3

Страница сорок семь книжки «Выживание: полевое руководство» от края до края покрыта карандашными пометками – убористым, с сильным наклоном вправо почерком, – никак не связанными с печатным текстом. В книжке не осталось пустых страниц и полей: отец использовал все свободное место – и даже больше. Я столько раз перечитывала его записи, что буквально вызубрила их наизусть. Я перелистываю страницы, которых он когда-то касался, пробегаю пальцами по бурым пятнышкам грязи и пота, и мне становится легче.

Наверху – надпись, дважды подчеркнутая: «Остров Убежище». Ниже страница представляет собой единый, непрерывный абзац, но я мгновенно нахожу отрывки, что всегда меня завораживали.

Вот что ждет нас на острове – если верить записям отца.

Но никто не знает наверняка.

Я поправляю парус, ориентируясь по нарисованной от руки карте и закатному солнцу. Девицы следят за мной, но не возражают – значит, направление могу выбирать я.

– Алекса! – зову я. – Под сиденьем компас не попадался?

Мы уже обыскали каждый доступный нам дюйм лодки – ключи погибшего офицера подошли лишь к половине замков на ячейках для хранения – и обнаружили приличный запас питательных батончиков и одинокую бутылку «Хейвенвотер». Фильтр в ней почти сдох, но еще как минимум пару дней у нас будет чистая, опресненная вода. Если мы, конечно, будем экономить. Алекса вдобавок нашла кучу навигационного оборудования – в основном морские карты и всякие инструкции – и два оранжевых спасательных жилета.

Алекса вытаскивает компас из кармана и бросает его мне:

– Развлекайся.

– Могла бы и помочь!

– Ага, могла бы, – отзывается она.

И она уходит в дальний конец лодки, который покидала за первый день нашего плавания от силы на полчаса, и вскрывает упаковку батончика.

– Так даже лучше, – говорит Хоуп. Голос у нее настолько мягкий, что его совсем не приходится понижать. – Мне рядом с ней неуютно.

– Из-за пушки? – спрашиваю я. – В ней, если что, нет пуль.

– Нет, дело не столько в пистолете, сколько в том, как она стреляла, – поясняет Хоуп. – Алекса… она – сама по себе.

Хоуп – добрая душа – не раскрывает мысль дальше, но я не слепая. Я вижу, что Алекса считается с нами лишь в тех случаях, когда у нее нет иного выбора. И ей на все плевать до тех пор, пока дело не касается лично ее.

– Понимаю, – говорю я. – Мне тоже рядом с ней неуютно.

Тянусь за отцовской книжечкой, которую оставила на сиденье, но ее нет на месте. Тотчас впадаю в панику, готовая перевернуть лодку в буквальном смысле вверх дном. Оглядываю деревянную палубу, скамейки… и, наконец, замечаю яркое пятно горчично-желтой обложки в руках Финнли. И от этого зрелища у меня внутри что-то обрывается. Финнли не такая, как Алекса, – да, она вспыльчивая и упрямая, но Хоуп познакомилась с ней задолго до побега. Хоуп ей доверяет. Дело не в самой Финнли, а в том, что… это слишком личное.

Она просто решила почитать книжку, напоминаю я себе. Книгу о насекомых и растениях, о способах построить укрытие, развести костер и очистить воду – с параллельно написанными заметками моего отца. А еще там есть информация про остров Убежище, схемы и карты. И несколько набросков, что напоминают мне про тот год, когда отца щедро наградили за его архитектурные проекты. Мы отправились в ресторан отпраздновать и ели стейки за триста долларов.

О карте, ведущей к острову, девушки узнали, как только я вытащила книжечку из кармана. И скоро последуют неизбежные вопросы… много вопросов. А я пока не готова на них отвечать.

– Чего? – смотрит на меня Финнли поверх руководства. – Вернуть?

«Нельзя без спросу брать чужое, – хочу сказать я. Больше от отца у меня ничего не осталось.

Но выходит только:

– Нет, можешь полистать.

Я не должна беспокоиться. Она смотрит на меня без задних мыслей.

– Где ты вообще ее взяла? – Финнли щурится, переворачивая страницы. – Тяжко было, наверное, прятать ее от Волков.

Финнли даже не представляет насколько.

Книжка попала мне в руки по ошибке, не иначе. Мне бы ни за что ее не отдали, если бы хоть кто-то догадался заглянуть внутрь. Но зачем им изучать руководство?

Брошюрки такого рода наверняка читал каждый.

Волки вручили мне отцовскую книжку и никогда о ней не вспоминали. А я была более чем осторожна.

– Я… э-э…

К щекам приливает кровь. Руководство связано с работой отца. Лихорадочно соображаю, как мне ответить, чтобы не вызвать подозрений. Но любой ответ повлечет за собой ненужные расспросы.

– Я серьезно, откуда она у тебя? – допытывается Финнли, загибая уголок странички.

Я вздрагиваю, хотя сама «пометила» так столько листов, что книга превратилась в разобранное оригами.

– Перестань, Финн, не лезь человеку в душу. – Хоуп забирает книжку у подруги. – Иден явно не хочет об этом говорить. Прости, – извиняется передо мной Хоуп, возвращая мне руководство. – Нам всем сейчас нелегко. Нужно оставить друг другу хоть чуть-чуть личного пространства.

