Глава 17
– И когда вы собирались нам рассказать, что ваш сын никуда не пропадал, что он дома?
Ноздри Бодрякова гневно раздувались. Он был взбешен. Причин было сразу несколько.
Первая, разумеется, самая основная причина его состояния, это та, что Данилу Хаустова они обнаружили сладко дремлющим в плетеном шезлонге в саду по месту жительства. Они едва не наступили на него, как потом восклицал Бодряков возмущенно. Это, конечно, было большим преувеличением. До Данилы им было метров десять, не меньше. Наступил, на самом деле, он в лужу, сокрытую густой травой газона. Полив, как оказалось, только что закончился. Наступил, промочил легкие летние туфли, носки. И это было второй причиной его бешенства.
Их заметили из дома. И в сад к ним тут же поспешил Хаустов-старший. Гладко выбритый, в белоснежной майке, прекрасно оттеняющей его загар, коротких трикотажных шортах и сланцах. Выглядел как с рекламной картинки, слогана только не хватало. Бодрякову приходили на ум, но все неприличные.
– Доброе утро, – поздоровался папаша и бросил взгляд на калитку в запертых воротах. Удивленно поднял брови. – Вы звонили? Я не слышал.
– Мы не звонили. Калитка была открыта. Мы вошли. И увидели. – Бодряков указал ладонями на Данилу, сладко посапывающего в тени яблонь.
– Допустим, – криво ухмыльнулся Хаустов-старший. – Но вы не имели права проникать на частную территорию без звонка и…
– Простите, а что у вас за одеколон?
Малахова так неожиданно вынырнула из-за спины Бодрякова, что он, пытаясь посторониться, оступился и снова попал промокшими ботинками в лужу. Встав к капитану спиной, Аня «уточняла» марку, фирму производителя, магазины, которые торгуют этим парфюмом. Все это бормотала, не стесняясь, восхищенно. Даже мечтательно промычала, добавив слово «бесподобно».
Это его и добило. Он же не забыл о своей несвежей рубашке. Тут еще ботинки промокли с носками. И он взревел, мало заботясь, что находится на частной территории и что может разбудить спавшее сладким сном чадо дяди, «бесподобно» пахнувшего «бесподобным» парфюмом.
– И когда вы собирались нам рассказать, что ваш сын никуда не пропадал, что он дома?
– А, собственно, почему я вам должен был об этом рассказывать? – Хаустов-старший подоткнул ладони себе под мышки таким образом, что его бицепсы сделались в два раза больше. – Назовите мне хотя бы одну причину, капитан.
Красуется, сволочь! Бодряков покосился на его загорелые крепкие предплечья. Перед Малаховой красуется. И топориком тогда на заимке лесника размахивал, тоже перед ней красовался. Пижон! Старый пижон! Сколько ему? Сорок, сорок пять? Он же старше его – Бодрякова. Лет на семь-девять старше. К тому же женат. И сынок у него взрослый. И сынок этот не подарок. Так что шансов у него против Бодрякова никаких.
И он неожиданно остыл. И успокоился. И даже чуть-чуть соврал, произнеся с упреком:
– Хотя бы потому, что мы его искали.
– А разве я вас об этом просил? – выгнул брови Хаустов-старший.
– Вы не просили. И не писали заявления, – сопроводил кивком свои слова Бодряков. – Что и заставило нас приехать к вам.
– Вы поняли, что Данила дома. – Хаустов мягко улыбнулся Малаховой, обходя вниманием капитана. – И что с того? Дома, да. И что дальше?
– Нам хотелось бы задать ему несколько вопросов, – ответила Малахова Хаустову точь-в-точь такой же мягкой улыбкой.
– Каких вопросов?
– Простите, но в интересах следствия…
Этот пижон не дал ей договорить. Фыркнул, как конь, даже не постеснялся слюной брызнуть.
– Насколько мне известно, нет никакого следствия, – произнес Хаустов-старший, поглядывая на дурочку Малахову с вызывающей надменностью.
