Часть вторая
– Добрый день, могу я поговорить с Александриной Юрьевной? – спросил мелодичный женский голос.
– Слушаю вас!
– Александрина Юрьевна, с вами говорит секретарь Романа Евгеньевича Сутырина.
– А кто это?
Кажется, секретарша удивилась.
– Ну, Роман Евгеньевич… крупный бизнесмен, владелец концерна…
– Ох, увольте меня от этих названий, я все равно не знаю, короче, ваш шеф хочет, чтобы я написала портрет его жены, так? – раздраженно спросила Сандра.
– Нет, он хочет, чтобы вы написали его портрет. Для офиса. Вы согласны?
– Нет.
– Но почему? Господин Сутырин предлагает очень хорошие условия. Вы даже не выслушали…
– Ну о плохих условиях речь вообще не идет, но я не могу соглашаться писать портрет человека, даже не видя его. Это нонсенс!
– Хорошо, я перезвоню вам в течение часа.
– Ну-ну!
Собственно, такой заказ был сейчас очень кстати, но форма ее категорически не устраивала. Тоже мне, великий деятель…
Прошло минут двадцать. Снова раздался звонок. Ага!
– Алло, Александрина Юрьевна? – спросил мужской голос.
– Совершенно верно!
– Добрый день, с вами говорит некто Сутырин! Простите, что поручил дозвониться вам моей секретарше. Как-то не подумал, привык, знаете ли. Еще раз прошу меня извинить, но мне еще не доводилось заказывать собственный портрет.
– Понимаю, – хмыкнула Сандра.
– Александрина Юрьевна, скажите, сколько сеансов требуется для такого портрета?
– Не могут вам определенно ответить. Мне нужно увидеть вас, поговорить с вами, я же не могу знать…
– Да-да, вы совершенно правы! Давайте сделаем так… Вы рано встаете?
– Да. Я жаворонок.
– В таком случае, завтра утром я пришлю за вами машину, и мы позавтракаем в хорошем месте. У меня утром есть возможность выкроить часа полтора, вот тогда все и обсудим. Потом вас доставят, куда вы скажете. Такой вариант вас устроит?
– Да. Устроит. В котором часу за мной приедут?
– А где вы живете?
Сандра назвала адрес.
– Отлично! В половине восьмого вас устроит? Не слишком рано?
– Нет-нет. Нормально.
– Очень хорошо. Мой водитель, как подъедет, наберет вам. Все, до встречи, Александрина Юрьевна!
– Хорошо, Роман Евгеньевич! До завтра!
Ага, с таким уже можно иметь дело. Не дурак явно. А деньги сейчас очень нужны!
Сандра покормила попугая, в котором уже души не чаяла, но старалась не называть по имени. Оно почему-то причиняло легкую боль. Надо же, уехал и с концами… А мне показалось, что… Да ладно, именно что показалось… Зачем мне снедаемый комплексами эмигрант? Она уговаривала себя, что просто очень хотела написать его портрет, уж больно интересное и необычное лицо. И необычный, удивительный блеск черных, каких-то непроницаемых глаз. Да ну, господь с ним, пусть продает там свои машинки. Венька говорил, что американские феминистки разгромили один из его магазинов. Так ему и надо! Ладно, если получится с новым заказом, уеду куда-нибудь к черту на куличики, буду отдыхать и писать пейзажи… Без всяких морд. Надоели морды!
На другой день она встала ни свет ни заря, оделась элегантно и дорого, но по-утреннему скромно. И очень понравилась себе. Ровно в половине восьмого раздался звонок.
– Госпожа Ковальская, машина господина Сутырина ожидает вас!
– Иду!
Ее ждал черный «мерседес» и вышколенный немолодой водитель. Они молча ехали минут двадцать. «Мерседес» остановился у небольшого, похожего на пряничный, домика. Вывески никакой не было. Но тут же навстречу вышел мужчина в одном свитере и приветливо помахал ей. Это и есть Сутырин? Вряд ли охранник стал бы махать ей ручкой.
– С добрым утром, госпожа Ковальская! Я Сутырин!
– Не боитесь простудиться?
– Нет, нисколько! Заходите, Александрина Юрьевна! Прошу вас, садитесь! – он отодвинул ей кресло. – Вот вы какая!
– Какая?
– Молодая, красивая, и явно умная.
– С чего вы взяли, что умная?
– А видно! Я, знаете ли, насмотрелся на дур. Ничего, что я сам заказал завтрак?
