Книга: Одноразовые люди. Новое рабство в глобальной экономике

Дальше: Глава вторая. ТАИЛАНД. Потому что она похожа на ребенка

Глава первая.
Новое рабство

Французская провинция летом достойна самых лестных слов. Мы сидим на пороге дома в маленькой деревне в ста километрах от Парижа, легкий ветерок доносит аромат яблок из окрестных садов. Я приехал, чтобы встретиться с Себой, недавно освобожденной рабыней. Это привлекательная и живая двадцатидвухлетняя женщина. Но по мере рассказа она все глубже уходит в себя, судорожно курит, дрожит, а затем начинает плакать.

Я росла в Мали, меня воспитывала бабушка. Я была совсем маленькая девочка, когда знакомая нашей семьи пришла и спросила, не может ли она забрать меня в Париж, чтобы я помогала ей с детьми. Она сказала бабушке, что я буду ходить в школу и учить французский. Но когда я приехала в Париж, ни в какую школу она меня не отправила — я должна была работать каждый день. Я делала всю работу в доме: убирала, готовила, ухаживала за детьми. Каждый день я начинала работу, когда еще не было 7 утра, а заканчивала ее не раньше 11 вечера. У меня никогда не было выходных. А моя хозяйка ничего не делала. Она вставала поздно, а потом смотрела телевизор или уходила по своим делам.

Однажды я сказала ей, что хочу ходить в школу. Она мне ответила, что привезла меня в Париж не для того, чтобы я ходила в школу, а для того, чтобы я смотрела за ее детьми. Я уставала и очень плохо себя чувствовала. У меня болели зубы — иногда скула опухала, и боль была ужасной. Иногда желудок тоже болел, но даже когда я была больна, я все равно должна была работать. Временами, когда мне было очень больно, я плакала, но моя хозяйка кричала на меня.

Я спала на полу в одной из детских комнат, ела я то, что не съедали дети. В отличие от них мне не разрешали брать еду из холодильника. Если я брала еду, хозяйка меня била. Она часто меня била. Она все время меня шлепала. Она меня била то метлой, то кухонными инструментами, а еще хлестала электрическим шнуром. Часто до крови. У меня до сих пор отметины на теле.

А в 1992 году… Я опоздала в школу за детьми. Хозяйка и ее муж пришли в ярость. Они избили меня и выбросили на улицу. Мне некуда было идти, я ничего не понимала, просто бродила по улицам. Через какое-то время муж хозяйки нашел меня и привел обратно в дом. Они раздели меня, связали руки за спиной и начали хлестать меня проволокой, привязанной к ручке щетки. Они били меня вдвоем. У меня сильно текла кровь, я кричала, но это их не остановило. А потом они взяли перец и насыпали мне на раны и во влагалище. Я потеряла сознание.

Позже кто-то из детей пришел и развязал меня. Я пролежала на полу, где они меня оставили, несколько дней. Мне было очень больно, но никто и не думал меня лечить. Когда я смогла стоять, я снова должна была начать работать, но теперь меня всегда запирали в квартире. И они продолжали избивать меня.

Себу освободили, когда одному из соседей, регулярно слышавшему ругань и звуки побоев, удалось поговорить с ней. Увидев ее шрамы и раны, сосед позвонил в полицию и во Французский комитет против современного рабства (CCEM), который возбудил дело и взял Себу под свою защиту. Медицинское освидетельствование подтвердило факт пыток.

Сегодня о Себе заботятся, она живет в приемной семье. Она получает консультативную помощь, учиться читать и писать. Для того чтобы прийти в себя, ей потребуются годы, но она необыкновенно сильная молодая женщина. Я был потрясен тем, как много ей еще предстоит пройти. Пока мы разговаривали, я понял, что хотя она умна и ей 22 года, но ее представления об окружающем мире развиты меньше, чем у среднего ребенка пяти лет. Например, до своего освобождения она не знала, что такое время — неделя, месяц, год. Для Себы существовала только бесконечная череда работы и коротких передышек на сон. Она знала, что есть жаркие дни и холодные дни, но никто не объяснял ей законов смены времен года. Если Себа когда-то и помнила свой день рождения, то давно его забыла, она не знает, сколько ей лет. Идея выбора ставит ее в тупик. Приемная семья старается помочь ей «делать выбор», но Себе все еще трудно ухватить это. Я попросил Себу постараться как можно лучше нарисовать человечка. Она ответила, что делает это первый раз в жизни. Вот, что у нее получилось:

Даже если бы случай Себы был единственным, то и это было бы ужасно, но Себа — лишь одна из примерно 3000 домашних рабов в Париже. И этим Париж не отличается от других городов. В Лондоне, Нью-Йорке, Цюрихе, Лос-Анджелесе — во всем мире тысячи детей превращены в домашних рабов. И это только один пример рабства в мире.

Рабство — это не канувший в Лету позор. Оно продолжает существовать во всем мире, даже в таких благополучных и высокоразвитых странах, как Франция или Соединенные Штаты. Рабы трудятся до изнеможения и страдают во всем мире, производя товары, которыми вы пользуетесь. Рабы Пакистана, возможно, создали туфли, которые вы носите, и ковер, на котором вы стоите. Рабы Карибских островов произвели сахар для вашей кухни и игрушки для ваших детей. Рабы Индии выткали для вас рубашку и отполировали ваши украшения. За свой труд они не получили ничего.

Рабы касаются вашей жизни и опосредованно. Рабским трудом созданы кирпичи для фабрики, производящей телевизоры, — в том числе тот, который вы смотрите. В Бразилии рабы добывают уголь для производства стали, из которой сделаны рессоры вашей машины и лезвия вашей газонокосилки. Рабы выращивают рис, который употребляла в пищу та женщина, что выткала красивые шторы для вашего дома. Ваш пенсионный фонд владеет акциями компании, которая использует рабский труд в развивающихся странах. Благодаря рабскому труду вы платите низкие цены и получаете проценты на инвестиции.

Рабство — процветающий бизнес, и число рабов растет. Люди богатеют, используя рабов. А когда рабы «приходят в негодность» — их просто выбрасывают. Это новая система рабства, нацеленная на большие прибыли и дешевые жизни. Она не похожа на традиционное владение людьми в духе старого рабства, это полный контроль над их жизнями. Люди превратились в дешевый, легко заменяемый материал, нужный чтобы делать деньги.

Не менее десятка раз я просыпалась рано утром и видела тело молодой девушки в воде рядом с баржей. Никто не заботился о том, чтобы похоронить их. Тела просто выбрасывали в воду, на корм рыбам.

Это судьба молодых девушек, превращенных в проституток на золотых приисках в Амазонии. Так говорит Антония Пинто, работавшая там поварихой и сводней. В то время как прогрессивный мир сокрушается по поводу исчезновения джунглей Амазонки, мало кто обращает внимание на то, что именно рабский труд используется для их уничтожения. Мужчин заманивают туда обещаниями быстро разбогатеть на добыче золота, а девушкам, среди которых бывают и одиннадцатилетние, предлагают работу в офисах и ресторанах, обслуживающих шахтеров. Когда они приезжают в эти отдаленные районы, мужчин запирают и заставляют работать в шахтах, а девушек избивают, насилуют и превращают в проституток. Посредники, поставляющие «рабочую силу», получают небольшой гонорар за каждого обманутого — примерно $150. Те же, кто поддался на их уговоры, превращаются в рабов, не с помощью оформления легального владения, а через непререкаемую власть насилия. И местная полиция используется для контроля над рабами. Одна молодая женщина рассказывала: «Чтобы бить нас, хозяева публичных домов зовут полицейских… Если мы пытаемся убежать, полицейские нас ловят. И если они нас находят, то убивают или возвращают в публичный дом, избивая всю обратную дорогу».

Публичные дома приносят огромную прибыль. Девушку, которая стоит $150, можно продать до десяти раз за ночь, что приносит до $10 000 в месяц. Единственные расходы — плата полиции за услуги и жалкие гроши на еду. Если девушка проявляет неповиновение, убегает или заболевает, от нее просто избавляются и заменяют другой. Антония Пинто рассказывает, что случилось с одиннадцатилетней девочкой, которая отказалась заниматься сексом с одним из шахтеров: «Он отрубил ей голову мачете, а потом стал ездить кругом на своей моторке и показывать ее голову другим шахтерам, которые хлопали в ладоши и одобрительно кричали».

Как показывает история этих девушек, рабство не исчезло, к каким бы выводам по этому поводу большинство из нас ни приходило. Разумеется, мы используем слово «рабство» для обозначения множества ситуаций, но слишком часто мы используем его как изящную метафору. Недостаток денег, низкие заработки, которые позволяют с трудом сводить концы с концами, можно называть рабством, но в действительности это не так. Издольщики ведут тяжелую жизнь, но они не рабы. Детский труд ужасен, но это не обязательно рабство.

