Десять «обоссанная!» в спину. Три толчка – от одного я чуть не упала. И четыре раза мне харкнули под ноги, один плевок попал на ботинки. А Назар и Соня по-прежнему скрываются дома.

Я с тоской ждала, когда вызовут в учительскую. Ведь это происшествие просто не могло пройти мимо учителей, и это случилось сегодня, меня вызвали на четвертом уроке.

– Алиса, что ты можешь сказать об этом видео? – самый тупой вопрос в мире. Учительница показала свой телефон. На экране было мое лицо. Ролик разместили на незнакомом мне сайте, запись распространяется по интернету, как вирус простуды.

– Ничего.

– Но это же ты на нем?

– Не знаю. Может, монтаж.

– Как это монтаж? Ты так шутишь?

О, да. Сегодня просто подходящий день для шуток. День самой большой шутки в мире над Алисой.

– Я не помню ничего из того, что было на видео.

– Ты знаешь, что это за место? И кто эти люди?

– Я знаю этот дом. Была вечеринка у одного из знакомых.

– Что это за люди, которые все снимают и делают… Эти вещи?

– Вы имеете в виду, кто эта девушка, которая харкает мне в рот, поджигает пятки и волосы? Кто эти два парня, которые мочатся на меня? А кто эта девушка, которая все снимает и дает советы? Вы все это называете «эти вещи»?

Учительница поджала губы, чтобы не показывать, что они дрожат. Я видела, что она в растерянности.

– Да, Алиса. Я хочу знать, кто эти люди. Я, как представитель школы, забочусь о твоей безопасности и хочу, чтобы виновники понесли наказание.

– Эти двое – близнецы Пелагея и Теодор. Проживают в Стрелецком переулке, в третьем доме. Номер квартиры не помню, последний подъезд, второй этаж. Квартира слева. Бордовая дверь с драной обивкой.

Учительница стала записывать.

– А еще двое?

И тут я замолчала. Язык не слушался – у меня на уровне инстинкта заложено правило: никогда не предавать своих друзей, даже бывших. Я просто не могла сдать Соню и Назара, хоть они и совершили ужасный поступок.

– Наверное, кто-то с вечеринки. Я там больше никого не знаю.

– Что это за компания?

– С лодочной станции, я иногда провожу там время.

Учительница записала в тетрадь.

– Разберемся. Родители в курсе?

Я смутилась.

– Нет.

– Ты понимаешь, что я вынуждена им сказать? В целях твоей безопасности.

От ее картонной учтивости меня затошнило. От нее так и разило официальностью и холодом, а мне на тот момент так нужен был кто-то… Простой, понимающий. Чтобы меня просто прижали к груди и успокоили, чтобы сказали, что все будет хорошо, чтобы пообещали, что меня защитят и скоро все кончится.

Я кивнула.

– Ты сама расскажешь им или я? – спросила учительница. – Нужно сделать это как можно скорее, пока они сами не наткнулись на этот ролик.

– Лучше вы.

– Хорошо. Сегодня же позвоню им и вызову в школу. О таких происшествиях надо сообщать при личной встрече. На сегодня я отпускаю тебя. Я поговорю с медсестрой, она сделает тебе справку, можешь до конца четверти поучиться дома. Постарайся поменьше думать обо всем, что произошло. Школа и твоя семья сделают все, чтобы оградить тебя от… слухов и сплетен. Думаю, нет необходимости читать тебе нотацию о том, как опасно ходить на вечеринки в сомнительные компании. Теперь ты сама убедилась, какие это может иметь последствия. Ты свободна, Алиса.

Теперь я сижу в своей комнате как на иголках, жду звонка. Мне хочется, чтобы учительница побыстрее позвонила родителям. Я хочу, чтобы они узнали… Чтобы я перестала скрывать все и избавилась, наконец, от этой тайны, которая так тяжело давит на меня.

Родители пришли после встречи, папа жутко ругался. Я сразу поняла, что родители узнали тех двоих, которых я пыталась не выдать. Мама с папой вошли в мою комнату.

– Алиса, доченька… – тихо и ласково произнесла мама, глядя на меня со слезами.

– Мы сейчас же пойдем к Рожковым и Юсуповым. Я убью их выродков. – Папа метал громы и молнии.

– Володя, не горячись, умоляю! – упрашивала мама.

– Папа, не надо! – плакала я.

Но нам не удалось убедить отца. Он позвонил Рожковым и Юсуповым и объявил, что случилось кое-что ужасное, что это касается трех наших семей и что нужно встретиться лично и все обсудить.

Собирались в доме Назара. Я отказалась идти, но папа тащит меня силой.

Я не хочу туда идти! Видеть Соню и Назара… Видеть взгляды их родителей.

