За практически полную свободу в выборе направлений исследования корпорация RAND расплачивалась тем, что быстро выполняла поступающие время от времени запросы на оценку некоторых проектов ВВС. Одно из таких заданий поступило ко мне в 1960 г. Это была, как обычно, копия меморандума одного из офицеров ВВС под названием, если память мне не изменяет, «Проект “Ретро”». На его первой странице красовался «список ознакомления» с отметками и подписями тех, кто знакомился с ним в исследовательском отделе, в плановом отделе, в научно-техническом отделе и т. д.

Был на нем и обычный список ознакомления в RAND. Я значился одним из первых среди тех, кому надлежало ознакомиться с меморандумом в нашем здании, хотя трудно было сказать, насколько этот документ касается меня, – на первый взгляд, он казался больше техническим. Однако мое имя фигурировало в числе тех, кто занимался проблемой уязвимости стратегической авиации к неожиданному удару Советов, выживаемости и способности наших наступательных сил нанести ответный удар.

Документ представлял собой секретное предложение по действиям в случае, если удар советских МБР лишит нас возможности ответить с помощью ракет наземного базирования, в основном ракет Minuteman. Это было еще до разоблачения мифа о ракетном разрыве. Я работал в RAND на полную ставку в то время и занимался как раз такими проблемами.

В меморандуме предлагалось собрать огромную прямоугольную систему из тысячи двигателей первой ступени ракеты Atlas – самых мощных тяговых двигателей, не считая двигателей ракеты Titan (их было выпущено всего несколько штук), – и прочно закрепить ее на земле в горизонтальном положении, направив против вращения Земли.

Офицер, предложивший такую идею, считал, что в случае обнаружения системой BMEWS массированного пуска баллистических ракет через Северный полюс со стороны Советского Союза – нацеленных на места базирования наших ракет в Северной и Южной Дакоте, Вайоминге, Монтане и Миссури – нужно одновременно запустить все двигатели Atlas и остановить вращение Земли.

Тогда советские ракеты на баллистическом участке полета пролетят мимо своих целей. Наши стратегические силы наземного базирования будут спасены и смогут – предположительно, когда все утихнет и Земля опять начнет вращаться – нанести ответный удар по городам и незащищенным военным объектам (их ракеты ведь уже выпущены из укрепленных шахт) Советского Союза.

Не надо быть геофизиком, чтобы увидеть абсурдность этой идеи. В атмосфере возникнет жуткий вихрь. В действительности все, что не закреплено, да и немалая часть того, что закреплено, поднимется в воздух, подхваченное суперураганом. Города на побережье и в глубине материков будут смыты гигантскими цунами.

У команд управления запуском ракет Minuteman, находящихся в бункерах глубоко под землей, будет еще меньше причин, чем в случае ядерной войны, запускать свои ракеты или выходить на поверхность, поскольку на ней ничего не останется ни в Советском Союзе, ни в Соединенных Штатах, ни в каком-либо другом уголке планеты. Все здания рухнут, а обломки вместе с людьми будут выброшены в космос.

Все это было совершено очевидно. Я подумал: «Довольно забавно». Это первый документ на моей памяти в бюрократическом аппарате ВВС, в котором проглядывалось чувство юмора. Главное, он был абсолютно честным, без намека на то, что это нечто большее, чем обычный секретный официальный документ. Он выглядел совершенно всамделишным. Я прямо-таки зауважал того, кто его составил (какой-нибудь шутник из RAND?).

Я еще раз посмотрел на список ознакомления из ВВС. Нет, он на самом деле прошел через целый ряд инстанций, прежде чем попасть к нам. В половине клеточек не было галок – в эти отделы документ не попал, однако другая половина подтверждала его получение. Подписи были разными и выглядели вполне реальными. Никто не затормозил документ, прежде чем он попал в RAND, и я понял – это не шутка.

Хорошо помню, как сидел за столом, смотрел на этот документ и впервые спрашивал себя: «Может ли случиться так, что я занимаюсь не тем?»

Я показал документ паре своих коллег по RAND, чтобы посмотреть, какой будет их реакция. Они оба отнеслись к нему презрительно. Один из них, инженер, быстро прикинул цифры на обороте конверта (инженеры RAND действительно делали это при случае, хотя в каждой комнате обязательно стояла доска) и сказал: «Тысячи двигателей Atlas будет маловато».