Можно считать, что рабство — это вопрос владения, но дело в том, что называть владением. В прошлом рабство подразумевало легальную возможность одному человеку владеть другим человеком, но современное рабство — другое. Сегодня рабство незаконно повсюду, больше нет легальной возможности владеть другими людьми. Когда рабов покупают сегодня, никто не просит расписку или справку о собственности, однако купившие их прибегают к насилию для сохранения этой власти. Рабовладельцы наслаждаются всеми преимуществами владения без каких-либо законных оснований. Для них отсутствие легальных оснований — только к лучшему, поскольку они получают полный контроль без какой-либо ответственности за свою собственность. Поэтому я стал бы использовать новый термин «рабодержатели» вместо старого «рабовладельцы».

Несмотря на эту разницу между старой и новой системой рабства, каждый согласится, что то, о чем я говорю, — рабство: полный контроль одного человека над жизнью и судьбой другого в целях экономической эксплуатации. Современное рабство скрывается под разными масками, используя квалифицированных адвокатов и юридические прикрытия, но как только мы сдираем маски, мы находим человеческое существо, которого с помощью насилия лишили личной свободы для того, чтобы обогащаться. Когда я путешествовал по миру, изучая новое рабство, я заглядывал под официальные маски, и я видел людей в цепях. Многие думают, что рабства в мире больше нет. Я и сам так думал всего несколько лет назад.

Первым пришел — первым обслужили

Впервые я столкнулся с отголосками рабства, когда мне было 4 года. Это одно из самых ярких моих воспоминаний. Произошло это в пятидесятые годы на юге США. Я вместе с родителями обедал в маленьком ресторане самообслуживания. Мы стояли в очереди с подносами, когда я заметил другую семью, ожидавшую за перегородкой, в то время как все другие продвигались вперед к кассе. Они пришли раньше нас, и весь жизненный опыт четырехлетнего ребенка подсказывал мне, что они должны быть впереди нас в очереди. Чувство справедливости подтолкнуло меня вперед. Я подошел к ожидавшей в стороне семье и сказал: «Вы пришли раньше, вы должны стоять впереди нас». Глава этой афро-американской семьи растроганно посмотрел на меня, а мой отец подошел и положил руку мне на плечо. Казалось, атмосфера вокруг сгустилась от невысказанных эмоций. Напряжение смешивалось с горьким одобрением, взрослые столкнулись с наивным поведением ребенка, никогда не слышавшего о расовой сегрегации. Молчание затягивалось, пока наконец глава черного семейства не прервал его словами: «Все в порядке, мы просто ждем знакомого. Возвращайся в очередь».

Мои родители не были радикалами, но они учили меня ценить справедливость и равенство в отношениях с людьми. Они верили, что идея равенства — одна из важнейших американских ценностей, и никогда не одобряли расизм и сегрегацию. Но иногда необходима детская простота и наивность, чтобы пробиться через толщу привычки и обычая. Напряженность того момента осталась жить во мне, хотя прошли годы, пока я начал понимать, что же чувствовали тогда взрослые. Я рос, и я был счастлив видеть, что столь вопиющие проявления сегрегации исчезли. Мысль, что в мире все еще может существовать рабство — не похожее на сегрегацию, — не приходила мне в голову. Каждый американец знал, что рабство закончилось в 1865 году.

Разумеется, рост неравенства в американском обществе заставлял задуматься над рабством прошлого. Я понимал, что Соединенные Штаты, бывшие когда-то рабовладельческим обществом, все еще страдают от непродуманности программы эмансипации. Вскоре после эпохальной декларации об освобождении Линкольна был принят закон Джима Кроу, который закрывал путь недавним рабам к политической и экономической власти. Я стал понимать, что эмансипация — это не событие, а процесс, которому еще развиваться и развиваться. Будучи начинающим социологом, я стремился исследовать последствия этого незаконченного процесса: я изучал убогие жилищные условия, различия в медицинском обслуживании, проблемы совместного обучения, расовые проявления в законодательной системе. Но я рассматривал это как последствия ушедшего рабства, проблему серьезную, но разрешимую.

Только после того, как я переехал в Англию в начале восьмидесятых, я узнал о существовании реального рабства. На многолюдном митинге я наткнулся на маленький стенд, организованный Международным союзом против рабства (Anti-Slavery International). Я взял с собой несколько брошюр и был потрясен тем, что прочел. Это не было откровением, но во мне росло желание узнать больше. Я не понимал, как может нарушаться основное право — право на свободу. Оно оказалось ничем не гарантированным, и казалось, что никто этого не замечает и не волнуется по этому поводу. Миллионы людей боролись против ядерной угрозы, против системы апартеида в Южной Африке, против голода в Эфиопии, а рабства как бы и не существовало. Чем глубже я осознавал это, тем больше понимал, что должен что-то сделать. Рабство недопустимо. Это ведь не просто кража того, что произвели другие, это кража чужой жизни. Это ближе к ужасу концентрационных лагерей, чем к проблеме плохих условий труда. Здесь нечего обсуждать, рабство необходимо остановить. И я спросил себя: что я могу сделать, чтобы положить конец рабству? Я решил использовать свой опыт социального исследователя, и я начал проект, результатом которого стала эта книга.

Сколько в мире рабов?

На протяжении нескольких лет я собирал каждую крупицу информации, которую только мог найти, о рабстве в современном мире. Я работал в библиотеке ООН и в Британской библиотеке, я обращался в Международную организацию труда (МОТ), правозащитные и благотворительные организации. Я разговаривал с социальными антропологами и экономистами. Я понял, что получить достоверную информацию о рабстве практически невозможно. Даже когда предъявляются фотографии и документы, официальные лица отрицают существование рабства. Правозащитные организации, напротив, стремятся доказать его существование. Они публикуют показания жертв и свидетелей, пытаясь опровергнуть официальные заявления и показать широкую распространенность рабства в мире. Так кому же верить?

Я попытался собрать вместе все свидетельства, которые я только смог найти, страна за страной. Если кто-то говорил о людях, попавших в рабскую зависимость, я брал это на заметку. Когда два человека независимо друг от друга утверждали, что знают о случаях рабства, я начинал чувствовать себя более уверенно. Я встречал случаи, когда исследователи этой проблемы работали в различных частях одной и той же страны и даже не подозревали о существовании друг друга. Я читал все отчеты, которые только мог найти, и спрашивал себя: «Чему же можно верить? Какое число рабов в мире можно считать достоверным?» Позже я добавил к тому, что уже знал, результаты собственного исследования, стараясь сдерживать эмоции. Если у меня были хоть какие-то сомнения в данных, я не принимал их в расчет. Не будем забывать, что рабство — это теневой, незаконный бизнес, поэтому вряд ли можно найти какую-либо статистику. Мы можем только предполагать.

Моя оценка: на сегодняшний день в мире существует 27 миллионов рабов.

Эта оценка гораздо ниже тех цифр, которые предлагают некоторые правозащитники, полагающие, что в мире существует не менее 200 миллионов рабов. Но я верю в свои результаты и оценки, и они соответствуют тому строгому определению рабства, которое я дал. Бóльшую часть из этих 27 миллионов, возможно, от 15 до 20 миллионов, составляют кабальные рабочие в Индии, Пакистане, Бангладеш и Непале. Кабальная зависимость или долговое рабство возникает, когда люди отдают себя в залог за долги, или они наследуют такой долг от родственников (мы подробно поговорим об этом далее). Кроме того, очаги рабства сконцентрированы в Юго-Восточной Азии, Западной Африке, некоторых частях Южной Америки (хотя рабы существуют практически в каждой стране мира, включая США, Японию, европейские страны). В настоящее время рабов в мире больше, чем было вывезено из Африки во времена трансатлантической работорговли. Можно сформулировать и по-другому: в настоящее время жителей страны рабства больше, чем жителей Канады, а население Израиля они превосходят в шесть раз.

Рабов обычно используют на простых, нетехнологичных, традиционных работах. Самая большая группа занята в сельском хозяйстве. Но рабский труд используется и в других областях: в производстве кирпича, в работе на шахтах, в проституции, обработке драгоценных камней и изготовлении ювелирных украшений, производстве одежды и ковров, домашнем хозяйстве. Рабы рубят лес, добывают древесный уголь, работают в магазинах. Обычно подобная деятельность ориентирована на местное потребление, но мы можем найти товары, произведенные рабами, повсюду. Ковры, фейерверки, украшения, изделия из металла сделаны рабами. А еще крупы и сахар, которые производятся рабским трудом и импортируются в Северную Америку и Европу. Кроме того, большие международные корпорации, действуя через посредников в третьем мире, пользуются рабским трудом, чтобы улучшить свое положение и увеличить доходы акционеров.