– Посмотрим! – улыбнулась Сандра.
– Знаете, я никогда не встречал этого имени – Александрина… Красиво, черт побери! А как вас зовут близкие? Саша?
– Сандра!
– О! Кстати, что вы пьете? Чай или кофе?
– Кофе! Со сливками и сахаром.
– Понял! Так вот, пока нам подали только сок, давайте обговорим условия.
Он протянул ей бумажку с написанной суммой в евро.
– Годится?
– Годится.
– Отлично! Ну вот, вы посмотрели на мою физиономию, что скажете, сколько сеансов вам потребуется?
– Думаю, сеансов за пять-шесть справлюсь. Но это только сеансы с натуры, мне еще потребуется время, чтобы довести портрет до ума.
– Это уже неважно! Главное, сколько времени у меня это отнимет. А сколько длится сеанс?
– Ох, по-разному… Но не меньше двух часов. Понимаете, человек обычно зажимается, теряет естественность, нужно время на адаптацию…
– Понял. И что, все зажимаются?
– Как правило, да. Хотя бывают исключения.
– Как все интересно…
– А почему вы решили обратиться ко мне? Есть и более именитые портретисты. Ага, понимаю. Они берут непомерно дорого, так сказать, за брэнд, а вам портрет понадобился не для показухи, то есть, в известном смысле, все-таки тоже для показухи, но, так сказать, для показухи внутреннего масштаба. Так?
– Господи, какое счастье разговаривать с умной женщиной! – рассмеялся Сутырин.
Ему от силы лет сорок восемь-пятьдесят. Лицо хорошее, открытое, глаза умные. В них есть лукавинка…
– Вы сможете приезжать ко мне в мастерскую? – спросила она.
– А где ваша мастерская?
– Там, где я живу.
– Ох, еще время на дорогу… А нельзя как-то иначе? Я буду присылать за вами машину…
– Ну, в принципе, это приемлемо, но где это будет происходить?
– А если у меня в офисе?
– Но там же вас все время будут отвлекать, дергать… И вы и я будем злиться.
– Нет! Работать будем в переговорной. Там хорошее освещение… Хотя вы правы, покоя мне не будет. А если у вас дома, то можно совсем рано утром? Часов в восемь?
– Конечно, можно даже в половине восьмого!
– Действительно, хоть два часа покоя. Отключу к чертям все телефоны, – как-то даже мечтательно проговорил Сутырин. – А столь ранние сеансы не побеспокоят ваших домочадцев?
– О нет!
– Отлично! Мы можем начать прямо завтра?
– Вполне.
– С вами просто. Я думал, будут какие-то понты…
– Почему вы так решили? – улыбнулась Сандра.
– Потому что моя жена услышала о вас от своей подруги, Верочки Белецкой…
– А, поняла! – усмехнулась Сандра. – Тогда вы вправе были ожидать от меня любых понтов. Эта дамочка элементарное чувство собственного достоинства считает невесть какими понтами, тьфу!
– Но она в восторге от своего портрета. И муж тоже в восторге.
– И слава богу!
– Скажите, Сандра… Можно вас так называть?
– Пожалуйста.
– Кто ваш любимый художник?
– Господи, разве можно ответить на такой вопрос! Их много!
– Ну, из русских?
– Их тоже много.
– Ну, например, Серов?
– О да! А еще Левитан, Врубель, Куинджи, Коровин…
– Понял. А вы пишете маслом?
– В основном да, хотя некоторые женские портреты предпочитаю акварелью… Но вас буду писать маслом. Кстати, вам нужен, что называется, парадный портрет?
– Нет, просто портрет человека…
– Человека и бизнесмена?
– Надеюсь, это не будет портрет Гиршмана, как у Серова? С монеткой? – улыбнулся Сутырин.
– Ну зачем же обезьянничать. Я надеюсь, смогу разглядеть в вас что-то другое…
– И я очень надеюсь.