В этот вечер дом Назара будет пропитан болью, слезами, унижением и виной. Горе будет сочиться сквозь стены. Я не хочу идти туда, где будет боль. Я не представляю, что там случится. Как пройдет встреча? Все переругаются и передерутся? Что скажут родители Сони и Назара? Скажут ли что-нибудь сами преступники? Я бы хотела услышать от них, за что они так со мной поступили. Но сейчас слишком больно видеть их и слышать ответы. Я хочу остаться в своей комнате. Не хочу никого видеть!

Но моя истерика никак не повлияла на папино решение. У меня двадцать минут на сборы.

Я плакала всю обратную дорогу, плачу и сейчас. Господи, я не знала, что будет настолько больно.

Родители Сони и Назара не знали, в чем причина нашего столь позднего визита, их дети не сказали им. Мы пришли и увидели стол, подготовленный для чаепития. Видимо, дядя Слава не передал жене всю серьезность ситуации… и тетя Инна думала, что в гости придут их близкие друзья. Но сейчас мы явились как враги. Я видела, что папа тоже смотрит на стол, на котором стоят чашки и вазочка с конфетами, и ему стало очень неуютно, как и мне.

– Проходите, сейчас чайник вскипит, – приветливо улыбнулась тетя Инна, встречая нас и протирая тарелку в руках. – Вы голодные? Есть мясо в горшочке и винегрет. Давайте я подогрею?

– Не нужно, Инна, – холодно сказал папа, и я слышала предательскую дрожь в его голосе. – Сегодня наша семья пришла к вам не с дружеским визитом.

Тетя Инна поставила тарелку на столик в прихожей и с тревогой посмотрела на нас.

– Что произошло? – спросил подошедший дядя Слава.

– Где Рожковы? – вопросом на вопрос спросил папа.

– Еще не пришли… а в чем дело?

– А где ваш сын? – папа намеренно не назвал Назара по имени.

– У себя в комнате. Позвать его? Дело в нем? Он что-то натворил? Умоляю, Рита, Володя, не томите душу! Что произошло? Что натворил Назар?

Папа тяжело вздохнул.

– Я все расскажу при Рожковых. Можно мы пройдем?

– Конечно, раздевайтесь, проходите на кухню. А чай я все-таки сделаю, – растерянно сказала мама Назара.

Мы молча пили чай в томительном ожидании семьи Рожковых.

– Назар! – крикнул дядя Слава. – Иди сюда! Я же знаю, что ты подслушиваешь под дверью!

Вскоре на кухне появился Назар. Он не смотрел на меня, бегло оглядел всех, сказал «здрасьте» и сел на свободный стул.

Снова воцарилась тишина. В горле набухал ком. Я смотрела на свою чашку и, чтобы не расплакаться, стала представлять, как строю башню из чашек и блюдец.

– Ты не рассказал родителям, что совершил, гаденыш? – Через пару минут тишины папа со звоном поставил чашку на свое блюдце – не смог удержать себя в руках. В его голосе была только злоба.

– Володя, успокойся. – Мама дернула его за руку.

– Сейчас же объясни, что произошло! – воскликнул дядя Слава. – Ты приходишь в мой дом, говоришь таким тоном с моим сыном, это недопустимо!

Папа вскочил с места.

– Недопустимо? Знаешь, что недопустимо? То, что твой сын проделал с моей дочерью!

Чашка. Чашка и блюдце. Моя башня начинала потихоньку расти.

Раздался звонок в дверь. Отец Назара пошел открывать. Пришли Рожковы. Я слышала, как на пороге дядя Вася что-то весело рассказывает дяде Славе, еще не подозревая, какая беда скоро свалится ему на голову.

– Всем здрасьте. Что у нас тут за сыр-бор? – В комнату вошел веселый дядя Вася и, увидев мрачную обстановку на кухне, умолк. – Что-то случилось?

– Случилось, – буркнул папа.

На кухню вошла тетя Оля. За ней, прячась, плелась Соня. Как и с Назаром, я не хотела встречаться с ней взглядом.

Все расселись и посмотрели на папу, пока что ничего не понимая.

Папа бросил на стол телефон, на котором было открыта ссылка на видео.

– Смотрите. Смотрите на то, каких чудовищ вы породили.

Взрослые склонились над телефоном.

– И вы тоже! – рявкнул он на Соню и Назара. Они нехотя придвинулись к телефону.

Через три минуты раздался всхлип тети Оли и вздох тети Инны. В отличие от учительницы, они сразу узнали затылки, руки и голоса преступников на видео.

– Я ничего не понимаю, Володя… – растерянно сказал папа Назара. – Это похоже на какой-то монтаж. Это все настолько странно, что просто не может быть правдой!

– Скажи, пожалуйста, что это шутка, – тяжело выдохнул папа Сони.

– Шутка? Монтаж?! – Папа стукнул кулаком по столу. – Спросите у своих детей, какая это была шутка! Ваши дети, эти монстры, надругались над моей дочерью! Это видео распространилось по всему интернету, и теперь ее каждый день травят!

Папа вскочил с места и убийственным взглядом посмотрел на Соню.

