Десять лет назад мне довелось стать участником закладки первого православного храма в Антарктиде — деревянной церквушки из алтайской лиственницы, красующейся на одном из антарктических холмов и видимой издалека плывущими по проливу Дрейка судами. При этом Антарктида не перестает быть тревожной загадкой, размышлением над которой (без надежды ее разгадать) и стал предлагаемый читателю текст — изменившийся до неузнаваемости очерк, написанный в том давнем 2002-м.

Снег заполярья, апрельская пустыня его слепящих зеркал, где так легко представить во главе идущих облачный столп днем, и огненный — ночью; огненный столп и звезды — Птичий, он же Млечный Путь, Дорога Мертвых, Дорога Живых. Ты видишь их в иллюминатор. Большая часть пассажиров спит, и тебе тоже бы не мешало вздремнуть, но стоит закрыть глаза, как в мозгу вспыхивает шельф, скалы, золото горящего на солнце ила.

Восход над Атлантикой, а на закате — того первого дня в южном полушарии — коричневые, как спрессованный кофе, Кордильеры.

Москва, Париж, Буэнос-Айрес, Сантьяго-де-Чили и, наконец, Пунта Аренас на берегу Магелланова пролива. И те же, что над тундрой твоего детства (отец Константин родился в Салехарде, это Заполярье — прим. ред.), облака, плывущие, касаясь крыш, те же, что во времена «холодной войны», машины; тот же виа-стиль в забегаловках, но на испанском…

Большую часть времени мы провели в воздухе. В Антарктиду летели на С-130 — транспортно-десантном, с богатой историей: вьетнамские джунгли, «запах напалма по утрам»…

Пунта-Аренас — самый южный чилийский «пункт». Много пограничников в знакомой по фотографиям 1973-го (год государственного переворота) форме. Страна небогатая, но опрятная. Стриженные туевые деревья шарообразной и цилиндрической формы, на каждом шагу — памятники, католические храмы, называемые у нас костелами. В абсиде кафедрального собора — мозаика: Спас Вседержитель на фоне айсбергов со стайками пингвинов на них.

У сидящего на паперти бомжа звонит мобильник. Торговец в пончо, когда мы подходим к его лотку, щелкает по лбу стоящего на лотке деревянного божка, верхняя часть туловища подпрыгивает, и местный приап демонстрирует нам свою мужскую красу.

Слоняемся по городу. Ни в одной книжной лавке не завалялось портрета Пиночета — сплошные Че Гевары. Итальянцы по этой части практичней: на развалах глянцевой макулатуры и сувениров в центре Рима рядом с гламурным Че найдется и фотография улыбающегося Муссолини.

Патагония. Так можно назвать книгу стихов. Патос (страсть), гон (оленей? облаков?), агон (состязание), и — огонь, агония…

Набегающие на пустынный песчаный пляж волны пролива, среди которого легко представить паруса Магеллана, на горизонте — Огненная Земля.

За стеклом городского музея — пожелтевшие снимки индейцев с миссионерами, а по совместительству — археологами, биологами, палеонтологами. Ученое монашество: францисканцы, доминиканцы, бенедиктинцы.

Ужинаем. Выжимаем разрезанные надвое зеленые лимоны на «гадов морских», есть которые категорически отказывается игумен Георгий, ссылаясь на библейский запрет. Да, что-то такое было, но где? В книге Левит? Во Второзаконии?

Утром микроавтобус везет нас к уже знакомому С-130. Его передняя часть напоминает валенок.

Думаю об очерке: с чего начать?

Справа по курсу — залитый по краю восходом, отбрасывающий глубокую тень небольшой «Боинг» Красноярской авиакомпании, доставляющий в Антарктику туристов: сейчас, в январе, здесь лето, пора отпусков. Не соотечественники ли околачиваются возле него? Подойти, спросить: мужики, куда это меня занесло? Это что, часом не Бирюлево?

Так и начнем. Главное — без елея, без комсомольской риторики об очередном «торжестве православия». Дальше — о проекте. Например: главное действующее лицо в этой истории — Петр Задиров, владелец небольшой авиакомпании «Артекс-Полюс», занимающейся в Сибири арктическими перевозками, в прошлом — «испытатель парашютных систем» и участник нескольких спасательных экспедиций в Арктике и Антарктике.