Сандра вернулась домой очень довольная. Разговор с заказчиком прошел на редкость легко и без проблем. Далеко не всегда так бывает. Сутырин произвел на нее приятное впечатление. Кажется, вполне нормальный тип. Даже в живописи разбирается, знает про портрет Гиршмана… Думаю, особых трудностей не предвидится, правда, его жена дружит с Верочкой Белецкой… Отвратительнее бабы я, кажется, еще не встречала. Впрочем, какое мне дело до подруг его жены и до самой его жены тоже. Только пока будут эти сеансы, не надо оставлять на ночь Артема. Ни к чему это. Да и вообще… Он мне как-то ни к чему. Хотя в принципе золотой мужик. Но с ним никогда не получается говорить так упоительно легко и даже как-то искрометно, как с Тимуром… Хотя какой толк в искрометных разговорах? Как в потухшем и уже остывшем костре. Одна зола… И никаких искр. А пожалуй, ни с кем в моей жизни такого не было. Никто не метал искры… Она рассмеялась про себя. Правда, некоторые метали икру, а вот искры… Или я просто это придумала, и искры были совсем другого свойства? Сексуального? Ох, да ну его… этого… искромета. В кроссвордах сейчас стало встречаться слово «икромет». А Тимур для меня будет «искромет». Она рассмеялась, а смех для нее всегда был лучшим лекарством. Неужто можно одним смешным словом избавиться от наваждения? Кажется, да! И слава богу!
Сутырин приехал ровно в половине восьмого утра.
– Какой у вас необычный дом. Ох, а это что, круглое? Лестница? С ума сойти! Это вы сами придумали?
– Нет. Купила у одного краснодеревщика.
– А какая удобная…
– Вот моя мастерская. Вы первый, кого я буду здесь писать. А это мой друг! – Она указала на клетку с попугаем.
– Привет! Каков красавец! Кеша?
– Дуррак! Дуррак! Я Тимурр! Я Тимурр!!!
– У меня было такое впечатление, что всех попугаев Кешами кличут, – рассмеялся Сутырин. – Ну, извини, брат!
– Роман Евгеньевич, сядьте вот в это кресло. Вы ведь курите? Возьмите сигарету, вот так… Расслабьтесь… Я пока буду рисовать…
Она взяла в руки альбом и стала делать карандашные наброски.
– А разговаривать можно?
– Даже нужно!
– Дом совсем новый. Вы недавно переехали?
– О да, перед Новым годом.
– А раньше где вы работали?
– Снимала халабудку. Не хотела, чтобы сын дышал красками.
– Но вы же знаменитый художник! От Союза художников у вас не было мастерской?
– Да что вы! Я же не член Союза.
– Но почему?
– У меня нет высшего образования. То есть, я окончила в свое время юрфак МГУ, но…
– Так вы что, самоучка?
– Можно и так сказать. Правда, я два года ходила в художественную студию…
– Ну надо же! Я видел некоторые ваши работы. Они абсолютно не выдают в вас самоучку. Редкое качество.
– И какие же мои работы вы видели, кроме портрета мадам Белецкой?
– Видел кое-какие ваши пейзажи у Вишневецких. И еще портреты Гусева и Майского. Просто здорово! Но как вам удалось пробиться на этот рынок?
– Да я и не пробивалась. Как говорил Булгаков, сами пришли и принесли заказы… Видимо, удалось потрафить. Но если честно, я больше люблю пейзажи писать…
– Что, рожи надоели?
Она взглянула на него с интересом.
– Да не то чтобы…
– То есть, вы пишете портреты для денег?
– Да! Благодаря портретам я смогла нормально вырастить сына, построить дом… Да я люблю писать портреты, очень, мне это интересно. Просто в идеале хотелось бы писать тех, кого самой захочется. Только и всего.
– А меня вам захотелось бы писать?
– Вы кокетничаете?
– Так! Отбрили! – засмеялся он. – Поделом мне, нечего задавать идиотские вопросы.
Она молчала.
Часа через два Сандра отложила альбом и сказала:
– На сегодня все! Завтра уже буду писать. Хотите кофе?
– Хочу, но времени уже нет совсем. Спасибо! Тогда до завтра.
Он уехал.
Сандра просматривала свои наброски. Кажется, удалось схватить суть… Этот человек – заложник своего окружения, хотя он явно выше него на целую голову. И жена его, по-видимому, такая же пошлая дура, как Верочка Белецкая. Можно, конечно, заглянуть в Интернет, посмотреть, что за птица, но лень. И зачем мне знать, какая у него жена. Захочет, сам скажет, а я просто пишу портрет для офиса. И только!
А Сутырин был впечатлен этим сеансом у Ковальской. Интересная женщина, необычная, умная. Острая. Ну да ладно. Времени нет ни на что.
Вечером жена спросила:
– А почему это ты ездишь к этой Ковальской? Могла бы и она приехать, не развалилась бы за такие бабки.
