Вид у Ивана был донельзя тоскливый. Но при этом решительный. Будто бы он сидел в очереди в кабинет зубного. Неприятно, больно – а куда деваться?

– Мне надо к ней. – Я кивнул в сторону Алены, которая вновь заняла свое место за решеткой.

– Не надо, Саш. – Иван поднялся со стула и перегородил мне путь. – Звонили из Выборга. Твой шеф… бывший шеф.

– Ага. – Я остановился. – И что теперь?

– Ты отстранен, Саш. – Иван покачал головой. – Только не сердись, ладно? Надо дождаться Матвея.

– Дождемся, Вань. – Я шагнул вперед. – Но сначала – за девочкой.

– Времени мало.

Я не заметил, как Алена поднялась с лежака и подошла вплотную к решетке. Иван на мгновение оглянулся на нее и скользнул назад – так, чтобы удерживать в поле зрения нас обоих.

– Ты чего, с дуба рухнул? – рявкнул я. – Что тебе сказал Петр Валентинович?

– Все, – выдохнул Иван. – Саш, не надо никуда идти. Ты сейчас не в себе, я знаю, и про твою семью знаю… И понимаю!

– Что ты понимаешь?! – Я двинулся вперед, наступая на дозорного. – Вань, оборотни готовят ритуал. Может быть, дети еще живы…

– Саша, отойди назад, – процедил Иван сквозь зубы. – Пожалуйста.

Не знаю, когда он успел вытащить боевой жезл. Может быть, прятал в ладони с самого начала? Заклинание, заряженное кем-то явно посильнее мага шестого уровня, недобро мерцало в Сумраке. И было нацелено не на Темную. На меня. Каких-то пару часов назад я пытался остановить Алену, рвущуюся на помощь девочке. И вот теперь Светлый маг Иван точно так же готовится остановить слетевшего с катушек коллегу. Любой ценой выполнить приказ. Как, в сущности, просто, когда за тебя думает кто-то другой. Особенно если этот кто-то – глава Ночного Дозора города Выборга.

– Ваня. – Я поднял руки и сделал еще шаг. – Ты хоть знаешь, чем заряжена твоя игрушка? Хочешь отскребать меня от стенок?

Нет, решимости ему хватало. Даже более чем. Аура Ивана пылала алым. Чувство долга – серьезная штука. Он действительно был готов умереть за дело Ночного Дозора. Но для того, чтобы на поражение бить смертоносной магией, нужна решимость несколько иного рода. И ее Иван чуть-чуть не добирал. Секунда, половина, четверть, даже десятая доля секунды промедления. Вполне достаточно.

В обычном мире я бы даже не успел увидеть, как жезл сработал. Узкий луч раскаленного добела пламени прорезал Сумрак, с шипением вспорол куртку на боку и прошелся по ребрам. Все-таки зацепил – реакция у Ивана оказалась неплохая. Он даже успел нырнуть в Сумрак за мгновение до того, как я ребром ладони ударил его в шею.

– Сильно ты его? – поинтересовалась Алена.

– Жить будет. – Я с кряхтением опустил далеко не худенькое тело дозорного на пол. – Очухается минут через двадцать в очень плохом настроении. Куда нам?

– Тебе адрес сказать? – Алена на мгновение нырнула в Сумрак, проходя сквозь решетку. – Могу показать направление. Идем?

– А у нас есть выбор?

Я разочарованно отбросил в сторону взятый с боем жезл. Без зарядов он превратился в бесполезный латунный цилиндрик. Итак, что мы имеем против целой стаи вервольфов? Маг-перевертыш – одна штука. Темная с непонятными способностями – одна штука. Боевых жезлов и амулетов – ноль штук. Фиговая арифметика, если честно. Остается порадоваться, что мы в отделении полиции. Автомат все-таки лучше, чем ничего.

– Ты можешь быстрее?

Алене пришлось кричать, прижавшись щекой к моему шлему. Перегруженный двигатель надрывался, сотрясая «Ямаху», но стрелка спидометра будто прилипла к цифре сто десять.

– Я-то пожалуйста. – Я стукнул коленями по стремительно пустеющему баку. – Он не может.

– Надо, Саша. – Алена скользнула ладонями мне под куртку. – Давай я попробую.