Передам его вчерашний рассказ. Как-то раз перед очередным прыжком ему приснилось, что система дает сбой — парашют не раскрывается, запаска тоже. Он видит мать, держащую «оренбургский пуховый платок», как Богородица над перепуганными нашествием варваров (наших «далеких предков») византийцами во Влахернской церкви, и падает в его пух. На следующий день при испытании парашюта на предельно малой высоте — 800 метров, — испытании, стоившем жизни его другу, виденное во сне происходит наяву: отказ основного парашюта, возня с оледеневшими замками, невозможность его отстегнуть, чтобы раскрыть запасной. Замки надо отогреть, что непросто — летя камнем к земле. Наконец, запаска раскрывается, но не успевает наполниться воздухом. Внизу — взлетная полоса, снег, сгребенный бульдозером. Надо исхитриться и угодить именно в него, маневрируя в воздушном потоке. Медицинское заключение — ссадины и ушибы при падении с высоты 800 метров. Рассказчик волновался: как прикажете это понимать? Случайное совпадение, никак не связанное с молитвами матери? Как дальше жить — не задумываясь, как все?

О своем пути к Богу Задиров не особо распространялся. Но достаточно и такой информации: в память о матери и подобных старушках, не отказавшихся от опиума для народа и в большинстве своем сидевших, он построил в своем оренбургском селе Новоникольском новую церковь на месте разрушенного в 30-х Казанского собора. На освящение Петр Иванович пригласил друзей-полярников. Тогда-то и пришла одному из них — Валерию Лукину, начальнику Российской антарктической экспедиции — идея воздвигнуть в Антарктиде часовню в память о погибших там полярниках: пилоты перевернутых ураганами самолетов, водители ушедших под лед вездеходов — за полвека 68 человек не вернулось оттуда на большую землю. Их тела не перевозились на родину, как тела полярников из «капиталистического лагеря»: то ли проблемы с перевозкой, то ли характерное для державы, за которую всегда обидно, пренебрежение к человеку.

Часовня, напоминающая о вечной жизни, о Боге не мертвых, но живых, была бы лучшим памятником этим верующим и неверующим, крещеным и некрещеным «романтикам», знаменитым не менее, чем вскоре появившиеся и затмившие их славу космонавты. Собственно, Антарктида — тот же космос. Полупрозрачная дымка облаков, окутывающая вершины, как бы намекала на начинающиеся за ними бескрайние просторы, на затаенный и непостижимый мир вечной Смерти — «далекий, пустынный и скорбный».

Местом установки часовни была выбрана территория станции Беллинсгаузен на одном из Новых Шетландских островов — острове Кинг-Джордж, открытом экспедицией Лазарева-Беллинсгаузена. Его русское название, помещаемое в скобках следом за «Кинг-Джордж» — Ватерлоо. Похоже на звук колокола в тумане, затянувшем берег. Звук или иллюзия звука, слуховая галлюцинация?

Ударное «а», — имя воды, как утверждает Гастон Башляр, — аннигилируется в «о» — тоже ударное. И это двоящееся, отражающееся одно в другом «о» уводит в какую-то зябкую, синюю запредельность. Ватерлиния исчезает в точке разлома (и она же — точка невозврата), в точке, где «р» обращается в «л» — своего астрального двойника. Попутно отметим, что Лоо с ударным «о» посередине — совсем не то же самое, что местечко Лоо на черноморском побережье, а его антипод.

«Смутная реальность» Антарктиды с ее айсбергами, облаками, чернеющими среди льда горными хребтами, открыта нашими соотечественниками. Большинство из них были ветеранами войны 1812-го года, почему и названия открываемым землям давались по местам памятных сражений: Бородино, Березина, Ватерлоо…

Итак, часовня. Идея нашла поддержку у Патриарха Московского и всея Руси Алексия, предложившего соорудить не часовню, а храм. Получив благословление, бывший испытатель парашютов обратился через интернет к российским предпринимателям с предложением о сотрудничестве: финансировать проект авиакомпании Задирова было не по силам. Из бизнесменов откликнулся только один — генеральный директор группы компаний «Руян» Александр Кравцов, брат пишущего эти строки. И тогда, и сейчас в публикациях о храме в Антарктиде его имя не упоминается, поэтому надо сказать несколько слов и о нем.

Родившийся в год «Пражской весны» в Салехарде, Саша с шести лет каждой весной, сразу после того, как по Оби проходил лед, отправлялся с отцом на охоту. Она стала его «одной, но пламенной страстью», предопределившей его занятия. Приятели-бизнесмены, слыша о строительстве храма в Антарктиде, крутят пальцами у виска. Храм в Антарктиде? Для пингвинов, что ли? А кстати, почему бы и нет? Проповедовал же Франциск Ассизский птицам во исполнение заповеди «проповедайте Евангелие всей твари».