– Мне так удобнее. И ей тоже. Она работает у себя в мастерской. Там специальное освещение.
– И когда ты опять к ней поедешь?
– Завтра.
– А мне с тобой можно?
– Это еще зачем?
– Интересно!
– Что тебе интересно?
– Ну, что у нее получается…
– Она тебе не покажет.
– Почему это?
– Потому что целому дураку полработы не показывают. А там даже не полработы, пока только наброски.
– А ты их видел?
– Нет.
– А почему?
– Я же сказал: целому дураку полработы не показывают.
– Значит, ты тоже дурак?
– Выходит, дурак! Ладно, Кристина, я устал. И хочу спать. Я сыт разговорами.
– Рома, погоди…
– Что еще?
– А когда будет готов портрет?
– Пока не знаю. Что ты привязалась с этим портретом?
– А я тоже хочу портрет. А то у Верочки есть, у Ванды тоже…
– Ладно, там видно будет, если мне мой портрет понравится, так и быть, закажу и твой тоже…
– Ну, за второй портрет она должна будет сделать хорошую скидку.
– Поживем – увидим!
– Ромочка, я тебя обожаю!
– Обожаешь? Вот и славно! Я пошел спать.
Ему вдруг стало смертельно скучно. Он заглянул в детскую. Дочка спала. Он осторожно поправил одеяло, и на цыпочках вышел из детской. С ума сойти. Веронике уже семь лет, за всеми делами он почти не заметил, как пролетели годы. Навалилась усталость. Придется выпить снотворное.
Тимур маялся. Раздражение, накатившее еще в Париже, вдруг с новой силой ожило в нем. Опять раздражало все. Раньше он даже любил читать газеты, теперь не мог взять их в руки. Такое впечатление, что все кругом рехнулись. Позвонил Роберт:
– Дружище, ты и впрямь от меня не отвернулся?
– А разве должен?
– Ну, судя по последним событиям, вроде, должен, – горько проговорил Роберт.
– А я на всю эту пакость плевать хотел. Я это все ненавижу! Такое впечатление, что все кругом свихнулись. Короче, если я тебе понадоблюсь, позвони, встретимся, выпьем, поговорим.
– Тимур, ты серьезно?
– Серьезнее не бывает.
– Спасибо, спасибо, дружище!
Тимуру показалось, что в голосе Роберта были чуть ли не слезы.
– Слушай, Боб, ты сейчас где?
– Дома.
– Хочешь, я прилечу?
– Нет, лучше я сам… – он помолчал. – Знаешь, меня сняли с роли… И хотят вообще закрыть проект…
Тимур громко матюгнулся.
– Что ты сказал? Это знаменитый русский мат?
– Он самый. Давай, старик, приезжай, остановишься у меня. Зачем тебе светиться в отеле?
– Да, ты прав, так будет лучше. Спасибо тебе!
– Хватит благодарить! Не за что! Для меня это только естественно! Сообщи, когда прилетишь, я тебя встречу.
– Скорее всего, прямо завтра и прилечу. Невмоготу мне…
И он отключился.
Кажется, мне пора возвращаться домой, к отцу. Этот бред только набирает обороты. А там… Там Сандра. И он словно воочию увидел, как сверкнули рыжиной на солнце ее волосы, когда она прыгнула в сугроб. Какая же я скотина. Даже не поинтересовался ее здоровьем… А у кого мне было интересоваться? У нее самой? У ее сына? У Веньки? Безопаснее всего у Веньки. Смешно, ей-богу! Да и поздно сейчас, поезд, как говорится, ушел, больше месяца прошло. Она небось уж и думать обо мне забыла. Разве что вспоминает, когда подходит к своему попугаю, моему тезке. И то, вполне вероятно, зовет его просто «попка-дурак».
Сутырин, подъезжая к дому Сандры, вдруг поймал себя на том, что радуется. Чему, интересно? Тому, что опять навалило снегу и на дорогах скоро будут кошмарные пробки? Или я просто радуюсь редкой возможности побыть наедине с очень интересной и без сомнения умной женщиной? И к тому же можно будет спокойно курить? Или все это вместе называется радость жизни? Ох, давненько я ее не испытывал вот так, на ровном месте… Лет десять, наверное…
Во время сеанса он заметил, что Сандра то и дело бросает взгляды в окно и на губах у нее играет непонятная улыбка. А за окном все мело…
– Простите, Сандра, но чему вы улыбаетесь?