– Ты! Какая же ты дрянь! Как у тебя хватило совести снимать эту гадость, а еще давать советы, где лучше подпалить кожу моей дочери?! Ты не человек, ты чудовище. Только чудовище может снимать на видео, как его другу плюют в лицо. А ты… – Папа повернулся к Назару. – Я вырву с корнем все твои причиндалы, и мочиться ты сможешь только через трубочку!

Папа вскочил со своего места и сделал шаг в сторону моих бывших друзей.

У меня хватило смелости посмотреть на них. Соня заплакала. Назар прикусил губу, его лицо было белее мела. Они оба молчали, испуганно вжимаясь в стулья так сильно, будто пытались перетечь в них и стать с ними единым целым.

– Не трогай мою дочь! – взревел со своего места вспыльчивый дядя Вася.

Папа Назара встал между детьми и моим отцом.

– Не подходи к ним, – спокойным тоном сказал отец Назара моему папе. – Не делай глупостей. Успокойся.

Но папа стал ругаться еще сильнее, он пытался добраться до Сони и Назара.

– Соня. Назар. Марш в комнату и не выходите оттуда, – сказал дядя Слава.

Бывшие друзья по команде вскочили и, ни на кого не глядя, побежали в комнату Назара.

Папа рванулся за ними, обрушивая на них проклятия, но дядя Слава остановил его. Дядя Вася стучал кулаками по столу и кричал что-то моему папе.

Начался самый настоящий хаос. Если наших пап мне еще удавалось слышать и разбирать, о чем они говорят, то мам нет. Мамы плакали, шипели, визжали друг на друга, как разъяренные кошки. Было страшно наблюдать за ними. За короткое время цивилизованные женщины превратились в диких животных, самок, которые пытаются защитить своих детенышей, даже не пытаясь разобрать, на чьей стороне правда.

– Я оторву член его ублюдку и засуну его в жопу твоей дочери! – кричал папа дяде Васе.

– Только приблизься к ней, и ты труп! – перекрикивали его дядя Вася с тетей Олей.

– Держите себя в руках! Нужно как-то решать ситуацию миром, а не бросаться угрозами! – Папа Назара единственный из всех сохранял остатки разума и не велся на провокацию моего папы.

– Миром? Ты видел, что сделал твой сын? – Голос моей мамы срывался.

– Я согну его пополам и заставлю помочиться себе в рот, а если не хватит, сам добавлю! Вот что будет для меня миром! – ревел папа.

Блюдце. Сверху ставлю чашку. Сверху – еще одно блюдце…

Моя башня была ростом с холодильник.

Через некоторое время все перестали орать и стучать, перешли на спокойный тон.

– Рита, Володя, наши дети совершили непростительный поступок по отношению к вашей дочери, – тихо сказала Рожкова-старшая.

– Я еще не знаю всей истории, но обязательно выясню. Я обещаю, что дети понесут самое суровое наказание! – воскликнул ее муж.

– Ты не представляешь, каким шоком это оказалось для всех нас, – добавила тетя Инна.

– Мы этого так не оставим, – поддержал отец Назара. – Наши дети предали и поглумились не только над вашей дочерью, но и над своими родителями. Мы чувствуем на себе всю боль Алисы. Мы накажем своих детей, накажем сурово. Но… Как мы можем помочь сейчас? Что мы можем сделать? Удалить видео из интернета, как-то оградить Алису от преследований? Что?

Мой папа покачал головой и с горечью произнес:

– Вы ничего не сможете сделать. Вы уже все сделали. Вы родили монстров.

Папа встал, посмотрел на нас с мамой и кивнул в сторону выхода.

Мы с мамой встали и пошли к входной двери.

– Алиса. – Сзади на мое плечо опустилась рука, я вздрогнула и обернулась.

На меня смотрел дядя Вася. Его взгляд был полон боли, обиды, сожаления. Он как будто пытался забрать, высосать из меня мое горе, пытался почувствовать его.

– Нам очень-очень жаль, что так вышло. Ты даже не представляешь как.

– Отпусти мою дочь, – холодно сказала мама с порога.

– Позволь спросить, что вы собираетесь сделать? – с отчаянием воскликнул Рожков-старший, растерянно схватившись руками за голову. – Что вы хотите от нас услышать? Или что вы хотите, чтобы мы сделали? Как нам наказать наших детей? Рита, Володя, скажите нам, мы все сделаем.

Наша семья стояла на пороге. Я смотрела под ноги и разглядывала придверный коврик. На коврике была надпись «Юсуповы» и рисунок, на котором были комично изображена кошачья семья – мама-кошка, папа-кот и два котенка. Этот коврик мы дарили им на позапрошлый Новый год, заказывали специальный рисунок, а потом фотопечать. Коврик выглядел совсем как новый, видно было, что семья следит за его чистотой. Я подняла глаза. Родители Назара и Сони смотрели на нас с мольбой. Беспомощные, жалкие, остро чувствующие свою вину, а также тревогу за детей.

В эту минуту дружба наших семей была карточным домиком, а мой папа – ветром. И только от направления этого ветра зависело, останется ли домик целым.

