Глава 27
Ева и Рина Харитоновы не были обычными девочками. Нет, они тоже заплетали косички, играли летом в классики и резиночки, а зимой катались на катке. Отсутствием отца сейчас мало кого удивишь. Дело было в матери. Клавдия Харитонова, потомственная ведунья и целительница, была известна на всю округу. В доме постоянно толпились страждущие. Больших денег за свои услуги мать не просила, брала что давали, но лечила на совесть. Медицинского образования у Клавдии не было, из-за чего порой случались у нее конфликты с заведующей местным фельдшерско-акушерским пунктом. Но были эти конфликты локальными, гасли практически сами собой так же быстро, как и вспыхивали. Когда старая заведующая ушла на пенсию, на смену ей прислали нового фельдшера по имени Александр, молодого и амбициозного. Неизвестно, каким ветром занесло его в деревню, где жила Клавдия. Это сейчас Андреевск разросся и поглотил деревню, ставшую его полноправным районом, со своей поликлиникой, возможностью получения скорой медицинской помощи. А раньше до города приходилось добираться на тряском, грозящем в любой момент развалиться автобусе, а скорую помощь могли оказать лишь фельдшер да Клавдия Харитонова. Как складывались их отношения, никто не знал. Через два месяца фельдшер сбежал, а еще через семь у Клавдии родились две девочки, похожие, как две капли воды. И хотя Клавдия категорически отрицала отцовство Александра, никто не сомневался – это исчезнувший фельдшер, больше некому. Злые языки поговаривали, что Клавдия околдовала Александра, присушила словами, которым научила ее мать-колдунья. Та ничем не брезговала – ни присушкой, ни приворотом. Оттого и кончила плохо – ушла в лес за травами и не вернулась. То ли в болоте утонула, то ли звери разорвали. А может, жертва ее колдовства отомстила. Жители потихоньку злорадствовали, что ведьмы не стало. Хотя и жалели, что остались без лекаря. Не долго жалели – не прошло и года, как Клавдия заменила мать. Но не полностью: заниматься любовной магией – приворотами, отворотами и даже их более безобидными родичами: присушкой, остудой и рассоркой – она отказывалась наотрез.
Внешне похожие, девочки оказались совсем разными. Ева, общительная и улыбчивая, едва научившись говорить, пыталась во всем подражать матери. Она выторговала себе право присутствовать на приеме больных. В семь лет Ева уже самостоятельно бродила по лесу и могла отыскать самые редкие травы. Рина же предпочитала книги. После пятого класса Ева бросила школу, решив, что полученных знаний вполне достаточно для того, чтобы продолжать дело матери. Рина продолжала учиться, с каждым днем все больше убеждаясь, что от материнского таланта ей не досталось ни крупицы. Все перешло сестре. Было ли это справедливым? Рина никогда не сетовала на судьбу. Несмотря ни на что, она любила сестру и мать. Без зависти, без злобы, но с горячей мечтой научиться лечить. Пусть не так, как они, пусть средствами традиционной медицины, но лечить. Рина поступила в медицинское училище, и тут ей повезло. Преподаватель предмета с, казалось бы, скучным для будущего медика названием «Гигиена и экология», Анастасия Михайловна, была знакома с ее матерью, Клавдией. Без лишних слов она поняла, что творится в душе ее ученицы. «В каждом из нас есть божественная искра, – сказала она тогда. – Главное – не дать ей угаснуть, помочь разгореться, поверить, что все в жизни возможно».
И Рина поверила. Оказалось, что для того, чтобы лечить людей с помощью даров природы, вовсе не обязательно родиться в семье потомственных целителей. Этому можно научиться по книгам. И пусть книг этих совсем мало, но они есть. Было бы желание. А оно у Рины было. Позабыв обо всем на свете, она целыми днями просиживала в библиотеке, переписывая книги по лечебным травам, зарисовывая картинки. Это сейчас подобных книг можно купить сколько душе угодно, а тогда они были редки, не в каждой библиотеке имелись и выдавались только в читальном зале.
Поначалу новые знания давались с огромным трудом, но Рина не сдавалась. И в какой-то момент количество перешло в качество. Первой пациенткой Рины была Лариса, ее соседка по общежитию. Кисти рук девушки уродовали многочисленные бородавки. Чем только она не пыталась их свести! Перепробовала практически все аптечные средства, прижигала жидким азотом в салоне красоты. Все бесполезно – поначалу мелкие, единичные, они разрослись, а у основания большого пальца, слившись, образовали остров, отчего вся рука напоминала карту: Австралия – большой материк, чуть правее вытянувшаяся цепочка – Новая Зеландия и вокруг россыпь мелких островков – Океания.
Мать, а следом и Ева лечили подобную напасть просто – на рассвете набирали в бутылку воды из ключа, в полотняный мешочек, сшитый собственными руками, насыпали трав – всех, какие были в доме, по щепотке. А трав всегда было очень много – в мешках, мешочках и просто в пучках, подвешенных под притолокой. Бутылка и мешочек отдавались больному со словами: «Даю тебе воды от всякой беды. Даю травы горсть, чтобы лучше спалось, чтобы боли ушли, чтоб болезни прошли». Водой нужно было умываться поутру, а травы заваривать и пить натощак. И ведь помогало! Люди возвращались с благодарностью, приводили родных, друзей и просто знакомых. Молва о потомственных целительницах порождала в их пациентах веру, а вера способна поставить на ноги даже тех, от кого отвернулась традиционная медицина.
