— Татьяна, расскажите, пожалуйста, об Александре. Какое место в вашей теперешней и будущей жизни вы отводите этому человеку?

— Я его люблю. Хочу от него детей. Готова разделить с ним то, что имею. Готова строить с ним дом, будущее. Да. Я его люблю. Уже давно. Почти всю жизнь. Но… Я же говорила об этом.

— А Александр вас любит?

Она вздрогнула. К щекам резко прилила кровь. Судя по дыханию, участилось сердцебиение.

— Мне кажется… да. Ведь он нашел меня спустя столько лет… Он никогда не забывал меня. Так же как и я. И… Он хочет быть со мной, хочет меня. Обнимает меня…

Я молчала. Давала понять, что продолжаю слушать. Пространство для следующей Таниной реплики оставалось свободным. Сказанного было слишком мало. Она собиралась с мыслями. Впрочем, кажется, не особенно успешно.

— Он возвращается раз от раза. Приезжает. Хотя мог бы и не приезжать…

Я продолжала молчать. Взглядом давая понять: еще.

— Он не безразличен ко мне. Понимает, как я устаю. Понимает, что слишком много работы… Чувствует какие-то вещи про жизнь женщины… Замечает, что мне стоило бы больше времени отдавать себе, здоровью, внешности. Сердится, говорит, что я трудоголик, что позволяю боссам ездить на себе…

— Таня, вы чувствуете себя любимой? Чувствуете себя единственной? Самой важной?

Она нахмурилась. Посмотрела в сторону. Скрестила руки на груди.

— Как вы себе это представляете? — спросила она с долей вызова. — К сожалению, сейчас быть единственной для меня невозможно. Потому что есть жена. Трое детей. Конечно, я переживаю. Особенно тяжело переживаю расставания. Ревную. Алекс убеждает меня в том, что ездит домой к детям, но… Да. Скажу честно, мне больно. Каждый раз в его отсутствие я представляю, как он занимается сексом с женой. От мыслей, что у него есть другая, вторая жизнь, мне становится невыносимо больно. Да. Все это есть. Но я жду. Время расставит всех по местам. Алекс сделает выбор.

Несмотря на напряжение и такую бурную реакцию Татьяны, я все-таки решилась пойти еще на один острый вопрос:

— Татьяна, а Александр говорил вам, что собирается делать выбор? И говорил ли, когда именно?

— О да. Конечно. Он об этом говорил. Собственно, его держат дети. Старшая дочь уже взрослая, а младшим — близнецам, девочке и мальчику, — только по четыре года. Алекс их очень любит. Он не знает, как объяснить таким маленьким детям, что папа их бросает. Да и как жить после такого? Как жить, зная, что ты бросил маленьких детей? Он ждет, когда они подрастут и станут готовы к разрыву.

— Я что-то теряю логику. Алекс продолжает все эти годы жить со своей женой, рожает еще двоих детей в весьма уже зрелом возрасте… При этом говорит, что отношения с женой умерли. Мне кажется, он говорил вам примерно то же самое и двадцать с лишним лет назад. А что вы обо всем этом думаете?

— Ну… Я вижу логику. Я понимаю Алекса. Наверное, на его месте любой поступил бы так.

Татьяна проигнорировала мой вопрос про взаимотношения Алекса с его женой. Она не хотела думать. У меня было ощущение, что она просто повторила заученные фразы.

— Итак. Вы с Александром хотите иметь полноценную семью. Это ваше общее намерение. Но момент его реализации отложен на какое-то весьма неопределенное будущее. Так?

Она кивнула.

— Но ваши биологические часы тикают. Здоровая беременность уже под вопросом. Еще 2–3 года и вообще можете не выносить здорового ребенка. Это реальность.

Татьяна не отвечала, она даже не смотрела на меня. Я выдержала паузу и спросила ее прямо:

— Таня, а как вам живется с этим фактом? Вы счастливы?

— Ох… Ну вы же знаете, что нет. Мне тяжело. А что делать? Есть выход?

— Если вы хотите стать матерью, если для вас это важно — решайте эту задачу сейчас. Не идите ни у кого на поводу. Потеря времени может стоить вам очень дорого, и никто в этом не будет виноват, кроме вас самой.

— Но я хочу ребенка в семье! Я не хочу быть матерью-одиночкой. Ситуация безвыходная! — На ее глазах уже блестели слезы.

— Я не считаю эту ситуацию безвыходной, — твердо ответила я и продолжила издалека: — Я всегда за сохранение настоящей семьи. Это моя личная и профессиональная позиция. И, работая с семейными конфликтами, я до последнего ищу возможности помочь людям найти взаимопонимание. Но в описываемом вами случае, похоже, имеет место некая игра. Обман. Если я правильно поняла, Александр изображает перед детьми, а возможно, и перед женой, что ничего не происходит. Он убежден, что дети ничего не чувствуют и верят, что живут в счастливой семье. Так?

Она молчала. Взгляд ее был рассеян. Думаю, она судорожно перебирала факты, не находя среди них никакой опоры.

— Что говорит Александр своей семье, уезжая из дома в Москву?

— Ну… дела. Работа. Проекты с московскими клиентами.

