Глава 12

Пока Саша ломал голову, как ему жить со всем этим дальше, Барон внезапно вскочил на ноги и залаял. А затем под дверью появилась бумажка. Саша замешкался, вставая с дивана, и когда распахнул дверь, то в коридоре уже никого не было. Куда же делся почтальон, доставивший ему записку? На втором этаже было еще три комнаты, и в каждой сейчас находились два-три человека. Также таинственный почтальон мог подняться снизу и туда же уйти, благо Сашина комната находилась ближе всех остальных к лестнице. И времени у письмоносца для того, чтобы ретироваться, было предостаточно.

Так и не выяснив личность почтальона, Саша взялся за само письмо. Послание представляло из себя сложенный вчетверо лист бумаги, заполненный печатными буквами, из которых сложились всего четыре слова.

И что это могло означать? Саша был в недоумении. Какой-то человек, судя по всему, член семьи, назначил ему свидание сегодня вечером. Но к чему такая таинственность? Если этот человек имел к Саше разговор, то почему не поговорить спокойно дома? Вероятно, потому, что этот человек во что бы то ни стало хотел сохранить этот их разговор в тайне. А то ведь известно, что в домах и у стен бывают уши. Но если дело только в том, чтобы их никто не подслушал, можно было выйти в сад, встретиться в каком-то другом, но не столь пустынном и небезопасном месте.

А запруда, что ни говори, была совсем не тем местом, куда стоило идти одному и еще к тому же вечером. У запруды и днем-то было неуютно, что уж говорить про вечер. И все же Саша не видел иного варианта, кроме как прийти туда. Расследование его застопорилось, и он никак не мог нащупать ниточку, которая бы привела его прямиком к убийце. Может быть, это свидание у запруды даст ему такой шанс? Если только… Смутное чувство опасности овладело Сашей.

Карлотта, с которой он поделился своей новостью, высказалась прямо:

– А если это приглашение от преступника? Надоело ему, что ты суешь нос в расследование, того и гляди чего-нибудь найдешь, вот он и решил от тебя избавиться потихоньку.

Честно говоря, Карлотта озвучила собственные мысли сыщика. Запрудой у них называлась заводь на речке, густо поросшая ивняком и осокой. Там и днем было не разглядеть ничего дальше вытянутой руки, все скрывала густая растительность. Почва там была низкая, заболоченная. И место это обладало дурной репутацией. Что ни год, там находили тело какого-нибудь бедолаги, а то и два или даже три. Иногда это были жертвы пьяной поножовщины, иногда запутавшиеся спьяну в собственных сетях браконьеры, так и не сумевшие выбраться на берег и нашедшие свой конец в мутных водах.

– Одному тебе идти крайне рискованно. Пойдем вдвоем.

– В записке приглашение явиться одному.

– Тогда сделаем так. Ты пойдешь один, а я за тобой. Если что, кричи. Может, успею прийти тебе на помощь.

Конечно, это была не совсем та помощь, на которую надеялся Саша, но выбирать не приходилось. После того как Саша встал в оппозицию, никто из родни не взялся бы его страховать. К тому же существовал шанс, что он обратится за страховкой как раз к тому, кто его и позвал. А своих родителей, которым Саша доверял полностью, он решил в известность не ставить. Они бы его попросту никуда не отпустили. С них хватило и того, что вчера Саша присутствовал в момент нападения на Славку и спокойно мог «схватить» шальную пулю. Также они до сих пор пребывали в шоке от ночной Сашиной вылазки в заброшенный дом, где в каком-нибудь темном уголке вполне мог затаиться преступник. Нет, третий раз они бы его точно никуда не отпустили.

– А во сколько это «после ужина»?

– У нас дома ужин в семь. Бывает, что мама запаздывает. И ужинать можно по-всякому. Можно за пятнадцать минут уголь в топку закидать, и порядок. А можно с толком да с расстановкой, тогда и за пару часов вряд ли управишься.

– Думаю, часикам к девяти явиться на свидание тебе будет в самый раз.

На сей раз ужин готовили сразу несколько женщин. Мама приготовила кастрюлю тушеного мяса с картошкой. Тушенка была из банок, картофельный порошок – из жестянок. Мама ни разу не отошла от плиты и не отвела глаз от крышки кастрюли, чтобы неведомый отравитель, если даже и проберется в их дом, не смог добраться со своей отравой до готовящегося ужина.

Тетя Катя помогла ей тем, что сделала омлет. Как она заявила, яйца они тем и хороши, что ни положить, ни убавить в них или из них ничего не возможно. Ну а тетя Вера ограничилась тем, что открыла банки с готовым компотом и разлила его по стаканам и кружкам.

И все было бы хорошо, кабы Таня, появившаяся в это время на кухне, внезапно не ляпнула:

– А я вот читала, что бывают такие яды, которыми достаточно смазать краешек посуды, чтобы яд начал действовать.