– Снегу. Люблю, когда много снега…
– Да что ж в этом хорошего? В наших-то условиях? Хотя однажды я оказался в Зальцбурге, когда там был жуткий снегопад. О, это был сущий кошмар! И полное ощущение, что никто этот снег убирать и не собирается.
– А я тут, в этом доме, смогла, наконец, осуществить свою давнюю, собственно, еще детскую, мечту, – словно бы невпопад проговорила Сандра.
– Можно узнать, какую?
– Можно. А впрочем, это может показаться такой глупостью…
– Сандра, так нечестно! – улыбнулся Сутырин.
– Ну ладно… Я смогла тут с крыши сарая прыгнуть в сугроб. Это такой сумасшедший кайф!
– С крыши в сугроб? Ничего себе! Хотя это должно быть здорово… Однако для такой дамы… Как-то…
– Несолидно, да?
– Именно! Именно несолидно, – рассмеялся Сутырин.
– Перестаньте смеяться и сядьте, как сидели! – потребовала портретистка.
– Ох, простите! И сколько раз вы так прыгали?
– К сожалению, только три. Потом приехали гости, а еще потом снег растаял, а сейчас я смотрю в окно с надеждой.
– Но после первого же прыжка вы наверняка были вся мокрая?
– Да не сказала бы. Я в купальнике прыгала.
– Сумасшедшая женщина! – с восхищением проговорил Сутырин.
– В вашем тоне сквозит зависть!
– Это точно, но в мои пятьдесят как-то уже…
– Несолидно?
– Да-да, несолидно.
– Ну, может, вы и правы…
– А в вашем тоне сквозит презрение!
– О нет, просто сочувствие.
– Ох вы и язва… Скажите, Сандра, а вы не согласились бы написать портрет моей жены? Она, можно сказать, жаждет!
– В ближайшее время не получится, у меня много заказов.
– Но в принципе, вы бы взялись?
– Почему бы и нет?
– Гонорар тот же.
– Возьмусь, но не раньше, чем через месяц-полтора. Ну, если кто-то вдруг откажется, тогда, возможно, и раньше.
– А такое бывает?
– Всякое бывает, кто-то должен вдруг уехать, кто-то может захворать. Мало ли…
– Прекрасно!
Дома он передал этот разговор жене.
– Ишь как выделывается! Тебя-то сразу рисовать согласилась… Интересно, почему?
– Не рисовать, а писать.
– Да какая, блин, разница!
– То есть, ты уже не хочешь иметь свой портрет?
– Ну что ты, папочка, очень, очень хочу!
– Сколько раз просил не называть меня папочкой, – вдруг не на шутку рассердился Роман Евгеньевич.
– Тимур, привет!
Перед ним стоял незнакомый мужчина.
– Не узнал? Это я!
– Бобби, ты? От папарацци скрываешься?
– И от них тоже. Да и вообще. Вчера зашел в какую-то кофейню, так ко мне сразу подскочила оголтелая девица и завопила во всю глотку: «Позор тебе, Бобби. Сексистам в Америке не место!»
– Да мало ли вокруг сумасшедших! Не обращай внимание. Ладно, брат-сексист, пошли скорее!
– Ты еще в состоянии шутить… А вот Мэгги… ушла от меня.
– Быть не может!
– Еще как может!
– Она же так тебя любила!
– Да, пока я был на коне. А как с коня сбросили… Да ладно, все они… Лет через двадцать заявит где-нибудь, что я ее каждую ночь насиловал…
– Не обольщайся, Бобби, если так и дальше пойдет, то через двадцать лет…
– Никто обо мне и не вспомнит? Да, похоже на то. Кто бы мог подумать, что Харви Вайнштейна так легко и мгновенно сгложут… Чудовищно!
– Это если не знать, что творилось…
– Ты имеешь в виду времена маккартизма?
– Да нет, там хотя бы была идеология… Антикоммунизм. А тут… Мужиков преследуют просто за то, что они мужики. Нет, Бобби, я-то имел в виду то, что было в Советском Союзе…
– А, знаю, Сталин…
– Ладно, брат-сексист, поехали ко мне.
– Ты хороший человек, Тимур, – горько проговорил Роберт.
Чувствовалось, что человек практически раздавлен.
– Сейчас я накормлю тебя вкусным ужином, мы выпьем, поговорим, но не о политике, не о сексизме, а просто о жизни.
– Хороший ужин вдвоем с другом – приятная перспектива, хотя, как говорил, опять-таки, русский, герой Льва Толстого, «приятного в жизни мне нет».