Но ценность рабов заключена не столько в тех конкретных вещах, которые они производят своим тяжелым трудом, сколько в объеме работы, которую можно из них выжать. Рабы часто вынуждены спать рядом со своими ткацкими станками или печами по обжигу кирпичей, иногда они прикованы цепью к своему рабочему месту. Не спать означает для них — работать. В нашем мире глобальной экономики одним из стандартных объяснений, почему фабрики закрываются в развитых странах и открываются в странах третьего мира, является дешевизна рабочей силы, то есть — экономия. Рабский труд может составлять существенную часть такой экономии. Никакие оплачиваемые рабочие — даже самые высокоэффективные — не в состоянии экономически конкурировать с рабами, которым не платят вовсе.

Имеет ли значение раса?

В современной системе рабства раса мало что значит. В прошлом этнические или расовые различия использовались, чтобы объяснить и оправдать рабство. Эти различия давали основания рабовладельцам говорить о допустимости рабства или даже о его полезности для рабов. То, что рабы были другими, являлось поводом для использования насилия и жестокости в целях обеспечения контроля над иным человеческим существом. Эта непохожесть могла быть самой разной — религиозной, племенной, это могли быть различия в цвете кожи, языка, обычаев или даже экономического положения. Любое из этих оснований могло быть использовано и использовалось для демаркации рабов и рабовладельцев. Поддержание легитимности этой системы идей требовало огромных идеологических усилий, причем, чем нелепее была идея, тем яростнее она защищалась. Американские отцы-основатели были вынуждены пойти на самые изощренные этические, лингвистические и политические трюки, чтобы объяснить, почему их «земля свободы» является таковой только для белых. Многие из них понимали, что, допуская рабство, они предают самые важные свои идеалы. Они пошли на этот шаг потому, что рабство в то время приносило большие деньги большому числу людей в Северной Америке. Но они предпринимали серьезные усилия, чтобы сформулировать юридические и политические обоснования рабства, поскольку чувствовали необходимость морально оправдать свое экономическое решение.

Сегодня «мораль денег» отодвигает на второй план все остальные соображения. Большинство рабодержателей не чувствует никакой необходимости обосновывать или оправдывать используемый ими способ найма и содержания рабочей силы. Рабство — очень выгодный бизнес, именно это и является его достаточным основанием и оправданием. Не стесненные представлениями о рабах как о других, непохожих, современные рабодержатели изменили спектр оснований для порабощения. Это дает им огромное преимущество: возможность превращать в рабов своих же сограждан способствует поддержанию их низкой цены. Рабы в Южной Америке в XIX веке были очень дороги. В том числе и потому, что их надо было привезти за тысячи миль из Африки. Если же рабов можно получить в ближайшем городе или регионе, то транспортные расходы сокращаются. И вместо вопроса “А тот ли у них цвет кожи, чтобы стать рабами?” встает вопрос “Принесут ли они достаточно прибыли, чтобы превращать их в рабов?” Основания порабощения сегодня не связаны с цветом кожи или религией, они основаны на слабости, легковерии и нищете.

Это верно, что в некоторых странах существуют этнические и религиозные различия между рабами и рабовладельцами. В Пакистане, например, большинство попавших в рабскую зависимость производителей кирпича — христиане, тогда как рабодержатели — мусульмане. В Индии рабы и рабовладельцы могут принадлежать к разным кастам. В Таиланде они происходят из разных географических регионов страны, и среди рабов больше женщин. Но в то же время в Пакистане живут свободные христиане, а в Индии — люди одной и той же касты могут быть как рабами, так и свободными. Принадлежность к определенной касте или религии означает только бóльшую уязвимость, но не является причиной порабощения. Только в одной стране — Мавритании — существует расовое рабство старого образца: рабы — черные, тогда как рабовладельцы — арабы, и именно раса является ключевым разграничением. Безусловно, в некоторых культурах расовые различия выражены ярче, чем в других. Так, японская культура акцентирует внимание на особом отличии японцев от других, поэтому проститутки-рабыни в Японии в основном — выходцы из Таиланда, Филиппин, Европы, хотя иногда можно встретить и японок. Но даже в этом случае основное различие не расовое, а экономическое: японские женщины отнюдь не так уязвимы и бесправны, как таиландские или филиппинские. Кроме того, закабаленных таиландок-проституток легко привезти в Японию, поскольку эта форма рабства очень распространена на Таиланде. Аналогичные ситуации встречаются в богатых нефтью районах Саудовской Аравии и Кувейта, где в рабстве у арабских мусульман можно встретить индуистов из Шри Ланки, христиан с Филиппин, мусульман из Нигерии. И здесь основной разграничительной чертой является бедность, а не цвет кожи. За этническими различиями скрываются реалии экономического неравенства. Если все левши в мире вдруг впадут в нужду, то очень скоро появятся те, кто станет их хозяевами. Современные рабодержатели — хищники, прекрасно осведомленные о слабости других, они быстро приспосабливают старую практику к условиям новой глобальной экономики.

Расцвет нового рабства

Рабство существовало на протяжении тысяч лет. Оно прошло через все великие эпохи прошлого. И в Древнем Египте, и в Древней Греции, и в Римской империи рабство было неразрывной частью всей социальной системы. Через американскую и бразильскую рабовладельческие системы XIX века официальное рабство вошло в ту часть света, которую мы называем развитым миром. Рабство никогда не исчезало, оно просто принимало разные формы. Основа рабства, полный контроль одного человека над жизнью и судьбой другого, сохранилась, но в самом рабстве есть существенные изменения.

Два фактора оказались решающими в переходе от традиционного рабства к его новым формам. Первый — резкий рост населения в мире после второй мировой войны. С 1945 года, население мира увеличилось с 2 миллиардов до примерно 5-7 миллиардов. Самый значительный рост пришелся именно на те страны, в которых мы сейчас наблюдаем расцвет новой системы рабовладения. В Юго-Восточной Азии, Индии, Африке, арабских странах население более чем утроилось, эти страны переполнены детьми. Более половины населения в некоторых из этих стран моложе 15 лет. В странах, которые и без того уже были бедными, подобный рост населения практически исчерпал имеющиеся ресурсы. Не имея работы, подавленные страхом перед наступающей нищетой, люди впадали в отчаяние, а человеческая жизнь дешевела. В тех районах, где рабство существовало как историко-культурный феномен, демографический взрыв привел к росту предложения кабальной рабочей силы и падению ее цены.

Второй фактор состоит в том, что одновременно с демографическим взрывом в странах третьего мира проходили модернизационные процессы, породившие резкие социальные и экономические перемены. В большинстве развивающихся стран модернизация привела к невиданному обогащению элит и растущему обнищанию большинства населения. Кроме того, в Азии и Африке последние 50 лет были отмечены гражданскими войнами и чередой доморощенных диктаторов, часто поддерживаемых одной из супердержав. Чтобы удержаться у власти, правящая клика платила огромные деньги за оружие, отдавая в залог собственные страны. Мало-помалу традиционный образ жизни и производства были принесены в жертву получению быстрых прибылей. Бедные семьи лишились прежних способов преодолевать кризисы. Традиционалистские сообщества, при всей их жесткой регламентации поведения людей, основывались на отношениях родства и ответственности, которые обычно помогали людям пройти через кризисные ситуации, такие, как смерть кормильца, болезнь или неурожай. Модернизация и глобализация мировой экономики разрушили и эти традиционалистские семьи, и те малые сельскохозяйственные производства, которые давали им средства к существованию. Вынужденный переход к рыночному сельскому хозяйству, потеря общей земли, а также политика правительств, которые занижали доходы фермеров ради дешевого хлеба для горожан, привели к банкротству миллионов крестьян и вытеснению их с земли, подчас — в рабство.

Модернизация имела и позитивные последствия, значительно улучшив состояние здравоохранения и образования, однако сосредоточение земли в руках элит и ее использование в целях рыночного экспорта сделало бедных гораздо уязвимее. В силу того что правящая элита в развивающихся странах сосредоточена на экономическом росте, причем не только в целях удовлетворения групповых интересов, но и следуя требованиям международных финансовых институтов, она мало обращает внимания на поддержание уровня жизни населения. В то время как богатые в странах третьего мира богатеют, на долю бедных остается все меньше и меньше возможностей. И в рушащемся мире стремительных социальных перемен одна из таких возможностей — рабство.

Конец холодной войны только усугубил ситуацию. Вот как описывает это Уильям Грейдер.