– Ваши дети сгниют в тюрьме. А больше мне ничего не надо, – сказал он, выходя из квартиры.

Папа разрушил карточный домик. Дружба между семьями, ярким костром полыхавшая более двадцати лет, сгорела и потухла за один вечер.

Дома у Назара всегда есть сладости с марципаном. Дядя Слава и тетя Инна всегда покупают их для меня – знают, как я люблю миндальную выпечку.

Запеченный марципан, шоколад с марципаном, печенье – я поедала эти лакомства каждый раз, когда приходила к Юсуповым в гости. Никто в их семье не любит марципан, и мне было безумно приятно, что они держат что-то специально для меня. Как будто это был и мой дом тоже.

Дядя Вася считал меня второй дочерью. Мой отец всегда был занят, никогда не присутствовал на детских праздниках в начальной школе, моих выступлениях, даже на дне знаний в первом классе его не было. Папу все время заменял дядя Вася. На фотографиях это хорошо видно. Первый класс. За одну руку меня держит мама, за вторую – папа. Только не мой, Сонин. Он дарил мне подарки за участие в школьных спектаклях, раздавал тумаки мальчишкам, которые обижали меня в первом классе. Он делал все это не ради дружбы и взаимопомощи между семьями. Он делал это потому, что действительно меня любил.

Я плачу и вижу перед собой вазочку с марципаном. Вижу дядю Васю, счастливого, улыбающегося, с гитарой в руке. И слышу его голос.

Какой же крепкой была дружба между нашими родителями. А из-за меня теперь эта дружба превратилась в войну.

Начались каникулы. Всю неделю я могу не ходить в школу. Может быть, когда я туда вернусь, все забудут о происшествии?

На носу экзамены… Нужно как-то перетерпеть и прожить эти жуткие два месяца, что остались до конца учебы.

Ни Соня, ни Назар не подходят ко мне в школе. Я их почти не вижу, они стараются держаться как можно дальше от меня.

Сегодня после учебы в раздевалке я обнаружила, что мою куртку всю захаркали. Хорошо, что она сделана из кожзама, я легко отмыла ее в туалете.

В первом классе на новогоднем утреннике мы с Соней должны были быть снежинками, а Назар – снеговиком. Наш класс готовил танец, мы собирались выступить на елке. Я так хотела быть снежинкой… Мама купила мне красивое пышное белое платье, сделала корону из бумажных снежинок. Но приближался день утренника, а на улице так потеплело, что вместо снега были лужи, а с неба полил дождик. Из-за сырости моя болезнь резко обострилась, и я уже не могла танцевать. Даже ходить в школу не могла. Моя мама сказала учительнице, что меня не будет на празднике. Я перестала ходить в школу и несколько дней ревела в подушку. Ситуацию спасли Соня с Назаром, которые пришли ко мне домой.

– Вставай, – приказала Соня. – Будем учить новый танец.

– Какой танец? Я не пойду на елку и не буду выступать, – буркнула я.

– Мы обо всем договорились. Мы будем танцевать втроем, ты будешь в середине, а мы с Назаром будем тебя поддерживать.

– Но мы же танцуем поодиночке!

– Я попросила учительницу, и мы переделали весь танец. Теперь все танцуют по парам. А мы будем втроем. Вставай, будем учить движения…

– Я не могу, меня трясет.

– Нет, вставай. Не ной.

Вот так Соня и Назар спасли мой праздник. Я с трудом ходила, спотыкалась, голова кружилась, но Соня и Назар крепко держали меня с двух сторон, и у нас действительно вышло что-то наподобие танца. Правда, Соня должна была быть главной снежинкой, в танце ее поставили в центр, а из-за меня она отказалась от своего места, и главной снежинкой назначили другую девочку. Наше трио переместили назад и вбок.

Праздник удался. Соня и Назар в танце очень помогали мне, не давали упасть. Мы кружились вокруг елки, а на нас смотрели дети и родители. У нас осталось много хороших фотографий. После танца нам вручили подарки – праздничные упаковки с конфетами и мандаринами. Я была абсолютно счастлива.

Сегодня я набралась смелости и пошла домой к Пелагее. Мне нужно было знать, зачем она выложила видео в интернет. В том, что это сделала она, я не сомневалась.

– Зачем ты это сделала? – спросила я с порога. – Зачем ты выложила запись? Зачем вы все это сделали со мной?

– Это шутка. Это всего лишь видео, что в этом такого? – Пелагея удивленно смотрела на меня. – Меня пьяную знаешь сколько раз снимали на видео? А потом выкладывали в интернет! Это просто шутка, все относятся к этому несерьезно.

– Но из-за этой записи меня теперь травят в школе! Ты представляешь, с каким унижением мне приходится сталкиваться каждый день?

– Прости, я не подумала, что ты так все всерьез воспримешь. Хорошо, я сейчас удалю это видео, раз для тебя это так важно.

Пелагея выглядела расстроенной и обеспокоенной, это злило.