– Как это? – растерялась тетя Вера.

– В самом вине отравы нету, все спокойно пьют, а один из гостей внезапно умирает. Почему? Очень просто. Край его бокала был смазан ядом.

– Ты раньше сказать не могла, умница?! Это что же мне теперь компот обратно в банки сливать, посуду перемывать, а затем обратно все по новой разливать?

– И то это вряд ли поможет. Если яд уже был на посуде, он успел смешаться с напитком.

– Тьфу на тебя! Все настроение испортила. И что теперь делать?

– Я «Отче наш» прочту, – предложила тетя Катя, – да «Богородицу» три раза. Вот все и обойдется.

И она зашептала над чашками слова молитвы. А тетя Вера, махнув рукой и заявив, что с шизофреничками за один стол не сядет, ушла к себе. Но к ужину все же вышла, хотя компот пить и не стала. А вот тетя Катя выпила. И ничего плохого с ней не случилось. И ни с кем не случилось. После ужина все заметно повеселели, подобрели и даже начали подтрунивать над Сашей, которому показалось невесть что.

После ужина Карлотта помогла женщинам вымыть посуду, а потом громогласно объявила:

– Пойду немного прогуляюсь.

– Хочешь, я с тобой? – предложил ей Слава.

Но Карлотта вежливо отказалась, объяснив, что хочет побыть одна. Все родственники сочли, что девушка имеет на это полное право.

– Только держись оживленных мест, – сказала Сашина мама, успевшая привязаться к девушке. – Не хватало еще, чтобы и на тебя напали. В лес не ходи. И лучше всего возвращайся побыстрее.

Но все-таки Карлотта не была ее родной дочерью, так что мама не имела права ее не отпустить. Что касается Саши, то стоило маме заметить, что он направляется к калитке, как она скомандовала:

– Сашка, вернись домой!

– Мне с Бароном погулять.

– Барон за целый день набегался по участку. Зачем с ним еще гулять?

– Но я сам хотел прогуляться.

– Хватит! – рассердилась мама. – Нагулялся уже! Сиди дома!

Пришлось Саше, громко топая ногами, чтобы всем было слышно, куда он направляется, подняться к себе в комнату. Там он подошел к окну и задумчиво выглянул во двор. Там было полно родственников. Никто из них не собирался идти спать. Сидели и о чем-то разговаривали. Дядя Коля вальяжно расположился в гамаке. Он всегда умел устраиваться лучше других. Тетя Вера устроилась с ним рядом на стульчике. Тете Кате кто-то притащил кресло. Даже малышки-девочки Валеры – Аня с Маней – не думали спать, а вовсю развлекались, качаясь на качелях.

Прочие родственники устроились кто где. На ступеньках и перилах крыльца, на лавочках, на принесенных из летней кухни стульях. И продлиться эти родственные посиделки могли хоть до поздней ночи. Саша это прекрасно знал. Также он понимал, что ему нечего даже и пытаться пробраться незамеченным через плотный кордон родственников.

– Как же мне быть? Время уже поджимает.

Оставалось лишь одно крайнее средство – побег. Саша тихонько спустился на первый этаж и осмотрелся. К счастью, тут никого не было. Пользуясь теплой погодой, все – и гости, и хозяева, сидели на улице.

И разговор у них, как с удивлением понял Саша, шел снова о прабабушке Ане.

– Бабушка Аня о войне рассказывать не любила. Словечка из нее лишнего было не вытянуть. Может и впрямь, было, что ей скрывать?

– Да ты что мелешь? Ей от общества ветеранов войны регулярно подарки слали. И на похороны к ней представители от этого общества приехали. Другие ветераны пришли. Помнишь, сколько на них орденов было? Стали бы они к ней приезжать, кабы было что-то нечистое в ее прошлом.

– Но на той фотографии, что Сашка приволок, точно она.

– Да, похожа.

– Она это. Родинку эту у нее над верхней губой я помню.

– Замолчите вы! – возмутилась тетя Катя. – Пользуетесь тем, что мертвая она вам ответить не может. А были бы живы кто-нибудь из ее сыновей, они бы вам позорить память матери не позволили!

– Да, дядя Толя с дядей Петей мать любили.

– А дядя Витя! Ее младшенький! Вот уж кто души в матери не чаял! Что в детстве за ее юбку держался, что взрослым возле нее крутился.

– Да, но и баба Аня своего меньшого от других всегда отличала. Нет, кусок пожирней да послаще никогда не клала, такого за ней не водилось, в этом она справедливость блюла, всем одинаковые порции выделяла, но лишний раз поцеловать или приобнять своего Витюшу никогда не ленилась. И самое главное, как она на него смотрела, словно бы он напоминал ей кого-то.

– Кого-то! Деда Колю – мужа ее – он и напоминал. Бабка Аня всегда говорила, что меньшой ее Витенька – это вылитый ее муж в молодости. А мужа своего она очень любила.