Другой, физик, сказал, насколько я помню: «Если у тебя действительно хватит силы, чтобы остановить вращение на секунду, то, скорее всего, земная кора оторвется от ядра. Планета может развалиться». Да, «Проект “Ретро”» вполне можно убирать в стол с пометкой «Бред».

Правда, однако, в ретроспективе заключается в том, что большинство документов, которые я читал, занимаясь вопросам национальной безопасности, включая и те, что разрабатывал сам, были совсем немного, если были вообще, менее несбалансированными, чем «Проект “Ретро”». «Несбалансированные» здесь – это эвфемизм для обозначения безумства, преступной невменяемости.

Да, только «Проект “Ретро”» должен был привести к стиранию с поверхности Земли зданий, людей и всех других существ. Однако, как вскоре я узнал, Объединенный комитет начальников штабов в своих оценках реализации планов первого удара при различных обстоятельствах предусматривал уничтожение более полумиллиарда человек в течение нескольких месяцев.

Разве можно охарактеризовать это иначе, чем безумие? Так, может быть, место руководителей Пентагона и их подчиненных в психушке? Проблема в том, что они уже там. Их организация не только способствует проявлению безумия, она требует его. Точно так же, как и аналогичная организация в России.

Аналитики RAND, в число которых входил и я, пытались выработать менее безумные правила планирования ядерной войны. У них ничего не получилось. В определенной мере это связано с тем, что гражданские руководители, которых мы консультировали, не смогли заставить военных принять наши предложения. Однако в ретроспективе предложенные нами стратегии выглядят абсолютно нереальными – такими же безумными, как SIOP-62, собственный план Стратегического авиационного командования в 1961 г. Или почти такими же безумными. Простое улучшение текущих планов SAC – тайная цель, которую ставило перед собой целое поколение аналитиков RAND, от Бернарда Броди до Кауфманна и меня, – было слишком низкой планкой, делавшей нас заложниками мира безумия. Если рекомендации RAND, включая мои собственные, SAC применило бы в реальной ядерной войне, интерпретируя их по-своему, результатом все равно была бы тотальная глобальная катастрофа.

Для ясности уточню, что говорю о безумии стратегии и планов, которые я сам разрабатывал весной 1961 г.: мой проект слово в слово был принят министром обороны Робертом Макнамарой в качестве официальных руководящих указаний по оперативному планированию всеобщей ядерной войны. Я не сомневался в уместности и необходимости ограничения ударов военными целями. Разработчики планов в SAC никогда не испытывали трудностей с идентификацией достаточного количества «военных» целей – исчисляемых фактически сотнями – в районе Москвы и всех других городов, которые даже при «отказе» от ударов по центрам управления и контроля в интересах «сдерживания», «переговоров», прекращения войны или просто ограничения потерь среди гражданского населения, ждало полное разрушение. Результаты упреждающего или ответного американского удара, основанного на «моих» руководящих указаниях по ведению «принуждающей войны», ничем не отличаются от результатов реализации SIOP-62.

Именно это Никсон и Киссинджер обнаружили в унаследованных от Джонсона и Макнамары планах, когда им сообщили в 1969 г. о том, что даже при «самом малом» ударе немедленные потери составят от 80 до 90 млн человек. Очевидно, такие оценки отражали удары по всем крупным городам, даже если население «само по себе» и не было целью. (Никто не знал тогда, что сплошные пожары должны привести к ядерной зиме и что это справедливо не только для 1960-х гг., но и для начала 1950-х гг., когда появилось достаточное количество атомных бомб.)

Предсказываемые результаты и фактически непризнанные климатические эффекты оставались на тех же катастрофических уровнях и когда Никсон и Киссинджер покинули Белый дом, а также на протяжении всей холодной войны, несмотря на попытки министров обороны и их помощников при Форде, Картере и Рейгане заставить SAC предусматривать в оперативных планах «возможность ограниченной ядерной войны» при столкновении с Советским Союзом.

Ни меня, ни кого-либо еще нельзя будет обвинить во всеобщем уничтожении в случае реального осуществления наших планов в том виде, в каком SAC готовится реализовать их. Никого нельзя будет привлечь к ответственности, поскольку результат – это практически полное уничтожение нашего биологического вида.