– Эту запись уже скопировали сотню раз! Уже не получится удалить все! Удаляю в одном месте, и она тут же появляется в другом!

– Прости, я не знала, что все так далеко зайдет. – Она строила виноватый вид, но я знала, что это было лишь хорошей игрой.

– Я тебе не верю. Ты знала прекрасно, что все так будет! Только я не понимаю, за что? Что я сделала?

Она хлопала глазами и повторяла, что это только шутка. Ей даже не хватило смелости сказать мне правду.

Я думаю, что никогда не избавлюсь от этого. Взгляды, полные презрения, прожигающие спину, оскорбления, которые летят со всех сторон и бьют меня невидимыми ладонями по щекам.

Я перестала разговаривать с кем-либо в школе и теперь просто перемещаюсь из кабинета в кабинет мрачной тенью. И дома я тоже разговариваю все меньше. Молчать – безопасно. Это теперь мое правило.

Сегодня маму и папу снова вызвали в школу, а я осталась дома. Раздался звонок в дверь, я пошла открывать… и увидела на пороге Соню и Назара. Я очень растерялась, не знала, как себя повести. Захлопнуть дверь? Пригласить их войти? Было видно, что они караулили у дома, ждали, когда родители куда-нибудь уйдут. Они знали, что родители запретят им разговаривать со мной и не пустят в дом.

Я открыла дверь и молча ушла внутрь, Соня и Назар пошли за мной.

Мы поднялись в мою комнату. Я уткнулась в экран монитора, не смотрела по сторонам, делала вид, будто рядом со мной никого нет. Все так же молча Назар сел на кровать, Соня стала прохаживаться по комнате и разглядывать полки со старыми игрушками. Они оба хотели как-то начать разговор, но не знали как.

– Помнишь, как мы часто играли в детстве у меня на даче? – Соня начала разговор. – У нас у всех были такие разные игрушки, из разных Вселенных, но мы все представляли, что они друзья. Мы строили им домики под кустами, делали постельки из цветков гортензии. Назар, кто у тебя был?

– Гримлок, – ответил он.

В моей голове сразу пронеслось: Гримлок. Отряд Диноботы, принадлежность – Автоботы, класс Трансформеры. Оружие – меч и очень мощная двуствольная ракетница.

– А у тебя кто был, Сонь? – подхватил беседу Назар. – Кажется, кто-то из кукол Монстр-Хай?

– Да, кто-то из этих кукол, – ответила Соня. – Я не помню, кто именно. Алис, ты не помнишь?

Френки Штейн. Сериал «Школа монстров», кукольный дебют – июль 2010-го. Дочь Франкейнштейна. Волосы белые с черными прядями. Внешняя особенность – на шее два болта.

Я молчала.

– Алиса, а кто был у тебя? – спросил Назар.

Ферби серии Кристалл по кличке Гизмо. Зверек с переливающейся окраской меха, который может говорить, открывать-закрывать глаза и рот, а также качаться на ножках.

Я молчала.

– У нее был Ферби, – ответила Соня. – Было так здорово играть… Мы придумывали разные сценарии, как будто наши игрушки – команда супергероев, и им нужно спасти мир от надвигающейся катастрофы.

– Помните, как наша команда спасала мир от бомбы? – Назар активно поддерживал тему разговора.

– Да… На огороде мы сделали небольшой прудик и построили дамбу, – с улыбкой вспоминала Соня. – И террористы поместили бомбу под дамбу… И у нас был час, чтобы ее найти и обезвредить.

– Бомбу обнаружил Ферби Алисы. Он был мозгом команды.

– Алиса, а помнишь наше детское оружие? – спросила Соня. – Мы с тобой бегали по твоему саду и стреляли в невидимых садовых гномов.

Я помню.

Оружие Нерф Ребелл. Луки и арбалеты преимущественно для девочек. Розового цвета. Серии: розовое сумасшествие, разбитое сердце и секретное послание.

Я молчу. Но я помню. Я все помню. Что когда-то мы были друзьями, и эта дружба была очень крепкой. Что я вам сделала? Я всегда хотела для вас быть хорошим другом. Я ни разу в жизни вас не предавала. За что вы так со мной? В чем я провинилась? Что сделала не так? Я виновата только в том, что слишком наивная и доверчивая, но это не преступления, за которые меня надо судить и наказывать. Я никогда не причиняла вам зла.

Соня с Назаром будто прочитали мои мысли.

– Алис… Прости нас. Мы не думали, что все так выйдет, – тихо сказала Соня.

– Это все из-за травки… – подхватил Назар. – В ней была подмешана какая-то химия. Голова совсем поехала… Мы не думали, что дойдем до такого. На следующий день посмотрели видео и ужаснулись так же, как и ты. Мы не могли поверить в то, что натворили. Это все так ужасно… Как будто делали не мы, а кто-то другой. Это все из-за травки. Это была шутка. По крайней мере, так нам казалось в тот момент. Мы не хотели причинить тебе боль. Это всего лишь шутка, Алис. Попробуй отнестись ко всему происходящему как к неудачной шутке.