– Господи, как подумаешь, никого из них уже в живых нету! Дед Коля, тот еще на войне погиб. Баба Аня семнадцать лет назад скончалась. И все трое сыновей нынче тоже на том свете. И дядя Толя, и дядя Петя, и дядя Витя. А от чего он помер, Коль?

Дядя Коля помолчал прежде, чем ответить, а потом сказал:

– Диабет. Сахар у него резко подскочил. Врачи сказали, что-то его испугало. Только что его могло напугать, когда это дома случилось? Возле телефона его на полу нашли. Трубка на проводе болталась, а в ней короткие гудки.

– Может, «Скорую помощь» вызвать хотел?

– От бабки Ани в квартире кнопка экстренной помощи осталась. Всем ветеранам такая полагается. После смерти бабки ее не демонтировали. Папа был диабетик, к тому же уже старый, вот и разрешили ему этой кнопкой пользоваться. Случись чего, папа бы сразу на нее нажал, к нему бы мигом «Скорая» прикатила. И звонить никуда не надо. Хотя кто его знает, может, не сообразил, решил по старинке «Скорую» вызвать. Да что теперь уж говорить, прошлого не вернешь.

Родственники заговорили о каких-то других родственниках, а Саша поспешил вылезти через окно. Очень хорошо, что они так увлечены разговорами. Значит, еще долго проболтают и когда спохватятся, где Саша, он будет уже далеко.

Парень сначала спустил на руках Барона, чуть не вывалившись из окна, а потом, велев собаке молчать и ждать, вылез из окна уже сам. Барон послушно сидел и ждал, а затем также послушно потрусил рядом с левой ногой хозяина, стараясь держаться все время возле него. Присутствие верного друга как-то ободряло. Что бы там ни случилось у запруды, Барон будет всегда рядом. Несмотря на свой добродушный характер, когда нужно, пес может пустить в ход и зубы. Бывали уже такие случаи. Проверено. А спугнуть таинственного автора послания собачьим лаем парень не боялся. Тот и так в курсе, что Саша идет к нему.

До запруды Саша добрался минут за двадцать. На велосипеде было бы быстрее, но велосипед хранился в сарае. А сарай находился под перекрестными взглядами родственников, так что о нем можно было смело забыть. Саша слегка запыхался, а вот Барон чувствовал себя прекрасно. Для него такая пробежка была только в радость.

По Сашиным прикидкам вышедшая раньше него Карлотта должна была уже добраться до места назначения. Так же, как и назначивший Саше встречу человек. Но что-то никого не было видно. Подождав немного и убедившись, что первым шаг навстречу придется делать ему, парень двинулся вдоль запруды. Шел он медленно, поглядывая по сторонам и поминутно чего-то ожидая. И дождался. Внезапно откуда-то слева от себя он услышал свист. Саша остановился. Ему показалось, что он узнает этот свист. А судя по реакции Барона, свист показался знакомым не ему одному.

Пес кинулся в камыши, восторженно лая и виляя хвостом. Друг! Друг! Вот что собака усиленно сигнализировала своему хозяину. И спустя несколько секунд Барон вернулся назад в сопровождении мужчины. Вот уж кого меньше всего ожидал тут увидеть Саша, так это его.

– Дядя Сережа! Вы!

В первый момент парень даже не поверил своим глазам. Потом он решил, что ошибся. Затем подумал, что это просто совпадение. Могло же дяде Сереже прийти в голову прогуляться к запруде просто так? Могло. Ну, потому что не мог он быть тем человеком, кто хотел сообщить Саше нечто настолько пугающее и постыдное, что специально назначил ему таинственное свидание у запруды, подальше от чужих ушей. Не мог дядя Сережа что-то скрывать! Кто угодно мог иметь страшную тайну в душе, но только не он.

Дядя Сережа весь был на виду. И потому из всех своих родственников, конечно, исключая маму и папу, Саша любил этого своего дядьку больше всего. И было за что. Дядя Сережа всегда был доброжелательно настроен к людям. Даже в самых отвратных персонажах он умудрялся находить что-то хорошее. Рядом с ним любая житейская проблема внезапно переставала казаться таковою, и всем становилось совершенно ясно, что это и не проблема, а так ерунда какая-то, яйца выеденного не стоящая. И нечего тратить на нее свои драгоценные нервные клетки.

К тому же дядя Сережа был удачлив в делах. Он имел свой бизнес, который ни от кого не скрывал и который приносил ему хороший доход. Но богат при этом дядя Сережа не был. Главным образом потому, что всегда был готов распахнуть свой кошелек для своих близких, и большая часть его доходов равномерно распределялась среди нуждающихся в помощи друзей и родных.

К тому же дядя Сережа никогда не требовал награды за свою помощь. Даже простая благодарность смущала его необыкновенно.