Одна из наиболее впечатляющих особенностей глобализации в эпоху окончившейся холодной войны — это то, с какой легкостью деловые круги и правительства в капиталистических демократиях отказались от ценностей, демонстративно поддерживаемых ими в период войны с коммунизмом, таких, как индивидуальные свободы и политическая легитимность, основанная на свободных выборах. Забота о человеческих правах, включая свободу собрания рабочих, были отодвинуты в сторону коммерческими соображениями. Международное сообщество стремительно погружается в новые рыночные отношения, при которых правительства контролируют и дискриминируют собственных граждан.

Мы можем добавить: некоторые из этих стран закабаляют собственных граждан, тогда как другие закрывают глаза на существование рабства, приносящего фантастические барыши.

Старое и новое рабство. Коррумпированность правительств, демографический взрыв и продолжающееся обнищание — вот источники рабства в современном мире. Впервые в истории человечества возникла ситуация переизбытка потенциальных рабов. Это подлинно драматическая иллюстрация закона спроса-предложения: при таком предложении потенциального товара его цена становится ничтожной. Рабы сейчас настолько дешевы, что их использование стало эффективным в ряде новых видов деятельности, полностью поменяв представления об эффективности применения рабского труда. Вспомните компьютеры. Сорок лет назад существовало ничтожно мало компьютеров, они стоили сотни тысяч долларов и использовались только в крупных компаниях или правительственных учреждениях. Сегодня существуют миллионы персональных компьютеров. Можно купить подержанный, но вполне работоспособный компьютер всего за $100. Пользуйтесь этим стодолларовым компьютером год или два, а когда он сломается — просто выбросите, не заботясь о ремонте.

То же самое происходит с новыми рабами. Покупка раба более не является, как это было в условиях старой рабовладельческой системы, серьезным капиталовложением, подобно покупке дома или машины, сейчас она скорее напоминает покупку дешевого велосипеда или компьютера. Нынешние рабодержатели выжимают своих рабов до последней капли, а затем просто выбрасывают. Сама природа отношений между рабами и рабовладельцами поменялась. Новые условия резко подняли величину прибыли, которую можно выжать из раба, сократили время нахождения в рабской зависимости и сделали незначимым вопрос о легальном владении. Когда рабы стоили значительную сумму денег, нужно было обезопасить эти вложения, что и делалось посредством официальной регистрации права собственности. Рабы в прошлом стоили и того, чтобы их красть, и того, чтобы их разыскивать в случае побега. Сегодня рабы стоят так мало, что нет смысла возиться с оформлением постоянного, «легального» права собственности. Рабы стали одноразовыми.

Сегодня в мире продолжительность кабальной зависимости значительно разнится. Там, где практикуется рабство старого образца, рабство — вечно. Мавританская женщина, рожденная в рабстве, скорей всего, останется рабыней на всю свою жизнь. Если у нее будут дети, они также будут рабами. И так продолжается из поколения в поколение. Но сегодня большинство рабов попадет в кабальную зависимость на непродолжительное время, некоторые — всего на несколько месяцев. Содержание рабов, если они не приносят немедленной выгоды, просто нерентабельно. В подобных обстоятельствах нет никаких причин вкладывать деньги в содержание рабов и очень мало причин заботиться о том, чтобы они пережили свое рабство. Хотя рабы на американском Юге находились в ужасающих условиях, тем не менее были серьезные резоны поддерживать их жизнь на протяжении многих лет. Рабы были как бы ценным поголовьем скота: владелец плантации должен был вернуть затраченные на них деньги. Имело также смысл «разводить» их — было гораздо дешевле выращивать рабов самому, чем покупать их взрослыми. В настоящее время ни один рабодержатель не станет тратить деньги на содержание младенцев, поэтому женщины, попадающие в рабскую зависимость, особенно те, кто становится проститутками, предохраняются от зачатия. Кроме того, нет никаких оснований защищать рабов от болезней или травм — медицина стоит денег, дешевле позволить рабам умереть.

Можно свести основные различия между старым и новым рабством в следующую таблицу.

Поясним приведенные различия на конкретном примере. Возможно, наиболее изученной системой рабовладения старого образца была система, существовавшая на американском Юге до 1860 года. Рабы были дороги, и в них испытывался недостаток, поскольку новые эмигранты, прибывающие из Европы, могли найти другую работу или даже начать собственное фермерское хозяйство на активно осваивающемся Западе. Высокий спрос на рабов, естественно, отражался на их цене. К 1850 году сельскохозяйственный рабочий стоил в среднем от $1000 до $1800. Это составляло примерно от 3 до 6 годовых зарплат рабочего того времени, или, переводя на современный эквивалент, от $50 000 до $100 000. Несмотря на высокую цену, рабы приносили невысокий доход — в среднем около 5% в год. Если цены на рынке хлопка росли, то плантатор мог получить неплохую прибыль, но если цены падали, то ему нередко приходилось продавать рабов, чтобы сохранить плантацию. Право собственности было четко зафиксировано счетами продаж с внесенным в них именем владельца, рабов можно было использовать как гарантию залога или как средство расчета по долгам. Часто обращение с рабами было жестоким в целях сохранения контроля над ними, но вместе с тем они рассматривались как ценное капиталовложение. И, наконец, существовала резкая расовая граница между рабовладельцем и рабами, настолько значимая, что даже ¹/₈ «черной» крови означала пожизненное рабство.

Для сравнения рассмотрим сельскохозяйственного раба в Индии, попавшего в кабальную зависимость в наши дни. Сегодня ценится не столько рабочая сила, сколько земля. Индия переживает демографический взрыв, избыток рабочей силы означает, что свободный рабочий вынужденно конкурирует с рабом. Давление, оказываемое на заработки в сельском хозяйстве, подталкивает свободных рабочих к кабальной зависимости. Когда свободный крестьянин испытывает недостаток в деньгах, когда урожай плох или когда заболевает один из членов семьи и ему требуется медицинская помощь, выбор невелик. Столкнувшись с подобными проблемами, крестьянин обычно обращается к владельцу земли с просьбой о долге, но поскольку у него нет никаких накоплений, то гарантом долга выступает его собственная жизнь и жизнь его близких. Сумма долга может составлять от 500 до 1000 рупий (примерно от $12 до $23). Процент по долгу не оговорен — попавший в кабальную зависимость должен работать на хозяина до тех пор, пока тот не сочтет долг выплаченным. Это может тянуться на протяжении двух или трех поколений, как посчитает нужным хозяин, который может также продать детей должника за долги. Функционально — это модель рабства, но она отличается от старой рабовладельческой системы по пяти пунктам из семи, упомянутых в таблице.

Во-первых, никто не стремится юридически оформить рабовладение. Раб удерживается в кабальной зависимости силой, зачастую — взаперти, но никто не настаивает на оформлении того, что он — чья-то собственность. Во-вторых, закабаленный рабочий сам отвечает за свое содержание, тем самым снижая расходы рабодержателя. Рабы могут поддерживать свое существование по-разному: перебиваться крохами из того, что они произвели для своего хозяина, использовать «свободное время» для того, чтобы как-то добыть пропитание или получать кое-какую еду или денежное содержание от рабодержателя. Хозяева не обеспечивают своим рабам регулярную поддержку, они могут перестать снабжать их едой или вообще прекратить всяческую помощь, если закабаленный работник теряет работоспособность или нужда в нем отпадает.

В-третьих, если закабаленный работник больше не может работать из-за болезни или увечья, или необходимости в его труде больше нет, хозяин, который не несет никакой ответственности за содержание раба, его просто выгоняет. Часто рабодержатель имеет официально безупречный, но по сути ложный документ, который кабальный работник подписывает под давлением. Подобные документы нарушают целый ряд существующих индийских законов и ссылаются на законодательные акты, никогда не существовавшие или отмененные десятилетия назад, но они регулярно используются, чтобы подтвердить право удерживать и использовать кабального работника. Эти документы также оправдывают изгнание заболевшего работника, поскольку они оговаривают ответственность только со стороны закабаленных, рабодержатели же не имеют никаких обязательств.

В-четвертых, этническая дифференциация не так резко выражена, как в старой рабовладельческой системе. Как уже отмечалось, кабальные рабочие чаще всего принадлежат к более низким кастам, чем рабодержатель, но отнюдь не всегда. Основные параметры дифференциации задаются богатством и властью, а не кастой.

И, наконец, основное различие между старым и новым рабством заключается в прибылях, которые приносят кабальные работники. Рабский труд в сельскохозяйственном секторе Индии приносит рабодержателям не 5%, как когда-то на американском Юге, а более 50% в год. Эти высокие прибыли определяются частично низкой ценой раба (то есть небольшими капиталовложениями), но вместе с тем этот процент прибыли отражает неэффективность старомодного мелкого сельского хозяйства — практически все другие формы современного рабства гораздо более прибыльны.