Сначала ничего не произошло. А потом густая зеленая поросль по бокам дороги выцвела. По мотоциклу пробежала волна, будто под кожаным сиденьем вдруг заработали могучие мышцы. И только асфальт почти не изменился – остался таким же серым.

– Направо! – крикнула Алена. – Быстрее!

Я узнал место. До домика Петровича от этой развилки оставалось каких-то два-три километра.

– Еще быстрее! Давай!

Второй слой. Лампочки на руле вспыхнули янтарно-желтым. Грохот мотора замедлился до отдельных ударов. Один. Два. Три. Прямо подо мной ожившее стальное сердце гнало по венам «Ямахи» бензин. Рама ритмично изгибалась, словно в ней вдруг появился позвоночник. Теперь я едва ли управлял мотоциклом. Пусть так. Хищнику не нужны дороги. Мы ломились через деревья напрямую – туда, где среди стволов виднелись серые коробки автомобилей и два расплывчатых силуэта. Оборотни.

Они все-таки успели что-то почувствовать. Первого «Ямаха» смяла на полном ходу. Второй дернулся в сторону и покатился по земле. Сумрак схлопнулся, возвращая миру цвета и звуки. Я вдавил тормоза, свалил мотоцикл набок и едва успел подхватить обмякшую Алену.

– Иди, – прошептала она, – еще успеешь.

Я протянул руку и убрал с ее лица мокрые налипшие волосы. В утреннем полумраке кожа казалась уже не то что бледной – белой, как воск. Протащить на второй слой мотоцикл… немыслимое количество Силы. Даже если у Алены резерв, как у самого Пресветлого Гесера, сейчас от него остались жалкие крохи.

– Иди! – Она провела по моей щеке холодными пальцами. – Не бойся. Ты сильнее их всех.

– Хотелось бы верить.

Я перевернулся и вытянул из кофра автомат. Запасной магазин – в карман. Третий достать мне все равно не дадут. Интересно, сколько их там? В Саранске зарегистрированы семеро, но в трех машинах запросто поместятся и все пятнадцать. «Уазик», видавший виды джип «БМВ» и «жигуль» непонятной модели с криво приваренным спойлером и нелепо задранным кверху задом. Колхозная, мать ее, классика. Чуть поодаль лежал оборотень.

Точнее, лежала. Совсем молодая девушка, длинноногая и худющая. После удара ее протащило по земле еще метров пять. Крашеная блондинистая голова была вывернута под таким градусом, что я не стал проверять. Даже у вервольфов запас прочности не безграничен. А вот второй – парень в спортивном костюме – еще дышал. Его я нашел за «уазиком». Похоже, удар пришелся вскользь. Царапины, пара-тройка сломанных ребер и внутреннее кровотечение. Заживет за десять минут – если придет в себя и перекинется. Я подошел и впечатал каблук ботинка оборотню в переносицу. Если идешь драться всерьез, милосердие – непозволительная роскошь. Минус два. Сколько осталось?

Узкая тропинка забиралась вверх, уводя меня в густой подлесок. Неудивительно, что машины бросили здесь – дальше не проехать. Жаль, что я так и не удосужился стать толковым следопытом. Волчье обоняние подсказывало: здесь прошли оборотни. Мужчины. Женщины. Несколько. Больше трех. Меньше тридцати. Так себе точность. Через полсотни метров обломанные ветки и примятые кусты стали попадаться чаще. Здесь двое шли параллельно, здесь… перекинулись? Разорванные в клочья куртки и штаны, одинокий кроссовок… Кто-то навел здесь неплохого шороху, раз уж серая братия не пожалела рыночного ширпотреба. Я поднял с земли половинку темно-синей футболки. Оборотень беспощаден к одежде. Но даже он не оставляет следов крови и пулевых отверстий. Стреляли совсем недавно – кровь еще не успела свернуться. Я завертел головой. Ну конечно. Вот же оно.

Слева от тропы подлесок редел и метров через пятьдесят задирался кверху, превращаясь в чуть ли не отвесную стену. На такую непросто взобраться. И на двух ногах, и на четырех лапах. И туда, к вершине, вели сразу несколько следов. Ломившие к снайперу оборотни оставляли в зарослях целые коридоры из обломанных веток. Тот, кто обстрелял группу, прекрасно знал эти места – лучше позиции было в принципе не придумать.