Именно этой веры не хватало Ларисе.
– Ерунда какая-то, – сказала она, сунув нос в пакет с травами. – Мои бородавки жидкий азот не взял, а ты предлагаешь какую-то крапиву!
– Не какую-то, а двудомную, – оскорбилась за свои растения Рина.
Но обижайся не обижайся, истина в словах подруги была. Неверие – залог неудачи. Рининой веры должно было хватить на двоих. Она сама сделала крепкий отвар полыни для примочек и настой из трав, куда, кроме крапивы, входили еще семь компонентов – для внутреннего употребления. Рано утром, до занятий, и вечером, перед сном, она поила соседку отваром и накладывала на ее руки компрессы. Через пять дней отдельные островки стали исчезать. Когда еще через неделю бесследно пропала Новая Зеландия, Лариса наконец уверовала в возможность исцеления. Теперь она уже сама делала по утрам и вечерам компрессы, у Рины осталась лишь обязанность готовить отвар.
С легкой руки благодарной Ларисы о Рининых способностях узнало все общежитие. К начинающему лекарю потянулась цепочка страждущих. И тут Рина впервые столкнулась с моральным аспектом своей деятельности. Обитатели общежития, в основном молодые девушки, только что выскользнувшие во взрослую жизнь из-под родительской опеки, знающие о хронических болезнях только понаслышке, нуждались в помощи иного рода. Им всем поголовно хотелось любви. Если же любви не случалось, надеяться оставалось только на чудо. А чудо в юных головах ассоциировалось с излечением Ларисы, точнее, с ее соседкой со странным именем Рина.
Всех потенциальных пациентов Рины можно было условно разделить на три группы. Первая – готовящиеся к любви. Этим нужно было избавиться от прыщей, угрей и прочих неприятностей, заставляющих сомневаться в собственной привлекательности. Вторые – встретившие любовь, но не нашедшие взаимности. Эти требовали помощи в делах сердечных. С дрожью в голосе они просили приворотных средств, которые заставят избранника потерять покой. Этим Рина однозначно отказывала. Мать крепко-накрепко наказала своим девочкам не заниматься этим, ибо приворот – не только насилие над психикой его объекта, но и гарантированное осложнение будущего, своего и своих детей.
– Я не колдунья, – говорила Рина, – я учусь вместе с вами лечить людей. Приворот – не панацея, а страшное зло. Вы всегда будете знать, что живущий рядом человек не любит вас, а пристегнут к вам поводком приворота. А вдруг вы встретите настоящую любовь? Ту самую, единственную? Оборвать приворот не так просто. Последствия непредсказуемы, и смерть – еще не самое страшное из них.
Но кто будет прислушиваться к голосу разума, когда Лариска, от которой все парни бежали сломя голову, стоило им увидеть ее руки и мысленно представить, как она этими самыми руками… Бр-р-р… Так вот эта Лариска уже встречается со студентом из приборостроительного института, пусть не красавцем, но очень даже ничего, и в обед в столовке листает газеты с бесплатными объявлениями, подыскивая недорогую съемную квартиру. Нет, без колдовства тут явно не обошлось. Черт с ним, с будущим, как-нибудь устаканится. Счастья хочется именно сейчас. Просто нужно найти слова, чтобы уговорить неуступчивую колдунью. И все начиналось сначала.
Если в общении с этими, вторыми, Рина еще могла как-то проявлять твердость, то с третьими… Они приходили с темными кругами под печальными глазами, почти с порога начинали плакать и бросать отрывисто.
– Пять недель… А он на звонки не отвечает… Мать с отцом убьют…
И что тут поделаешь? Начинать взрослую жизнь с аборта рискованно – можно навсегда лишиться радости материнства. Травы-то, конечно, есть подходящие, но это игра со здоровьем. И игра эта была Рине не по душе. Она отказывалась, а на душе скребли кошки. Когда-то она прочитала, что имя ее в переводе с санскрита означает «растаявшая». В потоке чужих эмоций она таяла, словно восковая свеча. Чувствуя, что совсем немного – и ей не удастся сохранить свою позицию по отношению к потенциальным пациентам, Рина однажды собрала вещи и ушла из общежития. Попросилась на работу в больницу, где летом проходила практику. Ее, конечно, взяли – санитарки всегда нужны.
Здесь уже были настоящие больные. Читая диагнозы и всматриваясь в лица пациентов, Рина пыталась уловить взаимосвязь между самочувствием человека и его внешним видом. Найти отражение симптомов в словах, интонациях, движениях, жестах. Иногда она видела, что лечащий врач перестраховывается, что назначенное им лечение является избыточным. Вместо того чтобы поддержать ослабленный болезнью организм, оно подставляет ему подножку. Побочные осложнения от лекарств пробуждают новые заболевания, человека переводят в другое отделение, врач ставит галочку – вылечил. А на самом деле? Конечно, вслух высказывать подобные мысли Рина не могла – вмиг останешься без работы. Но желание лечить по-своему крепло день ото дня.