Закабаление сельскохозяйственных рабочих в Индии все еще несет в себе некоторые черты старой рабовладельческой системы, такие, как владение рабом, на протяжении длительного времени. Более наглядный пример нового рабства мы можем увидеть в случае молодой женщины, закабаленной обманным путем и вынужденной работать проституткой в Таиланде. Демографический взрыв в Таиланде, без сомнения, обеспечивает более чем достаточное количество потенциальных рабов, а быстрые экономические перемены ведут к новому уровню обнищания и безысходности. Девушек из сельских районов часто заманивают в город обещаниями работы в ресторанах или на фабриках. В этом случае нет никаких этнических различий между рабами и рабовладельцами: тайские девушки закабаляются тайскими же содержателями борделей. Единственное различие, которое иногда встречается, состоит в том, что девушки — жители сельских районов, тогда как содержатели борделей — горожане. Иногда девушек продают родители, иногда их обманывает агент, но в любом случае, оказавшись вне дома, девушки подвергаются насилию и продаются в публичный дом. И здесь девушка попадает в долговую зависимость — она должна выплатить содержателю публичного дома те деньги, которые он за нее заплатил, плюс проценты, которые приносит проституция. Иногда используется ложный контракт, в котором обозначается какая-нибудь не связанная с истинным положением дел работа, например, на фабрике, но это делается не всегда. Расчет долга и процентов, конечно, находится полностью в руках хозяина борделя и ведется так, как ему кажется нужным. Используя этот трюк, он может удерживать девушку столько, сколько захочет, не нуждаясь в официально оформленном праве собственности. Публичный дом вынужден кормить девушку и поддерживать ее привлекательность, но если она заболевает или «стареет», ее выбрасывают на улицу. В современном Таиланде от девушки часто избавляются, когда результаты ее ВИЧ-теста оказываются положительными.

Подобная форма долговой кабалы оказывается невероятно выгодной. Девочку 12-15 лет можно купить за $800-$2000, расходы на ее содержание в публичном доме невысоки. А прибыль доходит до 800 процентов в год. И этот уровень дохода можно выжимать из девушки на протяжении 5-10 лет. После этого, особенно если девушка ВИЧ-инфицирована, она оказывается на свалке.

Формы нового рабства. Описанное на бумаге в точных категориях, новое рабство кажется очень ясным и понятным. На самом деле оно такое же запутанное, динамичное, меняющееся и сложное, как любые другие формы отношений между людьми. Не существует одной-единственной формы рабства, так же, как и не существует одной-единственной формы брачных отношений. Люди изобретательны и адаптивны, а потому метаморфозы людской жестокости и форм эксплуатации — бесконечны. Лучшее, что можно сделать, изучая рабство, это установить основные параметры этого явления, а затем исследовать конкретные примеры.

Одна из важнейших характеристик — насилие, все типы рабства опираются на насилие, оно удерживает рабов в узде. Для кого-то из рабов насилие может остаться только угрозой, для другого же — превратиться в самое жестокое обращение. Другая важная характеристика — продолжительность рабства. Кратковременная рабская зависимость типична для нового рабства, однако «кратковременная» может означать как десять недель, так и десять лет. Еще один существенный аспект — потеря рабом контроля над собственной жизнью и продолжающиеся «обязательства» по отношению к рабодержателю. Реальное воплощение, которое приобретают эти обязательства, может меняться, однако, используя эту характеристику, мы можем выделить три основные формы рабства.

Рабский труд. Эта форма наиболее близка к старому рабству. Человеческое существо захватывается, либо рождается, либо продается в постоянное рабство, при этом часто оформляется право собственности. Дети раба обычно также являются собственностью рабовладельца и могут быть им проданы. Иногда эти рабы могут содержаться как элементы демонстративного потребления. Подобные формы рабства чаще можно встретить в Северной и Западной Африке, а также в некоторых арабских странах, но они составляют очень небольшую долю рабов в современном мире. Мы подробнее остановимся на этой форма рабства в главе 3, описывая рабский труд в Мавритании.

Долговая зависимость — самая распространенная форма рабства в современном мире. Человек становится залогом за деньги, полученные в долг, но продолжительность и характер зависимости не определены, и работа не уменьшает суммы первоначального долга. Долг может распространяться и на следующие поколения, закабаляя потомков должника, более того, «неуплата» долга может наказываться захватом или продажей детей в дальнейшую долговую зависимость. Право владения обычно не оформляется, но существует полный физический контроль над порабощенными работниками. Долговое рабство наиболее распространено в Индостане. Мы увидим это в главах 5 и 6, посвященных Пакистану и Индии.

Рабство по контракту показывает, как можно использовать современные трудовые отношения для того, чтобы замаскировать новые формы рабства. Обычно предлагаются контракты, гарантирующие занятость на каком-нибудь предприятии или фабрике, но когда рабочих привозят на место работы, они обнаруживают, что превращены в рабов. Контракт используется как приманка, чтобы превратить свободного человека в раба, а также, чтобы придать рабству вид легитимных рабочих отношений. В случае возникновения правовых вопросов предъявляется контракт, но в действительности «работник по контракту» является просто рабом, которому угрожают насилием, лишают свободы передвижения и ничего не платят. Эта форма рабства является в настоящее время второй по величине и растет наиболее быстро. Чаще всего контрактное рабство можно найти в Юго-Восточной Азии, Бразилии, в некоторых арабских странах, в отдельных районах Индостана. Мы рассмотрим эту форму рабства в главах 2 и 4, посвященных Таиланду и Бразилии.

Эти формы рабства не исключают одна другую. Контракты могут быть заключены в рамках системы рабского труда, чтобы скрыть его природу. Девушки, вынужденные заниматься проституцией по условиям долгового рабства, иногда имеют контракты, где оговариваются их обязанности. Важно помнить, что все эти люди превращены в рабов насильно и удерживаются в рабстве вопреки их воле в целях эксплуатации. То, о чем мы сейчас говорим, просто способ, позволяющий нам проследить различные формы рабства и выяснить, как можно бороться с этим явлением.

Небольшая доля рабов попадает в другие легко идентифицируемые формы рабства. Они специфичны для конкретных географических регионов или политических ситуаций. Хороший пример рабства, связанного с политикой, это то, что называют военным рабством; сюда же относится рабство, поддерживаемое правительством. В сегодняшней Бирме широко распространены захват и удержание в рабстве гражданских лиц правительством и армией. Десятки тысяч мужчин, женщин, детей используются как носильщики в ходе военных кампаний против местных жителей или как рабочие в правительственных строительных проектах. Военная диктатура Бирмы не считает, что владеет людьми, которых поработила, — напротив, она отрицает порабощение кого бы то ни было, но Госдепартамент США и правозащитные организации подтверждают, что для удержания большого числа людей в рабской зависимости используется насилие. В данном случае вновь мотивом выступает экономическая выгода: не столько получение прибыли, сколько снижение транспортных или производственных расходов в ходе военной кампании или стоимости рабочей силы в строительных проектах. Один из основных проектов — строительство газопровода, которое Бирма осуществляет совместно с американской нефтяной компанией Unocal, французской нефтяной компанией Total, таиландской компанией РТТ Exploration and Production. Эти три компании часто принимают участие в международных совместных инвестиционных фондах. Таиландская компания, частью которой владеет таиландское правительство, рекомендуется одним из совместных фондов как «семейные» вложения. На строительстве газопровода тысячи закабаленных рабочих, включая стариков, беременных женщин, детей, вынуждены под ружейным прицелом расчищать землю для строительства железной дороги рядом с газопроводом. Военное рабство уникально: оно осуществляется правительством, тогда как в основном рабство существует несмотря на него.

В некоторых частях Карибского бассейна и Западной Африки детей отдают или продают в домашнее рабство. Их иногда называют restavec — «остающийся». Право собственности не оформляется, но над ребенком устанавливается строгий контроль, опирающийся на насилие. Домашняя работа, выполняемая попавшими в рабство детьми, обеспечивает хороший возврат вложений на содержание домашнего хозяйства в порядке. Это культурно одобренная форма отношения к «лишним» детям; некоторые из них находят доброе к себе отношение, но для большинства из них — это рабство, которое продолжается, пока они не станут взрослыми.

Рабство может быть также связано с религией, как в случае индийских женщин девадаси, о которых мы будем говорить в главе 6, или детей в Гане, которые становятся ритуальными рабами. Несколько тысяч девушек и молодых женщин в юго-восточной Гане, Того, Бенине, юго-западной Нигерии переданы их собственными семьями местным шаманам в качестве рабынь. В силу обычая, весьма чуждого западным представлениям, девушки становятся рабынями во искупление грехов, совершенных членами их семей, один из которых — изнасилование. Девушки и сами могут быть «плодом» насилия, и их рабство рассматривается как способ умиротворения богов за этот или другие грехи, совершенные их родственниками-мужчинами. Девушка, которая обязательно должна быть девственницей, становится рабыней местного священника в возрасте примерно 10 лет. Она остается со священником, готовя для него еду, убирая жилище, выращивая овощи, удовлетворяя его сексуальные потребности, до тех пор, пока он не освободит ее, обычно после рождения нескольких детей. К этому моменту семья рабыни может предоставить другую девочку на замену. Конституция Ганы запрещает рабство, но подобная практика уходит корнями в религиозные убеждения сельских жителей и самих служителей культа.