– Бери и меня не благодари. Все, что у меня есть, все дал мне Он. Его и благодари.

Даже Саша как-то сподобился получить от дяди Сережи помощь. Именно этот его дядя оплатил подготовительные курсы, без которых Саше было бы куда трудней, если вообще возможно поступить в выбранный им вуз. Дядя Сережа и обучение племянника обещал оплатить, но Саше повезло, его взяли на бюджет. И парню казалось, что и тут не обошлось без благодеяния родственника.

И странное дело, вроде бы всем дядя Сережа помогал, а деньги у него никогда не переводились. И на семью хватало, и на дом, и на хорошую машину. В отличие, кстати говоря, от дяди Коли – родного брата дяди Сережи, но совсем другого по характеру человека. Дядя Коля был сквалыгой. И чем больше он жался, тем меньше становился у него доход. Таков вот парадокс жизни. Один отдавал и купался в изобилии, а второй думал лишь о себе и бедствовал.

– Дядя Сережа, а чего это вы тут?

Саша еще лелеял надежду, что появление родственника у запруды всего лишь совпадение. Ну, вышел человек вечером погулять, бывает.

Но первая же фраза дяди Сережи эту надежду разбила в прах.

– Разговор у меня к тебе есть важный, потому и попросил прийти сюда одному. Негоже, чтобы посторонние уши слышали то, о чем я тебе сейчас расскажу.

– Это связано с убийствами?

– Боюсь, что так.

У Саши в животе прямо все похолодело, и он с отчаянием посмотрел на своего дядьку. Кто угодно из родственников мог быть в этом страшном деле замешан, но только не дядя Сережа. Только не он!

А дядя Сережа, словно не замечая взглядов племянника, продолжал:

– Так получилось, что я знаю убийцу. И я даже помог ему.

Кошмар! Саша был готов волосы на голове рвать. Дядя Сережа сознался в пособничестве убийце. Слышит ли это Карлотта? Господи, хоть бы не слышала!

– Дядя Сережа, я не верю, чтобы вы могли сделать что-то дурное. Не такой вы человек!

– А вот случилось. Не по своей воле, но помог я душегубу. И теперь хочу облегчить свою совесть, расскажу тебе, как было дело. Согласен выслушать?

– Если это поможет расследованию, то, конечно.

– Еще как поможет. Ну, присядем. Я тут в камышах местечко нам с тобой утрамбовал и бревнышко приволок, чтобы комфортнее было разговаривать.

В этом был весь дядя Сережа. В первую очередь заботился о других. И сидя в камышах, Саша услышал удивительную исповедь о том, как деда Витю – отца дяди Сережи – шантажировали добрым именем его матери и что из этого вышло.

– Первый раз этот гад прислал письмо еще за полгода до того, как мой батя умер.

– Что за письмо?

– Электронное письмо. Отправителя установить не удалось. Письмо было адресовано моему отцу, но он в тот же день показал его мне. Специально позвонил и попросил меня приехать. Я видел, как отец потрясен. У него даже ноги тряслись, стоять толком не мог. И весь он был такой бледный, такой несчастный и дрожащий, что я был готов того гада своими руками прибить. Даже если бы это и оказалось правдой, все равно, как он мог!

– Что мог, дядя Сережа? Шантажировать вас?

– Писать такие гадости про бабку Аню! Ты-то ее плохо помнишь, а я вот хорошо ее знал. И я сразу сказал отцу, не могло быть такого. Даже если бы, сказал я ему, такое в жизни у бабы Ани и было, то она бы не стала этого скрывать. Сразу бы всем сказала, так, мол, и так получилось. И объяснила бы почему. Бабка была честная. Это было ее основное качество, к которому прилагались все прочие. И меня она всегда учила, что главное – это быть честным. Стоит одну маленькую ложь допустить, и пойдет тебя нечистый по болотам да буеракам водить и всячески тебя путать. Одно вранье за другое цепляться будет, и сам уже знать не будешь, как обратно на прямую дорогу выбраться. Я отцу так и сказал, выброси ты это письмо и забудь.

– А он?

– Для него это все было непросто. В письме ведь и доказательства были. Вырезка из газетного раздела вроде светской хроники, которую выпускали немцы на захваченных территориях во время войны. И вот там была статья с фотографией некоего барона фон Шульца вместе с его русской подругой. И там, в письме, была фотография этого самого Шульца отдельно. Но самое главное, что там была та самая фотография, обрезок которой ты нам показывал. Баба Аня в обнимку с этим самым Шульцем. Ты как сегодня начал историю свою рассказывать, я эту фотографию сразу узнал. Нам ксерокопию шантажист прислал, а оригинал у себя оставил. Ты фотку в таком обрезанном виде нашел?

– Да.

– Ну а там на нашей фотографии немецкий офицер рядом с бабушкой сидел. На балу или что-то вроде того. И все, как ты и говорил, эсэсовец он был.