Финнли молчит, но я уверена: ей есть что сказать. Может, она тоже хранит внутри нечто сокровенное, чем ей не хотелось бы ни с кем делиться. У каждой из нас найдутся секреты. Мысленно рассыпаюсь в благодарностях Хоуп.

– А вы, девчонки… – киваю на татуированный мизинец Финнли в отчаянной попытке сменить тему. – Вы обе – с красным. Откуда вас перебросили?

Цвет чернил зависит от региона, где человека схватили, – короче говоря, от того, что у Волков было под рукой. Большинство жителей Техаса пометили зеленым.

– Санта-Моника, – отвечает Хоуп.

Теперь ясно, откуда у них взялась идея с Матаморосом. Готова поспорить, они с Финнли надеялись пересечь Мексику, после чего пробраться в Калифорнию и вернуться домой.

Если б только… там были дом и семья. Если бы Волки не перекроили мир так страшно. Если бы только все не оказалось сломано и разбито. Возвращаться некуда.

– Где вас заставили работать? – спрашиваю я.

– Металлообработка, – произносят Хоуп и Финнли хором, безо всяких эмоций.

Вначале работу не давали – Волки предпочитали делать вид, будто нас не существует. Что мы тараканы. А на производство нас загнали после вмешательства Союзных войск – когда Волки развернули военную кампанию еще шире. Они превратили нас в муравьев и заставили тащить на себе ношу в пять тысяч раз больше собственного веса.

Финнли начинает жаловаться, какими обжигающими в цехах были горны, и протягивает руки:

– Смотри!

Ладони и предплечья испещрены выпуклыми рубцами. Еще один, кривой и широкий, красуется на указательном пальце левой руки.

– А ведь это еще не самые страшные ожоги. Мы видели и похуже, – замечает Хоуп. – Например, у парня, который перевернул горн Волкам назло.

Подробности Хоуп опускает. Наверное, к лучшему.

– Мы учились работать аккуратно, – рассказывает Финнли. – Волки угрожали вылить нам на ноги расплавленный свинец, если травм на производстве станет слишком много. Неплохая мотивация, – добавляет она с каменным лицом.

По сравнению с этим моя гренарня казалась настоящим раем. Я ухаживала за гусеницами шелкопряда и трижды в день, словно питомцев, кормила их листьями шелковицы и снимала коконы, которые отправляли на обработку. Вкалывала я в духоте, обливалась потом… но гренарня и близко не сравнится с металлообработкой. Правда, у меня тоже не обошлось без ожогов. В конце каждого цикла я кипятила коконы, в которых спали живые шелкопряды. Всякий раз, опуская в бочку бескрылых существ, я буквально умирала вместе с ними. Их разводили ради выгоды и убивали. Шелк-технологии удивительны и важны для людей, но рождаются они напрямую из стольких смертей.

– По-твоему, шрамы – плохо? – интересуется Финнли, заметив, как я глазею. – То, как мы их заработали, куда хуже.

– Да? – поднимаю я взгляд.

– Мы занимались производством пуль.

Не знаю, что более жутко: то, что девчонок под страхом смерти заставляли делать оружие тем, кто их самих и поработил, или то, что Стае вообще нужно производить патроны. Волки захватили все магазины до последнего прилавка. Они оккупировали все фабрики и заводы, заброшенные подвалы и даже военные базы – благодаря собратьям, тысячи которых находились в нужных местах. Не последнюю роль сыграла и тщательно продуманная стратегия, и немалое количество удачи. Подумать только, они уже истощили награбленные запасы пуль. Или собираются пустить их в ход – до последней.

А такой расклад вполне реален. Но я не хочу в это верить.

– Значит, – произношу я, желая перевести опять разговор на какую-нибудь менее страшную тему, – познакомились вы не сегодня.

Хоуп и Финнли молчат.

– Мы познакомились в день Зеро, – неохотно отвечает Финнли.

Да, сменила тему…

Зеро. День, когда Волки устроили переворот. Тогда у нас отняли наш мир.

Я, уже неделю как студентка второго курса Академии Веритас, отстояла очередь в столовой и взяла не пиццу или картофель фри, а салат. Иначе во время практического занятия по биологии моя и без того чересчур облегающая юбка рисковала треснуть. Но стоило мне раскусить помидор черри, как двери резко распахнулись. И внутрь хлынули люди в форме: десять человек, двадцать, пятьдесят.

Целая толпа для столовой Академии.

– Хм, на распределении? – спрашиваю я. – Или в бараках?

– Чуть раньше, – присоединяется к разговору Хоуп. – Я видела Финнли на учебе, но мы не общались. А когда нас уводили, мы очутились в одной группе.

– Офицер ее ударил, – добавляет Финнли. – Очень сильно. Хоуп упала. Дело было на парковке, и она ободрала колени о гравий. Я задержалась, чтобы ей помочь.

– Ударил? Тебя? – смотрю на Хоуп и не могу такое вообразить. Как кому-либо, даже офицеру, могло прийти в голову повысить на нее голос и сбить ее с ног? – За что?

В глазах Хоуп блестят слезы.

– Я сказала «нет». Нет, ты меня не заберешь…

Короткое слово ставит все на свои места. Говорить «нет» нельзя. Прокричав его, Берч успел сделать лишь пару шагов.

– Как ты?..

– Выжила?

Хоуп прислоняется к мачте спиной, глядя в бесконечность горизонта.

– Офицером был мой старший брат.