Вот что нам известно на сегодняшний день: и у Соединенных Штатов, и у России есть настоящая машина Судного дня. Это не та сравнительно дешевая система, нарисованная в воображении Германом Каном (или изображенная Стэнли Кубриком), с глубоко закопанными в землю боеприпасами на собственной территории, которые при взрыве создают смертоносное глобальное радиоактивное заражение. Однако ее аналог существует в каждой стране: очень дорогостоящая система, включающая в себя людей, машины, электронику, средства связи, организации, планы, а также комплекс боевой подготовки, дисциплины и доктрины, которая при получении электронного сигнала предупреждения в случае внешнего конфликта или ожидания нападения должна с неизвестной, но, скорее всего, высокой вероятностью уничтожить глобальную цивилизацию и практически всю жизнь на Земле.

Эти две системы несут в себе риск апокалипсиса: обе находятся в состоянии полной боеготовности, которое делает их сосуществование нестабильным. Они могут сработать в ответ на ложную тревогу, террористический акт, несанкционированный пуск или безрассудное желание расширить военные действия. Они убьют миллиарды людей и, возможно, положат конец существованию сложной формы жизни на Земле. Все обстоит именно так, хотя холодная война, послужившая оправданием их появления и приведения в полную боеготовность, закончилась 30 лет назад.

Нужна ли машина Судного дня Соединенным Штатам до сих пор? Нужна ли она России? Нужны ли они были вообще?

Действительно ли существование такой возможности служит национальным или международным интересам кого бы то ни было в той мере, которая оправдывает очевидную угрозу всему человечеству?

Эти вопросы не риторические. Они заслуживают трезвого, вдумчивого рассмотрения. Ответы на них кажутся очевидными, но пока, насколько мне известно, никто не попытался дать их. Следующий вопрос: имеет ли какая страна на Земле право обладать такой возможностью? Право угрожать – простым фактом обладания такой возможностью – существованию всех других государств и их населения, их городов, а также цивилизации в целом?

В своей книге «Тринадцать дней» (Thirteen Days), основанной на личных дневниках и воспоминаниях, Роберт Кеннеди рассказывает о Карибском ракетном кризисе. Он работал над рукописью летом и осенью 1967 г., однако его трагическая гибель в 1968 г. не позволила отшлифовать и закончить ее. Теодор Соренсен, редактор книги, дополнил ее таким примечанием:

Я не знаю другого случая, когда высокопоставленный чиновник, действующий или бывший, поднимал бы вопрос о моральном праве в докладной записке, внутренней дискуссии или мемуарах. Но когда этот вопрос поставлен, действительно ли так трудно ответить на него?

Аргументы в пользу необходимости или желательности наличия некоторого количества ядерных боеприпасов у ядерных государств не имеют даже отдаленного отношения к созданию огромных апокалиптических арсеналов сверхдержавами, включающих в себя тысячи единиц ядерного оружия для нанесения первого удара. Именно так, даже когда эти аргументы в пользу ядерного оружия действительно кажутся вескими с точки зрения оправдания существования небольшого потенциала сдерживания.

Например, «ядерное оружие отменить нельзя». Это один из широко используемых и эффективных аргументов против полного одностороннего запрещения на протяжении последних 70 лет. Действительно, нельзя уничтожить знание о том, как создать ядерное оружие и системы его доставки. Однако машину Судного дня ликвидировать можно. И это минимум из того, что нужно сделать как можно быстрее. Нам совершенно необязательно ждать, пока русские сделают это первыми или одновременно с нами, хотя такой глобальный императив относится в равной мере и к ним.

Это предполагает движение в противоположном направлении от программ президентов Обамы, Трампа и Путина по совершенствованию своих машин, улучшению их характеристик, «модернизации» компонентов. В реальности такие программы это не что иное, как дальнейшее субсидирование военно-промышленно-парламентских комплексов, а вместе с ним повышение прибылей, создание рабочих мест, привлечение голосов избирателей, финансирование политических кампаний (откаты). Это хорошие, убедительные, традиционные политические мотивы, но они очень далеки от законного оправдания сохранения или модернизации машины Судного дня.