– И что? Шантажист попросил денег за свое молчание? У деда Вити?

– Шантажист – явно кто-то из членов нашей семьи либо людей к ней приближенных. Он знал, что на отцову пенсию особо не разгуляешься. А денег он просил совсем нехило – десять тысяч евро. Шантажист прекрасно знал, что таких денег у отца нету и что он придет за ними ко мне.

– И вы их дали?

– Дал. А куда денешься? Когда родной отец стоит и дрожит от страха, что всем станет известно о том, что его мать во время оккупации танцевала на балах с офицерами СС, а потом всю жизнь всем врала, что была на фронте, воевала и даже награды имеет, тут уж не до расчетливости. Я дал денег, хотя и понимал, что делаю это напрасно. Во-первых, думал я, что-то тут не то, не могла баба Аня так с нами поступить. А во-вторых, шантажисты они ведь такие, пока им не наподдашь, они не успокоятся. Но на какое-то время этот человек от нас отстал. А потом пришло новое письмо.

– Снова дяде Вите?

– И вот тут отцу реально стало плохо. Да и мне, признаюсь честно, не по себе стало.

– Снова что-то нехорошее про бабу Аню?

– Про нее. Там еще одна справочка была приложена, вроде как выписка из судебного протокола. В ней четко было указано, кем был этот самый фон Шульц, какими злодеяниями прославился и даже как был приговорен к казни советским трибуналом за совершенные им военные преступления. Но самое скверное было даже не это, хуже всего было то, что шантажист утверждал, что отец мой был рожден от этого самого эсэсовца.

– Что-о-о?!

Вот теперь и Сашу проняло. Если раньше он просто ужасался подлости шантажиста, то теперь он ужаснулся уже за самого дядю Сережу.

– Это же получается…

– Получается, что мой отец родился от эсэсовца. И что мой родной дед – эсэсовец фон Шульц! Душегуб и кровопийца. И кровь его жертв на моем отце и на мне.

– Это… это не может быть правдой.

– Я именно так отцу и сказал. И еще сказал, что платить деньги этому негодяю мы больше не будем. Отец вроде бы со мной согласился. Я уехал к себе, а утром мне позвонил сын и сказал, что у деда ночью резко подскочил сахар, он впал в кому и до больницы его довезти не успели.

– Это его шантажист доконал!

– Я до сих пор сожалею, что сразу не заплатил ему те пятьдесят тысяч. Что эти деньги! Зато отец был бы жив до сих пор.

– Не терзайте себя, дядя Сережа. Вы ни в чем не виноваты. Платить шантажисту – это все равно что воду в песок лить. Впитается, и не заметишь.

– Но я же ему все равно заплатил.

– Заплатили?

– Последний звонок, который сделал отец, был ко мне. Он много говорил о том, что честь и доброе имя важней всего. Что ему будет невыносимо сознавать, что все вокруг знают его тайну. Он боялся, что родные отвернутся от него и от всех нас – меня, Сережи, Вити, Кати. Господи, отец прямо плакал! Никогда не прощу этого гада за то, что мой отец ушел вот так, в душевных страданиях и муках. Тем более что это все оказалось враньем!

– Как?

Настроение у Саши мигом подскочило вверх. Страшная тяжесть упала с его плеч.

– После того как отец умер, я заплатил шантажисту. Хотел выгадать время. Но про себя я поклялся, что разберусь в этой истории, чего бы мне это ни стоило. Никаких денег не пожалею, но докажу, что про бабу Аню – это все наглая ложь. И про моего отца тоже.

Саша слушал очень внимательно. Он чувствовал, что дядя Сережа и впрямь проделал громадную работу, результатами которой сейчас поделится с племянником.

– Начать я решил с самого страшного – опровергнуть возможность кровного родства с этим Шульцем. Как только я думал о том, что во мне может течь кровь эсэсовца, мне физически становилось плохо. Но к счастью, сейчас наука шагнула так далеко вперед, что может со стопроцентной вероятностью установить родство тех или иных людей.

– Вы раздобыли образчик ДНК этого Шульца?

– Нет, конечно. Скажешь тоже. Где бы я его раздобыл? Да и не было необходимости в этом. Я взял ДНК своего отца и ДНК дяди Толи. Они же по идее родные братья. И я отнес эти образцы в три независимые лаборатории. Меня интересовало, могут быть эти двое родными братьями или там примешалась чужая ДНК. И все обошлось. Все анализы показали, что эти двое и впрямь родные братья, родившиеся от одной и той же женщины и одного и того же мужчины. Никакой посторонней ДНК ни в одном из них не присутствует.

Саша перевел дух. Какое счастье! Ведь в том, что отцом дяди Толи являлся законный муж бабы Ани – Николай, сомнений ни у кого никогда не возникало. Дядя Толя родился еще до войны, когда еще и духу фашистского в стране не было.

