Глава 14
Сусанина из него не получилось. Он оказался трусом. Простым человеком с кучей слабостей и пороков. Одним из которых был парализующий страх за собственную жизнь. Этот страх ныл под ребрами гаденькой болью, отдавался пульсацией в висках, покрывал липким потом все его тело. Он делал картинку за окном размытой и нечеткой. Так же виделось все его будущее, которого могло и вовсе не случиться. Вот поведет он себя неверно, и что тогда? Пуля в лоб?
– Куда теперь? – противным скрипучим голосом спросил Геннадий Иванович, останавливаясь у очередного поворота, который был лишним, который не сокращал, а, наоборот, увеличивал расстояние до объекта.
– Блин… – Данила покрутил головой. – Кажется… Кажется, теперь налево.
– Ты шутишь? – мужчина выкатил на него из глубоких морщин мутные глаза. – Мы там уже дважды проезжали.
– Да? – Данила сделал вид, что внимательно всматривается. – Может, я что-то путаю? Ночь же была. Темно было. Может, я что-то путаю?
– А может, ты просто пудришь мне мозг? Дуришь меня?
В руке у него тут же оказался пистолет, которым он больно ткнул Данилу под ребра.
– Может, стоит освежить тебе память, прострелив колено? Чтобы ты всю оставшуюся жизнь хромал, к примеру. Ходил с тросточкой. Как думаешь, девчонкам понравится? Такой симпатичный парень – и калека. Сколько тебе лет?
– Двадцать, – еле разлепил Данила губы.
– Во-от, двадцать. Всего лишь двадцать лет тебе, парень. Печально становиться калекой с таких юных лет. Ни побегать, ни в теннис поиграть. Играешь небось в теннис-то? Модно это нынче у вас, у богатых. Теннис, гольф. Так что? Прострелить тебе колено? Чтобы освежить память, а?
Ему понадобилось пять секунд, чтобы представить себе свое негнущееся изуродованное колено. Еще пять, чтобы представить сочувствующие взгляды знакомых пацанов и подруг. И еще столько же, чтобы понять: он не готов. Не готов жертвовать собой даже во имя великой цели.
– Я вспомнил… Кажется.
Данила судорожно сглотнул, во рту было кисло и гадко, хотелось воды, но просить он не стал. Хоть за что-то он должен себя уважать. Потерпит.
– Кажется?
И дуло пистолета снова уперлось в его бок.
– Нет, точно. Совершенно точно сейчас направо, потом за сто метров до тупика еще раз направо. Там маленький домик. Заброшенный. Бывшая будка охранника. Он должен быть там. Собирался оставаться там, пока все не утихнет.
В памяти всплыло грязное лицо с печальными глазами, не способными плакать. Так ему сказал этот человек при расставании:
– Моя душа так выжжена, юноша, что слез вовсе не осталось.
Как же ужасно вышло! Как же подло! Видит Бог, он старался. Он искренне хотел помочь этому старому человеку, оказавшемуся в беде.
Когда ночью Данила обнаружил его возле ворот, он дал ему воды. И когда человек напился, расспросил. И узнал, что этот дядька, так его перепугавший спросонья, в грязных одеждах, с грязными руками и лицом, от которого не очень хорошо пахло, совершил невероятный поступок.
Он совершил подвиг! Он пытался спасти двух заблудившихся в лесу женщин. Заблудившихся и угодивших в болото.
– Не сумел. Не сумел спасти ни одну из них, – с горечью восклицал он, когда Данила помогал ему дойти до того места, где была машина. – Пока вытаскивал Машу, тонула Катя. Бросился к Кате, швырнул ей леску и потянул. Долго тянул, так мне показалось. Пока тянул, Маша начала хрипеть. Я снова к ней. И Катя… Катя утонула. А Машу я так и не смог реанимировать. Я ей и искусственное дыхание делал. Все оказалось бесполезным. Я тащил ее! Я столько километров тащил ее. И не смог. Не смог спасти.
Его голос надрывался слезами, а глаза оставались сухими. Данила нарочно несколько раз светил ему в лицо. Слез не было. Плакала душа.