– Нам очень стыдно, ты даже не представляешь как, прости нас, если сможешь, – виновато сказала Соня.

Я сидела за компьютером, но смотрела не на экран, а на висящие на стене фотографии в рамках. На одной из них нам с Соней и Назаром по семь лет. Они едут впереди на больших лошадях, а я сзади плетусь на маленьком ослике. На второй нам с Соней и Назаром по десять. Мы в аквапарке, все вместе забрались в большой надувной круг. На третьей нам двенадцать лет. Мы в парке аттракционов, первый раз в жизни собираемся прокатиться на настоящих американских горках. Соня дядей Васей впереди, дальше Назар с дядей Славой, а за ними я и моя мама. Мой папа тогда снова работал…

Я ничего не ответила. Раздался голос родителей – они вернулись с собрания. Узнав, что пришли Соня и Назар, папа стал ругаться и выгнал их из дома.

Мама с папой очень переживают, что я почти перестала разговаривать. Сегодня я лежала на кровати, мама сидела рядом и гладила по голове. Папа стоял поодаль.

– Доченька, все будет хорошо, – тихо сказала мама. – Мы обратимся в полицию. Мы растопчем этих гнусных людей. Они заслуживают наказания.

Я некоторое время подумала над словами мамы. Хочу ли я наказания для тех, кого считала своими друзьями? Да, я действительно хочу, чтобы они получили по заслугам. То, что они сделали, – это ужасно, им нет прощения. Я не хочу, чтобы они ушли от ответственности и остались безнаказанными. Я знаю, с какими трудностями это связано, не представляю, как тяжело придется родителям. Начнутся суды… и на той стороне будут стоять те, с которыми моя семья так тесно дружила столько лет. Но я этого хочу.

Ох, Назар. Я любила тебя и продолжала любить даже тогда, когда в семь лет ты наступил на мою базу повстанцев из Лего. Тогда я искренне думала, что эта самая сильная боль, которую ты мне когда-либо причинишь. Я ошиблась.

Ежедневно мама забирает меня из школы на машине, каждый раз повторяя: «Все будет хорошо, солнышко». Но эти слова не успокаивают, наоборот, я расклеиваюсь, и наружу рвутся горячие слезы.

Сегодня с папой ходили в магазин, навстречу нам шла толпа подростков. Я не знала никого из них, но, когда мы прошли, мне в спину крикнули «обоссанная!». Папа тут же остановился, я чувствовала, как он весь напрягся. Он был в ярости. Я чувствовала, как он хочет развернуться, подойти и наподдать им.

– Папочка, не надо! – заплакала я и потянула папу за руку. – Пожалуйста, пойдем!

Меньше всего на свете я хотела, чтобы эти ублюдки сказали какую-нибудь гадость папе и сделали ему что-нибудь плохое. Папа послушался, усмирил свой гнев, не стал оборачиваться, и мы ушли домой.

В этот вечер папа пришел ко мне в комнату перед сном, пытался развеселить меня какими-то глупыми историями о комичных ситуациях на работе. Я делала вид, что мне смешно, старалась отвечать беззаботно. Но когда он ушел, я долго рыдала в подушку до тех пор, пока просто не осталось слез.

Мама плачет в гостиной, я слышу из комнаты ее всхлипы и громкий голос отца, который успокаивает ее.

Сегодня мы узнали, что все четыре виновника в преступлении надо мной избежали наказания. После той злополучной ночи у меня нет следов ни физического насилия, ни изнасилования. Есть только одна статья, под которую можно подвести виновных и добиться наказания – это оскорбление, за которую полагается штраф. Ну и тут каждый из четверки вышел сухим из воды. Соне и Назару не исполнилось шестнадцати лет, к ним не могут применить никакого официального наказания по закону в силу возраста. Шестнадцатилетних Пелагею и Теодора доставили в отдел полиции. Все наказание ограничилось предупреждением. К этим двоим по закону не могут применить даже штрафа, потому что они еще сами не зарабатывают, не говоря о более серьезных мерах наказания.

Все четыре человека в силу своего возраста и особенностей преступления остались безнаказанными.

В школе женский и, по слухам, мужской туалеты исписаны записями обо мне. Ничего нового, все как всегда. Шлюха. Убогая. Обоссанная. Могли бы придумать что-нибудь поновее.

Мне тяжело видеть отца потухшим и осунувшимся. Я знаю, о чем он думает. Его дочь, любимица, которая всегда дома веселая, теперь постоянно грустит. Его сердце разрывается от горя, потому что он никак и ничем не может помочь. Он не может скрыть своих чувств.

Мама делает вид, что держится. Она улыбается мне, пытается подбодрить, но я вижу всю пустоту внутри нее и понимаю, что это лишь маска. Она сгорела внутри, как отец. И как я. В нас больше ничего не осталось.