– Если Толя с Витей оказались родными братьями и если отцом деда Вити был эсэсовец, значит, и отцом Толи был тот же эсэсовец. А это невозможно!

Ведь тогда получалось, что баба Аня должна была познакомиться с Шульцем еще до войны. Познакомиться и начать с ним плотно встречаться, чтобы успеть забеременеть Толей. А это уж было решительно невозможно. При живом-то муже. И при положении дел в СССР.

– Так с одним самым страшным обвинением в адрес нашей семьи я разобрался. Но оставалось еще одно. И выяснить правду о том, чем занималась баба Аня во время войны на оккупированных фашистами территориях, неожиданно оказалось куда сложней. Несмотря на то что многие архивы времен Великой Отечественной уже рассекречены, доступ к некоторым материалам до сих пор закрыт. Но в конце концов мне удалось выяснить, почему бабушка была столь несловоохотлива в своих рассказах о войне. Это было потому, что дала подписку о неразглашении и была обязана молчать, чтобы не подвергнуться репрессиям самой и не подвергнуть им всех нас. Времена тогда были суровые и за малейшее отступление от закона карали даже героев.

– А баба Аня была все-таки героем?

– Ну, ее ордена и медаль «За отвагу» ты же и сам видел. Просто так наградить бабу Аню ими не могли. Вот только получила она их совсем не за то, что выносила раненых с поля боя. Это ей пришлось так нам всем сказать, потому что правды она открыть не могла. Тогда не могла. Но я выяснил, что бабушка еще до войны вступила в ряды Красной армии. Она окончила языковую школу, прекрасно говорила по-немецки, и этим обратила на себя внимания НКВД, который взял девушку к себе. Бабушка окончила школу разведчиков и была переброшена к нашим западным границам за считаные дни до начала войны.

– То есть дед Коля отправился воевать на фронт, а бабушка Аня отправилась в тыл к врагу?

– Своих старших сыновей она отослала к своей матери, Толя с Петей благополучно пережили войну благодаря бабкиному подсобному хозяйству, курицам и поросенку, а также огороду, лесу и тем двум пайкам, которые семье полагались за несущих фронтовую службу родителей.

– Это мы все знаем. Это бабушка часто рассказывала. Значит, хоть в этой части бабушка Аня не лукавила?

– Да, что могла, она нам рассказала по правде. И больше того, когда мне удалось поднять документы, то выяснилось, что и ее знаменитая встреча с мужем на фронте была. И она являлась своего рода наградой за ту операцию, которую бабушка Аня провела в тылу у немцев. Каким-то образом ей удалось добиться расположения того самого фон Шульца, о котором мы уже говорили. Благодаря этой ее связи и доверию, в которое бабушка вошла к пожилому эсэсовцу, в ставке советского командования узнавали о планах немцев на территории, подконтрольной Шульцу. Конечно, бабушка рисковала. Узнай Шульц о том, что она служит в разведке и «стучит» на него, и конец ее был бы страшен. Ничто бы не помогло. Никакая привязанность не заставила бы Шульца изменить своему долгу. Но бабушке повезло. Ее артистические способности позволили ей разыграть эдакую белогвардейскую дамочку-недобитыша, крайне недовольную новой властью красных и мечтающую вернуть в страну прежние царские порядки.

Саша кивнул. Он изучал историю и знал, что многие проживающие в СССР граждане видели в Гитлере эдакого благодетеля-освободителя, который явился к нам, чтобы избавить всех русских от власти коммунистов. Конечно, эти первоначальные иллюзии постепенно и безвозвратно разрушились самими немцами. Не собирались фашисты делать хорошо русским, они лишь собирались пограбить нашу страну как можно сильней. И борьба с коммунизмом стала для этого отличным поводом.

Так что розовые очки вскоре спали даже у самых стойких сторонников власти фашистов. Прошло немного времени после установления на оккупированных территориях немцев, и вот уже их листовкам и воззваниям, в которых молодым людям предлагалось ехать в Германию, строить общее светлое европейское будущее, больше никто не верил. Потому что люди видели, немцы далеко не ангелы. А уехавшие вначале в Германию добровольно теперь жаловались на рабский труд и нечеловеческие условия жизни в лагерях. А многие так и просто исчезали, словно бы их и не было никогда на свете.

А уж как только фашисты столкнулись с партизанским сопротивлением, тут они и вовсе принялись закручивать гайки со всей присущей им немецкой педантичностью и основательностью. Начались показательные казни партизан и заложников из числа мирного населения, что окончательно отвратило от них местных жителей.