– Ну что же ты, уважаемый? – Я закинул автомат за спину и зашагал к холму. – Не мог подождать?

Видимо, не мог. То ли почувствовал в Сумраке, то ли как-то догадался, что оборотни идут именно сюда. Уже карабкаясь наверх, я оглянулся. Отсюда лес было видно лучше. Густая молодая поросль простиралась дальше от силы на километр и дальше резко сменялась высокими деревьями, будто бы подпиравшими розовеющее утреннее небо. Раскидистые кроны уже ловили первые лучи солнца, но внизу еще хозяйничала темнота. Особенное место. Запретное. И где-то там – я почему-то не сомневался – в окружении уродливых голых стволов и ветвей, похожих на кости мертвецов, скрывалась полянка с плоским жертвенным камнем. Надо было спешить. Петрович выиграл для меня немного времени, но и оно уже заканчивалось.

Вершину холма будто бы перепахали гусеницами танков. Ни одного целого деревца – все размолоты в щепки. Волчьих следов столько, что я даже не стал пытаться сосчитать. Три гильзы. Остальные, наверное, затоптали в землю. И в самой середине поля боя лежал тот, кого я смог узнать только по искореженной «мосинке».

– Жалко, что он был не с нами.

Такие, как Петрович, дорого продают свою жизнь. Остальные тоже не ушли далеко. Я поднял глаза. Высокая женщина соткалась из воздуха в десятке шагов. Симпатичная, стройная – метаболизм оборотней вообще редко располагает к излишней полноте. Впечатление портили только перепачканные в пыли светлые волосы и рваная рана на плече. Следы зубов. Двое других, появившиеся из Сумрака в зверином облике, тоже получили свое. Один стоял на трех лапах, а у второго шерсть на брюхе пропиталась кровью.

– Перед тем как перестать дышать, – продолжила женщина, – он снова стал человеком. Странно.

– Нет. Не странно. – Я осторожно перехватил ремень автомата. – Он и был человеком. Но тебе этого, конечно, не понять.

Все-таки подавляющее большинство Иных недооценивает огнестрельное оружие. Жалкий – по сравнению с «огненным шаром» или Тройным Лезвием – урон. Пуля, которую легко остановит даже слабенький Щит Мага. В конце концов, от выстрелов всегда можно укрыться в Сумраке. С одной только лишь поправкой – если стрелок сам не является Иным.

Укороченный ментовской «калашников» в моих руках ожил. Раскаленный свинцовый веер будто бы в замедленной съемке раскрылся в Сумраке, кромсая распластавшиеся в прыжке тени. Светло-серая шкура взорвалась алыми фонтанчиками, и волчица с визгом кувыркнулась через голову и затихла. Следом за ней рухнул трехлапый. Последнего – самого крупного – я расстреливал уже в упор. Две или три пули в голову. Если повезет – не встанет. Но из-за деревьев на меня летели другие – пять, шесть, семь оборотней… Я рванул из кармана куртки запасной магазин, уже понимая, что не успею.

– Хватит! Прекратите!

От голоса, больше напоминавшего рев, нападавшие застыли. Будто бы примерзли к земле.

– Остановись! Ты уже и так убил слишком многих, брат.

Вадим шагал мне навстречу в человеческом облике. Без одежды он смотрелся еще более внушительно – огромные ручищи, бугрящийся мышцами торс – хоть сейчас на обложку журнала для культуристов. Самый старый. Самый сильный и опытный. Самый опасный.

– Ну почему так? – Вадим покачал головой. – Ты ведь должен быть с нами. Мы с тобой одинаковые – ты и я!

– Что ты несешь, Темный? – Я сплюнул на землю. – Какой я тебе брат?

– Истинный. – Оборотень радостно оскалился. – Настоящий. Ближе, чем родной. Знаешь, я сначала даже сомневался. Как такое вообще возможно – ты Светлый… но какая разница?

– Вот ведь незадача. – Я отступил на шаг. – Брат-Светлый.