Есть многое на свете, друг Горацио.

Миновали Мыс Горн, вот уже позади — Огненная Земля, начинается шельфовый ледник, затем — еще один, и вдруг все затягивает солнечная белизна. Облака здесь особые, да и все — другое.

«Снег Антарктиды не похож на обычный северный, он почти не блестит, вода из него получается совсем безвкусная, он безрадостен, как и сама Антарктида», — писал в своих дневниках Рауль Амундсен.

Путь из Пунта-Аренаса до острова Кинг-Джордж (Ватерлоо) занимает приблизительно два часа. Сегодня — 25 января 2002 года, Татьянин день, и вторая попытка долететь до острова (вчера помешала погода — вернулись назад с полпути), кажется, удается: креол в оливковой форме чилийских ВВС делает знак пристегнуть ремни. Молитвословы с читавшимся в воздухе правилом перед причащением откладываются, мы послушно защелкиваем замки и оборачиваемся к иллюминаторам. Мы — это Задиров и архитектор Анисифоров, тоже Петр, трио из хора Троице-Сергиевой Лавры, ходящий в надвинутой на глаза черной скуфье игумен Георгий, что и возглавит первую в Антарктиде Литургию и чин закладки храма, журналисты программы «Время», представитель компании «Руян» и — автор этих строк, простой иерей.

Разорвав клочья тянувшейся за бортом солнечной ваты, самолет проваливается в поистине потустороннее пространство: торчащие из воды черные обломки причудливой формы напоминают стертый бомбежкой, затопленный город. Летя на небольшой высоте, мы стремительно снижаемся. Набегающие друг на друга хмурые волны, припорошенные снегом странного вида горы, мрачные долины, где никакой растительности, снова вода, снова «хребты безумия», между которыми мы лавируем. Фильм Хичкока, сон, от которого холодеют внутренности. Холодеют и обрываются при крутом, по-военному, вираже, боевом развороте, или как там это у них называется? Пике? Говорят, кто на море не тонул, тот Богу не маливался. Чилийские пилоты, заходя на посадку, предоставили нам редкую возможность помолиться именно таким образом.

Удар шасси об угольно-черный гравий — и мы мчимся к обрыву, к морю; разворот у самой воды, мимо проносится красный авиационный ангар, еще разворот и вот, наконец, остановка. Приходим в себя. Лопасти пропеллеров застревают в воздухе, и дверь возле кабины проваливается в матовый дневной свет — не похожий ни на какой другой: свет Антарктиды.

Выходим, обозреваем окрестности. Что сказать о них? «Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Божий Дух носился над водою». И надо заметить: эта «невидимая и неустроенная» (согласно церковнославянскому переводу) земля — вовсе не та, о сотворении которой говорится в первом стихе Бытия. Косвенное указание на это можно найти у пророка Исайи: «Бог, образовавший землю и создавший ее, не напрасно сотворил ее; Он образовал ее для жительства». Если для жительства, то почему, откуда эта безвидность и пустота, и тьма над бездной? «Хаотическое состояние мира, — пишет, комментируя первые строки Библии отец Александр Мень, — проистекало не от Творца, но было уже нарушением Его воли. Нечто таинственное исказило гармонию творения».

Опустошенность. Тянущиеся по горизонту, по серой водной глади, «ледяные горы», как называли айсберги русские моряки…

Вообще, читая об этих краях, трудно не вспомнить «зону» из «Сталкера». Совершенно непонятно, почему при такой недоброй репутации шестого континента, «древнего и абсолютного чужого мира», находятся те, кто жертвует ради него всем, включая собственные семьи. Редко кто из полярников, как я узнал, сохраняет брачные узы — они для них именно узы, узилище. Как и «цивилизация». Возможно, схожим образом воспринимали «мир» отцы-пустынники, предпочитавшие всем «радостям жизни» пустыню, облюбованную на безлюдье пещерку, где можно питаться маслинами с растущего рядом дерева и запивать их водой из ближайшего ручья, не отвлекаясь от молитвы. Но здесь, среди этих инопланетных ландшафтов, нет даже таких «утешений», здесь большую часть года — тьма полярной ночи, шестидесятиградусные, почти как на Марсе, морозы и снежные бури, при которых фонари на станциях начинают светиться, раскачиваясь, жутковатым зеленым огнем.