Ни одно государство не должно никогда намеренно стремиться к приобретению машины Судного дня. А существование такой машины где-либо не должно вынуждать или создавать серьезный мотив для соперника или неприятеля обзавестись своею собственной. По сути дела, существование двух находящихся в боевой готовности машин намного опаснее для каждого государства и для мира в целом, чем существование только одной. Если ликвидировать две существующие машины (с точки зрения их апокалиптического потенциала), то у всех исчезнет стратегический смысл их создания.

Обнадеживает то, что ликвидация машины Судного дня в одной стране или в обеих не должна представлять большой проблемы в принципе и на практике (хотя она невероятно трудна в политическом и бюрократическом плане). Ее можно осуществить быстро и легко в течение года. Однако это будет означать – и сопротивление на государственном уровне будет очень сильным – отказ от определенных неосуществимых целей и призрачных возможностей наших ядерных сил, в частности, отказ от идеи ограничения ущерба Соединенным Штатам (или России) с помощью упреждающего первого удара, нацеленного на неприятельские ракеты наземного базирования, командные пункты с средства связи, руководство («обезглавливание»), все прочие военные объекты, в том числе густонаселенные и промышленные центры, транспортные и энергетические объекты.

Другими словами, это будет означать полный отказ от существующей стратегии и критериев выбора целей в наших стратегических планах ядерной войны, а также ликвидацию подавляющей части сил, развернутых для реализации старых целей и планов. Это будет означать ликвидацию всех ракетных сил наземного базирования (ракет Minuteman), большей части или всех стратегических бомбардировщиков, большей части 14 нынешних подводных лодок с ракетами Trident и большинства боеголовок на оставшихся баллистических ракетах подводного базирования.

Фактически здравые, не менее убедительные причины для ликвидации всех перечисленных выше элементов существовали еще 50 лет назад, когда осуществимость «ограничивающего ущерб» удара по советским ракетам в укрепленных шахтах и на подводных лодках стала иллюзорной. Это было справедливо даже еще до того, как стало известно о жутких последствиях наступления ядерной зимы.

Нынешняя повсеместная осведомленность дает каждому человеку, организации и стране мира беспрецедентно убедительное основание требовать немедленной ликвидации таких систем вооружения и запланированных «возможностей».

Какой бы низкой ни казалась вероятность того, что Соединенные Штаты или Россия реализуют свои стратегические чрезвычайные планы нанесения ударов, результатом которых станет ядерная зима и практически полное уничтожение человечества, она никогда не будет равной нулю, пока существуют машины Судного дня в их нынешнем виде.

Насколько высоким должен быть такой риск, чтобы стать невыносимым? Какой риск наступления ядерной зимы – либо в результате панической реакции, либо в результате неуравновешенности руководства, либо в результате несанкционированного действия – является «приемлемым» в качестве цены сохранения наших нынешних стратегических сил? Пять процентов на протяжении следующих 40 лет? Один процент? Три на миллион?

С какой стати что-то отличное от нуля должно быть приемлемым? К счастью, риск может быть нулевым. Наиболее значимые риски могут быть устранены всего одним решением президента, на основе конституционного принципа: хотя на практике, политически, для этого потребуется значительная поддержка в Конгрессе и в обществе, а также в военно-промышленном комплексе, который, понятное дело, будет против. Несмотря на то, что Дональд Трамп более склонен использовать свои президентские полномочия, чем его предшественник, даже за пределами конституционных ограничений, вероятность использования их именно в таком ключе всегда была исчезающе малой, а с началом разговоров об импичменте стала еще меньше. То же самое, по всей видимости, относится и к Путину. Тем не менее ситуация для обеих сверхдержав такова: существующую опасность апокалипсиса можно устранить и без полного ядерного разоружения Соединенных Штатов или России или отказа от ядерного сдерживания в одностороннем или двухстороннем порядке.

В отличие от этого риск уничтожения одного города одной атомной бомбой (возможно, террористом) в следующем году или в следующем десятилетии невозможно, к сожалению, снизить до нуля. В случае же опасности почти полного уничтожения человечества – опасности, которая постоянно грозила нам на протяжении последних 65 лет, – это осуществимо: для этого нужно ликвидировать подавляющую часть существующих вооружений в Соединенных Штатах и России (и в меньшем масштабе часть вооружений всех остальных ядерных государств).