Летом Рина на две-три недели устраивала себе каникулы и приезжала домой в деревню. Тогда она еще была богом забытой деревушкой из одной улицы без названия. Так и писала Рина на письмах, адресованных матери: деревня Николаевка, дом восемь. Мать сетовала, что деревня пустеет. Старики умирают, молодежь подается в город. Заброшенные дома ветшают, торчат из-за покосившихся заборов гнилыми зубами. А потом мать умерла. Вроде и не старая, а ушла в одночасье. Сердце. Рина не рассчитывала, разумеется, что мать будет жить вечно, но смерть ее долго не могла принять. Мать часто приходила к ней во сне. Раньше она писала дочери обстоятельные письма о деревенской жизни и людях, искавших у целительницы помощи. Как же Рине не хватало этих непритязательных историй! Ева писать не любила. Не о чем писать, считала. Про деревню все писано-переписано, а о ее самочувствии сестра и так должна знать – ведь недаром они близнецы. Какая-то внутренняя связь когда-то соединила их души, и оборвать их может только смерть.
С годами деревня на опушке векового леса с речкой, где, по словам местных жителей, еще можно поймать вот та-а-а-кого сома, приглянулась андреевским бизнесменам. С одной стороны, близко – можно за час на работу добраться. С другой – экология, здоровый образ жизни. Сейчас, как говорит Агния, это в тренде. Даже болезнь такая появилась – орторексия, чрезмерное стремление к здоровому образу жизни. Люди доводят себя до истощения, отказываясь употреблять опасную с их точки зрения пищу.
По соседству с небольшими домиками-теремками с расписными ставнями, словно сошедшими с рождественской открытки, вместо опустевших домов, чьи хозяева подались в город, стали расти терема и дворцы. Новые жители Николаевки лечились современными препаратами, над целительницей с ее пучками трав под притолокой откровенно посмеивались, мол, деревня, что с нее взять. Но любовная магия по-прежнему была востребована. И не только она. В последние годы увеличился спрос на всякого рода эзотерику – гадания, заговоры на успех в бизнесе, на устранение конкурентов. Еще одна любимая тема (это больше по женской части) – что бы такого съесть, чтобы похудеть.
Человек по природе своей ленив. Скучно достигать целей обычным путем: получать образование, зарабатывать деньги, создавать семью, налаживать отношения, заниматься спортом и разумно ограничивать себя в питании. Куда проще найти человека с волшебной палочкой. Раз – и тыква превратилась в карету. Проглотила таблетку – и вот ты уже настолько прекрасна, что принц с туго набитым кошельком бросил жену с тремя детьми и устремил в твою сторону свои чувства и мечты. Именно такая потребность, увеличивающаяся с ростом новых домов, повернула к порогу дома колдуньи стопы женской половины Николаевки. Впрочем, кто-то, наоборот, хотел защитить свое добро от постороннего посягательства и укрепить брак. С виду он, может, и надежный, но чем черт не шутит, лучше перестраховаться.
Рина в то время училась в мединституте, дома бывала крайне редко, но, приехав на Новый год, сразу почувствовала – неладно в доме.
– Мать бы этого не одобрила, – сказала она, когда Ева, проводив очередную посетительницу, вернулась в дом.
Сказала и пожалела. Внутренняя нить, соединявшая их с сестрой души, вдруг превратилась в раскаленную проволоку. От резкой боли Рина зажмурилась, затаила дыхание, боясь вздохнуть. А когда чуть привыкла к этой боли, открыла глаза и первое, что увидела, – полные злости глаза сестры.
– Не одобрила? – сказала она. – А что мне прикажешь делать? Помирать от голода? Тебе хорошо рассуждать! У тебя работа, деньги! В институте учишься! А я ведь даже школу не окончила. Думала, на мой век хватит ума. А вот не хватило! Мать одобрила бы мою голодную смерть?
– Но ты ведь знаешь, что губишь себя! И детей своих будущих! – попыталась возразить Рина.
– Детей? Да откуда им взяться! Меня мужики за версту обходят. Боятся, что я их колдовством заставлю на себе жениться. Ни один, даже помирая, из моих рук стакан воды не возьмет. А ты говоришь – дети!
– Ева, давай уедем в город. Будем жить вместе. Как-нибудь устроимся. Найдем тебе какую-нибудь работу.
– Какую-нибудь? Да на кой черт она мне сдалась, какая-нибудь! Меня устраивает то, что я делаю. Может, я и необразованная деревенская баба, но люди верят, что я могу влиять на реальность. Они ищут у меня спасения от страха одиночества. И в моих силах дать им это спасение. А значит, я останусь здесь, пока я нужна хоть кому-нибудь. А ты, если стыдишься меня, проваливай. Слышишь? Проваливай к чертовой матери! – с этими словами она бросилась в комнату Рины и лихорадочно принялась запихивать в ее сумку вещи. – Вот! Все!
Ева выставила незакрытую сумку на крыльцо. Распаленная от гнева, с испариной на висках и дрожащими руками.
– Прощай, сестра!