Вот от кого сыночек научился! А то народ привык удивляться: хорошая семья, родители замечательные, а дети непонятно в кого. Да в них дети, в них – в родителей, научившихся фальшивить и вести себя на людях правильно.
– Потому что расследовать совершенно нечего. И мой сын не совершил ничего предосудительного. И вопросов у вас к нему нет и быть не может. Мой сын не замешан ни в чем.
– А его никто и не пытается ни в чем обвинить. – Бодряков окинул ухоженного бизнесмена колючим взглядом. – Он мог стать невольным свидетелем.
– Не мог! – перебил его Хаустов и указал на ворота. – Я попрошу вас покинуть нашу территорию.
– Хорошо. – Бодряков взял Малахову за локоток и шагнул к воротам, на ходу пообещав: – Тогда вызовем вашего сына повесткой.
– У вас нет для этого никаких оснований! – взвился Хаустов-старший, следуя за ними по пятам.
– Да ну! – Бодряков резко остановился, холодно уставился на разгневанного папашу. – Основанием может служить тот факт, что он угнал машину пропавшей без вести женщины с места… Предположительно, с места преступления. Он отогнал машину в автосервис, уничтожив тем самым все возможные следы. И, предположительно, он последним видел Супрунова Ивана Митрофановича. Он последним видел его живым.
– Нет, не я! – прорезал повисшую тишину звонкий обиженный голос Данилы. – Не я последним видел его живым.
Парень вылез из шезлонга и, загребая мокрую после полива газонную траву босыми ногами, медленно пошел в их сторону.
Как-то он не так выглядит, подумал Бодряков, обменявшись удивленными взглядами с Малаховой. Что-то в нем определенно изменилось. Нет ленивой вальяжности в походке. Высокомерие исчезло из взгляда. Будто соскребли сверкающий налет с золотого ребенка. Растерян, подавлен, испуган.
– Не я последним видел его живым, – повторил он, подойдя ближе и протягивая Бодрякову руку для приветствия.
Тот с удивлением пожал. Папаша вот не снизошел до рукопожатия.
– А кто? – спросил капитан, выпуская из пальцев потную ладонь парня.
– Данила, ты не обязан ничего им говорить! – закричал Хаустов-старший, тесня сына от Бодрякова. – Лучше молчи! Пусть катятся. Ты не обязан!
Он загородил Данилу широкой загорелой спиной, обтянутой белоснежной майкой. И что-то еще сказал ему вполголоса. Что-то недоброе, видимо, раз Данила сразу фыркнул и выпалил:
– Да пошел ты!
– Ты как разговариваешь с отцом, щенок?!
Крепкая загорелая рука взметнулась для пощечины. И он бы ударил, не появись в саду женщина.
Жена, догадался Бодряков. Жена и мать. Высокая, красивая, стройная, она будто не шла, а плыла по мокрой газонной траве. Бодряков мог поклясться, что ног она не намочила.
– Что здесь происходит? – Темные глаза смотрели тревожно. – Иван, кто эти люди?
– Это полиция, дорогая, – скрипнул тот зубами, уронил руку вдоль тела, повернулся ко всем с ядовитой ухмылкой. – Пришли задать вопросы твоему… Нашему сыну.
– Какие вопросы, Ваня? – спросила она, внимательно рассматривая гостей. – Разве остались еще вопросы? Руководство полиции гарантировало нам, что вопросов не осталось. И нашего сына никто не потревожит. И нашему сыну…
– Вашему сыну уже двадцать, госпожа Хаустова, – жестким голосом заметила Малахова. – Он давно совершеннолетний гражданин. И способен отвечать за себя и свои поступки.
– Но он не сделал ничего дурного! – Ее четко очерченные пухлые губы задрожали.
– Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, дорогая, – проскрипел, стоя слева от нее, Иван.
Он потирал ладонь руки, которой замахнулся на сына. На симпатичном холеном лице застыла маска сожаления.
Интересно, о чем он жалеет? О том, что не ударил? Или о том, что замахнулся? Что же такого совершил парень, что отец готов был устроить ему публичную порку?
Интересно, интересно…
– Куда ты отвез Супрунова? – спросил Бодряков, уставившись на Данилу с подозрением.