– Бабушке повезло еще и в том, что познакомиться с Шульцем и добиться его расположения ей удалось уже перед самым концом немецкой оккупации в тех местах. Наступление наших войск развивалось стремительно. Так что Шульц просто не успел сообразить, что кто-то из его окружения сливает информацию русским. Будь у него чуть больше времени, и бабушке бы несдобровать. Но этого не случилось. А благодаря бабушкиным донесениям нашим военным при наступлении удалось избежать многих жертв. И в благодарность бабушку премировали не только орденом, но и встречей с любимым мужем.

– А дед Коля… Он знал?

– О том, что у бабы Ани был роман с этим фон Шульцем? Боюсь, что этого теперь мы никогда не узнаем. Но думаю, что вряд ли. Подписка о неразглашении была в то время делом серьезным, и бабушка молчала даже перед своим мужем.

– Дядя Сережа, вы столько всего знаете! Не попадалось ли вам в архивных документах упоминание о некоем «Красном Комиссаре»?

– Ты уже спрашивал. Я и тогда сказал, что нет, и теперь повторю то же самое. Не понимаю, что это за «Красный Комиссар» такой.

Как жаль! Саша был разочарован. Он-то полагал, что если у них с дядей Сережей завелся такой откровенный разговор, то тот ему в расследовании еще много чем поможет. Да и тема была такая подходящая. Бабушка-разведчица. Тут и про красных комиссаров впору вспомнить.

– Вскоре после свидания с бабушкой Аней наш дед Коля погиб на поле боя от разрыва снаряда. Смерть его была настолько геройской, что руководство его частью распорядилось переслать останки родным, то есть прабабушке Ане. И не дожил дед Николай до победы меньше полугода. Ну а бабушка Аня, узнав о своей беременности, попросила руководство о своем переводе в тыл. Этот перевод был ей устроен. И победу она праздновала уже далеко от линии фронта вместе со своими сыновьями и матерью.

– Значит, бабушка Аня была героем? Она не была любовницей фашиста, она была советской разведчицей?

– Г-хм, – кашлянул дядя Сережа, – понимаешь, в чем дело… Разведчик – это морально вообще самая тяжелая и грязная работа на свете. Тут ты как бы предаешь своих, чтобы тебе безоговорочно поверили чужие. Предаешь своих так круто и так основательно, что сам в это начинаешь верить. Потому что без этого никак не обойтись. Если сам не поверишь в свое предательство, то не поверят в него и чужие. И добившись, чтобы чужие поверили в твою искренность, стали тебе доверять, полюбили тебя, ты предаешь, в свою очередь, уже их. Тяжелая ноша. Но бабушка Аня все выдержала.

В глазах дяди Сережи стояли слезы, когда он взглянул на Сашу и произнес:

– Вот об этом я и хотел тебе рассказать. Не думай о бабушке плохо. Она была великим человеком. И наш с тобой долг убедить в этом всех остальных.

– Чего проще! У вас же есть доказательства. Архивные документы, личное дело бабушки. Так?

– Мне удалось снять с них ксерокопии. Да, они у меня есть.

– Так в чем же дело? Покажем их остальным, и все подозрения рассеются. И в полицию сообщить нужно! Немедленно.

Но дядя Сережа как-то странно мялся и Сашиного энтузиазма, казалось, совсем не разделял. А уж упоминание о полиции и вовсе заставило его побледнеть. И постепенно до Саши стало доходить, чего опасается его дядечка. Похоже, что шантажистом, который использовал эту темную историю с фон Шульцем и бабушкой Аней, был не кто иной, как их дядя Толя. Это он интересовался прошлым бабы Ани. Он неоднократно наведывался к профессору Чемоданову за информацией. Это у дяди Толи в тайниках хранились документы, которыми шантажировали деда Витю и дядю Сережу.

И вот теперь дядя Толя убит. Кто-то наказал шантажиста. И кто мог это сделать? В первую очередь тот, кого шантажист шантажировал.

– Вы боитесь, что вас заподозрят в убийстве дяди Толи?

– Клянусь, это сделал не я! Пока ты не появился сегодня с этой фотографией и не рассказал, что Толя окучивал этого профессора с целью выяснить о прошлом бабы Ани, я на него и не думал вовсе. Мне дядька Толя всегда казался неплохим мужиком.

– Да, такие трюки не в его духе. Он был безобидным.

– Наверное, это его Маша заставила. Пенсия у Толи копеечная, для семейного бюджета просто ноль. А Маше денег всегда было мало. Маша она такая, ради денег на все, что угодно, пойдет. Да она этого и не скрывает.

И снова Саше полезли мысли о том коробе, доверху набитом евро, который он обнаружил в квартире дяди Толи и тети Маши. Не те ли самые это были евро, что заплатил в качестве выкупа шантажисту дядя Сережа? Он ведь платил им как раз в евро!

– Как же дяде Толе было не стыдно!

– Стыдно, наверное. Но жену свою и ее упреков он боялся еще больше.

– Но как же дядя Толя не побоялся за самого себя? Они же с дядей Витей родные братья. Если бы он эту грязную историю о связи бабушки Ани с эсэсовцем выставил на всеобщее обозрение, то и самого себя бы запятнал.