– Кажется, это Вронский? Ты его имеешь в виду?
– О да, кого же еще! Люблю Толстого.
– И, разумеется, Достоевского?
– Знаешь, как-то не очень. Впрочем, теперь, в мои черные дни, возможно и смогу его оценить в полной мере…
– Брось, Бобби, это все-таки еще не конец света.
– Но уж точно конец моей карьеры. Ну да ладно, бог с ней, с карьерой, поеду к себе в Небраску и займусь сельским хозяйством, что ли…
– Кстати, вполне здравая мысль!
– Я знал, что ты меня поймешь, ты же вот сумел бросить игру и заняться своими машинками. Уважаю!
Они сидели, говорили, пили, и Тимуру показалось, что Роберт как-то понемногу оттаивает. И тогда он попытался завести разговор о том, что не давало покоя ему самому. О Сандре. Роберт внимательно слушал.
– И ты уехал от такой женщины, в сущности, из-за меня?
– Из-за тебя? – не сразу понял Тимур. – Да нет… Это был предлог, я мог бы разрулить ситуацию и на расстоянии, из Москвы. Если честно, я, пожалуй, просто струсил…
– Понимаю. Ты не привык к таким женщинам. А это и впрямь непросто.
– Конечно, в том-то и дело. Такой женщине надо соответствовать, а я не уверен, что смог бы…
– Смог бы. Ты цельная натура.
– Я? Я цельная натура? Ты ошибаешься, брат-сексист.
– О нет, не ошибаюсь. К тому же у тебя прекрасное чувство юмора. А это так важно…
– Ну, ты тоже не страдаешь его отсутствием.
– О, я начисто утратил все чувства, кроме, разве что, отчаяния.
– Послушай, Боб, у меня родилась роскошная идея! А поехали со мной в Москву?
Роберт очень внимательно посмотрел на друга. И лукаво прищурился.
– Со мной не так страшно явиться к твоей снежной красавице?
– Нет, не в том дело. Просто в Москве ты будешь… герой, гонимый сворой взбесившихся феминисток. И я готов голову прозакладывать, что какой-нибудь ушлый продюсер сразу захочет снять тебя в российском блокбастере или даже просто в хорошем фильме.
– О, тогда уж я точно стану изгоем в своей стране.
– А разве ты им еще не стал? Ты подумай, подумай, брат-сексист. Ты ведь не бывал в России? Вот и посмотришь своими глазами, что и как. Я свожу тебя в Питер…
– Куда?
– В Санкт-Петербург. Это самый красивый город в мире, поверь мне! – Тимур вдруг страшно воодушевился. – Да и Москва роскошный город, можно будет еще слетать в Сибирь, на Байкал, это и моя давняя мечта… Познакомишься с моим отцом, поверь, это того стоит, теперь таких людей по пальцам пересчитать. И, кстати, я уверен, это твой шанс начать новую жизнь.
– В России?
– А почему бы и нет. По крайней мере, поездка в Россию может быть каким-то толчком на новом пути. Между прочим, в некоторых европейских странах тебя тоже могут снимать…
– Я так тебе нужен там, у твоей снежной королевы?
– Тьфу, дурак! – возмутился Тимур, который и вправду вдруг поверил в возможность такого выхода для своего друга.
– То есть, ты сейчас говорил все это совершенно искренне, без задней мысли?
– Слушай, старик, я вообще рассказал тебе об этой женщине, чтобы тебя хоть немного отвлечь от твоего кошмара. И потом… Русские женщины – это лучшее лекарство.
– О да, они очень красивы!
– Дело не в этом. Они, если любят, способны совершать такие подвиги самопожертвования, что только диву даешься. Ты помнишь, была такая французская актриса – Марина Влади?
– О, эту историю я знаю!
– Она же никакая не француженка, а типично русская баба, которая ради любимого себя не щадила… И таких в России еще много осталось, я уверен. И на твою долю хватит…
– Ну, допустим, – грустно улыбнулся Роберт. – А ты-то сам думаешь вернуться в Россию?
– Думаю! Моему отцу уже много лет, я нужен ему…
– А твой бизнес?
– Продам! Или буду пока управлять дистанционно, в наше время это возможно!
Тимур говорил с такой убежденностью, как будто это было давно выношенное решение. И ему вдруг показалось, что Роберт дрогнул.
– А что в самом деле, может, рискнуть, а?