И ему стало жаль его – старого, опустившегося, одинокого. Ему впервые за многие годы стало жаль человека, которого он никогда прежде не видел и не знал. И когда он понял, что человек этот ослаб настолько, что не может управляться с машиной, он сам повез его в город. Вернее за город. Как раз в то самое место, куда везет теперь его мужчина с пистолетом, назвавшийся Геннадием Ивановичем.
– Никому не говори, что я здесь, – умолял его старик, глядя на Данилу лихорадочно поблескивающими глазами. – Не говори, пока все не прояснится. А еще лучше, вообще забудь обо мне. Вообще забудь.
И он пообещал. И даже кулаком себя в грудь ударил. И искренне верил, что сдержит обещание.
И предал…
Заброшенную будку охранника они увидели издали. И слабый, мерцающий свет за единственно уцелевшим окном.
– На месте, старая сволочь, – злобно прошипел Геннадий Иванович, убирая пистолет.
Он заглушил мотор машины, не доехав метров триста. Стащил с колен Данилы ветровку. Вытащил складной нож, заставив Данилу понервничать. Но не совершил ничего страшно, просто срезал скотч, которым были замотаны его руки.
– Все, парень, теперь вали.
Геннадий Иванович сложил ножик, убрал в карман широких штанов, крепко схватился за баранку руля. Покосился на опешившего Данилу.
– Два раза повторять не буду. Сказал, вали! И помни, обо мне никому ни слова. Раскроешь рот, убью!
Геннадий Иванович перегнулся через его колени, открыл дверь со стороны Данилы и вытолкал его с сиденья прямо на дорогу. И еще что-то бубнил невнятное про бестолковую молодежь, не способную ценить добро.
Наверное, он ударился, когда вывалился из машины на старый выщербленный асфальт. Может, даже поцарапал руки и плечо о кусты, безобразно густо разросшиеся по обочинам. Он этого не чувствовал. Он вообще ничего не чувствовал, даже облегчения от мысли, что, кажется, пронесло. Его не застрелили, не покалечили. Он жив. Он здоров. Он может сейчас встать на ноги и уйти. Добраться до дороги, по прямой было недалеко. Там поймать попутку и уже через полчаса оказаться дома. И потом просто забыть весь этот кошмар. Ему прежде не раз приходилось забывать неприятные истории, в которые он попадал. Ничего, выходило. И неплохо. Просто стирал неудачный день из памяти и продолжал жить дальше.
Надо просто встать.
Данила оперся ладонями в землю, поднялся, пару раз подпрыгнул, проверяя мышцы и суставы на прочность. Все в норме. Надо уходить. Надо возвращаться к прежней жизни, из которой его выдернула странная блажь отца.
Надо уходить.
Данила судорожно сглотнул, уставившись на темный силуэт, удалявшийся от машины по дороге. С того места, где он стоял, не было видно, держит в руке пистолет Геннадий Иванович или нет. Да и так понятно. Конечно, пистолет у него в руке. Он нацелит его сейчас старику в лоб и выстрелит. Он знает, что никто не станет искать одинокого бомжа. Его товарищи по помойке только обрадуются: одним ртом меньше. Геннадий Иванович даже оправданий не станет слушать. Он просто выстрелит, выпуская с пулей всю свою агрессивную злобу.
Шагов стало почти не слышно. Геннадий Иванович уже почти дошел до будки охранника, поравнявшись со столбиком, на котором раньше крепился шлагбаум. Неясный свет за единственным уцелевшим стеклом горел. Видимо, горела свеча. Или керосинка. Старик рассказывал, что нашел в этой будке на чердаке старую керосинку и большую флягу керосина. Видимо, бросая объект, забыли забрать.
Еще шаг, еще. Геннадий Иванович не прятался, не крался. Он шел к покосившейся двери старой будки напористым и уверенным шагом. Он жаждал возмездия. И ему все равно было, кого наказывать. Просто надо было кого-то наказать. Он выбрал беззащитного старика и…
Данила с шумом выдохнул, обхватил затылок ладонями, зажмурился.
Да что с ним такое?! Почему он медлит?! Почему не уходит? Чего ждет?! Выстрела? Криков о помощи? Хочет убедиться, что ничего не смог сделать? Хочет убедить себя в том, что бессилен?
Скрип покосившейся старой двери вспорол тишину заброшенного тупика.
Данила дернулся всем телом, набрал полную грудь воздуха.