– Наверное, он рассчитывал, что я буду из раза в раз платить, чтобы не позволить правде выплыть. А может, он считал, что пострадает в меньшей степени. Все-таки в кровном родстве с эсэсовцем можно было обвинить одного лишь моего отца. Двое его старших братьев родились у бабушки Ани еще до войны.

– Все равно как-то странно. Дядя Толя был всегда так патриотично настроен. Никогда бы не подумал, что он способен вот так копаться в грязном белье, и кого… своей матери, которая его вырастила и которую он любил!

– Я поэтому на него никак и не мог подумать. Уж кто-кто, но не Толя. Это же позор для всех нас. А Толя таких вещей, откровенно говоря, боялся. Помнишь, как они с Машей выгнали Славку? Сколько времени не позволяли никому из нас его к себе приглашать. Пригрозили, если кто позовет его к себе, с теми они навек отношения порвут. А ведь Славка сущую ерунду по сравнению с этим затеял.

– А что там случилось?

– Жениться он собрался.

– Ну и хорошо. Зачем же его за это из дома гнать?

– На мусульманке. Да еще такой… нищей.

Ну, если нищей, то это для тети Маши была настоящая катастрофа.

– Цирковая артистка она или что-то в этом роде. Акробатка, что ли. Маленькая, а из себя прыщавая да чернявая. Толя говорил, что и вся ее родня невесте под стать. Такая невестка его родителям не понравилась. И они постановили: Славку, пока не переболеет своей заразой, от семьи изолировать. Хочет он там со своей кривоногой каракатицей кувыркаться, его дело. Но в семью ему ход будет закрыт. Славка какое-то время продержался, а потом приполз назад к родителям.

– Так вот в чем там было дело, – произнес Саша задумчиво. – А мне никто и не сказал.

Бедный Славка! Наверное, он здорово любил ту девушку, если решился ради нее на открытый конфликт с родителями. И дядя Толя с тетей Машей своего добились. Не понравившаяся им невестка в семью не вошла. Славка вернулся к ним один. И его родители могли торжествовать, никто не посмел бы кинуть в их огород даже крохотного камешка. А для них это было очень важно.

– Но в нашем случае, видимо, другое кино началось. Тут Толя рассчитывал, что все скрытно пройдет. Я ему буду платить за молчание, он будет эти денежки в туесок складывать.

– В короб, – машинально поправил его Саша.

– Какой короб?

И Саша рассказал, как они сегодня с Карлоттой нашли тайник, в котором был обтянутый кожей короб, а в нем конверт с фотографиями Шульца и бабы Ани.

– И второй такой короб я видел у Славки дома. Там лежали детские игрушки и… и игрушечные деньги.

Саша промолчал, что сначала ему показалось, будто деньги настоящие. И не рубли, а евро. Мутная какая-то ситуация получалась с этими деньгами. То они были настоящими, то вдруг превратились в игрушечные.

– Знаю, о каком коробе ты говоришь. Вообще-то их у Толи было три штуки. Он их сам сшил. Один для себя, второй для Славки и третий для Валеры. Это еще в давние времена было, когда мальчишки маленькие были, а сам Толя шорничеством увлекался. Ну, денег он на этом не заработал, но три короба кожаных соорудил. Ничего, прочные оказались, хотя на улице вместо ранца носить – пожалуй, что засмеют. Очень уж неуклюжие. Славка и тот в школу такой короб таскать отказался. Так дома у Толи они и остались. Он их не разрешил выбросить. Где-то в хозяйстве приспособил.

Приспособил! Один в качестве тайника на участке Карлотты, второй отдал внучкам для игры. А третий… Третий короб где?

– В общем, Толя думал, что станет из меня денежки качать, Маша рот свой наконец закроет, что от мужа проку нету, и все у нас будет шито-крыто.

И дядя Сережа замолчал. Саша понимал чувства своего дяди. Шито-крыто – это если без убийства. А с убийством – это уже огласка, которой никто в семье бы не захотел. А с другой стороны, совсем снять подозрения с дяди Сережи тоже было нельзя. Как ни крути, у него имелся повод желать дяди-Толиной смерти. И даже если сам дядя Сережа не убивал своего дядю, то это запросто могли сделать его сыновья – Витя и Сережа.

Парни они были добрые, но по молодости лет еще горячие. Может, они и не собирались до смерти убивать дядю Толю, а лишь хотели его проучить маленько. Но переусердствовали. И получилось то, что получилось. А теперь дядя Сережа в смятении. С одной стороны, сказать правду о том, что дядя Толя был шантажистом, нужно, это важно для установления всех мотивов преступления. Но сказав, сам дядя Сережа и его сыновья автоматически переходят в разряд главных подозреваемых. И тогда получается, что дядя Сережа донесет на самого себя.