Сандра закончила сеансы с Сутыриным. Теперь она дорабатывала портрет. Кажется, мне удалось ухватить что-то важное в этом человеке. Он совсем неоднозначен, в нем есть второй план, глубина, он умнее и лучше, чем хочет казаться. В его мире не следует обнаруживать эти качества. Вот послезавтра позвоню и скажу, что можно забирать портрет.
Сутырин обрадовался.
– Сандра, скажите, а вы-то сами довольны своей работой?
– Я – да! Но главное все-таки, чтобы вы остались довольны.
– Я приеду завтра утром в обычное время, ладно? Вам как лучше гонорар – наличными или перевести на счет?
– Лучше наличными, если вас не затруднит.
– Хорошо, никаких затруднений.
Они встретились, как старые приятели.
– Вы с утра такая румяная! Нешто прыгали в сугроб?
– Прыгала! Два раза! Такое счастье!
– Да, бывает же такое… – рассмеялся он. – Но мне не терпится взглянуть на портрет. О! Впечатляет! Но вы польстили мне, я тут… лучше, чем я есть.
– Я написала вас таким, каким увидела, только и всего.
– Я… польщен! И, если честно, я в восторге! Поверьте, «восторг» – слово не из моего лексикона. Вы удивительный портретист, госпожа Ковальская.
– Мне было интересно вас писать, вероятно, в этом дело.
– Повторюсь, я польщен. И знаете что, я хотел бы, чтобы вы написали мою дочь, она еще ребенок, ей всего семь, но у нее уже есть характер.
– То есть, вы хотите двойной портрет – ваша жена с дочкой?
– Я бы хотел дочку отдельно, – нерешительно проговорил Сутырин. И вдруг покраснел.
– Ну, Роман Евгеньевич, вы лучше обсудите это с вашей женой, – улыбнулась Сандра. И тихонько добавила: – Проще будет.
Супруга Романа Евгеньевича долго смотрела на портрет мужа.
– Красиво получилось, – вынесла она вердикт. – И похоже! Я тоже хочу!
– Да ради бога, только давай она напишет тебя вместе с Вероникой.
– Да? – подняла бровки Кристина. – А что, можно! Только пусть она сама к нам приезжает, я не хочу таскать Веронику по чужим домам. Ничего, не развалится твоя художница.
– Думаю, она согласится.
– А когда это будет?
– Месяца через полтора.
– Почему так долго?
– У нее много заказов.
– Ладно, нам не к спеху.
Роберт и в самом деле немного оттаял в гостях у Тимура. Они много говорили обо всем на свете, стараясь не касаться болезненных тем. А в голове Тимура все более крепла мысль об окончательном возвращении в Москву, но Сандра занимала далеко не первое место в его размышлениях. Продавать бизнес или нет, вот что занимало его в первую очередь. А что я буду делать в России? Не сидеть же мне, здоровому мужику, на шее отца? Открывать новое дело в России пока как-то стремно, это совершенно другая реальность. И сумею ли я вписаться в эту реальность? Но вписался же я когда-то в американскую реальность, а это было тоже ох как нелегко…
– Скажи, Тимур, ты и вправду полагаешь, что в России кто-то может мной заинтересоваться?
– Безусловно. Ты великолепный артист, с мировым именем, к тому же пострадавший от так называемых ревнителей «либеральных ценностей», которые в России практически совсем не популярны.
– Скажи, а в Москве есть католические храмы? Я ведь католик…
– Конечно есть! Боб, я смотрю, ты уже всерьез подумываешь о переезде?
– Ну, пока еще не о переезде, но о поездке… Необходимо окунуться в атмосферу нового города, страны… Может так случиться, что мы окажемся несовместимы, я и твоя страна…
– Да, такое бывает. Знаешь, в моей юности очень многие буквально бредили Америкой. Когда представлялась возможность, уезжали, как говорится, пачками, но прижились далеко не все, многие вернулись с проклятиями. Всякое бывает. Но попробовать, пожалуй, все-таки стоит, Бобби!
– Да, тем более, что терять мне тут уже нечего. Можно рискнуть, и, наверное, даже нужно!
Тимуру вдруг позвонил из Москвы Вениамин.
– Тимка, привет! Помнится, ты говорил, что готов принять меня дня на два – на три. Я лечу в Нью-Йорк по важному делу. Твое приглашение еще в силе?
– Что за вопрос! Конечно! – обрадовался Тимур. – Приезжай! Когда ты будешь? Я тебя встречу!