– Прощай! – Рина медленно вышла из дома, села на ступеньки, заправляя в сумку торчащие части одежды. Застегнула молнию. Встала, медленно, словно во сне, пошла к калитке. Она все надеялась, что сестра окликнет ее, они обнимутся, все обидные слова будут забыты и жуткая боль в груди исчезнет. Но чуда не произошло.
Рина долго отходила от этой ссоры, пыталась убедить себя, что ничего страшного не произошло, что нужно уважать выбор сестры, каким бы он ни был. И почти уговорила. И только боль в груди осталась. Как будущий врач, она понимала: причина этой боли – потеря душевного равновесия, и что если не удается от нее избавиться, то нужно к ней привыкнуть, научиться жить с ней. И она училась. Закончила институт, работала на «Скорой», затем устроилась в больницу, в отделение терапии. Работа врача не располагала к созданию семьи, но одиночество не тяготило Рину. Ее семьей стали пациенты. В основном пожилые, зачастую одинокие, напуганные, они ждали от нее чуда, и она старалась, как могла.
Однажды ночью Рина проснулась от резкой боли. Это была она, ее привычная боль, только усиленная в десять, в сто раз. С трудом сдерживая крик, Рина нашла аптечку. Руки дрожали, и лекарства рассыпались по полу. Ей пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы найти упаковку ампул с обезболивающим и сделать себе укол, затем она вызвала «Скорую». С трудом открыла дверь и провалилась в спасительное беспамятство.
Рина долго приходила в себя. Врачи, как к коллеге, отнеслись к ее обследованию с максимальной доскональностью и не могли понять причины приступа. Вроде никаких отклонений нет, всевозможные анализы в норме, все жизненные функции в порядке. Рина и сама понимала, что все в порядке. Хотя не все – после укола, который она сделала себе той ночью, боль, много лет жившая в ее организме, ушла. Ее не было. Совсем.
«Наверное, у Евы все образовалось», – успокоила себя Рина.
Жизнь постепенно возвращалась в свою колею. Через месяц на работе ей предложили путевку в элитный санаторий. Ехать не хотелось – не привлекала роль пациента. Но главврач, Николай Семенович, сдвинул брови, что служило признаком крайнего недоумения. И Рина сдалась.
А когда вернулась, тот же Николай Семенович, глядя куда-то поверх ее плеча, сообщил, что Ева умерла при родах.
Рина медленно опустилась на стул. Боли не было… Лучше бы она была!
В роддоме Рина узнала, что сестра родила девочку. Кинулась в дом малютки. Успела вовремя. У ребенка были проблемы с дыханием, сердечная недостаточность. Она вообще была странной, маленькая Агния. Смуглая, с беспомощно вытянутыми вдоль тела ручками, покрытыми пушком, она напоминала заблудившегося ангела, готового покинуть землю и устремить свой полет в небеса. Агния почти не шевелилась, словно это к ней перешла боль Рины, и боль эта, слишком большая для столь маленького существа, придавила ее к кроватке, начисто лишая надежды когда-нибудь подняться на ноги.
Душа Рины рванулась к ребенку. Захотелось прижать ее к себе и уже никогда не отпускать.
В больницу она не вернулась. Пациенты, которые когда-то были основной составляющей ее жизни, уже не были так важны. Им могли помочь другие врачи. Агнии – Рина чувствовала это – не поможет никто, кроме нее. На работе ей задним числом оформили отпуск по уходу за ребенком, собрали кое-какие деньги, на первое время должно было хватить. А она, похоронив сестру, бросилась в Николаевку.
Медленно, день за днем, отвоевывала девочку у смерти. Рина не оставляла малышку ни на мгновенье. Примотав ее шарфом к груди, бродила по лесу в поисках целебных трав, способных укрепить здоровье ребенка. А природа, словно вступив с ней в необъявленный сговор, бросала под ноги самые ценные свои дары. Травы, в поисках которых раньше нужно было пройти не один километр, теперь росли практически на опушке леса – протяни руки и возьми. Рина варила отвары, поила девочку, добавляла в воду при купании, делала массаж, укрепляя слабенькое тельце. И смерть сдалась. Отступила, признала свое поражение.
Попутно Рина пыталась узнать хоть что-нибудь о судьбе сестры. Отец ребенка был неизвестен. Сестра на учете по беременности не состояла. «Скорую» вызвала, когда роды уже шли полным ходом. Видимо, пыталась справиться сама, дома, но в какой-то момент инстинкт самосохранения заставил обратиться за помощью. Ева умерла по дороге в больницу – приращение плаценты. Она просто истекла кровью. Относись сестра хоть немного более ответственно к своему здоровью, всего этого можно было избежать. Или бы если Рина была рядом. Именно этого она не может себе простить. И не простит никогда.
Рина замолчала, а Ася, наоборот, уже не могла молчать. Ей катастрофически не хватало воздуха. Боль за двух женщин, одна из которых ушла, а другая не может себе простить ее уход, просила выхода. Все равно в чем – в словах, в движениях, в слезах.
Ася подсела поближе к Рине, обняла ее. Та, не сопротивляясь, положила голову на Асину грудь. Со двора доносились глухие мерные удары и веселый смех Агнии. Потом голос Федора. Слов не разобрать, только «бу-бу-бу», но тон жизнерадостный.