Говорят, что зимовать здесь не проще, чем провести полгода на околоземной орбите. Некоторые не выдерживают: психические расстройства, бывают и самоубийства. Так что же влечет сюда? Понятно, не деньги. Тем более — в 90-е, вообще державшие экспедиции на полуголодном пайке. Благо, соседи-чилийцы подкармливали консервами, когда у тех заканчивался срок годности. Не деньги и не почести: безумству храбрых давно не поем мы песни в нашем отечестве. Может быть, одержимость наукой или азарт исследователя? Но наукой можно заниматься и в менее экстремальных условиях. Так что же? Ясно, что нечто такое, чего нет, не может быть на «большой земле». Что-то принципиально иное. Запредельное. И невыразимое.

Символично, что Антарктиду открыли именно русские. В навигационных атласах просвещенного XVIII века она отсутствовала. Хотя на Востоке уже тогда были карты, на которых отмечены были неисследованные земли. Так, в 1520 году адмиралом флота Оттоманской Империи Мухиддином Пири был опубликован атлас «Бах-рийе», включавший карту Антарктиды, найденную у одного из участвовавших в экспедициях Христофора Колумба испанца, взятого в плен в морском бою турецким офицером Кемалем. В своих заметках адмирал утверждает, что именно таким картам Колумб обязан своим открытием Нового Света.

Считается, что карты испанцев, попавшие к туркам, были начерчены в 1498 году, но сам Мухиддин Пири написал турецкой вязью, что при их составлении использовались источники времен Александра Македонского. Однако то, что Антарктида и Гренландия на картах не имели ледяного покрова, говорило о куда более глубокой древности даже позднесредневековой картографии, запечатлевшей Землю четырех-пятитысячелетней давности. И еще: анализ трофея доктором Афетинаном Тарихом Куруму (см. «Древнейшая карта Америки» — Анкара, 1954) и экспертиза, проведенная американским Институтом морской гидрокартографии, обнаружили невероятную точность этих карт, изображающих лишь недавно открытые геологами горные хребты Антарктиды и Гренландии. А помимо всего прочего, такая точность, по признанию экспертов, может быть получена исключительно путем аэрофотосъемки.

Путь на вездеходе до одной из немногих не закрытых при Ельцине российских станций занял минут десять. Черные холмы, похожие на разрушенные зиккураты, каша причудливо изрытого ручьями гравия, среди которого мы замечаем хребет ископаемого чудовища — наполовину всосанную в антарктический грунт ржавую гусеницу вездехода, и вот — красные, цвета советского флага, жилые кирпичики на курьих ножках.

Сразу по прибытии стали готовиться к богослужению — времени терять нельзя, Литургия должна служиться не позднее трех часов пополудни. Расставляем в холле на обычном, как в советских столовых, столе богослужебные сосуды. Этот стол будет жертвенником, тот — престолом. Ставлю на него рублевскую «Троицу» — небольшую икону, купленную в католической лавке Пунта-Аренаса. И это оказывается «пророчеством в действии». Построенный храм планировалось освятить в честь святителя Николая — покровителя моряков. Освящен же он был наместником Троице-Сергиевой Лавры епископом Феогностом во имя Живоначальной Троицы. Присутствовавшие рассказывают — и их рассказ подтверждается отснятым тогда материалом — что во время службы из окутавших остров туч протянулись три широких солнечных луча. С того времени здесь без малого 10 лет, сменяя друг друга, постоянно служат иеромонахи Лавры. И нет, кроме них, никаких других священников на «бескрайнем материке, полном неразгаданных тайн и несущем печать векового проклятья пустынных просторов, в которых нет ничего человеческого» (Г. Лавкрафт).

Облачаемся в льняные подризники, читая скороговоркой «Возрадуется душа моя о Господе, облече бо мя в ризу спасения». Епитрахиль, набедренник, он же меч, пояс, поручи, фелонь, прообраз которой — воинский плащ.

— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа ныне и присно и во веки веков!

Первая в миллионолетней истории этого континента Литургия: «Достойно и праведно Тя пети, Тя благословити, Тя хвалити, Тя благодарити, Тебе поклонятися на всяком месте владычествия Твоего…».