– Старик! Беги! Беги, старик! – крикнул он громко и побежал сам…
… – Сидишь, журнальчики листаешь?!
Иван наклонился над креслом, в котором полулежала его жена. Уперся ладонями в подлокотники. Впился в нее взглядом, оглядывая ее с головы до ног.
Красивая баба. Он долго выбирал, прежде чем женился. Высокая, породистая. Длинные стройные ноги, которые она демонстрирует, где надо и не надо. В меру тяжелая грудь. Высокие скулы с туго натянутой на них кожей, красивый татуаж рта и век. Не женщина – картинка. Почему же ему с каждым днем все сложнее ею любоваться? Разлюбил? Вроде нет. Надоела? Тоже вроде нет. В чем причина его нежелания смотреть на нее горящими от желания глазами? Почему девчонка-полицейская в дырявых дешевых джинсиках с прыщиком на левой скуле заставила его сердце сегодня тревожно биться? И он вел себя как юный придурок, принявшись размахивать топором. Захотел показаться ей ловким, сильным, спортивным. Не таким, как ее спутник, заросший щетиной, в потной мятой рубахе.
И девчонка-то была обычной. Просто милая, слегка симпатичная, а взволновала. Странно.
– Я понял, – вдруг сказал он тихо, оттолкнулся от кресельных подлокотников, отступил на шаг. – Это как платная рыбалка в пруду, где кишит рыба.
– Что? – Жена выгнула брови, уставив на него черные, как ночь, глаза.
«Сто процентов линзы воткнула», – подумал он.
– Ты обкурился, что ли, Ваня?
– Это как платная рыбалка в пруду, где рыба из воды выпрыгивает за наживкой. – Ему удивительно понравилось сравнение и он с легким смешком закончил: – И рыбы много, и с уловом уедешь, не пустой, а удовольствия не получаешь.
– И почему? – с лету ухватила она его мысль и снова опустила взгляд на страницу.
Очень занимательная там была статья. О новых разработках американских ученых. Они утверждали, что вычислили ген вечной молодости. Интересно, сколько правды в этом утверждении? И сколько эта правда будет стоить?
Мужа она старалась не слушать, хотя и всячески демонстрировала внимание. Если этого не делать, он взбесится. И урежет пособие. Не то что на вечную молодость, на маникюр не хватит.
– Азарта нет. Азарта! Результат заведомо известен. Шесть килограммов, за которые я заплатил. Или восемь.
С грустным хохотком он дошел до дивана, стоявшего напротив кресла, в котором, вальяжно развалившись, его супруга проявляла вялый интерес к беседе. Рухнул на диван, вытянув ноги, глянул на нее недобро, повторил:
– Журнальчики все листаешь. А то, что сын пропал, тебя вовсе не печалит?
– Какой сын пропал? – спросила она, даже не подняв взгляда.
– Твой сын! Твой и мой! – заорал Иван, подскакивая с места.
Он широко шагнул и, резко выбросив ногу, метко поддел журнал. Ну что, в самом деле! Серьезный вопрос, а она в чтиво уставилась!
Прошелестев страницами, журнал упал за креслом. Алла проследила за его полетом, перевела на мужа полный недоуменного интереса взгляд.
– Ваня, ты в порядке? – спросила она и скрестила на колене длинные пальцы с искусным маникюром.
– Я?! Я в порядке?! – Он наклонил к ней перекошенное бешенством лицо. – Я не в порядке, дорогая! Ни черта не в порядке! Потому что наш с тобой сынок снова попал в историю.
– В какую историю?
Она бесила его странным отрешенным спокойствием. Хотелось накрыть ее лицо ладонью и скомкать, стереть это спокойствие с ее ухоженного красивого лица. Вместе с ее красотой, стоившей немало, стереть. Чтобы явились глазу все ее возрастные морщинки, все прыщики и горькие складки у рта.
– Его разыскивает полиция, Алла!
– Какая новость! – едва слышно фыркнула она, чуть прикрывая веками глаза.
Иван был взбешен, взгляд пылал, нарываться ей не хотелось.
– Его разыскиваю я! Он пропал! Его нигде нет, понимаешь?! – Иван понял, что она трусит, зашел за кресло, поднял журнал и швырнул его ей на колени. – Он в беде!
Алла взяла журнал в руки, аккуратно сложила растрепавшиеся страницы, закрыла его.