– Спасибо, друг!
– Не за что! Жду! Бобби, послезавтра прилетает мой старинный друг из Москвы, он режиссер-документалист.
– Ты хочешь, чтобы я уехал?
– Тьфу на тебя! Нет, конечно, как ты мог подумать. Места всем хватит! Но меня посетила одна идея… Может, Вениамин снимет фильм о тебе… Это был бы такой шанс для вас обоих!
– Какой шанс?
– Если сделать фильм о знаменитом голливудском актере, попавшем в такую пакостную ситуацию, Вениамин может прогреметь… Затравленный голливудский актер вызовет куда больше эмоций у массового зрителя, нежели даже самые редкие животные из Красной книги.
– Но меня же здесь окончательно заклеймят и проклянут.
– А разве еще не прокляли и не заклеймили? Ты, вон, нос высунуть из квартиры боишься! А там… – вдруг страшно воодушевился Тимур, – уверен, это будет бомба, а русские женщины станут рыдать над тобой и носить тебя на руках. Вениамин тебе понравится, я уверен.
– Он говорит по-английски?
– Да, разумеется. И вы найдете общий язык.
Может, я еще устрою судьбу моих друзей, и тогда судьба пошлет мне… Кого? Что? Прощение рыжей Сандры, дамы из сугроба?
Вениамин прилетал в одиннадцать утра по нью-йоркскому времени. Тимура буквально трясло от нетерпения.
– Венька! Наконец-то!
– О, Тимка! Как я рад тебя видеть! Выглядишь отлично! Хорошо, что ты меня встретил, а то я как-то побаиваюсь Нью-Йорка, он меня подавляет даже в кино.
Они обнялись, похлопали друг дружку по плечам.
Когда уже сели в машину и Тимур вырулил с территории аэропорта, он сказал:
– Вень, ты знаешь такого артиста Роберта Шермана?
– Ну, кто ж его не знает, а что?
– Ты слыхал, что с ним случилось?
– Погоди, это его обвинили в злостном сексизме?
– Именно.
– Вот придурки! А ты почему спросил?
– Он мой близкий друг и сейчас живет у меня.
– Да ты что! Обалдеть! Постой, а это удобно, чтобы я…
– Очень даже удобно, места всем хватит!
Вениамин пристально посмотрел на старого друга.
– Тимка, колись, у тебя есть какая-то идея? Насчет меня и этого Роберта? Ты хочешь, чтобы я…
– Венька, брат, вот всегда любил тебя за сообразительность! – в полном восторге воскликнул Тимур. – Я еще и рта не успел раскрыть, а ты уже все просек! Здорово!
– Ничего особенного, просто умение быстро схватывать суть. А вообще, это может выстрелить. Он бывал в России?
– Нет, но собирается. И я, кстати, тоже. Возможно, и насовсем.
– Да ты что! Класс!
Они замолчали. Первым нарушил молчание Тимур.
– Вень, скажи… – начал он нерешительно.
– Жива-здорова, вся в работе.
– Ты о ком?
– Ну, о Сандре, о ком же еще.
– А с чего ты взял…
– Ну я же не идиот. Она, между прочим, спрашивала о тебе, ну еще тогда, когда ты слинял. А потом все, как отрезало. Она по-прежнему с Артемом.
– Кто такой Артем? – вскинулся Тимур.
– Ее любовник. Классный хирург и просто отличный парень. Любит ее, хочет жениться, но Сандра наша категорически против брака. Так что ты зря сбежал, ничего тебе не угрожало, дружище.
– Ни от кого я не сбегал, у меня из-за этих долбаных феминисток валится бизнес.
– Ну, допустим, – усмехнулся Вениамин. – Скажи, Тим, а что за человек этот Шерман?
– Великолепный парень, великолепный артист.
– Давно с ним дружишь?
– Лет десять, наверное. Мы познакомились в Лас-Вегасе, на одной вечеринке, и как-то мгновенно нашли общий язык. А сейчас от него практически все отвернулись, кроме меня. Я зову его «брат-сексист».
– Тимка, а мы с тобой тоже сексисты, как ты думаешь?
– А то! Мы теперь будем три брата-сексиста!
– Знаешь, если честно, я даже не очень понимаю, что это, собственно, такое – сексист.
– По-моему, это просто нормальный мужик с еще не отмершим основным инстинктом.
– О господи! Вот когда впору воскликнуть: «О времена! О нравы!»