Я хотела бы, чтобы у меня была сестренка, умная, красивая, здоровая. Чтобы родители переключили все свое внимание на нее, это избавило бы их от стольких переживаний. Но, к сожалению, я единственный ребенок в семье и приношу родителям одни расстройства и слезы. Меньше всего на свете мне хочется их огорчать. Но я это сделала.

Мама спросила меня, что нам теперь делать. Чего я хочу? Все будет так, как я желаю. Я сказала, что хочу уехать отсюда, уйти из школы, переехать и больше никогда не возвращаться в это место. Начать жизнь с чистого листа среди новых людей, которые ни о чем не знают и никогда не узнают.

Мама с папой тут же ринулись в риелторскую контору.

На носу экзамены. Первый – по математике – будет двадцать седьмого.

Я вовсю готовлюсь.

Когда я сижу за учебниками, то почти не думаю о том, что произошло. Учеба очень сильно помогает отвлекаться. Тридцатого сдаю информатику, третьего июня русский, шестого физику. А потом я наконец освобожусь.

Сегодня нос к носу столкнулась с Соней в коридоре.

По привычке я хотела опустить глаза в пол и молча уйти с дороги, но вдруг откуда-то во мне поднялось дикое желание схватить ее за волосы, вырвать целые клоки, а потом вцепиться в шею и душить. Возможно, эти мысли отразились на моем лице, потому что Соня первая сделала шаг в сторону, уступая дорогу. Я прошла вперед, ничего не сделав.

Завтра последний звонок. Я не иду.

Ничего особенного. Просто был экзамен.

Родители занимаются поисками нового жилья и продажей нашего дома. Это дело их очень увлекло и пошло им на пользу. Мама с папой могут отвлечься от произошедшего.

Я пока что мало думаю о том, каково это – уехать из дома, в котором я провела всю жизнь. Мои мысли сейчас заняты другим. И пока не найдутся покупатели, мне как-то не верится в то, что наш дом скоро не будет нам принадлежать.

Сегодня был, мне кажется, самый легкий для меня экзамен, сдавали информатику. Результаты первых двух объявят седьмого июня. Думаю, что написала их хорошо.

Сегодня на экзамене по русскому меня и Соню посадили близко. Я смотрела, как у нее дрожит рука, когда она пишет, и думала о том, что мама была права. Надо было ее послушаться и не идти на ту вечеринку. И тогда все было бы хорошо.

Мне попалась тема сочинения-рассуждения «Вселенная и человек». Я смотрела на Соню и размышляла о том, правда ли Вселенная бесконечна? Есть ли такая копия нашей планеты, где не было вообще той вечеринки? Наверное, есть. Есть копия, где вечеринка была, но я на нее не пошла. А есть и такая, где я присутствовала на вечеринке, но не пила и не курила и осталась в том доме без ночевки. А есть и такая планета, где никто на вечеринку не принес травку. Каждая из этих планет-копий меня устраивает, и я хотела бы переехать туда. Ведь на этих планетах все идет по-прежнему, как раньше. Я не совсем уверена, что тот, кто будет читать мое сочинение, поймет, что я хотела сказать.

Весь вечер я плачу.

Сегодня наш дом пришла осматривать супружеская пара. Они не понравились мне сразу – чересчур строгие, слишком неулыбчивые. Эти муж и жена ходили по дому, критично заглядывая в каждый угол, с особым отвращением глядя на безделушки, расставленные на полках, на подвешенные к потолку на лесках над лестницей маленькие фарфоровые воздушные шарики. Мама спросила их – что-то не так? Они насмешливо ответили, что предпочитают в интерьере строгий минимализм.

Эта пара согласилась купить дом, но мне хотелось крикнуть родителям, чтобы не продавали… Кому угодно, только не этим людям. Они все испортят. Они убьют все то, что делало этот дом нашим. Но, конечно, я промолчала. Было глупо говорить такое. Родители и так из-за меня терпят огромные убытки и сильно снизили цену на дом, чтобы продать его поскорее и как можно быстрее переехать. Я просто не имею права ставить дополнительные условия. Но все равно слезы катятся градом, я не могу их остановить.

Я представила, как эти строгие люди сделают ремонт и сотрут все наше прошлое.

В дверном проеме на кухне косяк весь исчерчен пометками – мой рост в два года, мой рост в три, четыре… семь… десять, одиннадцать лет. Мне всегда нравилось смотреть на эти отметки, каждый раз я сравнивала свой нынешний рост с последней отметкой.

А под лестницей у нас живет бабарашка, и, чтобы он не злился, я в детстве нарисовала на обратной стороне ступеней карту – как пройти до кухни, – и начертила подробный план кухни, крестиками помечая места с едой: шкафчик, где мы храним печенье, холодильник, стол, на котором стоит ваза с конфетами и фрукты.