— Разве это честно? По моему профессиональному, да и просто человеческому мнению, не стоит так недооценивать детей. Возможно, они многого не понимают. Но ложь чувствуют очень точно и очень остро.

Таня выпрямилась. Ее брови взлетели, картинно изогнувшись. Было ли это выражением негодования или высочайшей степени удивления? Я пока не понимала.

— Вы считаете, в такой ситуации стоит сказать детям правду?

Я совершенно спокойно ответила:

— Да. Если Александр в полной мере осознал, что любит другую женщину и любит давно; если действительно пришел к выводу, что у отношений с женой больше нет будущего, то честнее было бы эти отношения завершить. Честнее, найдя мягкий, бережный, понятный детям язык, объяснить им, что папа будет жить в другом месте. Не бросит, не разлюбит, не исчезнет навсегда. Будет заботиться и видеться с ними. С моей точки зрения, такая модель расставания причинит детям меньше вреда, чем многолетнее последовательное вранье.

Глаза Татьяны округлились, заблестели, вмиг налились слезами.

— Что произошло с вами сейчас? — бережно спросила я.

— У меня какие-то очень странные ощущения… То, что вы сказали… Мне кажется, я так и сама думала, понимаете? Вернее, я не просто думала, а даже говорила Саше о том, что развод — не преступление. Но его это страшно ранило. Он изъел весь мой мозг…

Она схватилась за голову:

— Он жутко психовал, орал, что я чокнутая. Говорил, что если бы у меня были маленькие дети, то мой язык бы не повернулся сказать такое. В его представлении я — ненормальная, эгоистка, стремящаяся урвать свое счастье, разрушив счастье невинных малышей.

Опустив руки на колени, Татьяна подняла взгляд и, жадно всматриваясь в мои глаза, спросила:

— Вы правда считаете, что аккуратно поданный детям развод — это нормальное человеческое решение?

— Да. Если родители стали чужими, если между ними больше нет любви — у семьи нет перспектив. Печально, конечно, но в этом случае расставание — адекватный и честный для всех выход.

— Господи… Значит, я не чокнутая? А я-то уж думала, что со мной безнадежно что-то не так… Знаете, ношу в себе это чувство вины. Кусок в горло не лезет. Тяжело знать, что ты монстр, не могущий поставить превыше всего счастье детей.

— Таня, а жена Александра знает о вас?

— Нет. Например, я не могу сама ему позвонить. Вот так.

Эта деталь несколько удивляла. Итак, получалось, Александр вел в самом полном смысле слова двойную жизнь. Жил на два города, на два дома, с двумя женщинами. Врал обеим.

Я видела искренность Татьяны, видела силу ее желаний, она хотела дом, семью, она устала от одиночества, от пустоты, от тишины пустой квартиры. Складывалось впечатление, что, «инвестируя» силы в Александра, Татьяна хотела всеми правдами и неправдами «дотянуть» его, возвысить его до образа мужчины, которого ей так не хватало.

Но чего при этом не хватало самому Александру?

Очевидного ответа на данный вопрос попросту не было. Возможно, Александр и сам не понимал, чего именно хочет. Возможно, он, что называется, плыл по течению, просто не обострял отношения ни там, ни здесь, не утруждал себя принятием решения.

Возможно, он был невольником неосознанного запрета на уход из семьи: оставался «наполовину» с женой, потому что хотел оставаться хорошим в собственных глазах. А может быть, просто удовлятворял свои нездоровые амбиции, пользуясь безграничной преданностью такой яркой и привлекательной женщины как Татьяна.

Как бы то ни было, из скрытых мотивов Александра меня волновал прежде всего этот. Кем была для него моя клиентка? Любимой? Вдохновительницей? Утешительницей? Поддержкой? Игрушкой?

Да, Александр поддерживал в Татьяне веру в то, что когда-нибудь, в неопределенном будущем, они создадут семью.

Но чем больше я узнавала фактов из их взаимоотношений, тем больше моя интуиция и мой разум говорили мне, что здесь есть ложь.

Наверное, где-то в самой глубине души Татьяна и сама это чувствовала. Чтобы помочь Татьяне осознать природу съедающей ее тревожности, понять природу истощающих переживаний и, наконец, понять природу «утечки» ее энергии, я должна была озвучить свою гипотезу: скорее всего, Татьяна являлась объектом манипуляции.

Полагаю, манипуляции бессознательной.

Размышляя, я утверждалась в мысли о том, что рано или поздно мне придется идти на этот болезненный для Татьяны шаг. Я должна была ее защитить от нее самой. Это мой долг терапевта. Но был риск для наших отношений. Фактически мне придется выступить «палачом» любви. В ответ могло последовать негодование, подрыв доверия, нежелание продолжать терапию.

В подобных случаях многое зависит от самого клиента, от его внутренней силы. Сможет ли Татьяна услышать в моем обращении мою искреннюю заботу о ней? Разрешит ли себе признаться в том, что я лишь озвучиваю давно терзающие ее саму подозрения?

Могло случиться и так, что на текущий момент ей будет легче порвать с терапевтом, чем с собственными иллюзиями.