– Дрова рубят, – пояснила Рина. – Я порой удивляюсь, как Агнии удается заставить человека помогать себе. Из нее выйдет отличный руководитель. Уж точно не будет сама тянуть всю работу – мигом распределит обязанности.
«Это просто правильная мотивация, – подумала Ася. – Федор ради чая с плюшками готов на любые подвиги».
– Мне кажется, это отцовские гены, – продолжила Рина. – Может, отец – кто-то из новых домов. Уж очень сильна в ней предпринимательская жилка. Не поверите: все это любовное ведовство – ее идея. На самом деле никакой любовной магией я не занимаюсь. Психологической поддержкой неуверенных в себе женщин – да. Травками, уменьшающими аппетит, и пропагандой здорового питания – тоже да. Приворотами и отворотами – нет.
– Как это? – изумилась Ася. – А как же любисток? Кладбище?
– Это часть Рининого спектакля. На самом деле я ходила к соседке. Возраст, давление скачет. Дети в городе, попросили меня за ней присматривать. – Ася вспомнила чемоданчик, с которым вернулась Рина. И как она раньше не поняла, что для сбора трав на кладбище он не годился?! – Любисток у меня, конечно, есть, и поверьте – у него широчайший спектр действия. Тут и сердечные, и легочные заболевания, и нервные. Попробуйте при головной боли помять свежий лист любистка и приложить ко лбу – боль пройдет, независимо от причины, ее вызвавшей. Укрепляет волосы, помогает при экземах, псориазе…
– А при беременности?
– А что – при беременности?
– Агния сказала, что нельзя.
– Правильно сказала. При беременности и при воспалении паренхимы почек.
– А веточка? В подол платья зашитая? Она помогает?
– Конечно, помогает, – усмехнулась Рина. – Нужно только очень в это верить. Все, кому мы с Агнией зашивали, верят. И счастливы. Пойдемте пить чай.
Рина встала и вопросительно посмотрела на Асю.
– Подождите, а Светлана? Вы говорили, что Светлана…
– Светлана. – Рина медленно опустилась на диван. Задумалась.
Она ворвалась в их размеренную жизнь, когда Агнии только исполнилось семь. Детские болезни остались позади, и сейчас о первых днях жизни девочки напоминали только сны, после которых Рина весь день не могла найти себе места из-за непонятной тревоги. Именно в такой день приехала Светлана. Раздраженная и беременная. Сильно раздраженная и на довольно большом – месяцев восемь – сроке беременности. Беременные не должны доводить себя до такого состояния, и Рина кликнула Агнию, хотела попросить принести легкого успокаивающего сбора. Но стоило девочке переступить порог комнаты, как посетительница разразилась истерическим смехом. Рина племянницу отослала, за сбором сбегала сама.
– Что-то дочка на вас не похожа, – заявила гостья, сделав большой глоток из принесенного Риной стакана. По комнате поплыл аромат мелиссы.
Рина спокойно пояснила, что девочка – ее племянница. Секретом это ни для кого не являлось. Так как вся деревня знала, чьей дочерью является Агния, Рина не стала скрывать это от ребенка. Пусть лучше узнает от нее, чем от досужих кумушек, ведь подобная информация должна преподноситься максимально тактично и деликатно. А деревенские сплетницы явно лишены этих качеств. Но что-то в поведении собеседницы подсказало – она пришла с неприятными новостями о сестре, и Рина на всякий случай проверила, не подслушивает ли Агния за дверью. И, как оказалось, не зря. Женщина, назвавшаяся Светланой, заявила, что сестра Рины никак не может быть матерью девочки, так как это именно она, Светлана, произвела ее на свет.
– Вы же считаетесь врачом, – сказала она, и это «считаетесь» неприятно задело какие-то потаенные ниточки в груди Рины, заставив невзлюбить грубиянку. А та тем временем продолжала: – Неужели вы не заметили, что девочка недоношенная? Я родила ее в двадцать семь недель. Шестьсот пятьдесят граммов.
У Рины, конечно же, поначалу промелькнула подобная мысль, но в медицинской карте Агнии синим по белому было написано, что плод доношен, а она привыкла подобным вещам верить.
– А где же тогда дочка моей сестры? – спросила Рина.
– Господи, откуда же я знаю!
– А откуда вы узнали, что ваш ребенок находится у меня?
– Мой ребенок… – пробормотала Светлана и, немного помолчав, добавила: – Сорока на хвосте принесла.
– А нельзя у этой сороки узнать, что случилось с дочерью моей сестры?
– Это вряд ли, – сказала Светлана.
– А вы? Вы хотите забрать девочку? Вы приехали за ней? – спросила Рина и застыла, ожидая рокового ответа. Ей вдруг сделалось так страшно, как никогда до этого не случалось, а в душе метнулась мысль: «Не отдам».
Светлана молчала, а мысль ширилась и росла, затопляя сознание, как утренний свет заливает лесную поляну.
«Не отдам!» – стучали в висках маленькие молоточки.
А потом Светлана грустно усмехнулась:
– Мне оно как-то ни к чему, – и она погладила себя по выпирающему животу. – Сами понимаете…
– Если откровенно, то не очень.