Как показывают эти примеры, рабство приходит в мир в различных формах. Более того, рабство можно обнаружить фактически в любой стране. Недавнее расследование в Великобритании обнаружило молодых девушек, удерживаемых в рабстве и превращенных в проституток, в Бирмингеме и Манчестере. Закабаленные домашние рабочие была найдены и освобождены в Лондоне и Париже. В Соединенных Штатах были обнаружены сельскохозяйственные рабочие, которых запирали в бараках и вынуждали работать под ружейным прицелом. Обращенные в рабство таиландские и филиппинские женщины были найдены и освобождены в публичных домах Нью-Йорка, Сиэтла, Лос-Анджелеса. Этот список можно продолжать и продолжать. Практически во всех странах, в которых рабство «не может» существовать, можно найти рабов — хотя, следует отметить, в меньшем количестве, чем в Индостане или некоторых регионах Дальнего Востока. Важно то, что рабы образуют безбрежный океан рабочей силы, поддерживающей глобальную экономику, с которой мы все связаны.

Новое рабство и глобальная экономика

Какую же долю составляет рабский труд в глобальной экономике? Понятно, что определить точный вклад очень сложно, поскольку нет никакой достоверной информации о большинстве форм рабства. Тем не менее некоторые приблизительные оценки возможны.

Сельскохозяйственные рабочие, попавшие в кабалу после получения в долг суммы примерно в $50 (ее можно рассматривать как стоимость покупки рабочей силы), приносят до 100% чистой прибыли рабодержателю. Если в мире существует примерно 18 миллионов таких рабочих, порождаемый ими годовой доход составит порядка $860 миллионов, пусть и распределенных среди примерно 5 миллионов рабовладельцев. Если 200 000 женщин и детей — вполне достоверная оценка — вынуждены заниматься проституцией и если мы примем за образец схему организации этого бизнеса в Таиланде, тогда эти рабы приносят годовой доход в $10,5 миллиардов.

Если усреднить эти суммы и учесть, что в мире существует 27 миллионов рабов, то годовой доход, приносимый рабами, составит около $13 миллиардов. Это очень грубая оценка. Конечно, в глобальной перспективе это сумма невелика, $13 миллиардов — это примерно столько, сколько голландцы потратили в прошлом году на туризм, или существенно меньше стоимости компании Майкрософт, основанной Биллом Гейтсом.

Хотя непосредственное значение рабского труда в мировой экономике может казаться относительно небольшим, косвенное его влияние оказывается очень существенным. Например, добываемый рабами древесный уголь является определяющим в производстве стали в Бразилии. Бóльшая часть этой стали далее идет на производство машин, деталей и других товаров, которые составляют до четверти бразильского экспорта. Только Великобритания импортирует товаров из Бразилии на сумму до $1,6 миллиардов ежегодно, Соединенные Штаты — значительно больше. Рабство сокращает производственные расходы; эта экономия может передаваться по всей экономической цепочке, в конце концов достигая магазинов в Европе или Северной Америке в виде более низких цен или более высокого уровня прибыли для торговцев. Товары, непосредственно произведенные рабами, экспортируются, повторяя тот же самый шаблон. Более вероятно, что товары, непосредственно произведенные рабами или собранные из произведенных ими частей, скорее увеличивают прибыль, чем снижают потребительские цены, поскольку они вливаются в общий поток продукции. Мне хочется верить, что большинство западных потребителей, если бы они могли отличить товары, произведенные рабами, постарались бы избежать такой покупки, несмотря на более низкие цены этих товаров. Но потребители, ориентируясь на выгодную сделку, обычно не интересуются, почему этот продукт такой дешевый. Давайте смотреть фактам в лицо: всегда ориентируясь на более выгодную сделку, мы, возможно, выбираем продукцию, произведенную рабами, не зная, что же мы покупаем. Так рабство вплетается в мировую экономику способами, которых еще сложнее избежать. Рабочим, делающим детали компьютеров или телевизоров в Индии, можно платить такую низкую зарплату частично потому, что еда, произведенная рабами, очень дешева. Это снижает стоимость производимых ими товаров, и заводы в Северной Америке или Европе, оказавшись не в состоянии конкурировать с задаваемым ими уровнем цен, закрываются. Рабство в любом из регионов угрожает реальной занятости повсюду.

То, что рабство — международная экономическая деятельность, говорит кое-что о том, как с ним можно и как нельзя бороться: практически нет никакого экономического контроля над рабовладением и работорговлей. Рассмотрим для сравнения деятельность колумбийских наркобаронов. Этих людей редко арестовывают за производство или распространение наркотиков. Раз за разом их ловят на финансовых махинациях: неуплате налогов, отмывании денег, подделке финансовых документов. В конце 1996 года один из кокаиновых картелей потерял $36 миллионов, которые были конфискованы Департаментом юстиции США по обвинению в отмывании денег. Борьба с преступниками путем расследования их финансовой деятельности и применение к ним международных экономических санкций оказалась эффективной, тем не менее эти способы борьбы редко применяются по отношению к такому преступлению, как рабовладение. Силы таких мощных организаций, как Мировой банк, органы государственного регулирования, торговые организации, региональные таможни, общества потребителей, могут быть использованы, чтобы свести на нет выгоды от использования рабов. Мы подробнее поговорим об этом в последней главе. Но мы должны понимать, как действует система нового рабства, если мы хотим хоть что-нибудь сделать, чтобы остановить ее.

Зачем покупать корову? Контроль без владения. Одним из «недостатков» старой системы рабовладения были расходы на содержание слишком молодых или слишком старых рабов. Подробный анализ функционирования хлопковых плантаций США и кофейных плантаций Бразилии в XIX веке показывает, что производительность рабов связана с их возрастом. Дети до 10-12 лет не окупают стоимости своего содержания, хотя их ставят на работу как можно раньше. Производительность раба и выгода, которую он может принести, достигают максимума к тридцати годам и резко падают, когда раб достигает пятидесяти. Рабство приносило выгоду, но выгода уменьшалась из-за необходимости содержать «малопродуктивных» детей и стариков. Новая система рабства смогла избежать этих дополнительных расходов и таким образом увеличить прибыль.

Новая рабовладельческая система подражает мировой экономике, избегая прав владения и оформленного управления собственностью, сосредоточиваясь вместо этого на контроле и использовании ресурсов или процессов. Иными словами, это то же самое, что переход от владения колониями в XIX веке к экономической эксплуатации тех же самых стран сегодня без расходов и без проблем, связанных с поддержкой этих колоний. Межнациональные компании сегодня делают то же самое, что делали европейские империи в XIX веке, — эксплуатируют национальные ресурсы и используют преимущества дешевой рабочей силы, но избегают необходимости управлять всей страной целиком. Так и новая рабовладельческая система присваивает экономическую ценность отдельных людей, принудительно удерживая их под контролем, но без оформления прав собственности и без какой-либо ответственности за их выживание. В результате мы имеем гораздо более высокую экономическую эффективность: бесполезные и экономически невыгодные дети, старики, больные или увечные выбраковываются. Сезонные работы породили сезонное закабаление, как, например, в случае уборки сахара на Гаити. В новой системе рабства рабы — сменная деталь, добавляемая к процессу производства по мере необходимости, но утратившая свою высокую стоимость.

Переход от владения рабом к контролю над ним и присвоению результатов его труда происходит практически во всех современных формах рабства без учета территориальных и культурных границ, не важно срезает ли раб тростник на островах Карибского бассейна, делает ли кирпичи в Пенджабе, работает ли на шахтах в Бразилии или занимается проституцией в Таиланде. Следуя образцам, заданным мировой экономической практикой, рабство утратило культурную специфику и существует в стандартизованных, или глобализованных, формах. Мир стал меньше, благодаря возрастающей легкости коммуникации. Рабовладельцы в Пакистане или Бразилии смотрят телевизор так же, как и все остальные. Когда они видят, что предприятия многих стран переходят на систему минимального хранения и точных поставок по графику сырья или рабочей силы, они делают те же самые выводы о выгоде, что и эти предприятия. «Работа на всю жизнь» исчезает из мировой экономики — как и из системы рабовладения. Экономические преимущества кратковременного закабаления существенно перевешивают расходы на покупку новых рабов, если такая потребность возникает.