В прихожей в полу есть небольшая дверь, ведущая в подвал. Когда я была маленькой, то воображала, что там живет принцесса, которую заточило туда страшное чудовище. Я пыталась набраться смелости залезть в подвал, чтобы спасти принцессу. Но мне не хватило храбрости, слишком страшным казалось это место. Я видела, как иногда мама или папа спускаются туда, и мрачная чернота, откуда веет сыростью и прохладой, наводила на меня страх и ужас. Иногда, когда родители не видели, я приоткрывала дверцу и кидала вниз спички, кусочек хлеба и даже ключик, который где-то подобрала. Он был неизвестно от какой двери, но я сразу придумала и поверила, что этот ключ от цепей, сковывающих принцессу, и с помощью него она сможет освободиться.

Этот дом видел мои слезы, беды и радости. Он видел, как я расту. Этот дом – часть меня. Что будет в новом доме? Смогу ли я быть прежней? Смогут ли быть прежними мои родители? Или мы все изменимся и станем новыми людьми?

Наш дом и наша семья состоят из деталей и мелочей, из безделушек, из воспоминаний и запахов. А теперь, с приходом новых хозяев, все это умрет…

Экзамен по физике оказался легче, чем я думала.

Не верится, что это все и что отныне меня больше ничего не связывает с местом, в котором моя жизнь за последние два месяца была самым страшным кошмаром. Моя жизнь в этот период была хуже, чем в аду.

Родители присмотрели небольшую квартирку в городе, расположенном близко к нашему. С одной окраины мы просто переезжаем в другую. Конечно, глупо менять большой дом на небольшую квартиру, но, чтобы размен был равнозначным, нужно время. А у меня нет времени, я и так еле доживаю здесь последние дни, больше так не могу. Дни тянутся бесконечной пыткой, я измотана.

Математика – пять, информатика – пять.

Сегодня мы ездили смотреть квартиру, которую выбрали родители.

Три комнаты. Девятнадцатый этаж. То, что родителям показалось диким, а мне пришлось по душе – это дом, стоящий напротив, такой же высокий, как этот. Соседний дом стоит очень близко и не дает даже проникнуть свету в наши окна. Мне это нравится. Я разлюбила солнце. Но не разлюбила следить за людьми – мой бинокль все еще работает, и, чувствую, здесь он мне понадобится, ведь в доме напротив так много окон, за которыми прячутся тайны…

Дома у нас состоялся семейный совет. Мама просила не спешить, но нам с папой квартира понравилась. Цена у нее довольно низкая, и после продажи дома у нас останутся свободные средства. Мы решили купить эту квартиру.

На смену опустошенности приходит воодушевление. Мы занимаемся переездом и упаковываем вещи в коробки. Я очень хочу поскорее переехать. На новом месте у меня начнется новая жизнь, а прошлое я оставлю далеко позади и не буду к нему возвращаться.

Сегодня мой день рожденья. Просто день-пустышка.

Результаты оставшихся экзаменов. Физика – пять, русский – четыре. Последний по баллам – на грани с тройкой. Все-таки мое сочинение не поняли…

Мы забрали документы из школы.

Перевезли на новое место уже много вещей.

Мы два дня спим на матрасах, а едим на полу, сидя на подушках, вместо стола используем табуретку. Окончательно увезем все вещи завтра, и тогда отдадим ключи новым жильцам.

Вот и все. В комнате больше ничего не осталось, как и во всем доме. Тут пусто, а от стен отражаются голоса. Правда, я все еще говорю очень мало, но надеюсь, что в новой квартире все изменится, я снова стану улыбаться и много болтать.

Завтра я уже проснусь на новом месте.

Что сказать тебе, милый дом, на прощание?

Я скажу тебе вот что:

Спасибо, что всегда был рядом, всегда оберегал, выслушивал меня, успокаивал, жалел, когда мне было больно или плохо, вместе со мной радовался моим успехам.

Спасибо за то, что не предавал.

Проснувшись утром в новой квартире, я с ужасом поняла, что не могу говорить. Я открыла рот и попыталась выдохнуть звук, но ничего не вышло. Это очень напугало меня. Я стала выдыхать и выдыхать из себя воздух, до тех пор пока не закружилась голова. Я щипала себя, царапала горло и даже ударила кулаком по зеркалу. Оно разбилось, и на шум прибежали мама с папой. Они увидели разбитое зеркало, кровь на моих кулаках и беззвучные слезы. Они задавали вопросы, говорили так много, что мне хотелось закричать, чтобы они замолчали. Но снова – беззвучные выдохи вместо слов. Родители пытались заставить меня говорить, не оставляли в покое, но ничего не вышло. Мама заплакала, папа обнял ее и меня. А потом родители стали искать по Интернету хорошего психотерапевта и обзванивать знакомых, кто хотя бы раз сталкивался с какими-то психическими расстройствами, чтобы они могли подсказать специалиста. Родители спросили меня, хочу ли я говорить? Хочу ли я, чтобы мне помог профессионал? Я не хотела. Молчать – безопасно. Но я видела мольбу в глазах родителей. И поняла, что мой голос нужен в первую очередь не мне. Им. И я дала согласие.