Ликвидация машин Судного дня не является адекватной долгосрочной заменой более амбициозных целей, включая полный всеобщий запрет ядерного оружия. Мы не можем согласиться с тем, что такой запрет необходимо исключить из рассмотрения «в обозримом будущем» или отсрочить на поколения. У человечества нет реального долгосрочного будущего без этого. В частности, наивно верить в то, что крупные города могут существовать неопределенно долго при наличии ядерного оружия. Чтобы человеческая цивилизация в том виде, в каком она появилась 4000 лет назад (в Месопотамии, Ирак), продолжила существование хотя бы еще одно-два столетия, необходимо найти способ практической реализации необходимых изменений.

Таким образом, ядерные государства должны безотлагательно признать реальность того, что они отрицали, а неядерные государства провозглашали на протяжении почти 50 лет: что в долгосрочной перспективе эффективная политика нераспространения неразрывно связана с ядерным разоружением. В конечном итоге, а в действительности довольно скоро, либо все государства откажутся от права иметь ядерное оружие и угрожать другим его использованием, либо все они без исключения будут претендовать на это право, на фактическое обладание ядерным оружием и на его использование.

Ликвидация ядерного оружия должна осуществляться поэтапно, однако для предотвращения его распространения в ближайшем будущем принятие обязательства по его полной ликвидации – запрет на использование и обладание – как назревшей международной необходимости откладывать больше нельзя. Мы должны прямо сейчас начать выяснение условий, при которых мир с нулевыми запасами ядерного оружия станет реальностью. В этом свете чрезвычайно прискорбно, что ядерные государства и их союзники во главе с Соединенными Штатами проигнорировали последние переговоры в ООН по договору о запрещении ядерного оружия, который был принят более чем 120 государствами 7 июля 2017 г.

Что предлагаю я, так это обеспечить международную поддержку более краткосрочной программы по устранению неминуемой угрозы существованию человечества. Логика этой программы проста для понимания – путь к уменьшению опасности нужно представить в виде конкретных этапов.

Угроза полномасштабной ядерной зимы связана со всеобщей войной между Соединенными Штатами и Россией. После окончания холодной войны, пожалуй, наибольший риск кроется в упреждающем ударе одной стороны по другой в ответ на ложный электронный сигнал предупреждения (который периодически получают обе стороны) или при случайном взрыве (возможность которого вполне реальна, как показывает целый ряд аварий). Нельзя сбрасывать со счетов и риск провоцирования такого удара какой-либо террористической группой, способной устроить ядерный взрыв в Вашингтоне или Москве.

Опасность того, что либо ложный сигнал предупреждения, либо террористический акт в Вашингтоне или Москве приведет к упреждающему удару, связана практически полностью с существованием у обеих сторон ракетных сил наземного базирования, уязвимых к удару противника: в результате все поддерживают высокий уровень боеготовности, позволяющий осуществить пуск в течение нескольких минут после получения сигнала предупреждения.

Легче и быстрее всего этот риск – и в целом общую опасность ядерной войны – можно уменьшить путем полной ликвидации (не просто «снятия с боевого дежурства») ракет Minuteman III (в настоящее время подлежащих «модернизации»), наземного крыла американской ядерной «триады». Бывший министр обороны Уильям Перри предлагал именно это, как и Джеймс Картрайт, бывший начальник Стратегического командования и заместитель председателя Объединенного комитета начальников штабов. На втором этапе необходимо сократить количество ракет подводного базирования Trident, чтобы лишить их возможности держать под прицелом все русские ракетные силы наземного базирования (на которые русские полагаются в значительно большей степени, чем Соединенные Штаты). После лишения русских их высокоприоритетных, первоочередных целей путем ликвидации американских шахт для ракет Minuteman и центров управления ими устраняются оставшиеся мотивы для запуска русских МБР по сигналу предупреждения – во избежание их уничтожения американскими ракетами подводного базирования. Таким образом, запуск по сигналу предупреждения теряет стратегический смысл для обеих сторон.

Все представленные выше предложения применимы в равной мере к существующим противостоящим наступательным ядерным силам Индии и Пакистана, которые при их совместном применении способны привести к глобальной катастрофе, всего лишь в два раза менее масштабной, чем последствия ядерной войны между Соединенными Штатами и Россией. Заинтересованность мира в сокращении этих сил и устранении их противостояния в полной боевого готовности – как и текущего наращивания и «модернизации» ядерных арсеналов – вполне сопоставима с заинтересованностью в сокращении ядерных сил сверхдержав.