– Ваня, для начала тебе надо взять себя в руки, – тихим голосом попросила она и едва заметно улыбнулась – мягко, нежно. – Не стоит так драматизировать. Наш сын не раз попадал в ситуации. Мы уже должны к этому привыкнуть.
– Убийство – это не ситуация, женщина! – снова взревел Иван, замахав крепко сжатыми кулаками возле своего лица.
– Убийство?! – На ее щеки поползла бледность. Она резко выпрямилась, свела колени. – Какое убийство, Ваня?! Наш сын кого-то…
– Да нет, женщина, нет. Тьфу-тьфу-тьфу. – Иван суеверно перекрестился, поплевав трижды через левое плечо. – Данила никого не убивал. Я надеюсь.
– Зачем же тогда его ищет полиция?
– Затем, что он влез в историю с убийством, предполагаю, из благих побуждений. – Он со вздохом опустился на подлокотник кресла, наклонился, уперся лбом в спину жены. – А сама знаешь, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Думаю, это и случилось. Боюсь, Данила попал в скверную передрягу. А я даже помочь ему не могу!
– Почему?
Алла не шевелилась. Лоб мужа неприятно давил между лопатками, но прервать тактильный контакт она не имела права. Так советовал ее психолог.
– Алла, ты дура?
Давление его лба прекратилось, и она еле сдержалась, чтобы не вздохнуть с облегчением.
– Потому что я не знаю, где он! Он пропал!
Симпатичное лицо Ивана исказилось болезненной судорогой. Он переживает, поняла Алла. По-настоящему переживает. И впервые, кажется, переживает за Данилу, а не за свой престиж. Неожиданно это открытие доставило ей чуть-чуть мстительного удовольствия.
Ну, наконец-то! Наконец-то Ваню волнует хоть что-то, кроме его бизнеса. К примеру, жизнь и безопасность его сына. Может, он все же не такой пропащий, как она думала о нем последние пять лет? Может, все же в его душе еще что-то осталось человеческое?
– Я всех обзвонил. Всех! Даже этой дешевке позвонил. Его девке! Машке!
– Она хорошая, приличная девочка, Ваня, – возразила Алла и посмотрела на него долгим упрямым взглядом. – И то, что она бедная, не делает ее дешевой. Она хорошая, приличная девочка.
– Мне плевать, какая она, – воскликнул он с раздражением. – Она тоже ни черта не знает. И никто не знает. Я всех его друзей-приятелей обзвонил. Никто не знает, где он!
– Мог бы позвонить мне, – произнесла она со странным хмыканьем. Откинулась на спинку кресла, загадочно блеснув в его сторону глазами. – Или не хотел меня волновать?
И про себя Алла тут же подумала, что вот это-то вряд ли. Прежде обо всех приключениях Данилы она узнавала одной из первых. Иван никогда ее не щадил.
– Ой, да при чем тут это?! – взвился он сразу, угадав ее намеки. – Зачем мне было тебе звонить?
– Ну, хотя бы для того, чтобы спросить, а не знаю ли я, где наш сын?
– Да! И что бы ты мне ответила? Дорогой, что случилось? Ах, ах! – он передразнил ее противным голосом, скорчив противную гримасу.
– Ну, я могла бы успокоить тебя.
Алла стиснула зубы. Этот самонадеянный высокомерный павлин ее уже достал!
– Да ну! – Иван звонко щелкнул себя по ляжкам. – И чем же! Предложила бы мне, к примеру, один из своих фиточаев?!
– Я бы, к примеру, могла сказать тебе, где наш сын, – чуть повысила голос Алла, поднимаясь из кресла.
– Да ну! – снова воскликнул Иван, но менее уверенно.
Он встал перед женой, уперев кулаки в бока. Снова поразился тому, насколько равнодушным оставляет его ее совершенная красота. Изумительно правильное, красивое лицо, как с глянцевой журнальной обложки. Кто-то бы ахнул, а у него ничего не дрогнуло в области сердца.
– И что бы ты мне ответила? – спросил он со вздохом. – И где наш сын?
– А наш сын, Ванечка, – и Алла вдруг с дерзкой улыбкой щелкнула его по носу, как делала много-много лет назад и чего себе давно-давно не позволяла, – уже несколько часов спит в своей комнате, в своей постели.