– Не важно! – Вадим махнул рукой. – Светлый, Темный… Когда Великая Праматерь вернется, останутся только те, кто живет свободной охотой… Ты ведь знаешь, что это такое? – Оборотень склонил голову набок. – Ночь. Полная луна. Запахи. След добычи. И волчьи сны. Ты тоже их видишь, да?

– Замолчи!..

Я сжал зубы.

– Это свобода, настоящая свобода. Без Инквизиции, без правил, без Договора. Все для тебя! Ты, – Вадим обвел рукой остальных вервольфов, – сильнее их, всех и каждого. Такой же, как и я. Дитя Старшей крови! Неужели ты не помнишь?!

– Что я должен помнить?!

Я со щелчком задвинул магазин в автомат. Оборотни дернулись вперед, но тут же снова замерли. Говорил вожак.

– Десять лет назад, – тихо произнес Вадим. – Может быть, чуть больше. Я уже давно перестал считать время. Зима в Петербурге. День, когда Старший встретил тебя и наделил Силой.

В левое плечо будто вогнали иглу. Пальцы скрючило так, что теперь я при всем желании не смог бы выпустить автомат. Конечно, я помнил, такое не забывается.

– Ты был там, – прорычал я. – Ты видел?!

– Я видел, как ты не склонился перед Старшей кровью. – Вадим улыбнулся. – Ты уже тогда был сильным, а он сделал тебя еще сильнее! Для меня честь быть твоим братом.

– Что-то ты фильмов пересмотрел, – я размял онемевшее плечо пальцами здоровой руки, – родственничек.

Со стороны, наверное, могло показаться, что я совершенно спокоен. Ярость застыла льдом – холодным и твердым, как сталь. Я даже перестал обращать внимание на остальных вервольфов. Все просто. Одна цель. Уничтожить.

– Для таких, как мы, это не шутки. – Вадим нахмурился. – Покровитель рода – Сумеречный Волк – принял тебя. Ты один из нас по праву. И я в последний раз предлагаю – идем с нами, брат!

– У меня к тебе встречное предложение.

Когда решение принято, всегда становится легче. Волк внутри меня радостно скалился, предвкушая хорошую драку. На этот раз – последнюю. Оборотни не отдадут мне девочку. Не отпустят меня самого. Но сегодня Сумрак заберет еще одну серую шкуру. Черт его знает – может быть, я последние двенадцать лет каждое утро просыпался только для того, чтобы сказать…

– Светом и Тьмой вызываю тебя. Вне Света и Тьмы, ты и я, один на один, до конца. – Я отшвырнул уже бесполезный автомат. – И будет Свет мне свидетель.

Говорят, иногда в таких случаях на ладони вспыхивает белый огонь. На моей было пусто. Когда внутри столько злобы, на поддержку Высшей силы рассчитывать не стоит. Плевать. Хватит и своей.

– Будет свидетелем моим Тьма, – медленно произнес Вадим.

Он действительно не хотел драться. Но вожак не может отказаться от поединка перед лицом своей стаи. После боя никто и ничто не помешает вервольфам разорвать меня на части. Но сейчас нас будет только двое. Я и он.

– Когти и зубы, – прорычал Вадим уже изменяющейся глоткой. – Здесь и сейчас.

Никогда мне еще не приходилось видеть такую махину. Не знаю, как он умудрился хапнуть из Сумрака – или откуда она вообще берется? – столько массы. Волчара с угольно-черной шерстью оказался выше меня в холке и чуть ли не в полтора раза тяжелее. Но вот так – глаза в глаза – это уже не имело значения. Где-то с полминуты мы кружили по вытоптанной земле, присматриваясь. Первым лопнуло терпение Вадима – не выдержала звериная сущность. Но даже жажда крови не заставила его потерять голову. Я едва успел увернуться от прыжка, а он уже снова атаковал. Четыре с лишним центнера мышц, зубов и когтей расплывались в неуловимо быстрых движениях, оставляя на моей шкуре укусы и царапины. Пока еще несерьезные, но с каждой каплей крови я терял и Силу. Если мы продолжим бой в Сумраке, мне придется несладко. Но и Вадиму тоже досталось – я все-таки успел рвануть его за бок.

– Силь-ный бр-р-рат, – прорычал он. – Но глу-упый!