Узаконенный обман. Принятые сегодня системы трудовых отношений используются, чтобы придать рабству видимость законности и скрыть его. Значительная часть рабства прячется за ширмой фальшивых трудовых контрактов, что является повсеместно принятой практикой в районах, где рабство растет наиболее быстро. Для рабодержателей контракты служат двум целям — завлечь жертву в ловушку и спрятать концы. Использование фальшивых контрактов — часть глобализации рабства; основные способы закабаления с помощью фальшивых договоров одинаковы от Бразилии до Таиланда. Это позволяет ввозить рабов как в страны, где закабаление относительно легко достижимо (например, филиппинцев в Саудовскую Аравию), так и в страны, где подобное обычно не допускается. Например, по различным оценкам, в Лондоне существует до 1000 домашних рабов, все они работают по контрактам, зарегистрированным иммиграционной службой Великобритании на момент их прибытия в страну.

Фальшивые контракты используются для достижения различных целей. Будучи показаны людям, остро нуждающимся в нормальной работе, они обладают достаточной притягательностью, чтобы заставить последних спрятаться в кузове грузовика, который отвезет их прямо в рабство. Хорошо одетые и гладко говорящие вербовщики с официальными и правдоподобно выглядящими документами привлекают внимание сельских бедняков многих стран. Уверенные, что контракт гарантирует хорошее отношение, что он четко определяет права и заработки работника, потенциальные рабы с радостью ставят свою подпись и отдают себя в руки рабовладельца. Использованный, чтобы заманить работника в рабство, увезти его далеко от дома, где уже можно использовать насилие для достижения контроля, контракт можно выбросить. Но более вероятно, что его сохранят для дальнейшего использования в интересах рабодержателя.

Поскольку рабство запрещено во всех странах, его необходимо скрывать. Даже там, где полиция работает рука об руку с рабодержателями и имеет долю в прибыли, никто не заинтересован в том, чтобы афишировать свой статус рабовладельца. Возможно даже, что местные обычаи и культура поддерживают рабство и бóльшая часть населения знает о его существовании, но признать существование рабства — совсем другое дело. Именно в этой ситуации фальшивые контракты используются, чтобы его замаскировать. Рабодержатели могут легко заставить своих рабов подписать что угодно: закладную, долговое обязательство, двухсторонний контракт или контракт о работе. Если кто-то заинтересуется, на свет появляется подписанный документ, и коррумпированные правоохранительные органы устремляют взор в другом направлении. Даже в странах, где полиция в основном честная и совестливая, рабство удается спрятать с помощью контрактов. В Британии домашние работники, ввезенные в страну, зависят в получении и средств жизни, и статуса иммигранта от своих работодателей, чье имя вписывается в их паспорт, когда они пересекают границу страны; иными словами, закон усиливает зависимость слуги от хозяина. Согласно положениям английских иммиграционных законов, иностранцы, въезжающие в страну или посещающие ее с визитом, а также граждане, возвращающиеся домой, могут привезти с собой домашних слуг. Чиновники иммиграционной службы должны убедиться, что прислуга по возрасту достигла 17 лет и проработала в качестве домашнего работника как минимум год. Но эти правила легко обойти. Большинство слуг не говорит по-английски, и их учат, как и что они должны отвечать, если их станут расспрашивать официальные лица. Фальшивый контракт может подтвердить, что найм на работу состоялся более года назад. Главное, что никакая существующая проверка не может обнаружить раба, ввозимого в страну в качестве семейной прислуги. Как не сможет и защитить домашнего работника, когда он окажется в стране. История Лакшми Свами, взятая из книги Бриджит Андерсон «Потаенные рабы Англии», типична.

Рожденная в Индии, Лакшми Свами приехала в Англию через Кувейт по договору в качестве прислуги двух сводных сестер кувейтского эмира. Принцессы регулярно проводили 6 месяцев в году в Бейсуотере (центральный Лондон) и привозили прислугу с собой. Они относились к этим женщинам с исключительной жестокостью и в физическом, и в моральном плане: избиение ручкой швабры, проводом или хлыстом было обычным делом; Лакшми повредили глаза, бросив ей в лицо связку ключей, выдернули у нее два золотых зуба. Ей сказали, что один из четырех ее детей погиб в автокатастрофе, и избили ее, когда она не выдержала и расплакалась. И только год спустя она узнала, что это была ложь.

Живя в Лондоне, принцессы часто выезжали в 8 вечера и возвращались под утро — в 2 или 3 часа. Пока они отсутствовали, Лакшми должна была стоять у дверей точно там, где они ее оставили. По их возвращении она должна была массировать им руки и ноги и, если они были в плохом настроении, сносить их пинки, пока она делала массаж. Она спала, редко когда больше двух часов за ночь, на полу рядом с запертой кухней, утоляя жажду водой из раковины, которую запрещено было пить. Она была все время голодна и часто не получала пищу на протяжении нескольких дней. Еды было много, но вся она была в мусорном ящике, специально испорчена, так что Лакшми не могла ее есть, даже если ей удавалось просунуть руку между решетками окна и достать еду.

Однажды, когда входная дверь случайно осталась незапертой, Лакшми удалось бежать. Но когда она добралась до Индийского представительства в Англии, ее послали обратно к принцессам, поскольку у Лакшми не было денег на авиабилет домой. Ко всем ее бедам добавилась и юридическая составляющая: как только Лакшми убежала от своих «нанимателей», она оказалась нарушителем иммиграционных законов, привязывающих ее к своим хозяевам, и могла быть подвергнута немедленной депортации. В расследовании, проведенном Международным союзом против рабства, говорится: «Характер иммиграционных законов в той части, в которой они касаются иностранной домашней прислуги, невыдача разрешений на работу этим людям и существующее отношение к ним скорее как к придатку нанимателя, чем как к самостоятельным личностям, обладающим правами, создают ту каторгу, на которой страдают домашние работники в Англии. Министерство внутренних дел Великобритании, пусть и неумышленно, поддерживает рабство».

Если могут быть обмануты правительства даже в странах, отвергающих рабство, таких как Британия, то представьте, как легко убедить закрыть глаза на это явление тех, кто получает от рабства выгоду. В Таиланде правительство всегда относилось к коммерческому сексу закрыв глаза и не особо стремилось заставить тех, кто живет этим бизнесом, соблюдать законы, что существенно сократило бы доходы многих официальных представителей полиции. Чрезвычайно высокая доходность рабства означает, что рабовладелец может купить политическую власть и признание. В Таиланде, Пакистане, Индии и Бразилии местная полиция выступает гарантом контрактов, за которыми прячется рабство. Полиция становится наемной силой, которую можно использовать, чтобы поймать сбежавшего раба. Эта услужливость и доступность полиции рабовладельцу выводят на еще одну важную тему, связанную с новым рабством: оно появляется тогда, когда рушится социальный порядок.

Синдром Дикого Запада. Краеугольным камнем современного общества является монополия правительства на применение вооруженного насилия. Это не значит, что насилие не встречается в странах, где развита демократия, но когда это происходит, все силы государства направляются на то, чтобы изолировать опасного индивидуума. В нашей системе оценок беззаконие означает страх насилия в любой момент, когда правят хаос и жестокость. Порядок и безопасность означают, что существуют и законы, которым следуют большинство граждан, и официальные силы, поддерживающие эти законы. Тем, кто живет в обществе, где полиция честна, преступники обычно сидят в тюрьме, где выражение несогласия приводит к размолвке, но не к смерти, трудно вообразить степень беззакония, царящего в большинстве стран развивающегося мира. Дикий Запад в прежние времена, когда бандиты терроризировали целые города, имел репутацию беззаконного, но даже в этом пыльном прошлом шериф или представитель федерального правительства были готовы принести светлое будущее в любой ковбойский городишко. Состояние дел в некоторых регионах развивающегося мира в настоящее время много-много хуже.

В Европе и Северной Америке полиция борется с организованной преступностью, в Таиланде полиция — сама является одной из преступных организаций. Это же верно и для многих стран Азии и Африки: государственная монополия на насилие, монополия, которая должна защищать граждан, оборачивается против них. Это нарушение гражданского порядка часто происходит во времена быстрых социальных и политических перемен. Общество, оказавшееся в напряженных обстоятельствах, из-за эпидемии, природных катаклизмов, экономической депрессии или войны, может сломаться и впасть в состояние ужаса перед грубой силой, попирающей право. Подобные обстоятельства как раз и можно встретить в регионах, характеризующихся стремительным развитием, таких как пограничные области Бразилии или районы сельско-городской миграции в Таиланде. В этих регионах переходная экономика «выдавливает» семьи с земли, оставляя их в нужде и в то же время увеличивая потребность в неквалифицированной рабочей силе в городах. Под давлением нищеты традиционные системы семейной или общинной поддержки разрушаются, но на смену им не приходят никакие эффективные государственные социальные программы. Не имея ни защиты, ни возможностей, бедные становятся крайне уязвимыми, а насилие, не встречая противодействия со стороны государства, становится абсолютно всесильным.