Считать, что это сравнительно простые шаги для сверхдержав и остальных, значит закрывать глаза на проблему фундаментального изменения доктрины и стратегии, которые определяли облик наших стратегических сил на протяжении последних 65 лет. Вопреки общепринятому представлению эта стратегия предполагала не сдерживание ядерного удара по Соединенным Штатам, а призрачное наращивание потенциала первого удара. А именно: она преследовала цель «ограничения ущерба» Соединенным Штатам в случае упреждающего удара по Советам/России, спровоцированного сигналом предупреждения о неминуемой атаке, возможно, в контексте эскалации обычной или ограниченной ядерной войны.

Эта стратегия продолжает действовать, хотя, как уже говорилось, ограничение ущерба Соединенным Штатам в крупномасштабной ядерной войне или ограничение масштаба такой войны – фантом, недостижимый вот уже полвека, с того самого момента, как у Советов появились МБР подводного базирования и значительное количество МБР в укрепленных шахтах. Даже после нанесения первого удара невозможно избежать фактически полного уничтожения американского общества (а еще раньше это стало невозможным в Западной Европе) в результате действия поражающих факторов ядерного оружия и выпадения радиоактивных осадков после ответа со стороны Советов/России.

Теперь, такое явление, как ядерная зима, спровоцированная горением городов после нашего удара (без учета советского ответного удара), ставит крест на иллюзорной надежде, что «ограничивающий ущерб» первый удар с любой стороны не обернется самоубийством, т. е. «гарантированным самоуничтожением», по словам Алана Робока и Брайана Туна. Изменения, о которых я говорю, предполагают отказ от иллюзорной надежды, а также от политических и прочих выгод поддержания надежды на возможность ограничения ущерба путем нанесения ядерного удара по другой стороне.

Единственным предназначением американского ядерного оружия должно быть сдерживание ядерных ударов по Соединенным Штатам и их союзникам. Для этого не требуется такого количества ядерных вооружений – МБР подводного и наземного базирования можно ликвидировать почти полностью. Такой шаг должен устранить не только опасность развязывания ядерной войны, но и угрозу ядерной зимы.

К сожалению, мало кто знает о последнем научном подтверждении «гипотезы» ядерной зимы тридцатилетней давности и ее значении для наших текущих планов ядерной войны. Понятное дело, эти планы сохраняются в глубоком секрете, однако большое количество данных из свидетельских показаний высших чиновников, бывших разработчиков и хорошо осведомленных исследователей ясно указывает на то, что они мало чем отличаются от тех, которые существовали во времена моей работы с ними.

Так или иначе, я не могу рассчитывать, что многие сочтут мое мнение достаточно убедительным для появления широкого движения за изменение ситуации без более авторитетного подтверждения. С учетом этого приоритетом для меня – и, надеюсь, для читателей моей книги – является создание условий, которые заставят Конгресс и другие законодательные органы в ядерных и неядерных государствах начать расследование поднятых мною вопросов как в Соединенных Штатах, так и по всему миру.

В конце концов, ни один из этих законодательных органов (начиная с наших собственных) никогда не получал правдивого ответа на вопросы о выборе целей для ядерных ударов и о последствиях ядерной войны, как ограниченной, так и всеобщей.

Это давно забытая Конгрессом США обязанность – предпочтительно при участии Национальной академии наук – взаимоувязать подтвержденные ныне научные данные о ядерной зиме с реалиями наших секретных военных планов. Это должно позволить оценить последствия реализации различных «вариантов» этих планов для человечества и окружающей среды.

Однако прошлый опыт ясно показывает, что Конгресс без дополнительного давления со стороны американских граждан не доводит дело до реальных слушаний с использованием права комитетов вызывать людей для дачи показаний, которые могли бы снять завесу секретности с этих вопросов. Одна из основных целей настоящей книги – помочь в создании такого давления, хотя, понятно, что для этого потребуется серьезно изменить настроение и приоритеты общества. А чтобы это давление было эффективным, необходимо еще более кардинально изменить состав нынешнего Конгресса.