Может, и так. Но одно маленькое преимущество у меня все-таки было. Когда понимаешь, что жить тебе в любом случае осталось минут пять, на такие мелочи, как дырки в шкуре и боль, попросту перестаешь обращать внимание. Я терпеливо подставил под пасть Вадима плечо. Его челюсти работали, буквально пережевывая жесткую шерсть и добираясь до мяса, – но теперь были заняты. Я крутанулся, изогнул шею и сомкнул зубы на лапе Вадима. Кость хрустнула, как веточка. Не такая уж она оказалась и крепкая. Вервольф взвыл и дернулся, отшвыривая меня в сторону. Сильно приложил – так, что ребра затрещали. Кровь струилась по плечу, отрывалась алыми каплями и впитывалась в землю, но я все равно поднимался. Чтобы завершить начатое.

– С женщинами и маленькими девочками проще. – Я переступил лапами. – Так, братец?

– Лю-ди, – рявкнул Вадим. – Мя-со!

И провалился в Сумрак. Я последовал за ним. Уже не спеша. Сила уходила, сочилась из каждой крохотной ранки. Но теперь я знал, где взять еще. Радость, улыбки и смех. Гнев, печаль и слезы. Светлым – Светлое. Темное – Темным. Каждому свое, и так было всегда. Наверное, я все-таки неправильный, дефективный Светлый. Но терпкая смесь ярости, боли и страха, лившаяся от Вадима, пахла прекрасно. И еще прекраснее была на вкус. Волк жадно лакал ее, урча от удовольствия.

Оборотень пытался драться. Пытался, хоть и знал, что ему не победить. Я получил еще пару глубоких царапин, перекусывая вторую переднюю лапу. Вадим попытался удержаться, неуклюже ковыляя на оставшихся конечностях, а потом рухнул. Медленно, словно до самого конца не желая верить в собственную смерть.

– Как… хо-ро-шо… – Из зубастой пасти хлынула кровь. – Бр-р-рат. Ты… у-ви-дишь… ее…

Я изо всех сил стиснул челюсти и дернул вбок.

И когда успело взойти солнце? Я прикрыл глаза рукой. Болело все, что могло болеть. Человеческому телу укусы огромных зубов куда неприятнее, чем волчьему. Но я все-таки поднимался на ноги. На две ноги. Почему-то только это сейчас и было важно. Умереть человеком.

– Ну? – Я развернулся к сидевшим полукругом вервольфам. – Кушать подано, мать вашу.

Они возвращали себе человеческий облик. Некоторые сразу. Другие озирались по сторонам, вертели мохнатыми головами – но тоже перекидывались. Шестеро голых мужчин и женщин. И одетая девочка, которую одна из оборотней держала за руку. Маша. Живая и невредимая. На ее лице не было никаких эмоций – видимо, кто-то все же не поленился затуманить ей сознание. И хорошо. Не стоит детям видеть такое.

– Ты победил вожака в честной схватке. – Светловолосая женщина с почти затянувшимися следами пуль на теле отпустила Машу и легонько подтолкнула ее ко мне. – Мы уйдем с этой земли, дитя Старшей крови.

Я даже представить себе не мог чего-то более странного. Но это случилось. Один за одним оборотни разворачивались и уходили в лес. Пара местных с регистрационными печатями саранского Дозора. Остальные откуда-то издалека. У светловолосой печати не было вообще. Вшестером они бы запросто разорвали меня на тысячу маленьких Волков. Но вместо этого они просто ушли. Наверное, если я очень постараюсь и дотянусь до автомата…

А потом мне вдруг стало все равно. Я кое-как доковылял до ближайшего толстого дерева и уселся к нему спиной. Маша так и осталась стоять на месте, чуть покачиваясь. Ничего, заклинание скоро рассеется. Приедет Матвей и сотрет ей память. Вызовет аналитиков, подчистит все как надо и начнет строчить свои кляузы. В Саранск перебросят нескольких дозорных из других городов – или мобилизуют кого-нибудь из местных. Петровичу тоже найдется замена. А я… Какая, в общем, разница? Думать больше не хотелось. Вообще ни о чем. Я просто сидел и смотрел. Отсюда виднелся самый краешек запретного леса, где скрывались уродливые голые деревья и жертвенный камень. Но почему-то теперь они казались совсем не страшными.