Белые святочные облачения и тот же, что за бортом С-130, матово-белый свет в окне, чем-то — но чем? — отличающийся от обычного света солнца, неплотно затянутого облаками. «И преобразился перед ними, — пишут евангелисты. — Одежды Его сделались блистающими, весьма белыми, как снег, как на земле белильщик не может выбелить»… Белый, сияющий хитон и белый же — саван. Саван огромной человеческой фигуры, представшей в Антарктиде Артуру Гордону Пиму. «Ее кожа отличалась абсолютной белизной снега, а вокруг летали гигантские, мертвенно-белые птицы и кричали „текели ли“, „текели ли“».

Вспомним карту турецкого адмирала, руководствуясь которой, по его словам, испанцы, плывшие под парусами с красными, как на плащах тамплиеров, крестами в Индию, открыли Америку. Кто составил ее — не сами ли «антаркты», наслаждавшиеся теплым климатом, пока 10–12 тысяч лет назад Земля не столкнулась, как предполагают некоторые изыскатели, то ли с кометой, то ли с огромным метеоритом? Кстати, напомню: встреча с таким небесным телом, угрожающим всему живому на нашей матушке-земле, ожидается, согласно астрономическим наблюдениям, в 2036 году.

Так вот, об Атлантиде. Во-первых, ее размеры, составляющие, по Платону, 30 000×20 000 стадий (1 стадия — 185 метров) примерно совпадают с размерами Шестого Континента. Во-вторых, Антарктида расположена одновременно в Тихом, Индийском и Атлантическом океане, как и Атлантида Платона, согласно которому атланты контролировали берега трех континентов. А если так, то не они ли вершили судьбы цивилизации? И не с них ли она началась во время оно — до известной как «всемирный потоп» катастрофы, допустим, того столкновения с кометой, сдвига земной оси и «переворачивания полюсов», после чего Антарктида превратилась из Северного материка в Южный? И не они ли, атланты (антаркты), — «боги-просветители», приходящие всегда откуда-то из-за моря? Что интересно: некоторые из них приплывают с затонувших островов, и все — в один и тот же исторический период.

Причем, если мы прочертим их маршруты от конечной цели их путешествия до исходной точки, то последней окажется — правильно! — Антарктида. Так, Маке-Маке, великий бог-просветитель острова Пасхи, прибыл в Океанию с запада, с канувшего в морскую пучину острова Моту-Марио-Хива. Напротив, первый инка Манго Калак и мексиканский Кетцалькоатль приплывают с востока, а Оаннесс, которому обязаны своей культурой шумеры, приходит из-за южного моря, как и добравшийся до земли тамилов Тамалахам.

Если же вернуться во времена, предшествовавшие катастрофе, из-за которой Север и Юг поменялись местами, то Атлантида, она же Антарктида, окажется «крайней землей» — «ультима туле», концом географии греков и римлян, самой северной из известных античности территорий, возможно, Гренландией или Исландией. Или мрачной Гипербореей, где, согласно Геродоту, воздух наполнен гигантскими летающими перьями, мешающими проникнуть в те области, и где у спуска в Аид Одиссей расспрашивал тень Тиресия о своих перспективах возвращения на Итаку. Или Арктогеей, куда вел тевтонских рыцарей великий магистр Ульрих фон Юнтинген. Или Гелиодеей из «Парсифаля» Робера де Борона — материком под сине-золотой звездой Арктур, под которой «корабль останавливается посреди океана, и даже ураган не в силах сдвинуть его», а «сушу образуют застывшие сапфировые волны — там растут прозрачные деревья, плоды коих нет нужды срывать, ибо аромат утоляет жажду и насыщает».

Кто, однако, живя в так называемом реальном мире, не проецирует себя, более или менее, в мир воображаемый? «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Воображение? «Примитивные народы», например, прекрасно знали, что воображение, как и знание (а что такое знание, как не то же воображение?) — реальная сила. Подкрадываясь к оленю, охотник-эскимос затыкал себе рот пучком травы, чтобы возникший в его голове образ убитого оленя не вылетел через рот и, смутив оленью душу, не спугнул добычу.

Вообразить — значит, придать образ тому, что его не имело. Претворить хаос в космос. И сам человек, говорит книга Бытия, не что иное, как образ — образ и подобие Создателя образов. Творца, на место Которого претендует Денница, сын зари, Люцифер-светоносец, чей свет не животворит, а «просвещая» — помрачает. Ложный свет, заметил архиепископ Иоанн (Шаховской), страшнее тьмы.