Мой собственный опыт последних 50 лет говорит, что на такое изменение общественного мнения бесполезно рассчитывать без разоблачений со стороны патриотически настроенных и смелых людей. Нам давно нужен эквивалент документов Пентагона в области ядерной политики и приготовлений, ядерных угроз и механизма принятия решений: прежде всего в Соединенных Штатах и в России, но не только в них, а во всех ядерных государствах.

Я всегда глубоко сожалел, что не сумел представить Конгрессу, американскому народу и всему миру те документы о существующих, но по-прежнему неизвестных ядерных рисках, к которым у меня был доступ полвека назад. Те жители ядерных государств, у кого сейчас больше возможностей, чем было у меня, для оповещения своих стран и мира о фатальной безрассудности секретной политики, должны вынести уроки из моего прежнего молчания и добиться большего.

Я хочу сказать им: «Не берите пример с меня. Не оттягивайте обнародование правды до тех пор, пока не потеряете доступ к документам или (как это случилось со мной) сами документы. А главное, как выразился один из бывших госсекретарей, не дожидайтесь, пока “взрывные факты” о безумных ядерных угрозах и политике вашей собственной страны превратятся в грибообразное облако».

Такие разоблачения и расследования со стороны законодательных органов в нашей стране и в других ядерных государствах позволят, на мой взгляд, надеяться на то, что осведомленность общества о пока что секретных реалиях приведет к согласию в вопросе о необходимости и законности угроз и приготовлений к тотальному уничтожению. Необходимо признать, что никакая ставка, никакая причина, никакой принцип, никакой долг или обязательство, претензия на лидерство – и еще меньше стремление удержаться в кресле, сохранить определенную структуру власти, обеспечить занятость, прибыли, поддержку избирателей – не может оправдать существования риска уничтожения человечества и всего живого на этой планете.

Омницид – его угроза, подготовка или реализация – абсолютно незаконен и неприемлем в качестве инструмента национальной политики; его нельзя рассматривать иначе, чем преступление, аморальное деяние, зло. Недавние научные открытия, которые почти полностью остаются неизвестными широкой публике и даже руководителям стран, показывают, что риск неотъемлем от ядерного планирования, военной политики, готовности и угроз двух сверхдержав. Это совершенно неприемлемо. Ситуацию необходимо менять, причем как можно быстрее.

Этапы, которые я обозначил, – это лишь начало движения к полной делегитимации ядерного оружия и ядерных угроз. Однако ни одно из необходимых изменений не может произойти без информированного общества, которое смотрит на ситуацию с ужасом, страхом, отвращением и недоверием, но, к счастью, исполнено решимости устранить ее.

Вместе с тем эти реакции подавляются, когда реальность раскрывается и обсуждается в квазинаучном тоне, в виде «объективного», бесстрастного разговора о планировании и практике, а также об их бюрократической или политической подоплеке без должной оценки характера или последствий решений и действий. Это приводит к отсутствию адекватной политической реакции, даже когда раскрываются некоторые аспекты прошлых событий.

Более того, предупреждения и требования со стороны активистов почти полностью игнорируются основными средствами массовой информации и исключаются из политических и научных дискуссий как нечто эмоциональное, не позволяющее придать правильный вес сложностям, моральным соображениям и приоритетам, которые должны учитываться при осмысленном и ответственном процессе выработки политики.

Чего не хватает – что отсутствует – в типичной дискуссии и анализе прошлой и текущей ядерной политики, так это признания полного безумия и аморальности предмета обсуждения: его непостижимой разрушительности и убийственности, его непропорциональной рискованности и деструктивности заявленных и непризнанных целей, нереальности его тайных устремлений (ограничение ущерба Соединенным Штатам и союзникам, «победа» в двусторонней ядерной войне), его преступности (в такой степени, которая подрывает обычное видение закона, справедливости, преступления), его греховности и пагубности.

Необходимо также понимать, что создание, развертывание и использование для политических угроз этих чудовищных машин – дело рук вполне обычных людей, которые не лучше и не хуже всех нас, которые не являются монстрами в прямом и переносном смысле.

Этот процесс, то, к чему он ведет, и те опасности, которые он несет для всех видов сложной жизни на Земле, характеризуют человечество – организованное иерархически в крупные, компактные группы, т. е. цивилизацию – с самой плохой стороны. Разве мыслимо, чтобы обычные люди, обычные лидеры создавали и принимали такие опасности, о которых я говорю? Естественно, хочется сказать: «Нет! Настолько ужасно все быть не может!» («А если такое когда-то и было, то уж точно не сейчас. В нашей стране это невозможно».)