– Девочка – ваша, у вас же небось все документы оформлены. Не подкопаешься. – Светлана помолчала немного, потом с навязчивой интонацией поинтересовалась: – И что вы теперь будете делать? Будете искать настоящую племянницу?
Молоточки успокоились, страх сменила злость. Оборвать бы нахалку, лезущую не в свое дело, выставить за дверь. Но Рина чисто по-женски не могла обидеть беременную женщину.
– Мне надо подумать, – медленно сказала она. И повторила: – Хорошо подумать. Не сейчас. Позже.
– Ну что ж… Позже так позже. – Светлана встала, поставила на стол пустой стакан. – В любом случае, если понадобится моя помощь, вот телефон. Звоните.
Она вытащила из сумочки ручку и какую-то рекламную листовку, написала номер, вопросительно посмотрела на Рину. Та по-прежнему молчала, и Светлане ничего не осталось, как ретироваться.
Прошло довольно много времени с тех пор, как за незваной гостьей закрылась дверь, а Рина все не могла собраться с мыслями. Пару раз в комнату заглядывала взволнованная Агния, застывала на пороге в ожидании реакции тетки на ее появление и, не дождавшись, исчезала. За окнами наливался густой синевой вечер, надо было готовить ужин, а Рина все никак не могла собраться с мыслями. Слова Светланы трансформировались в голове в вязкую переваренную кашу. Зачерпнешь ложкой – и осклизлый ком выскользнет из кастрюли. Что там, внутри этого кома, известно лишь тому, кто вершит человеческие судьбы где-то на небесах.
А потом до слуха Рины донеслось жалобное поскуливание под дверью.
– Господи, Агния! – Рина бросилась к двери, прижала к себе плачущую девочку. – Что случилось?
– Не знаю, – сквозь слезы ответила Агния. – Я подумала, что ты заболела.
– Ну что ты, маленькая моя, как я могу заболеть? Я же врач!
Заявление не отличалось достаточной логикой, но Агния поверила. На всякий случай приложила ладонь к теткиному лбу – не горячий ли? – и удовлетворенно, совсем по-взрослому кивнула.
Проходя мимо стола, Рина машинально взяла оставленную Светланой бумажку. Доставка суши. Маленькие яркие кусочки еды из чужой страны. Из чужой жизни. Перевернула. Цифры, составляющие номер, буквы, составляющие имя. Светлана Карамзина. Первое желание – скомкать и выбросить. Нет, не так. Порвать на мелкие кусочки и выбросить. А еще лучше – сжечь, а пепел развеять по ветру вместе с воспоминаниями о сегодняшнем разговоре. Как будто его не было. Только ведь не получится. Воспоминания останутся. Навсегда. И Рина, преодолев сиюминутное желание избавиться от жгущей руку записки, положила ее в шкатулку, где хранились материны письма, документы, ее и Агнии, и прочие важные для нее бумаги.
Ночью Рина долго не могла уснуть. Стоило голове коснуться подушки, как мысли, одна тяжелее другой, атаковали мозг, не давая ему отключиться. Если Агния – не дочь Евы, то где тогда Евина дочка? Ладно, если она, как Агния, живет в любящей ее семье. А если нет? Если из-за чьей-то досадной ошибки она осталась в доме малютки? Если до сих пор живет в детдоме, лишенная заботы и ласки любящих ее людей?
Промучившись всю ночь, Рина не выдержала и утром, поручив Агнию заботам соседки Оксаны, матери двоих сыновей, рванула в город, в роддом. Ей нужно было убедиться в том, что дочь Евы родилась в срок, с нормальным весом.
В роддоме ей не повезло. Несмотря на то что Рина сама была врачом, пресловутое цеховое братство, когда ошибки врача стараются целиком и полностью повесить на пациента, никто не отменял. И пусть врач, принимавший роды у Евы, уже давно работал в другой больнице, информацией о родах, в которых умерла роженица, никто делиться не собирался.
– Можете обращаться в суд, – сказала главврач роддома. И, судя по интонации, она была уверена, что решение суда, если он состоится, будет в пользу роддома.
Рина поехала в дом малютки, но там ее тоже ждала неудача. Директор две недели тому назад скончалась от сердечного приступа. Новая руководительница только приступила к исполнению обязанностей, и задавать ей какие-либо вопросы было абсолютно бесполезно. О Светлане Карамзиной никто из сотрудников не слышал. Рина хотела остаться в городе еще на день, чтобы вернуться в роддом и попытаться достучаться до его работников, но тут позвонила Оксана – с Агнией беда. Резко подскочила температура. Оксана уложила девочку в постель, напоила чаем с малиной. Но к вечеру девочка стала задыхаться. Пришлось вызвать «Скорую помощь». Сейчас Агния в больнице. Врачи ничего не говорят, требуют вызвать мать.
«Вот она, расплата за предательство!» – подумала Рина и кинулась в больницу.
При виде ее девочка радостно вскинулась на кровати, тут же зашлась сухим, лающим кашлем и бессильно упала на подушку. Лицо бледное, на скулах болезненный румянец, а в глазах – сумасшедшая радость.