А у него не было оснований ему доверять. И никому в этой семье. Сплошная ложь и притворство.
– Старый завод керамики. Заброшенный. Там будка охранника сохранилась целой. Он попросил отвезти его туда, – скороговоркой ответил Данила, боясь, что ему снова помешают. – Купил ему продуктов, немного денег дал. Налички почти не было. Все на карте.
– Кто еще был с тобой той ночью?
– Никто, – мотнул он головой. – Я был один. И он.
– Он что-то рассказывал? Про женщин?
– Да. Он сказал, что случайно наткнулся на них на болоте. Они заблудились, видимо. Он бросился на помощь. Вытащил ту… ну, которая в кустах мертвая была. Вытащил, положил на траву. Начал кидать что-то типа лески второй. Она барахталась в болотной жиже. Она вроде ухватилась. Он потянул. А тут эта женщина, первая, начала хрипеть. И он пошел к ней.
– Бросив вторую?
– Выходит, так. Потом он тащил женщину, подругой его она, что ли, была. Он тащил ее долго, много. Дотащил почти до машины, а потом понял, что она умерла. Перепугался. Ослаб сразу. И потащился ко мне за помощью.
– Как же он в темноте нашел дом лесника?
– А как он нашел болото? – фыркнул Данила. – Этот дед не из простых бомжей, если что. Он каким-то ученым, что ли, был в прежней хорошей жизни. Ученым биологом. Он вроде этот заказник знал как свои пять пальцев. Он не очень сильно распространялся, но я понял.
– Как вы завели машину? – задал Бодряков вопрос, не дававший ему покоя. – Если хозяйка утонула, откуда у вас взялись ключи?
– Ключи были в сумке той женщины, которую он тащил. Сумка поясная такая, маленькая. Непромокающая. В ней ключи и документы на тачку. Оказались… – Данила опустил голову, уставившись на свою ногу, ерзающую по мокрой траве. – Как-то так все было.
– Ты сказал, что не ты последним видел его в живых. Как это понять?
Бодряков тяжело вздохнул. Он уже пожалел, что приехал сюда. Он задыхался от теплой влаги, испаряющейся с газона. Он задыхался в обществе этих красивых людей, пропитанных фальшью.
Странная история странно завершилась. Пора поставить точку и успокоиться. И пора заставить Малахову забыть.
– Перед тем как за мной приехал отец, туда приехал еще кое-кто. – Данила задрал вверх голову, кадык нервно дернулся под гладкой кожей. – Он потребовал, чтобы я проводил его туда, куда я отвез этого человека.
– И ты проводил?
– Да, – нехотя признался парень.
– Кто это был? На чем он приехал? Зачем ему понадобился Супрунов?
– Приехал на старом черном внедорожнике. Назвался Геннадием Ивановичем. Сказал, что он сын погибшей женщины. Хочет увидеть того, кто убил его мать, типа. – Губы Данилы нервно дернулись. Он часто задышал. – Типа хочет задать ему вопросы.
– Ага… – Бодряков вдруг заходил по траве, почти не замечая, как чавкает подошва его промокших ботинок. – Как он выглядел?
– Обычно. В возрасте. С залысинами. Обычный дядька.
– Никулин, – едва шевельнув губами, произнесла Малахова, глядя на капитана.
Он согласно кивнул:
– Понятно.
Бодряков как раз подошел к тому месту, где запоздало откровенничал Данила. Встал настолько близко, что чувствовал на своем лице его частое дыхание.
– Скажи, – протянул он, выразительно глянув на крепкую мускулатуру парня. – Как мог пожилой дядька тебя убедить поехать с ним, а? Ты знал, что сейчас за тобой приедет отец, и все равно уехал. Супрунов тебя наверняка просил не выдавать его, а ты выдал. Как сумел убедить тебя неожиданный гость, назвавшийся Геннадием Ивановичем? Какие нашел аргументы?
– У него был один очень веский аргумент. – Губы Данилы заплясали, выделяясь ярким пятном на побледневшем лице. – Пистолет…
