе.

– Папа, а чего хотел тот усатый дядя? – спросил маленький Уильям Хазард, прижимаясь к ногам отца.

Патриция сидела на коленях Джорджа, обнимая его за шею и сонно прижимаясь щечкой к его лицу. Оба малыша были уже во фланелевых ночных рубашках.

В Бельведере чувствовалось приближение Рождества. Здесь, в гостиной, к свежему запаху зеленых веток, украшавших дом, примешивался еще и острый дух горевших в камине яблоневых поленьев и милый аромат детского мыла.

– Он хотел, чтобы я снова стал солдатом, – ответил Джордж.

– А ты собираешься стать солдатом? – заволновался Уильям.

– Нет. Одного раза было достаточно. А ну-ка, марш в постель! Оба!

Он звучно расцеловал детей и легонько хлопнул их по попкам, подгоняя вперед. Констанция ждала их в холле. Она послала Джорджу воздушный поцелуй, а потом приставила ко лбу пальцы и заблеяла, как коза. Дети завизжали и припустили бегом. Они обожали эту вечернюю игру в погоню. Иногда Констанция превращалась в слона, иногда во льва, а иногда в лягушку, чем приводила малышей в полный восторг. Джордж ничуть этому не удивлялся. Он и сам был в восторге от своей жены, которая не переставала его поражать.

Но тем вечером даже общение с детьми не смогло избавить его от дурного настроения. Посетитель, явившийся к ним, представился начальником строевого управления нерегулярной армии Пенсильвании. Он начал с того, что ополчение остро нуждается в кадровых офицерах, чтобы пополнять свои ряды и готовить людей к войне, которая наверняка начнется в ближайшие годы.

– Какая война? – поинтересовался Джордж.

– Война, которая положит конец предательским настроениям на Юге. Которая обеспечит свободу личности во всех новых территориях страны. – Таким образом, его гость преподнес себя в качестве защитника Партии свободной земли. Он принялся объяснять, что согласие вступить в ряды ополчения по сути будет означать для Джорджа повышение до звания капитана. – Мои знакомые в Лихай-стейшн заверяли меня, что вы весьма популярная личность. Думаю, даже обучение в Вест-Пойнте не станет помехой вашему назначению.

Последнюю фразу он произнес таким надменным тоном, что Джордж с трудом сдержался, чтобы не выставить его за порог. О Мексиканской войне уже никто не вспоминал. Прежнее настороженное отношение к военным, которое всегда царило в обществе, снова вернулось, как и неприязнь к учебному заведению, выпускающему кадровых военных.

Гость был настойчив. Джордж трижды ответил ему отказом. На третий раз, уже сильно раздраженный, он заявил, что сама мысль о том, что с рабством можно покончить только с помощью силы, ему отвратительна.

Джорджу не нравилась армейская дисциплина, и он очень надеялся, что ему больше никогда не придется подчиняться чьим-то приказам. Когда непрошеный гость стал язвительно намекать на отсутствие у него патриотизма, потому что его не волнует гибель других американцев, Джордж совсем взбеленился и довольно грубо указал наглецу на дверь. Тот ушел, кипя от возмущения.

Этот визит снова заставил его задавать себе все те же вопросы, которые уже давно мучили его. Как можно уничтожить систему рабства на Юге, не прибегая к насилию? Ответа на этот вопрос он не знал. И никто не знал. Почти во всех обсуждениях, которые, возможно, и могли бы привести к приемлемому результату, кипевшие страсти обычно подменяли рассудок. Этот спор был слишком укоренившимся, слишком старым. Таким же старым, как Миссурийский компромисс, заключенный в 1820 году. Таким же старым, как первый корабль с чернокожими людьми, пришедший на этот континент.

Джордж вспомнил о письме, которое собирался написать уже несколько дней. Возможно, он так долго откладывал, потому что не хотел скрывать правду. Но иначе было нельзя. Он прошел мимо нарядно украшенной девятифутовой елки, но даже ее праздничный вид не улучшил его настроения. Взявшись за перо, он еще минут десять смотрел на лист бумаги, прежде чем написал первые слова.

Больше об этом он не добавил ни слова. Он не стал писать ни о том, что Грейди благополучно добрался до Филадельфии, ни о том, что сестра везде появляется с этим беглым рабом. Она оплатила ему новые зубы взамен удаленных его прежними хозяевами. Именно это и стало причиной ее последней ссоры с Джорджем.

Когда она попросила у него денег на дантиста, Джордж согласился, но выставил одно условие. Вирджилия должна была пообещать, что прекратит прилюдно демонстрировать свои отношения с Грейди. Последовавший за этим скандал был коротким, шумным и горьким. И закончился тем, что Джордж приказал сестре покинуть Лихай-стейшн. Стэнли на этот раз решение брата полностью поддержал.

Вирджилия со своим любовником теперь жили в Филадельфии. Наверняка в каких-нибудь трущобах, предполагал Джордж. Конечно, некоторые владельцы приличных домов и квартир могли сдать жилье неженатой паре, но только не в том случае, если женщина была белой, а мужчина – черным.

Прошлое Грейди держалось в строгом секрете, поскольку большинство считало, что он родом из Пенсильвании. Однако так не могло продолжаться долго, тем более что Вирджилию разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, она хотела защитить своего любовника, а с другой – воспользоваться им для успеха своего дела. Именно поэтому Грейди уже отклонил одно или два приглашения на публичные собрания. Речи, произносимые на таких сборищах, всегда освещались в газетах, а северные газеты вполне могли попасть в руки охотников за беглыми рабами, нанятыми Джеймсом Хантуном.

И все же на одной закрытой встрече аболиционистов Филадельфии Грейди выступил. Там присутствовал и деловой партнер Джорджа, от которого тот и узнал, что Грейди призывал уничтожить рабство с помощью «бунтов, поджогов, террора и прочих действенных мер». Разумеется, Джордж догадался, что речь по большей части, если не вся целиком, была написана Вирджилией. Один Бог ведал, какие еще безумные планы свержения установленного порядка вынашивала эта влюбленная парочка.

Иногда Джорджу хотелось вообще забыть о том, что у него есть сестра. Однако верность своей семье жила в нем слишком прочно, и он никогда не забывал о том, что однажды сказала ему мать. «Когда-нибудь любовь преодолеет ненависть. Это обязательно произойдет, если мы только успеем дожить до того времени».

Вот почему он ничего не написал в письме о Грейди. Эта новость вполне могла дойти до Хантуна, и тогда по его наущению в Филадельфию наверняка примчался бы какой-нибудь охотник на беглых рабов.

Какой же ты лицемер, говорил себе Джордж. Ему было наплевать на отношения Вирджилии с бывшим рабом, но он защищал их, отстаивая права беглого негра и своей собственной сестры. По-другому поступить он просто не мог. Но в то же время его не покидало гадкое чувство, что своим поведением он предает самого близкого друга.

Боже, как же он ненавидел всю эту неразбериху! И с каждым днем у него крепло ощущение, что его словно разрывает пополам – как и всю страну.