Рина, как была, в уличной одежде, прижала к себе племянницу, чувствуя через больничную пижаму сжигающий ребенка огонь.
– Все будет хорошо, – сказала она и Агнии, и себе. – Ты обязательно поправишься, и у нас все будет хорошо.
Так она и сидела, баюкая девочку, пока кашель не успокоился, дыхание хоть и оставалось поверхностным, но выровнялось. А потом практически три дня не отходила от девочки, лишь пару раз съездила в Николаевку за нужными травами. Болезнь отступила, жизнь продолжалась. Мысли о настоящей дочери сестры приходили лишь ночью, когда жизнь в деревне умолкала ненадолго. А однажды Рине приснился сон. В почтовом ящике она обнаружила письмо. Чистый конверт, без имени получателя и имени отправителя. Надорвала конверт, вытащила сложенный вдвое листок бумаги с одной фразой: «Не беспокойся, у нас все хорошо. Ева». Ева? Сестра никогда не писала писем. Писать она, конечно, умела. Но вот выражать правильно свои мысли… Что значит – у нас все в порядке? У кого – у нас? Ева жива и девочка с ней? Тогда кого она похоронила на Андреевском кладбище? Труп сестры долго пролежал в морге, и хоронили ее в закрытом гробу – без каких-то церемоний. Нет, ерунда. Это точно была Ева. А хорошо все у нее и мамы там, за чертой, в другой жизни. Или все-таки нет? Немного позже, провожая Агнию в школу, она, сама не зная зачем – для почты было еще рано, – заглянула в почтовый ящик. Там лежал надорванный конверт. Абсолютно белый – ни имени отправителя, ни имени получателя, – и абсолютно пустой. Рина положила его в шкатулку, рядом с номером телефона Светланы. Примерно через год ей зачем-то понадобилось свидетельство о рождении Агнии. Она полезла в шкатулку. Конверт исчез. Перебрала все по листику. Материны письма были, документы были, листовка с телефоном была. Конверт исчез.
– Все, чай! – Рина решительно встала и тряхнула головой, словно отгоняя грустные воспоминания. – А то парень ваш наверняка умаялся.
– Да, только можно я перепишу телефон?
– Конечно, – Рина вышла из комнаты и вернулась с листком бумаги.
Суши… Интересно, работают ли они сейчас? И телефон – действует ли он? Не сменила ли Светлана номер?
Ася сфотографировала запись, и они с Риной вышли во двор, где разгоряченный Лебедев, скинув куртку, размахивал топором с насаженным на него поленом.
– Й-е-ху! – Он размахнулся, ударил поленом по колоде, и ничего не произошло. Полено по-прежнему осталось насаженным на топор.
– Ась, хорошо, что ты пришла! Помоги, пожалуйста! А то меня тут разводят! Агния сначала топор дала тупой, – тут он кивком показал на лежащий рядом с колодой здоровенный инструмент, больше смахивающий на молоток с необычно удлиненным концом, на вид страшно тяжелый и очень тупой. – Нет, ну ты глянь! Это же не топор, а просто девайс для самоуничтожения! Потом дрова подсунула какие-то железобетонные. Никак не хотят рубиться.
– А я-то чем могу помочь? – удивилась Ася.
– Рюкзак мой притащи! А то я не хотел мешать вашим задушевным беседам.
Асе было не совсем понятно, зачем нужен рюкзак при колке дров, но во дворе уже смеркалось, и тратить время на разговоры было жалко.
– Ну вот, сейчас все получится, – сказал Лебедев, раскрывая рюкзак. Сначала он вытащил скрученный валиком Асин плащ, затем пакет с сапогами. Последним из недр казавшегося бездонным рюкзака был извлечен ноутбук. Федор водрузил его на колоду, раскрыл, поклацал по клавиатуре, пару раз свайпанул по тачпаду, уставился в открывшуюся картинку.
– Да? – сказал удивленно. – Фигасе!
Потом закрыл ноутбук, сунул его в руки Агнии, топор с поленом повернул обухом вниз и с силой ударил им о колоду. Топор на удивление легко освободился. Затем взял отвергнутый «девайс для самоуничтожения», установил на колоду злополучное полено, зачем-то пощупал его поверхность пальцами, прицелился и…
– Й-е-ху! – ловко разрубил полено пополам.
Агния взвизгнула и радостно зааплодировала, а Лебедев со словами «Тяжела и неказиста жизнь без парня-программиста» отвесил шутливые поклоны всем трем женщинам, присутствовавшим при его подвиге.
– Все, чай! – хлопнула в ладоши Рина.
– А дрова? Мало же? – спросил Лебедев.
– Так газ у нас, – сказала Рина. – Дрова – это для камина и прочего антуража.
Ася вдруг испугалась, что Лебедев обидится, но он и глазом не повел. А за чаем, исключительно ароматным, с булочками, хотя и наверняка купленными в магазине, но очень вкусными, даже рассказал о нашумевшем эксперименте, проведенном одним научно-исследовательским институтом. Человека и шимпанзе поместили в отдельные комнаты, в каждой из которой стояло увешанное бананами дерево, а в углу лежала короткая палка. О содержании эксперимента человек не знал. Какое-то время он сидел в кресле-качалке. Потом подошел к дереву, потряс его, и один банан упал ему на голову. Человек съел банан и удовлетворенно завалился в кресло-качалку. Шло время, одним бананом сыт не будешь, и человек снова потряс дерево. Бананы не падали. Он потряс сильнее.