Мы, люди, практически все без исключения слишком хорошо думаем о себе. Мы считаем, что чудовищную, порочную политику должны, и могут, проводить только чудовища, безнравственные, плохие индивидуумы, ну, или ненормальные, «психически больные» люди. Люди, не такие, как «мы». Это заблуждение. Те, кто создавал (и продолжает создавать) ядерную угрозу существованию всего человечества, были нормальными, обычными политиками, специалистами и военными стратегами. К ним и к их подчиненным, я уверен, вполне применимо неоднозначное положение о «банальности зла», высказанное Ханной Арендт, хотя, возможно, правильнее было бы говорить о «банальности злодеяний».

В конце концов, мы, американцы, видели в последние годы рукотворные катастрофы, связанные с государственным или корпоративным безрассудством намного больше, чем публика могла представить себе. Прежде всего это вторжение в Ирак и оккупация Афганистана, а еще – неготовность к урагану «Катрина», разливу нефти в Мексиканском заливе, финансовым катастрофам, затрагивающим миллионы: скандал со ссудо-сберегательными ассоциациями, доткомовский и ипотечный пузыри, крах банковской и инвестиционной системы.

Возможно, размышление об этих политических, социальных и моральных провалах – серьезность которых лишь возрастает на фоне дурных предчувствий в отношении решений администрации Дональда Трампа – придаст убедительность моей основной идее, которую иначе очень трудно постичь: о том, что точно такое же легкомысленное, недальновидное и безрассудное принятие решений и ложь вокруг него характерно для нашего ядерного планирования, угроз и приготовлений на протяжении всей ядерной эры и что это ведет к несопоставимо более грандиозной катастрофе, чем все остальные вместе взятые.

Я знаю, совершенно нереально рассчитывать на то, что нынешний Конгресс (не говоря уже о нынешнем президенте), где большинство имеет нынешняя Республиканская партия, или, если уж на то пошло, Конгресс, возвратившийся под контроль демократов прошлого поколения, реализует хотя бы одну из мер, о которых говорилось выше:

• Отказ США от политики первого использования ядерного оружия.

• Проведение расследования по вопросу последствий наших планов войны с точки зрения ядерной зимы.

• Ликвидация наших МБР.

• Отказ от иллюзорной возможности ограничить ущерб с помощью наших сил первого удара.

• Отказ от получения прибыли, создания рабочих мест и гегемонии в альянсе за счет поддержания этой иллюзии.

• Другие шаги по ликвидации американской машины Судного дня.

Обе партии в нынешнем составе против всех этих мер. Такая фатальная ситуация сложилась не при Дональде Трампе, и она не исчезнет с его уходом. Препятствия на пути к этим необходимым изменениям воздвигаются не большинством американского народа – хотя многие в последние годы, как ни печально, поддаются манипуляциям, – а высшими руководителями и элитами обеих партий, а также крупнейшими институтами, которые сознательно поддерживают милитаризм, американскую гегемонию, производство и торговлю оружием.

Как ни прискорбно, перспективы одинаково плохи и в отношении своевременного разворота американской политики в сфере энергетики для предотвращения катастрофического изменения климата. Во многом те же самые институты и элиты упорно блокируют решение этой жизненно важной проблемы – они очень могущественны. Тем не менее, как показывают падение Берлинской стены, ненасильственный распад советской империи и переход к правлению большинства в Южной Африке (все это казалось невообразимым еще 30 лет назад), силы, поддерживающие несправедливое и опасное положение вещей, вовсе не всемогущи.

Разве это утопия – надеяться на защиту человеческой цивилизации от последствий сжигания ископаемого топлива или подготовки к ядерной войне? Однако, как предупреждал нас Мартин Лютер Кинг за год до дня своей гибели, «существует и возможность опоздать». Обращаясь к нам 4 апреля 1967 г. с призывом признать «крайнюю неотложность проблемы», он говорил о «безумии Вьетнама», однако подразумевал также ядерное оружие и еще большее безумие, которое является главной темой этой книги: «Сегодня у нас все еще есть выбор: ненасильственное сосуществование или насильственное взаимоуничтожение».

А вот продолжение его призыва: