65

Мое первое воспоминание – не из приятных.

Двухлетние дети по своей природе обожают все яркое, блестящее, цветное.

Я стащила мамин телефон. Хотела с ним поиграть, потыкать в сияющие квадратики, движущиеся картинки. Смутно помню, как мама спросила, не видела ли я его. Вроде бы я ответила, что нет. «Надо позвонить папе, – сказала мама. – Что-то он задерживается». Я не знала, что телефон появился не просто для моего развлечения, что он нужен в экстренных случаях.

И в этих случаях он нужен не только маме.

Я решила, что вибрация – тоже часть игры, которую можно выиграть, если нажать красную сенсорную кнопку «Сбросить», которая загоралась внизу экрана. Вибрация прекращалась, после чего телефон вновь оживал, и я тыкала в красную кнопку. Много-много раз.

Я играла, пока в дверь не позвонила полиция. Мама даже оставила кухонную раковину полной мыльной воды и ножей, к которым мне строго-настрого запрещали прикасаться.

«Не заходи на кухню, Иден!» – крикнула мама.

Она думала, что я рисую восковыми мелками.

Вернувшись в сопровождении двух мужчин в форме, мама подхватила меня на руки. Помню, как уткнулась ей в шею, только бы не смотреть ей в лицо: я впервые в жизни увидела, как кто-то из моих родителей плачет – и тогда же я поняла, что они могут чего-то бояться. Телефон выпал из моих ладошек прямо в раковину, но мама меня не отругала. Не в тот день.

Тот день остался для объятий, слез, больничных приемных, крекеров в форме животных и новенького набора мелков.

«Никогда больше не обманывай меня, милая, – и мама вручила мне очередной крекер. Зебры и по сей день связаны для меня с необходимостью быть честной. – Ложь – самый худший проступок».

Мои родители были отличным примером. Они никогда не врали, даже в мелочах. Они всегда выражали мысли предельно точно.

Но…

Я два года верила, что мой отец мертв. Я была совсем одна – я в одиночку выживала во время войны! – я скорбела по людям, которых знала, по всему, что имела. Буквально молилась на папину книжку. Таскала с собой склянку с его кровью и зубами, словно они каким-то чудом могли его вернуть. Я до сих пор ношу на шее его клятву: «Пока смерть не разлучит нас».

Руководство вымокло и пожухло. Склянка разбилась. А теперь выяснилось, что не мой отец канул в небытие, а его клятвы. И сейчас он попивает кофе из кружки, которую я ему подарила в тот год, когда мы оба были честны – и задолго до того, как очутились в самом сердце штаба Стаи.

В общем, с какой стороны ни посмотри – а предательство налицо.