Вспышки фотоаппаратов, брызги крещенской воды, только что воздвигнутый и укрепленный валунами на холме с видом на пролив Дрейка, крест, лютующий ветер и на фоне серого марева — бледно-лимонный пуховик испанки Кармен.

Согласно одному из преданий, когда Христос сошел во ад, некоторые из неплохо чувствовавших себя «во тьме кромешной» убежали в глубины преисподней, «возлюбив тьму более, нежели свет». Таким взломанным, с рухнувшими сводами, адом без людей (попрятавшиеся не выдают своего присутствия) и предстал мне на следующее утро остров Ватерлоо, по холмам и долинам которого мы гуляли, сопровождаемые полярниками.

Перламутр полярного дня, облака — те вытянулись над горизонтом с курсирующими по нему редкими айсбергами, а те плывут косыми дымными парусами. Солнце заливает низины золотой ртутью ила, особенно яркой на фоне слепящего льда, стоящего стеной по ту сторону пролива шельфового ледника.

«Где ты был, когда Я полагал основания земли? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?» И молчит Иов. «Входил ли ты в хранилища снега и видел ли сокровищницы града, которые берегу Я на время смутное, на день битвы и войны?»

Дистиллированная антарктическая вода в высокой каменной чаше, кромка отвесно обрывающегося к проливу берега, где храпят пятнистые морские слоны. А вон морской котик. Обосновавшись на каменной лежанке, он проворно, как острием штрихующего карандаша, чешет кончиком задней ласты шею, пока мы не попадаем в поле его зрения. Чуть поодаль — другой. Тоже насторожился.

— Осторожней, они агрессивны! — предупреждают наш гид.

Спускаемся к воде. Пингвины, топыря крылья, прыгают в воду. Среди водорослей то и дело попадаются гипсово-белые обломки костей и черепов, должно быть, ящеров и динозавров. Я чуть не наступаю на еще не выбеленные временем, наполовину затянутые мокрой крупой желтоватые ребра какого-то левиафана.

— Над вами только что птеродактиль кружил, а вы и не видели, — сообщает, подойдя к нам, наш провожатый, имея в виду альбатроса.

«Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?»

Снова грузимся в вездеход вместе с встречающими и провожающими нас в полном составе полярниками. И последним, что видим, оказывается пришлепавший к опустевшей станции пингвин.

— Попрощаться пришел, — замечает кто-то.

«Текеле ли», «текеле ли», — кричат «гигантские, мертвенно-белые птицы». Но это не та белизна, которой отличается восставшая из бездны фигура, это живая белизна, один взгляд на которую преисполняет жизненных сил.

Все, кто бывал, а тем более жил на Крайнем Севере, знают, что такое «заболеть Севером». И знают, что болезнь эта неизлечима. Объяснений ей нет. Не тяга ли это к «абсолютной смерти» как к тому, во что необходимо погрузиться, через что мы должны пройти, «смертью смерть поправ»? А иначе — о каком величии духа, равно как и величии замысла, может идти речь?

Что влекло русских сквозь «ледяной ад» туда, где по уверению Джеймса Кука, нет никакого материка, а если вдруг и есть — на кой ляд он нужен? В 1775 году, после открытия им на юге от Новой Зеландии нескольких островов, он писал в своем дневнике: «Это земли, обреченные природой на вечную стужу, лишенные теплоты солнечных лучей; у меня нет слов для описания их ужасного и дикого вида. Таковы земли, которые мы открыли, но каковы же должны быть страны, расположенные еще дальше к югу! Я с полным основанием предполагаю, что мы видели лучшие из них, самые северные и теплые. Если кто-либо обнаружит решимость и упорство, чтобы разрешить этот вопрос и проникнуть дальше меня на юг, я не буду завидовать славе его открытий. Но должен сказать, что миру его открытия принесут немного пользы».

Сегодняшнему миру есть что возразить Куку: метеорологи, океанологи — кто только не делает здесь своих замеров. Но никто не может понять назначение сложенной из кубов льда 23-метровой башни, вдруг вырастающей посреди ледяной пустыни, ни того, кто были ее строители.

Лопасти четырех пропеллеров оживают, С-130, дрогнув, разбегается, отрывается от чернеющего, как антрацит, гравия, и мы готовим себя к тому же убийственному маневру, но происходит другое: самолет раскачивается вверх-вниз, делая круг над поселком. Это — обряд прощания. Покачав полярникам крыльями, летим на север. И снова — Мыс Горн, Огненная Земля…