Рабство процветает в подобных обстоятельствах. Чтобы сохранять власть над своими рабами, рабодержатели должны иметь возможность применять насилие в той мере, в какой они хотят, и так часто, как они хотят. Без постоянной подпитки насилием они бессильны. Старая система рабства во многих случаях регламентировала ту степень насилия, которую хозяин мог допускать по отношению к своим рабам. Часто игнорировавшееся кабальное уложение американского Юга, запрещавшее обучение рабов письму и чтению и рекомендовавшее строгую дисциплину, тем не менее защищало рабов от убийства и увечья, а также устанавливало для них минимальный стандарт еды и одежды. Тем не менее это уложение давало хозяину законное право на применение любого насилия, кроме убийства. Однако если хозяину это было необходимо, закон и власть штата поддержали бы его, поскольку государство имело право убийства (казни) рабов. Сегодня монополия на применение насилия исчезла. Она оказалась в руках не федерального закона, а вооруженной местной полиции или солдат. Действительно, мы можем сказать, что переход монопольного права на применение насилия от центрального правительства к местным головорезам более чем значим для укоренения и процветания нового рабства. Его порождает именно прямое сочетание современных и традиционных образов жизни.

Переходные зоны, где мировая индустриальная экономика сталкивается с традиционными сельскохозяйственными культурами, можно найти в любой части развивающегося мира. В точках взаимодействия часто возникают кровопролитные конфликты за право контроля над национальными ресурсами. В Амазонии продолжается небольшая, но страшная война за право распоряжаться минеральными и лесными ресурсами. У амазонских индейцев нет средств ведения современной войны, и они постоянно оттесняются со своих территорий, иногда истребляясь целыми деревнями, иногда попадая в рабство. Новые шахты, пропарывающие лес, находятся в сотнях миль от возможного правительственного контроля. Здесь правят бал те, у кого больше огневой запас, а безоружные либо выполняют приказы, либо исчезают. У малочисленной местной полиции есть выбор: либо сотрудничать с головорезами, получая свою долю прибыли, либо попытаться защитить закон и — погибнуть. Результатом является беззаконие и ужас, описанные Антонией Пинто в начале этой главы. В шахтерских поселках, где вряд ли можно ждать быстрого вмешательства правительства, выбор ясен, и грубый социальный порядок устанавливается сам по себе. Ситуация в Бразилии драматична, но те же тенденции обнаруживаются повсюду, от сельских районов Ганы до трущоб Бангкока, от высокогорий Пакистана до деревень на Филиппинах, — и этот синдром Дикого Запада в значительной мере определяет тот комплекс мер, благодаря которому можно покончить с рабством.

От знания — к свободе

Рассматривая природу нового рабства, мы видим несколько важных тем: рабы дешевы и легко заменяемы; контроль над рабами осуществляется без оформления прав собственности; рабство маскируется контрактами; рабство процветает в обществах, переживающих депрессию. Эти социальные предпосылки должны существовать бок о бок с экономикой, которая питает рабство. Социальный порядок иногда меняется и в европейских или американских сообществах, но рабство там не возникает. Это связано с тем, что очень и очень небольшое число людей в этих сообществах живет в такой нищете, которая сделала бы их подходящими кандидатами в рабство. В большинстве западных стран крайние различия во власти, необходимые для закабаления, не существуют, и сама идея рабства вызывает отвращение. Когда бóльшая часть населения имеет приемлемый уровень жизни и определенные финансовые гарантии (либо собственные, либо обеспечиваемые правительством), рабство процветать не может.

Рабство лучше всего произрастает в крайней нищете, так что мы можем указать, наравне с социальными, его экономические предпосылки. Прежде всего должны быть люди, не обязательно местные уроженцы, доступные для закабаления, кроме того, должен существовать спрос на рабскую рабочую силу. Рабодержатели должны обладать достаточным ресурсом для того, чтобы приобрести, захватить силой или обманом рабов, и необходимой властью, чтобы сохранять над ними контроль после закабаления. Стоимость содержания рабов должна быть ниже или такой же, как стоимость наемной рабочей силы. Наконец, должен быть спрос на товары, произведенные рабами по цене, которая делает содержание рабов выгодным. Кроме того, у потенциального раба не должно быть возможностей избежать рабства. Будучи бедным, бездомным, беженцем или изгнанником, человек впадает в нищету, которая открывает двери рабству и позволяет охотнику на рабов с большей легкостью расставить привлекательные ловушки. И когда раб пойман, у него не должно быть эффективных средств защитить себя против грубого закабаления.

Может показаться, что я с излишней настойчивостью возвращаюсь к этим условиям и вопросам новой рабовладельческой системы. Но новое рабство подобно новой болезни, против которой нет вакцины. До тех пор пока мы действительно не поймем его, до тех пор пока не узнаем, что заставляет эту систему работать, у нас мало шансов остановить рабство. А эта болезнь распространяется. Новая система рабства разрастается, число закабаленных людей увеличивается с каждым днем. Мы стоим на пороге эпидемии рабства, которое через систему глобальных экономических связей задевает непосредственно наши жизни.

Перечисленные условия также поясняют, почему современные стратегии не всегда способны эффективно бороться с новым рабством. Официальные средства, которые усиливают запреты на владение, не эффективны, поскольку закабаление и контроль достигаются без оформления права собственности. Когда владение не является необходимой составляющей рабства, оно может быть скрыто или легитимизировано в рамках системы обычных рабочих контрактов. Для того чтобы законы против рабства заработали, насилие должно быть явным, тогда оно может быть наказано. Несомненно, остальные законы должны трактовать это как нарушение основных прав человека, ограничение передвижения, работу без оплаты или работу по принуждению в опасных условиях. Рабство — бесспорно крайнее нарушение прав человека, кроме, пожалуй, убийства, но чтобы раскрыть такие нарушения необходимы две вещи: политическая воля и возможность защитить жертву. Если у правительства нет достаточных мотиваций, чтобы гарантировать права человека в границах собственной страны, эти права могут просто исчезнуть. Если те, чьи права нарушены, не могут найти защиту, они вряд ли смогут справиться с теми, кто вооружен и имеет власть. Такова ситуация во многих странах, где рабство сегодня процветает.

Именно отсутствие защиты — основная проблема при попытках остановить новое рабство. ООН призывает национальные правительства защитить своих граждан и усилить законодательную базу. Но если правительства предпочтут игнорировать ООН, то эта организация мало что сможет сделать. В 1986 году Организация Объединенных Наций получила отчет о семьях, захваченных в рабство в Судане. В 1996 году, через 10 лет после просьбы заняться проблемой, правительство Судана в конце концов объявило официальное расследование. Крайний срок объявления результатов расследования, назначенный на август 1996 года, прошел без каких-либо официальных заявлений; в то же время поступают новые доклады о том, что женщины и дети племени динка по-прежнему похищаются и обращаются в рабство военными, за спиной которых стоит правительство. Если рабство продолжается потому, что правительство предпочитает закрывать глаза, сотрудничать с рабодержателями или даже само закабаляет людей, то вряд ли дипломатические усилия могут дать серьезный результат.

Вот почему необходимо задать два вопроса: «Что может заставить правительства (или помочь им) защищать собственных граждан?» и «Что мы знаем о новом рабстве, что позволило бы нам остановить его, если национальные правительства не желают этого делать?» Оба вопроса имеют экономические ответы. Если прекращение апартеида в Южной Африке чему-либо нас и научило, так это тому, что если сильно ударить правительство по карману, это может заставить его изменить образ действий. Если рабство перестанет быть выгодным, не станет мотиваций для закабаления людей. Но что мы знаем о реальной экономике в системе нового рабства? Ответ, я боюсь, будет — почти ничего. Именно по этой причине я начал свое путешествие. В Таиланде, Мавритании, Бразилии, Пакистане и Индии (все эти страны подписали соглашение ООН о рабстве и кабальном труде) я исследовал местные формы рабства. В каждом случае я пытался понять, как рабство превращается в бизнес, и как окружающее сообщество либо защищает рабство обычаями, либо из страха игнорирует его. Когда вы познакомитесь с рабами так, как познакомился с ними я, и поймете их жизнь, когда вы выслушаете оправдания рабовладельцев и официальных лиц, тогда, я надеюсь, вы поймете, что такое новое рабство и что мы можем сделать, чтобы остановить его.

Назад: Предисловие к русскому изданию