– Думай! – раздалось из невидимого динамика.
В комнате обезьяны происходила подобная ситуация.
Когда второй банан падать не стал, обезьяна попыталась залезть на дерево. Но оно довольно ощутимо ударило током.
– Думай! – раздался голос.
Обезьяна снова безуспешно потрясла дерево, затем огляделась по сторонам, увидела палку, попробовала достать ближайший банан и, когда у нее это не получилось, бросила в него палкой. Банан упал и был благополучно съеден.
А человек по-прежнему тряс дерево.
– Думай! – потребовал динамик.
– Что тут думать! Трясти надо! – вскричал человек и добавил несколько слов о матери говорившего. Слова эти по этическим причинам в протокол эксперимента включены не были.
Тут Лебедев радостно заржал, Агния вторила ему. По всему было видно, что недотепа-программист пришелся девочке по душе.
– Вы все-таки приезжайте, когда соберетесь жениться, – сказала она ему на прощанье, а глаза при этом сделались грустные-прегрустные. – Я вам дам веточку любистика для вашей девушки.
– Всенепременно, – пообещал Федор.
А Ася вдруг вспомнила:
– Ой, все хотела спросить, вы случайно не знаете, когда варят вареники с вишнями, что делать с косточками? – и она рассказала о рецепте Елены Молоховец.
– Не знаю, – пожала плечами Рина. – Кулинарка из меня никакая.
– Нужно в воду, где они варятся, добавить несколько листиков мяты, мелиссы и лепестки роз. Только мяты чуть-чуть, чтобы не переборщить, – вмешалась Агния.
– Это да, – подтвердила Рина и добавила: – Удачи вам в поисках. И сестре вашей удачи!
– Ты представляешь, – на обратном пути к автостанции Федора просто распирало от гордости, – все так просто! Тот тупой топор называется колун. И всего делов-то – найти трещину на торце бревна и постараться, чтобы удар колуна пришелся именно по ней. А топор застрял потому, что попал на сучок. Надо рубить между сучков или вдоль них. И силу особенно не прикладывать – тяжести колуна хватит. Просто опустить на бревно с разгоном. Й-е-ху! Раззудись плечо! Размахнись рука! Привыкли руки к топорам! Здорово-то как, Аська! Вот оно, счастье! И, кстати, пока ты с теткой секретничала, я у племянницы прядь волос отхватил. Типа талисмана, на счастье. Пурги ей нагнал, а она и поверила. А еще в туалете присвоил две зубные щетки. Так что мы с вещдоками! Молодец я?
Ася так устала от разговора с Риной, что даже говорить не могла. Шла молча, почти не вникая в Федорову браваду.
– Ась, ты что? – до Федора наконец дошло, что Ася с тех пор, как они попрощались с Риной и Агнией, не промолвила ни слова.
– Ничего, – поспешила Ася успокоить коллегу. – Устала очень. Хочется поскорее домой.
– Это мы мигом, – пообещал Лебедев.
Но мигом не получилось. Последний автобус ушел практически у них из-под носа.
– Как же так! – виновато бормотал Лебедев, присев на скамейку и уставившись в экран ноутбука. – Должен же быть еще один автобус. Ну-ка, ну-ка… Вот блин! Он, оказывается, только по воскресеньям!
У Аси ноги подкашивались от усталости. Она села рядом, подперла голову руками.
– Не вздумай плакать, сейчас что-нибудь придумаем! – предупредил Лебедев.
А у Аси даже на слезы сил не хватило.
– Так, сейчас пойдем куда-нибудь похаваем, – Ася отрицательно покачала головой. – Нет? Тогда такой вариант. Тут в тридцати метрах гостишка. Две звезды, не бог весть что, но на одну ночь сойдет. – Ася снова покачала головой. – Не боись, возьмем два номера, мне с Иваном Станиславовичем ругаться не с руки.
– Ты это о чем? – Ася подняла голову и удивленно посмотрела на Федора.
– Ура! Очнулась! А то я думал, что ты в статую превратилась! Короче, идем в гостишку. Ты пока моешься, то да сё, я сбегаю за едой какой. Поедим, ты мне попутно все расскажешь. А утром двинем домой.
Но утром домой они не двинули. Выслушав Асин рассказ, Федор заявил, что теперь им одна дорога – к Светлане Карамзиной. Ася неожиданно для себя с ним согласилась. История про перепутанных детей затягивала похлеще самого крутого детектива. Пока Ася спала, Федор по номеру телефона разыскал адрес Светланы. Если она не поменяла телефон, то проживала в Рослани, в престижном районе недалеко от центра.
Сыщикам повезло – телефон Светлана не поменяла. Ася рассказала уже опробованную на Рине легенду о сестре, которая когда-то давно оставила ребенка в роддоме и теперь пытается его отыскать, и Светлана, ни секунды не колеб-лясь, согласилась на встречу.
